Грани и осколки

Орихалк и золото были священными материалами моей Артели, и я сжимала шарик из светлого металла во время всех технообрядов и молитв Богу-Машине. Наверное, это судьба, записанная в Замысле Творца.

Мне так жаль было завершать работу и уходить из лаборатории – но я не привыкла затягивать процедуры дольше, чем надо. Линия была исправлена, последние слова молитвы прочитаны, и свет зажегся. А нам настала пора возвращаться в центр люминоров, в Коллегиум Божественного Накаливания.

Но через несколько дней лаборатория Защитника вновь прислала запрос – Светочу нужна была консультация люминора. Стоит ли удивляться, что я вызвалась немедля?

Проблема была очень простой, касалась распределения энергии и теоремонтных процессов; я разрешила ее за несколько минут и начертила схему для эффективного ремонта. Я не первый год занимаюсь своим делом, в конце концов.

– Спасибо, – поблагодарил Светоч. – Вы мне очень помогли, Амана.

Я невольно сдвинула брови, глядя на его улыбку.

– Что-то не так? – ответил мне Алхимический удивленным взглядом.

– Это простая задача, – медленно сказала я, – и в вашей команде наверняка есть специалист, способный решить ее с такой же скоростью. Вам не требовалась консультация мастера-люминора, Защитник.

Наверное, это было невежливо. Но Светоч не обиделся; вместо того улыбка его стала чуть смущенной.

– Возможно, – вздохнул он. – Но, когда возникла проблема… мне, признаюсь, захотелось увидеть вас снова.

Тогда я покраснела. Такая откровенность была непривычна – но что поделать, ведь все в Автохтонии знают, что обычные нормы к Алхимическим неприменимы. И все же я не думала, что могу его по-настоящему привлечь: никогда не обольщалась на свой счет, и знала, что почти ничего примечательного в моей внешности нет. Конечно, рабочий комбинезон Артели, обвивающий левую руку сканер изъянов и тяжелые очки точности мне шли – но мало ли ученых, которым к лицу инструменты их ремесла?

После того мы встречались еще не раз; оглядываясь назад, я понимаю, что мы просто искали встреч друг с другом. Ну и что? Это не запрещено ни в одной стране Октета. Мало найдется Алхимических, еще остающихся в человеческом облике, и не… завязавших… отношений.

Светоч очень заинтересовался работой люминоров, а я знала все осветительные системы Висанта и могла его сопровождать. Немалую часть свободного времени мы посвящали прогулкам по тоннелям и улицам, говорили о науке… в основном. Почти все время, с самого момента своего «рождения» Светоч проводил в лабораториях, и ему была интересна жизнь людей и Нурада в целом. Он слушал мои рассказы, задавал удивительно точные и неожиданные вопросы, а я украдкой любовалась игрой света и теней на его коже.

Однажды мы слишком неосторожно забрели на самые верхние окраины – в ту часть Висанта, которая уходит глубоко в тело Творца, и куда власть муниципальных чармов города уже не дотягивается. Там оказались гремлины - несколько машинных духов, сведенных с ума касанием Пустоты.

Тогда я впервые увидела Алхимического Возвышенного в бою.

Тогда Светоч Предначертания спас меня.

Наверное, мне следовало бы испугаться когтей одержимых машин и светившегося в их глазах безумия. Но вместо того в моем сердце билось восхищение: я видела, как блистающая орихалком фигура крушит создания Пустоты, и как вокруг него бьется сияющий ореол анимы. Молнии Эссенции рассекали воздух, сверкающие разряды вонзались в биосталь духов; чармы Светоча шипели фонтанами пара, а по телу пробегали электрические дуги. Когда он сразил одного гремлина, вокруг кулака полыхнула слепящая белая вспышка; сияние мощи Алхимического подчеркнуло безупречные черты орихалкового лица, сплелось с заревом анимы.

В бою он приковывал взгляд так же, как и в лаборатории; позже я узнала, что, отправляясь на далекую прогулку, он специально экипировался боевыми чармами. Его предусмотрительность восхищала: сама я, привыкнув к безопасности улиц Висанта, и не подумала захватить оружие.

Именно тогда, стоя над искореженными механическими телами гремлинов и со смесью испуга и восхищения прижимаясь к Светочу, я впервые ощутила жар его тела. Свет анимы окружал нас, оседая на моей одежде и сумке у пояса жидким орихалком.

Никогда еще я не чувствовала такой радости от сияния и тепла.

А всего через две недели после этого мы стали любовниками. Бог-Машина знает, как смешивались у меня в уме радость, тревога и научное любопытство. Я знала, что внешне Алхимические не так уж отличаются от людей… но насколько именно?

Даже не знаю, как это случилось. Мы просто разговаривали в жилом отсеке Светоча, любовались друг другом (да, к тому времени я уже поняла, как он на меня смотрит).

А потом так вышло, что мы оказались рядом, что я ощутила свет его кожи, удивительно близко, на расстоянии дыхания. Я прижалась к золотистой фигуре, и он, наклонив голову, коснулся губами… нет, сперва не губ. Сперва – аметистового овала душекамня в центре лба.

Я вздрогнула так, словно золотая молния пронизала меня насквозь; казалось, Светоч целовал саму мою душу.

Мы оказались в спальне через минуту, задержались у постели, раздевая друг друга. Он справился быстрее, я еще медлила, и это было так странно: оказаться без одежды перед ним, еще облаченным в рабочий комбинезон.

Но вот и сам комбинезон полетел прочь; да, тело Алхимического было схоже с человеческим во всем. Отличали его только внешние детали чармов и орихалковый блеск.

Именно это почему-то возбуждало еще сильнее, горячило тело как лучи термальных светильников. Я льнула к нему, целовала узор матрицы, струящийся по коже, скользила языком по золотистому орихалку, спускалась ниже – к выступавшему под кожей руки гидравлическому поршню. Все Артели работают с механизмами, мы проводим среди них свою жизнь… удивительно ли, что сейчас я горела от страсти?

А его рука, заключавшая в себе десятки инструментов, гладила мою спину; через секунду Светоч отстранился, и его кисть развернулась сотней тонких манипуляторов. Они касались груди – разом всей; чуть вибрировали, заставляя меня выгибаться от удовольствия, скользили ниже, еще ниже… Кажется, я вскрикивала. Не помню – я слишком растворилась в удовольствии.

Потом мы оказались на кровати, и я смотрела прямо в сияющие глаза Светоча и мерцающий душекамень в центре золотого лба. Алхимический провел гибкими манипуляторами по моему телу, от ключиц до бедер; металл был теплым, и я вздрагивала от удивительного чувства, от того, как легко он скользит по моей коже.

Все-таки я в первую очередь ученый: когда Светоч вошел в меня, плавно и мягко, я на мгновение задумалась – не движима ли внутренней гидравликой и эта… часть? Но мысль тут же исчезла, сгорев в наслаждении.

Позже я попробовала его на вкус. Нет, он чувствовался совершенно живым; даже не знаю, обрадовалась я или разочаровалась. Если и разочаровалась, то совсем чуть-чуть – мне все равно было немыслимо приятно доставить радость и себе, и ему.

Как хорошо, когда кожа любимого светится: даже в темноте видны все изгибы Нет неловкости, нет замешательства – рука скользит именно туда, куда хочешь, и можно любоваться чужим телом перед тем, как принять его в себя.

Я перебралась к Светочу из Коллегиума через пару дней: мы были счастливы оказаться вместе. Работа и любовь сошлись воедино, словно переплетенные жилы в кабеле; мы больше не отделяли одно от другого.

Нередко мы работали над новыми системами, не утруждаясь одеванием. Сидя совершенно обнаженной с чертежами в руках, я чувствовала одновременно удивительную неловкость и возбуждение; пусть Светоч и говорил в тот момент о науке, но глаза его не отрывались от моего тела, а теплые орихалковые пальцы всегда касались моей кожи, когда он протягивал очередной чертеж.

Часто обсуждения переходили в ласки, и Светоч брал меня прямо там, на рабочем столе, среди чертежей и моделей. Свет играл на наших телах, и душекамни светились в такт движениям; я дотягивалась до электроморфной сети на его висках, сжимая провода чарма и запрокидывая собственную голову назад. Потом мы перебирались на кровать; нередко я оказывалась сверху и тогда осторожно и медленно очерчивала пальцами узор матрицы на его коже. Выгибалась, принимая Светоча в себя (мы нередко шутили, что глядя мне в глаза в эти минуты, он радуется своему имени: так, по его словам, сиял мой взгляд). Его пальцы сжимали мои бедра, и я чувствовала, как в них скользят миниатюрные поршни и ощущала вибрацию крошечных моторов из орихалка и нефрита.

Однажды мы опробовали нечто новое: Светоч заказал и установил миниатюрный кристалл, обвитый волокнами красного и зеленого нефрита – Тысячекратный Расчет Куртизанки, лучший из Алхимических чармов искусства любви. За несколько дней мы испытали множество техник и поз… нет, это звучит слишком механически. Не передает того наслаждения, которое приносит гибкое тело любимого и то, как глубоко он проникает в тебя, как ритмично движется, и как ты понимаешь – что желанна. И как бы тела ни изогнулись – он будет ласкать тебя так, что в теле вспыхивают маленькие молнии удовольствия.

Это ли не счастье?

Но многого я не знала, и иная сторона жизни открылась мне лишь после одного разговора; он состоялся, когда я отправилась на техосмотр осветительных систем. Это ведь едва ли не самое важное в Висанте: наш город дарует свет всему Нураду, и сам должен быть освещен.

Первые несколько участков были в безупречном состоянии. На третий духи-программы подали несколько жалоб, и настало время ремонта; к счастью, платформа для работы находилась как раз у проблемных узлов.

Я подняла обвитую кожаными ремнями левую руку; закрепленный на ладони аметистовый диск в орихалковой оправе мягко засиял, испуская конус фиолетового света. Луч остановился на механизмах, и несколько участков замерцали пурпурно-белым; вот они, поломки.

Что ж, похоже, ничего страшного, справиться можно легко. Я склонилась над узлом, надвинув очки точности на глаза и подкрутив верньер на их дуге. Механизм мгновенно приблизился, стали различимы мельчайшие детали, чего я и хотела; теперь оставалось лишь извлечь инструменты и приняться за работу.

Меня всегда очень увлекал ремонт. А в тот раз, к тому же, рядом то и дело вырывалась шипящая струя пара. Поэтому я и не услышала грохочущих позади шагов и резко вздрогнула, когда мощный низкий голос позвал:

– Люминор Амана.

Я мигом обернулась, и встретилась со светящимися зеленым светом глазами. Моя площадка отходила от стены в десяти футах от плит, пришедший же стоял на полу – но смотрел на меня сверху вниз. И я его знала.

Несокрушимый Фабричный Молот был юн по меркам Колоссов: ему минуло едва ли сто десять лет. Но он уже успел перешагнуть порог сверхчеловеческой Эссенции и выйти из чанов обновленным – в пятнадцатифутовом теле из тяжелых пластин белого и зеленого нефрита, с неподвижной маской вместо лица… хотя она и повторяла его прежние черты. Я даже их помнила: видела Молота девять лет назад, когда он еще не стал Колоссом.

Как и многие Нефритовые, он был ближе к людям, чем другие касты. Даже достигнув нового этапа существования, он сохранил обличье человека, пусть и увеличился в размерах.

– Чем могу помочь, мастер Молот? – спросила я, поднимая очки на лоб.

– Я не помешал работе? – вместо ответа отозвался Алхимический; его голос напоминал о гудении механизмов.

– Нет, что вы, – улыбнулась я, – уже почти все готово.

– Прекрасно, – кивнул Нефритовый. – Иначе беседа со мной точно бы отвлекла вас от работы.

Я невольно насторожилась.

– Я знаю, как развиваются ваши отношения со Светочем, – напрямую сказал Молот.

– Откуда? – вздрогнула я. Он был прямолинеен еще в бытность Защитником, но это заявление застало меня врасплох.

Алхимический чуть повернул голову; блики света на неподвижной нефритовой маске сложились в улыбку.

– Я не любитель собирать слухи, но они все же ходят, и к ним трудно не прислушаться. Это не сплетни, люминор; все рады за вас и уж тем более – рады за Светоча. Вы оба – хорошие дети Бога-Машины и заслужили друг друга.

Я покраснела, надеясь, что при слабом свете это не заметно. Но стоит ли надеяться? У Молота наверняка установлены усиленные визоры.

– Благодарю, мастер Молот, – склонила я голову. В душе лучом фонаря-артефакта блеснула радость: если старшие Алхимические одобряют, то…

– Но, – продолжил Нефритовый, – не все так просто в ваших отношениях.

Я замерла, отчаянно стараясь вспомнить, не существуют ли все-таки какие-то критерии… неужели я действительно не подхожу Светочу? Да, он слишком добр, чтобы вспоминать о таких правилах, но если… Да нет, кто-нибудь бы обязательно сказал раньше!

Молот уловил мое замешательство, успокаивающе поднял руку. Прозвучал вопрос, снова заставивший вздрогнуть:

– Вы знаете, что такое «Ясность»?

– Довольно смутно, – покачала я головой. – Луч Воплощенного Света говорил в проповедях о том, что это состояние, приближенное к Богу-Машине, и Алхимические могут в него войти.

Нефритовый испустил тихий вздох, и тонкие струи пара вырвались из-под пластин на плечах.

– Луч – великолепный лектор, – сказал он, – но он редко бывает точен в деталях. Ясность – действительно благо для ученого, военного и любых других, кто старается сделать общество эффективным и обеспечить его работу. Как и следует из названия – она проясняет сознание, обостряет интеллект, позволяет значительно быстрее рассчитывать эффективные методы решения проблем и убирает все, что затуманивает восприятие.

Перечисленное Молотом казалось настоящим чудом; какой ученый не мечтает о таком сознании? Какой специалист не хочет обрести способность мгновенно и четко видеть результат, которого надо достичь?

Но Нефритовый завершил:

– Сюда же входят и чувства.

– Что?

Я сжала холодный поручень, отразившийся от металла свет сканера просочился сквозь пальцы, окрасив их фиолетовым заревом.

– Чувства, – повторил Молот. – Ясность сближает нас с сознанием Бога-Машины, но взимает цену; нельзя одновременно пылать страстью и действовать с предельной эффективностью, нельзя любить – и бесстрастно выбирать, нельзя ненавидеть – и отпускать врага, когда это потребуется.

Он чуть покачал головой; блики светильника придали маске печальное выражение.

– Ясность копится не сразу, она возрастает и убывает. Но когда она высока – то можно не надеяться, что в глазах Алхимического будет видно чувство. Любить Возвышенного можно так же, как и смертного – но любовь к Алхимическому еще и несет с собой ответственность. Возлюбленному Возвышенного надо мириться с его Ясностью – и помогать ее сбрасывать, когда он уже не нуждается в просветлении сознания.

– Но почему Светоч не сказал?.. – только и смогла я выдавить.

Молот запрокинул огромную голову, и лучи светильника обратили нефритовую маску в ровную сияющую поверхность.

– Он молод. Он очень умен – но ему просто еще не приходилось сталкиваться с тем, как Ясность стирает чувства… а, возможно, в его жизни и не было истинно сильных чувств, о которых можно было бы пожалеть, услышав зов святых программ Бога-Машины.

Я закрыла глаза, стараясь собраться с мыслями. Как хорошо, что нас в Коллегиуме учат сосредотачиваться на задаче, не теряться и не отступать, пока погасший свет не зажжется снова.

– Как она растет? – спросила я.

Молот одобрительно хмыкнул – а может, просто щелкнул какой-то из его внутренних механизмов.

– Ясность растет, когда Алхимический долгое время обходится без контакта с людьми… именно с людьми, не с другими Возвышенными или духами. Минимум неделя – и Ясность поднимется в душе и разуме на ступень выше. Она растет, когда Алхимический идет наперекор себе, тому, что им движет. И… когда он приказывает установить себе определенные чармы, обычно очень полезные и сильные, но черпающие эту силу из сближения с разумом Бога-Машины. Учтите, люминор – Светоч давно уже хранит в памяти протоколы взаимодействия Человека-Машины.

Я вздрогнула снова, вспоминая, как касалась лба Светоча, и проводила пальцами по адамантовому кольцу вокруг его душекамня. Как-то раз я спросила, и он ответил, что это устройство помогает ему плести протоколы, касаясь Замысла Творца.

– Верно, – кивнул Молот, глядя прямо на меня. – Ясность уже закрепилась в его душе. Ему нужно совсем немного, чтобы взглянуть на мир чистым взором машины.

Очень медленно я склонила голову.

– Благодарю вас, мастер Молот.

– За это не стоит благодарить, – пророкотал Нефритовый. – Берегите себя и берегите Светоча, люминор. Вы оба умеете не только работать, но и чувствовать. Не то умение, которым стоит жертвовать.

Слова Молота потрясли меня; за каждым из них чувствовалась уверенность и грусть. Впервые я задумалась о том, почему многие перешагнувшие порог столетия Алхимические не спешат обращаться в Колоссов; сама эта форма уже отдаляет их от людей.

Предупреждение пришлось очень вовремя. В следующем же месяце Нурад оказался ближе к опасным регионам; здесь всегда была высока теосейсмическая активность, и надо было подготовиться к возможным сотрясениям и разломам.

Нам пришлось разлучиться – я с другими люминорами работала над укреплением энергетических цепей и готовилась к извлечению душ, если будут жертвы. Светоч же вместе с несколькими иными Защитниками много времени проводил на окраинах, укрепляя границы города протоколами и воздействием мощных чармов. Я не сразу вспомнила о предупреждении Молота: слишком уж много выпало работы.

Вскоре Нурад ушел дальше, сместившись в сторону от опасной зоны, тревога утихла. Больше месяца мы не виделись; как только возникло свободное время, я поспешила к Светочу.

Он нашелся на окраинах города; часть конструкций все-таки обрушилась, и сейчас их восстанавливали. Как раз когда я приближалась, он поднял руки, произнося командные слова очередного протокола, и столь знакомая мне анима взвилась ярким сиянием.

По воле Светоча из гладкого металла стены выступила огромная фигура из черного железа и тысяч шестерен, вращавшихся под ее панцирем. Могучие поршни ходили в суставах, струи пара вырывались из плеч и маски, отдаленно похожей на лицо. Машинный голем – сотворенное протоколом механическое тело и вселившийся по воле Божественных Министров элементаль пара. Я уже не раз видела, как Светоч призывал таких.

Конечно, он расслышал мои шаги, но оглянулся лишь тогда, когда отдал приказания голему и тот двинулся к разрушенной стене.

Я споткнулась. Глаза Светоча по-прежнему были удивительно яркими – но теперь его взгляд напоминал о лампах в тоннелях: ровный, спокойный, совершенно бесстрастный. И выражение лица было таким же – он даже не улыбнулся.

– Амана, – коротко кивнул Светоч. – Требуется моя помощь?

– Нет… – неуверенно отозвалась я, останавливаясь. – Я хотела узнать, как ты.

Слова прозвучали удивительно банально; может быть, так казалось из-за его равнодушного взгляда.

– Не пострадал, – коротко сообщил Алхимический. – Сейчас у меня много работы, ты можешь уточнить нужные данные позже.