Моя нежность

«“Заслон”, проект «Остриё», по шифру “Лист”, строка четыре. Навигатору Ольге Цикорской

Привет, Олька!

Знаешь, что в космосе прекрасней всего, по-моему? Тут, в отличие от Земли, очень легко вспомнить запах. Очень легко закрепить его в голове, вызывать в памяти по щелчку, как картинку, как песню. Когда нервничаю или когда хандрю, вспоминаю, как пахнет твой крем. Очень тепло. Очень домом.

Кстати! Экипаж в честь тебя поэму пишет. Называется «Ольга, связавшая азот». Огроменная поэма. Как закончим – пришлю!

Иногда мне кажется, мы все тут становимся поэтами. Иногда чудится, что на меня глядят воспалённые зрачки звёзд.

Олька-Олька. Какая ты замечательная у меня. Как я тобой горжусь. Меня часто заставляет одумываться, встряхиваться то, что тебе, и всем, кто на Земле, куда трудней, чем мне, чем нам тут. Ждать куда трудней, чем лететь. Обнимаю, родная».

Синий сектор «Заслона». Февраль 2060-го

С тех пор, как она попала в первый состав, Оля выбирала в столовой самый дальний столик, скрытый от глаз разлапистыми пальмами. Она выяснила, что, если ходить на обед в самом конце перерыва, при определённой ловкости можно избежать встреч. К обеду от множества вопросов, созвонов и совещаний у ней гудела голова, и молчание опустевшей столовой помогало восстановиться и вернуть уму ясность, такую важную для работы с «Остриём». Наземная часть проекта «Сол» пока работала куда лучше, чем его космическая составляющая, и Оля с радостью думала о том, что «Хвоя» выбралась из многих передряг благодаря работе «Острия». Благодаря её работе.

За обедом ей хотелось отрешиться от утренних бюрократических вопросов и подумать, что делать чёрными тварями, о которых писал экипаж. С «дементорами», как назвал их Игорь. Оля улыбнулась, пододвинула поднос и взяла вилку. Как, должно быть, приятно будет, вернувшись на Землю через много лет, попробовать обыкновенную столовскую пищу… Надо бы и ей научиться готовить. Хоть что-нибудь. Хоть самое простое.

Она глянула на экран часов, касанием вызвала график полёта. Если всё пойдёт по плану, Игорь вернётся через четыре года. Достаточно, чтобы научиться запекать курицу. Или хотя бы варить гречку.

Оля улыбнулась, но тут же натянула на лицо серьёзное выражение: листья пальмы зашевелились, а значит, что-то обнаружил её в её уединённом убежище.

Она старалась не улыбаться при подчинённых. Не до шуток в их работе.

– Оленька?

Она вздрогнула на это полузабытое, ласковое обращение, подняла голову и увидела Золя.

– Как быстро я привыкла к Ольге Ивановне, – сказала она, подвигаясь и давая Золю место. – Здравствуйте, профессор! Какими судьбами?

– Перешёл в «Сол», – развёл руками Золь. – Все силы Земли сосредоточились на этом проекте – куда уж противиться нам, мелким и грешным. Чего лукавить, Оля, предложили большие деньги и отапливаемую квартиру.

– Роскошь по нашим временам, – кивнула она.

– Вот и я так решил. И прошу вас простить за то, что сманивал к себе.

– Да вы разве сманивали? Вы же из лучших побуждений, – вздохнула она, разрезая холодный картофель. – Но тут и правда теплей.

– Будем верить, что, когда «Хвоя» вернётся, теплей станет везде, – рассеянно глядя в кружившие за окном хлопья, проговорил Золь.

Оля прожевала кусок, промокнула салфеткой губы. Повернулась к профессору.

– А вы в какой отдел?

– Всё там же, Зелёный сектор. В каком-то смысле нас просто слили с соответствующим подразделением «Сола».

– Но декорации-то всё равно новые. Хотите, проведу вам экскурсию?

– У вас есть время?

– Честно сказать, обед пять минут назад закончился. Но я ушла позже, да и… да и не хочется возвращаться, профессор Золь. Никак не могу сообразить, что делать с этими чёрными тварями. Нужно как-то запрограммировать «Остриё» так, чтобы оно научило «Хвою» остужать их на подлёте, но чтобы при этом не поднимались температуры в холодильных установках… Не знаю, что с этим делать. И просто отвращение вызывает мысль возвращаться к схемам. Давайте пройдёмся, правда. Может быть, голова немного проветрится.

– Давайте пройдёмся, – кивнул Золь.

Из столовой они направились во внутренний двор – туда, где для Оли неизменно, несмотря на глубокую, затянувшуюся зиму, пахло мятой, свежей и острой.

Оля показала профессору скверы и аллеи, показала помидорную теплицу на водо-водяных подогревателях, новенькую стеклянную галерею астронавигации и цеха медицинского оборудования.

– Жарко тут, – расстёгивая пиджак, заметил Золь.

– Тут везде жарко, – кивнула Оля. – Неудивительно, что все стремятся в «Заслон»… Профессор. Профессор Золь.

– Да, Оленька?

– Я так и не сказал вам, как благодарна.

– За что, Оля?

– За то, что вы рекомендовали меня в первый состав, когда оттуда выбыл один из членов. Если бы не ваша рекомендация, мне бы не предложили.

– Это не моя рекомендация, – серьёзно ответил Золь. – Это ваша работа и ваши результаты. Я читал вашу работу по связыванию азота. Эта неожиданная проблема в «Хвое»… Они бы задохнулись, если бы вы не нашли решение.

Оля содрогнулась, на секунду вернувшись в те дни спустя три года после взлёта «Хвои» – в тот день, когда выяснилось, что кислородная установка начала работать, не так, как планировалось, что азота слишком много, и это грозит экипажу мучительной, неотвратимой гибелью – как в законсервированной подводной лодке.

– Ну, если бы не мой способ, инженеры нашли бы какой-то другой, – бодро ответила она.

– Как знать, – откликнулся Золь.

– Так или иначе, я очень благодарна вам, профессор.

– Так или иначе, нельзя недооценивать свою работу, Оля. И если вы начнёте столь же прохладно говорить про ваш Кристалл…

Оля отмахнулась:

– Ну вы-то не начинайте!

– Что, слава уже раздражает? – расхохотался Золь.

– Слушайте, я понимаю, что это очень важная вещь, что очищение воздуха хотя бы в рамках жилых помещений – одна из приоритетных земных задач, но…

– Ох, Оля, – вытирая выступившие от смеха слёзы, проговорил Золь. – Знаете, глядя на вас-студентку, сорвиголову, прогульщицу, – ни за что не подумал бы, что вы, во-первых, создадите столько удивительных вещей, во-вторых, станете одной из главных лиц «Сола», а в-третьих, будете этого стесняться и приписывать успех стечению обстоятельств и чужой протекции.

«“Хвое” по шифру “Лист”, строка три. Инженеру Игорю Атласову.

Привет, Игорёк! А мы опять работаем вместе с профессором. Он перешёл в «Сол» – вот это новости! Мы так душевно поговорили сегодня, вспомнили институт. Он сказал, что я приписываю свой успех стечению обстоятельств и чужой протекции. Эта фраза мне очень в память врезалась. Потому что это чистая правда, Игорь. Если бы не ты, если бы не знание того, что ты – там, на «Хвое», – я бы ни за что не придумала всю эту систему связывания азота. И Кристалл бы мне этот, честно тебе скажу, не был бы нужен, если бы я не видела каждую ночь, будто ты прилетаешь, а дома духота и вонь. Я ведь там почти не бывают… Но хочу, чтобы было свежо и чисто. Вот и вся история, Игорёк. Делаю во благо всех, а думаю только о тебе. Как долго, как долго, как долго же ещё ждать!»

Синий сектор «Заслона». Декабрь 2061-го

«Хвою» тряхнуло крупной дрожью, от командного пункта до самого хвоста. Сопла выжали в космическую пустоту алый огонь, внеплановое ускорение сбило корабль с курса на сотую долю градуса, но чуткое «Остриё», сквозь атомные годы, поймало неладное.

Оля вздрогнула, взглянув на экран.

«Пробоина в корпусе. Повреждение нанесено неизвестным объектом. Природа повреждения – торсионное поле».

Торсионное поле. В глубоком космосе. На половине пути к Солнцу.

Откуда? Откуда?..

Почему-то в голове вертелось только это, а ещё всплывали разрозненные факты о торсионных полях, – поверх растерянности, поверх мгновенной ледяной корки страха, будто пытаясь закрыть клочками разверзшуюся пустоту: «кручение», «связность»… «присутствие сразу во всех точках пространства-времени»…

Пробоина. «Хвоя». Игорь!

Оля вскочила, не чувствуя пальцев, рук, ног, не чувствуя собственных мыслей. Слепо озираясь, ударила по кнопке тревоги. И, будто рыба, разевая рот, уставилась на влетевших в кабинет дежурных.

– Пробоина в корпусе. «Хвоя», – наконец выговорила она. – Экстренная диагностика через «Остриё». Разрешаю использовать любые ресурсы. Живо! Ну!

«Хвоя», «Луг». Декабрь 2061-го

Когда «Хвою» тряхнуло, половина экипажа была в фазе сна. Бодрствовали капитан, Иошико, Юст, Ната и Игорь. Иван сверял маршрут в командном пункте, а остальные резались в шахматы на Лугу.

Когда по корпусу прошла мелкая, едва заметная дрожь, Юст поднял голову. Настороженно протянул:

– Что-то не…

Вот тогда их и дёрнуло – всех, и спавших, и не спавших. Тогда их и продрало жёсткой щёткой от загривка до пяток, тряхнуло, приложило, на миг отрезав гравитацию, и отрезвило ледяными разрядами, прошедшими по всем нервам «Хвои» и экипажа.

На Луг, шатаясь, вбежал командир.

– Юст! Дыра в обшивке. В хранилище есть плексиглас?

Враз побелевший Юст кивнул. Иван, вздёрнув его на ноги, толкнул к выходу.

– Неси всё. Игорь, поможешь. Ната, налаживай ремонтников!