Катулл Г. В. Книга стихотворений

52[52]

Ну что ж? Ещё ли медлишь умирать, Катулл? Зобатый Ноний восседает в курии; Ватиний без стыда клянётся консульством; Ну что ж? Ещё ли медлишь умирать, Катулл?

53[53]

И смеялся же я на днях в собранье: Там мой Кальв с удивительным искусством Все ватиниевы грехи представил, И в восторге, всплеснув руками, кто-то Вдруг вскричал: — «Ну и шиш, каков оратор!»

54[54]

Голова у Отона с черепочек; Ляжки моет Герей, но по-мужицки; Воздух портит Либон при всех неслышно, — Ты и сам бы от них отворотился, И Суффиций, в котле варёный дважды, Будешь вновь на мои сердиться ямбы Недостойные, первый полководец?

55[55]

Умоляю: коль тебе не трудно, Мне откройся, в какой ты тьме таишься. Я искал тебя на Малом Поле, В Цирке был, во всех был книжных лавках, 5 Заходил к Юпитеру в храм священный, И Помпеево гульбище обегал, Там ко всем подходил девицам всяким, Тем, конечно, кто был лицом получше, Стал кричать, приставать к ним: «Эй, отдайте 10 Мне Камерия, скверные девчонки!» А одна приоткрыла грудь, сказала: «Тут он, в розовых спрятался сосочках». 13 Да, искать тебя — подвиг Геркулеса!

58b

Если б стал я похож на стража Крита, Как Пегас носился бы, стал Ладом, Или же Персеем крылоногим, Иль конём белоснежным биги Реса, 5 Всех прибавь летучих, оперённых, Ветры все призови с их быстрым лётом, И свяжи и отдай их мне, Камерий, — Всё ж до мозга костей я был бы выжат, Телом всем и всем нутром измаян, — 10 Так тебя я разыскивал, мой милый!

55

13 Ну чего ж ты молчишь так горделиво? Лучше впредь сообщай, где пропадаешь. 15 Выходи же смелей, не бойся света! Иль застрял у красоток белотелых? Если будешь молчать, зажавши губы, Лучший ты из даров любви упустишь, — Радует Венеру говорливость. 20 Впрочем, губ не разжимай, коль хочешь, Лишь бы вашей любви я был участник.

56[56]

Презабавная вещь, занятный случай! Он вполне твоего достоин слуха, Так посмейся, Катон, вослед Катуллу: В самом деле, такой забавный случай! Я мальчишку накрыл: молотит, вижу, Девку. Я — да простит Диона! — тут же Твёрдой палкой своей закончил дело.

57[57]

Славно два подлеца развратных спелись, — Хлыщ Мамурра и любострастник Цезарь! Что ж дивиться? Обоих тоги в пятнах — Тот в столичной грязи, а тот в формийской. 5 Пятна накрепко въелись, их не смоешь. Хворь одна у двоих: они — двояшки. Спят в постельке одной. Учены оба! В каждом поровну тать и соблазнитель. На девчонок идут единым строем. 10 Славно два подлеца развратных спелись!

58[58]

Целий, Лесбия наша, Лесбия эта, Эта Лесбия, что была Катуллом Больше близких, сильней себя любима, Нынче по тупикам и перекрёсткам Знаменитых лущит потомков Рема!

59[59]

Бононка Руфа своему сынку Руфу И мать и <…> зараз; Менений ей мужем, Она ж сынку ворует снедь с костров смертных: Едва лишь с дров исчез какой-нибудь хлебец, Сжигальщик меченый её при всех лупит.

60[60]

В горах либийских принесён ты был львицей, Иль Скиллой ты рождён, чей лает низ чрева, И так душа твоя черна, что ты в силах Без содрогания пренебрегать воплем Отчаявшегося? Нет у тебя сердца!

61[61]

О, холма Геликонского Житель, племя Урании! Ты, что нежную к мужу мчишь Деву, о Гименей! Ио 5 Гименею, Гимену! Ты чело увенчай венком Майорана душистого, Весел, в брачном иди плаще, Белоснежные ноги сжав 10 Яркой обувью жёлтой! Привлечённый весёлым днём, Звонким голосом брачные Песни пой! Ударяй ногой Оземь и потрясай в руке 15 Смольный свадебный факел! Ныне с Манлием Виния (И к фригийцу-судье сама Не прекрасней Киприда шла!) В брак вступает при знаменье 20 Добром добрая дева, Что взросла, как азийский мирт, Весь цветами осыпанный, — Хоры лёгкие нимф лесных Для утехи своей его 25 Влагой росной питают. Так иди же, иди сюда! Брось утёсы Феспийские И пещеры Аонии, Где прохладная льётся вниз 30 Нимфа к ним Аганиппа. В новый дом госпожу введи, К мужу страстью горящую, Оплети ей любовью дух, Как блуждающий вкруг ствола 35 Плющ по дереву вьётся. Вы же, девы невинные, Чей уже приближается День такой же, начните в лад, Пойте: «О Гименей! Ио 40 Гименею, Гимену!» Чтобы шёл к нам охотнее, Слыша, как его славят здесь, Свой священный исполнить долг, Вождь Венеры благой, благих 45 Уз любви сочетатель. Бог какой на устах всегда У любимых и любящих? Кто из вышних людьми почтён Боле? О Гименей! Ио 50 Гименею, Гимену! Дряхлый кличет тебя отец К детям, девушки в честь твою Поясок развязать спешат, Жадно, в трепете, юный муж 55 Гимнам внемлет Гимена! В руки ярому юноше Ты цветущую девушку Отдаёшь с материнского Лона. О Гименей! Ио 60 Гименею, Гимену! Без тебя наслаждения, С доброй славой согласного, Дать не может Любовь — но даст, Коль захочешь! Какой же бог 65 С этим богом сравнится? Дом не даст без тебя детей, И не сможет уже отец Обеспечить свой род — но даст, Коль захочешь! Какой же бог 70 С этим богом сравнится? Без обрядов твоих святых Не дала бы защитников Для окраин страна — но даст, Коль захочешь! Какой же бог 75 С этим богом сравнится? Так снимите ж с дверей засов Перед девою! Факелы, Видишь, кудри блестящие Разметали? Но медлит стыд… 80 … Не поборет стыда и льёт 85 Слёзы: время идти ей. Перестань же ты плакать, Ав- рункулея, и страх откинь: Ведь прекраснее женщины Завтра светлый не встретит день, 90 Вставший из океана. У владельца богатого В пёстром вешнем саду такой Гиацинта встаёт цветок! Но ты медлишь… Уходит день, — 95 Выходи, молодая! Выходи, молодая, раз Ты согласна, послушайся! Видишь, брачные факелы Треплют кудри златистые? 100 Выходи, молодая! Твой супруг, легкомысленно Любодейству предавшися, Чувству низкому следуя, Не захочет лежать вдали 105 От грудей твоих нежных. Нет, как гибкая льнёт лоза К близ растущему дереву, Так к объятьям твоим и он Будет льнуть. Но уходит день, — 110 Выходи, молодая! О, постель, что для каждого… … 115 Белой ножкою ложа. Сколько ныне супруга ждёт Новых радостей! Сколько их Ночью ль тёмной, средь бела ль дня Вкусит он! Но уходит день, — 120 Выходи, молодая! Взвейте, мальчики, факелы! Брачный, вижу я, плащ грядёт! Выступайте и пойте в лад: «О Гимен, Гименей! Ио 125 Гименею, Гимену!» Фесценнинские шутки пусть Раздаются — чего ж молчать? И орехов пусть мальчикам Даст наложник, — утратил он 130 Ныне страсть господина! Дай же, дай же орехов им Ты, дружок нерадивый! Сам Наигрался орехами! Послужи-ка Таласию! 135 Сыпь, наложник, орехов! Ты вчера ещё был безус И селянками брезговал, — А уже брадобрей тебя Бреет! Бедный же, бедный ты!.. 140 Сыпь, наложник, орехов! Скажешь ты, раздушенный муж: Нелегко отвыкать тебе От безусых? — да срок пришёл! О Гимен, Гименей! Ио 145 Гименею, Гимену! Знаем: лишь разрешённое Ты изведал. Но нет, не то Подобает женатому! О Гимен, Гименей! Ио 150 Гименею, Гимену! Ты ж, супруга, коль просит муж, Берегись, не отказывай, Чтоб не шёл он других просить! О Гимен, Гименей! Ио 155 Гименею, Гимену! Вот как счастлив и как богат Перед тобою супруга дом. Будет он навсегда твоим, — О Гимен, Гименея! Ио 160 Гименею, Гимену! До тех пор, пока белая Старость все не сведёт концы, Головою седой тряся. О Гимен, Гименей! Ио 165 Гименею, Гимену! С добрым знаменьем чрез порог Золотой перейди стопой Под лоснящейся притолкой! О Гимен, Гименей! Ио 170 Гименею, Гимену! Посмотри же: внутри супруг Лёг на ложе пурпурное, Весь к тебе устремился он. О Гимен, Гименей! Ио 175 Гименею, Гимену! Нет, не менее, чем в твоём, Тайно в сердце его горит Пламя — глубже горит оно! О Гимен, Гименей! Ио 180 Гименею, Гимену! Ручку тонкую девушки Бросьте, мальчики-спутники! К ложу мужнину пусть идёт! О Гимен, Гименей! Ио 185 Гименею, Гимену! Вы же, добрые женщины, Старикам своим верные, Уложите вы девушку! О Гимен, Гименей! Ио 190 Гименею, Гимену! Время! Можешь идти, супруг! В спальню мужа взошла жена! Молодое цветёт лицо, Словно белая лилия, 195 Словно мак огнецветный. Но, супруг (мне свидетели Боги в том), ты не менее Сам прекрасен, Венерою Не забыт… Но уходит день… 200 Так не медли же боле! И не долго промедлил ты — Вот идёшь! Да поможет вам Всеблагая Венера. Ты Взял открыто желанное 205 И любви не скрываешь. Тот песка африканского Иль сверкающих звёзд ночных Подсчитает вперёд число, Кто захочет исчислить игр 210 Ваших тысячи тысяч! Так играйте ж и вскорости Принесите детей: нельзя, Чтоб остался столь древний род Без потомства. Всё тот же, пусть 215 Возрождается вечно! Вскоре маленький пусть Торкват Потянувшись ручонками С лона матери, радостно Засмеётся родителю, 220 Ротик приоткрывая. Пусть с родителем, с Манлием, Будь схож: из незнающих Пусть любой узнает его. Пусть стыдливость и матери 225 На лице его будет. Пусть от матери доброй честь Так же сыну достанется, Как от матери, лучшей всех, Пенелопы, обрёл навек 230 Телемах свою славу. Дверь закройте, о девушки! Будет праздновать. Добрая, Ты счастливой живи, чета, Принося постоянные 235 Жертвы юности бодрой!

62[62]

Юноши

Юноши! Веспер взошёл. Подымайтесь! Веспер с Олимпа, Жданный нами давно, наконец свой факел возносит. Стало быть, время вставать, отходить от столов изобильных. Скоро невеста придёт, и славить начнут Гименея. 5 К нам, о Гимен, Гименей! Хвала Гименею, Гимену!

Девушки

Юношей видите ль вы, подружки? Вставайте навстречу! Правда, вечерней звезды показался огонь из-за Эты. Значит, время пришло, — поспешно юноши встали. Смело встали, сейчас запоют: нужна им победа! 10 К нам, о Гимен, Гименей! Хвала Гименею, Гимену!

Юноши

Други, победная ветвь не легко нам достанется ныне: Девушки молча стоят, задумавшись, припоминают. Припоминают не зря, достойное что-то готовят. Дивно ли, если они так в мысли свои углубились? 15 Мы же — и слух не настроен у нас, и рассеяны мысли. Нас победят поделом: победа усердие любит. Медлить поздно, пора! Берегитесь, внимательны будьте! Девушки скоро начнут, и нам отвечать им придётся! К нам, о Гимен, Гименей! Хвала Гименею, Гимену!

Девушки

20 Веспер! Жесточе тебя несётся ли в небе светило? Можешь девушку ты из объятий матери вырвать, Вырвать у матери вдруг ты можешь смущённую дочку, Чистую деву отдать горящему юноше можешь. Так ли жестоко и враг ведёт себя в граде пленённом? 25 К нам, о Гимен, Гименей! Хвала Гименею, Гимену!

Юноши

Веспер! Какая звезда возвещает нам большее счастье? Брачные светом своим ты смертных скрепляешь союзы, — Что порешили мужи, порешили родители раньше. Но сочетают союз не прежде, чем ты загоришься. 30 В радостный час что желанней тебя даруют нам боги? К нам, о Гимен, Гименей! Хвала Гименею, Гимену!

Девушки

Веспер жестокий от нас одну отторгнул, подруги… Ибо с приходом твоим всечасно бодрствует стража…

Юноши

Ночью скрывается тать, но сам ты его обличаешь, 35 Лишь под названьем другим с востока появишься, Веспер. Плачутся девушки пусть и притворно тебя упрекают, — В чём упрекают тебя, не жаждут ли девушки тайно? К нам, о Гимен, Гименей! Хвала Гименею, Гимену!

Девушки

Скромно незримый цветок за садовой взрастает оградой. 40 Он неизвестен стадам, не бывал он плугом встревожен; Нежат его ветерки, и росы питают и солнце, Юношам многим он люб, он люб и девушкам многим. Но лишь завянет цветок, подрезанный тоненьким ногтем, Юношам он уж не люб, и девушкам боле не люб он. 45 Девушка так же: доколь не тронута, все её любят. Но лишь невинности цвет осквернённое тело утратит, Юношей больше она не влечёт, не мила и подругам. К нам, о Гимен, Гименей! Хвала Гименею, Гимену!

Юноши

Если на поле пустом родится лоза одиноко, 50 Сил не имея расти, наливать созревшие гроздья, Юное тело своё сгибая под собственным весом, Так что верхушка её до самых корней ниспадает, Ни садовод, ни пастух о лозе не заботится дикой. Но коль случайно сплелась она с покровителем-вязом, 55 И садовод и пастух о лозе заботиться станут. Девушка так же, храня своё девство, стареет бесплодно. Но если в брак она вступит, когда подойдёт её время, Мужу дороже она и меньше родителям в тягость. <…> Перед супругом таким теперь не упорствуй, невеста! 60 Ты не упорствуй пред тем, кому тебя отдал родитель, Сам твой родитель и мать — во всём их слушаться надо. Девственность вся ли твоя? В ней есть и родителей доля: Третья часть у отца, и также у матери третья, Третья лишь часть у тебя! Так против двоих не упорствуй, 65 Коль над тобою права с приданым отдали зятю. К нам, о Гимен, Гименей! Хвала Гименею, Гимену!

63[63]

Чрез моря промчался Аттис на бегущем быстро чёлне И едва фригийский берег торопливой тронул стопой, Лишь вошёл он в дебрь богини, в глубь лесной святыни проник, — Он во власти тёмной страсти здравый разум свой потеряв, 5 Сам свои мужские грузы напрочь острым срезал кремнём. И тотчас узрев, что тело без мужских осталось примет, И что рядом твердь земная свежей кровью окроплена, Белоснежными руками Аттис вмиг схватила тимпан, Твой тимпан, о мать Кибела, посвящений тайных глагол, 10 И девичьим пятиперстьем в бычью кожу стала греметь, И ко спутникам взывая, так запела, вострепетав: — «Вверх неситесь, мчитесь, галлы, в лес Кибелы, в горную высь, О, владычной Диндимены разблуждавшиеся стада! Вы, что новых мест взыскуя, вдаль изгнанницами ушли, 15 И за мной пустились следом и меня признали вождём, Хищность моря испытали и свирепость бурных пучин, Вы, что пол свой изменили, столь Венера мерзостна вам, Бегом быстрым и плутаньем взвеселите дух госпожи! Нам теперь коснеть не время, все за мной, за мною скорей — 20 Во фригийский дом богини, под её фригийскую сень, Где звенит кимвалов голос, где ревут тимпаны в ответ, Где игрец фригийский громко дует в загнутую дуду, Где плющем увиты станы изгибающихся менад, Где о таинствах священных вдаль гласит неистовый вой, 25 Где вослед богине рыщет без пути блуждающий сонм! Нет иной для нас дороги. В путь скорее! Ног не жалеть!» Так едва пропела Аттис, новоявленная жена, — Обуянный отвечает хор трепещущим языком, Уж тимпан грохочет лёгкий, уж бряцает полый кимвал. 30 И на верх зелёной Иды мчится хор поспешной стопой. Их в безумьи, без оглядки, задыхаясь, Аттис ведёт, Ввысь и ввысь, гремя тимпаном, их ведёт сквозь тёмную дебрь. Так без удержу телица буйно мчится прочь от ярма. За вождём, себя не помня, девы-галлы следом спешат. 35 Но едва примчались девы в дом Кибелы, в самый тайник, Обессиленные впали без даров церериных в сон, Их окутало забвенье, взор смежила томная лень, И в разымчивой дремоте их затих неистовый пыл. Но когда златого Солнца обозрел сияющий взор 40 Бледный воздух, крепь земную и морскую грозную хлябь, И прогнал ночные тени прозвеневший топот копыт, — Вмиг от Аттис пробуждённой Сон отпрянул и убежал, И на перси Пасифея приняла его, трепеща. Из разымчивой дремоты Аттис, умиротворена, 45 Пробудившись, всё, что было, стала думой перебирать, И рассудком ясным видит, без чего осталась и где, И назад уже стремится и обратно к морю спешит. Здесь, увидя ширь морскую и обильно слёзы лия, К милой родине, горюя, одиноко стала взывать: 50 «Край родной, земля родная, ты, родительница моя, Я ль тебя постыдно бросил, как своих бросает господ Беглый раб, и к дебрям Иды свой направил горестный путь, Чтобы жить, где снег не сходит, где морозны логи зверья, Чтоб в беспамятном порыве подбегать к убежищам их? 55 Где, в каких широтах мира я тебя представить могу? Сами очи, сами жаждут устремиться взором к тебе В краткий срок, пока от буйства мой свободен бедственный дух. Я ли, дом родной покинув, в эти дебри перебегу? Край родной, друзья, угодья, мать с отцом — мне жить ли без вас. 60 Форум, стадий и палестра, и гимнасий — брошу ли их? Горе, горе! Вечно плакать — вот отныне участь моя. Кем я был и кем я не был? Сколько я обличий сменил! Нынче дева, был я мужем, был юнцом и мальчиком был. Был я цветом всех гимнастов и красою был я борцов. 65 У меня в дверях толпились, стыть порог мой не успевал, По утрам цветов венками был украшен празднично дом, В час, когда с восходом солнца полагалось с ложа вставать. Мне ли быть богам служанкой? Мне ли быть Кибеле рабой? Я ли буду оскоплённый жить менадой, частью себя? 70 Мне ль в горах зелёной Иды обитать, где холод и снег? Я ли дни сгублю младые у фригийских острых вершин? Где олень лесной таится, где кочует в чаще кабан? Что же, что ж я натворила! Как ужасно ныне казнюсь!» И едва такие звуки, излетев из розовых уст, 75 До ушей богов бессмертных донесли нежданную новь, — Тотчас львам своим Кибела отпустила путы ярма И впряжённого ошую тотчас так дразнить начала: — «Прянь, свирепый, поусердствуй, чтобы он в неистовство впал, Чтобы вновь в порыве яром он вернулся в чащи мои, — 80 Он, кто в вольности чрезмерной мнит бежать от власти моей! Бей хвостом бока и спину, плетью собственною хлещи! Пусть ужасный вновь отдастся по глухим урочищам рёв. На своей могучей вые ржавой гривой страшно тряхни!» Так рекла Кибела грозно и сняла со зверя ярмо. 85 Сам свой норов возбуждает зверь свирепый — и побежал! Влево, вправо он кустарник, мчась, ломает шалой ногой. Вот уж близок берег пенный, близок мрамор зыби морской, Лютый зверь завидел деву и схватить добычу готов, — Но уже в самозабвеньи Аттис в дикий лес унеслась, 90 Там служить своей богине навсегда осталась она. О Кибела, о богиня, ты, кого на Диндиме чтут! Пусть мой дом обходят дальше, госпожа, раденья твои, — Возбуждай других к безумству, подстрекай на буйство других!

64[64]

Древле корабль из сосны, на хребте Пелиона рождённой, Плыл, как преданье гласит, по водам текучим Нептуна, В край, где Фасис течёт, к пределам владыки Эета, В год, когда юношей цвет, аргосской краса молодёжи, 5 Страстно похитить стремясь Золотое руно из Колхиды, Быстрой решились кормой взбороздить солёные воды, Вёсел еловых концом голубую взрывая поверхность. Им богиня сама, что твердыни блюдёт на высотах Градов, корабль создала, дуновению ветра покорный, 10 Сосны своею рукой скрепляя для гнутого днища. Килем впервые тогда прикоснулся корабль к Амфитрите. Только, взрезая волну, в открытое вышел он море, И, под веслом закрутясь, побелели, запенились воды, Из поседевших пучин показались над волнами лица: 15 Нимфы подводные, всплыв, нежданному чуду дивились. И увидали тогда впервые смертные очи В ясном свете дневном тела Нереид обнажённых, Вплоть до упругих сосцов выступавших из пены кипящей. Тут и к Фетиде Пелей, — так молвят, — зажёгся любовью, 20 Тут и Фетида сама не презрела брака со смертным, Тут и отец всемогущий вручил Фетиду Пелею. Вам, о рождённые встарь, в блаженное время былое, Вам, герои, привет, матерей золотое потомство! 23a Племя богов! Вам дважды привет! Благосклонными будьте! Часто я в песне своей призывать вас буду, герои! 25 Первым тебя призову, возвеличенный факелом брачным, Мощный Фессалии столп, Пелей, кому и Юпитер, Сам родитель богов, уступил любимую деву. Ты ль не возлюбленный муж прекраснейшей дщери Нерея? Ты ли не тот, кому уступила внучку Тефия 30 И Океан, что весь круг земной морями объемлет? Время пришло, и когда желанные дни наступили, В гости Фессалия вся сошлась к палатам Пелея. Вот уже царский дворец весёлой полон толпою; Гости подарки несут, сияют радостью лица; 35 Скирос весь опустел, Темпейские брошены долы, Пусты Краннона дома, обезлюдели стены Лариссы, — Все к Фарсалу сошлись, посетили фарсальские сени. Поле не пашет никто, у быков размягчаются выи, Не прочищают лозы виноградной кривою мотыгой, 40 Вол перестал сошником наклонным отваливать глыбы; Не убавляет и нож садовника тени древесной; Дома покинутый плуг покрывается ржавчиной тёмной. Царский, однако, дворец на всём протяженье роскошно Светлым блестит серебром и золотом ярко горящим. 45 Тронов белеется кость, на столах драгоценные чаши Блещут — ликует дворец в сиянии царских сокровищ. Посередине дворца — богини брачное ложе, Всё из индейских клыков, пеленою покрыто пурпурной — Тканью, ракушек морских пунцовым пропитанной соком. 50 Вытканы были на ней деяния древних героев, Славные подвиги их она с дивным искусством являла. Вот Ариадна, одна, с пенношумного берега Дии, Неукротимый пожар не в силах сдерживать в сердце, Смотрит, как в море Тесей с кораблями поспешно уходит; 55 Видит — не может сама тому, что видит, поверить: Что, от обманчивых снов едва пробудясь, на пустынном Бреге песчаном себя, несчастная, брошенной видит. Он же, про деву забыв, ударяет вёслами волны, Бурному ветру свои обещанья вручая пустые! 60 С трав, нанесённых волной, в печали глядит Миноида, Как изваянье, увы, как вакханка из мрамора. Смотрит, Смотрит вдаль и плывёт по волнам великих сомнений. Тонкий восточный убор упал с головы золотистой, Полупрозрачная ткань не скрывает шею нагую, 65 И уж не вяжет тесьма грудей белоснежнее млека. Что упадало с неё, с её прекрасного тела, Всё омывали у ног морские солёные волны. Но не смотрела она на убор, на влажные платья, — Дева, надеясь ещё, к тебе лишь, Тесей, устремлялась 70 Сердцем и всею душой и всею — безумная — мыслью. Ах, несчастливица! Как омрачала ей дух Эрицина Плачем, не знавшим конца, тревог в ней тернии сея, С дня того, как Тесей, на мощь свою гордо надеясь, 75 К злобному прибыл царю и увидел гортинские кровли. Город Кекропа пред тем, подавлен чумой жесточайшей, Дал, по преданью, обет искупить Андрогея убийство И посылать Минотавру, как дань, насущную пищу: Юношей избранных цвет и лучших из дев незамужних. 80 Но, как от бедствий таких необширный измучился город, Сам своё тело Тесей за свои дорогие Афины В жертву отдать предпочёл, чтобы впредь уже не было нужды, Не хороня, хоронить на Крит увозимые жертвы. Так на лёгком своём корабле, при ветре попутном, 85 Он к горделивым дворцам Миноса надменного прибыл. Тотчас на гостя глядит желанья исполненным взором Царская дочь, что жила в объятиях матери нежных, Средь благовонных пелён своей непорочной постели, — Миртам подобна она, над струями Эврота возросшим, 90 Или же ярким цветам, под дыханьем весны запестревшим. Девушка пламенный взор оторвать не успела от гостя, Как уже чувствует: зной разливается жгучий по телу, Вглубь, до мозга костей проникает пылающий пламень. Ты, о безжалостный бог, поражающий сердце безумьем, 95 Мальчик святой, к печалям людским примешавший блаженство! Ты, о богиня, кому Идалийские рощи подвластны! О, по каким вы бросали волнам запылавшую деву, Как заставляли её о русом вздыхать чужеземце! Как страшилась она, как сердце её замирало, 100 Как от пыланья любви она золота стала бледнее В час, как Тесей, устремясь с чудовищем буйным сразиться, Шёл, чтобы встретить конец или славу добыть как награду! Хоть и напрасно, богам обещая угодные жертвы, Не позволяла слетать молениям с уст молчаливых, 105 Как необузданный вихрь, что валит дыханием мощным Дуб, чьи на Тавре крутом под ветром колышутся ветви, Или же ломит сосну шишконосную с потной корою, И упадают они, накренясь, исторгнуты с корнем, Всё, что вокруг, широко своим сокрушая паденьем, — 110 Так и Тесей распластал свирепого, наземь повергнув: Тщетно воздух пустой полубык бодает рогами! Тут со славой Тесей обратно идёт невредимый, Свой неуверенный шаг направляет он ниткою тонкой, Чтобы, когда Лабиринтом пойдёт, по коварным изгибам, 115 Не заблудиться ему в недоступных для взора покоях. Но для чего, отступив далеко от замысла песни, Стану ещё вспоминать, как, родителя дома покинув, Бросив объятья сестры, объятья матери бедной, Плакавшей горько о том, что дочь дорогая исчезла, 120 Дева всему предпочла любовные ласки Тесея? Иль как корабль уносил её к пенному берегу Дии? Или о том, как супруг с забывчивым сердцем покинул Вскоре её, когда ещё сон ей сковывал вежды? Долго она, говорят, кипела душой исступлённой 125 И глубоко из груди исторгала звенящие клики; То в печали, одна, поднималась на горы крутые, Острый взор устремив на ширь кипящего моря; То против трепетных волн бежала в солёную влагу, Мягкий подол приподняв, обнажив белоснежные ноги. 130 Вот её скорбная речь, последние пени несчастной, С влажных слетавшие губ, холодевшей слезой орошённых: «Ты ль, вероломный, меня разлучив с алтарями родными, Здесь, вероломный Тесей, на прибрежье покинул пустынном? Иль, обещанья забыв, священною волей бессмертных 135 Ты пренебрёг и домой возвращаешься клятвопреступным? Или ничто не могло смягчить жестоких решений? Или в душе у тебя и малости нет милосердья, Чтобы хоть жалость ко мне почувствовал ты, бессердечный? Льстивым голосом ты не такие давал мне обеты, 140 И не такие внушал надежды мне, злополучной, — Радостный брак мне сулил, говорил мне о свадьбе желанной! Всё понапрасну; мои упованья развеяли ветры! Женщина пусть ни одна не верит клятвам мужчины И не надеется пусть, чтоб муж сдержал своё слово. 145 Если, желаньем горя, к чему-либо алчно стремятся, Клясться готовы они, обещать ничего им не страшно. Но лишь насытилось в них вожделение жадного сердца, Слов уж не помнят они, не боятся они вероломства. Боги! Не я ли тебя из вихря самого смерти 150 Вырвала и потерять скорей не решилась ли брата, Нежели в миг роковой тебя, обманщик, покинуть! Вот за какую вину на съеденье зверям и пернатым Я отдана, и никто мой прах не покроет землёю. Львица какая тебя родила под скалою пустынной? 155 Море какое, зачав, из бурной пучины извергло? Сиртами ль ты порождён, Харибдой иль хищною Скиллой? Так-то ты мне воздаёшь за спасение сладостной жизни? Если уж были тебе наши брачные узы не милы Или отца-старика ты суровых укоров боялся, 160 Всё же ты мог бы меня отвезти в вашу дальнюю землю; Радостно было бы мне служить тебе верной рабою, Белые ноги твои омывать водою прозрачной Или на ложе твоё стелить пурпурные ткани. Но, обезумев, зачем я ветрам, разуменья лишённым, 165 Жалуюсь тщетно? Они, человеческим чуждые чувствам, Кликам не внемлют моим и дать не могут ответа. Он уже в море меж тем проплыл половину дороги, А на пустынной траве и следов человека не видно. Так и в последний мой час, надо мной издеваясь жестоко, 170 Рок не пошлёт никого мои скорбные выслушать песни. О всемогущий отец, Юпитер! Когда бы от века Наших гнозийских брегов не касались Кекроповы кормы, И никогда, ополчившись в поход на свирепого зверя, На берег Крита канат вероломный моряк не закинул, 175 Умысел злой утаив под обличием, сладким для взора, И не вкусил бы, как гость, покоя под нашею кровлей! Ах! Но куда мне идти? Для погибшей какая надежда? Вновь ли к Идейским горам устремиться? Но грозного моря Бездна простёрлась, увы, без края теперь между нами. 180 Помощи ждать от отца, которого бросила я же, Следом за юношей мчась, обагрённым погибелью брата? Иль утешенье найду в любви неизменной супруга? Морем не он ли бежит, выгибая упругие вёсла? Кровли нет надо мной — лишь берег, лишь остров пустынный… 185 Выхода нет мне: вокруг только волны морские бушуют, Мне невозможно бежать, мне нет надежды, всё немо, Всё безотрадно кругом и всё о смерти вещает. Пусть! Но не раньше мои потускнеют глаза перед смертью, И не скорее душа истомлённое тело покинет, 190 Чем у богов за обман испрошу правосудной я кары И хоть в последний свой час узнаю небес справедливость. Вы, что деянья людей наказуете, мстя, Эвмениды! Вы, на чьей голове извиваются лютые змеи, Гневом чей лик искажён, в беспощадном сердце кипящим, — 195 Мчитесь, о, мчитесь сюда, внемлите словам моих жалоб! Тщетно, злосчастная, их из глубин я души исторгаю, Сил лишаясь, пылая огнём и слепа от безумья. Если я вправду скорблю и жалуюсь чистосердечно, Не потерпите, молю, чтоб рыдала я здесь понапрасну, 200 И, как Тесей вероломно меня одинокую бросил, Так пусть, богини, себе и своим принесёт он несчастье!» Только исторгла она призыв свой из груди печальной И за жестокость его в смятенье о каре взмолилась, Волю явил повелитель богов — кивнул головою, — 205 Затрепетала земля, всколебались угрюмые воды Моря, и сонм в небесах мерцающих звёзд содрогнулся. Разум Тесея меж тем окутался тьмой беспросветной: Памяти сразу лишась, он все позабыл наставленья, Те, что в прежние дни неизменно в уме его были: 210 Добрый не поднят был знак, не узнал скорбящий родитель, Что невредимо Тесей вновь узрел Эрехфейскую пристань. Передают, что, когда от стен пречистой богини Сына Эгей отпускал, ветрам его доверяя, Вот какие, обняв, он юноше дал наставленья: 215 «Сын мой, ты, что один мне долгой жизни желанней, Ты, возвращённый едва мне в годы старости поздней, Сын мой, кого принуждён я отдать судьбе неизвестной, Ныне мой рок и твоя беззаветная доблесть отторгнут Снова тебя от отца, — а мои ослабелые очи 220 Я не насытил ещё возлюбленным образом сына. Нет, не в веселье тебя провожу, не с лёгкой душою; Благоприятной судьбы не дозволю нести тебе знаки. Нет, сперва из груди я жалоб немало исторгну, Прахом летучим, землёй свои я посыплю седины, 225 Тёмные я паруса повешу на зыбкую мачту, — Пусть всю горесть мою, пожар скорбящего сердца, Парус иберский своей чернотою расскажет унылой. Если ж пошлёт тебе Та, что в святом обитает Итоне, Благоволив наш род защищать и престол Эрехфея, 230 Чтобы кровью быка свою обагрил ты десницу, Пусть в душе у тебя и в памяти будут всечасно Живы мои наставленья везде и во всякое время: Только лишь очи твои холмы наши снова завидят, Скорбные пусть со снастей корабельных опустят полотна, 235 Белые пусть паруса на кручёных поднимут канатах, Чтобы, завидевши их, познал я великую радость, Что невредимым тебя мне день возвращает счастливый». Помнил сначала Тесей отца наставленья, теперь же Вдруг отлетели они, как тучи, гонимые ветром, 240 С горных слетают вершин, снегами вечно покрытых. А с крепостной высоты отец устремлялся очами Вдаль, и туманили взор ему постоянные слёзы. И лишь завидел вдали из полотнища тёмного парус, Тотчас с вершины скалы он стремительно бросился в море: 245 Думал отец, что Тесей безжалостным роком погублен. Так, возвратившись под сень, омрачённую смертью отцовской, Жестокосердый Тесей испытал не меньшее горе, Чем Миноиде он сам, забывчивый сердцем, доставил. Дева в печали меж тем, на корму уходящую глядя, 250 Много мучительных дум питала в душе оскорблённой. Но уж с другой стороны цветущий Иакх приближался С хором сатиров, с толпой силенов, на Нисе рождённых, — Звал он тебя, Ариадна, к тебе зажжённый любовью. Буйной толпою неслись в опьяненье весёлом вакханки, 255 Вверх запрокинув лицо, «эвоэ!» восклицали протяжно. Тирсы одни потрясали — листвой перевитые копья, Те, растерзавши тельца, рассевали кровавые части, Эти извивами змей опоясали тело, другие Таинства знаки несли, в плетёных скрыв их кошницах 260 (Лишь посвящённым одним возможно те таинства ведать). Вскинувши руки, меж тем другие били в тимпаны Иль заставляли бряцать кимвалы пронзительным звоном; Роги у многих в устах хрипящий гул издавали, Страх наводящий напев раздавался из варварских дудок. 265 В изображеньях таких богатая ткань устилала Брачное ложе, его украшая узорным покровом. Тут фессалийский народ, насытясь зрелищем этим, В сторону стал отходить и богам уступать своё место. Как, дуновеньем своим спокойное море тревожа, 270 Будит зефир поутру набегающий зыбкие волны. В час, как Аврора встаёт у порога бегущего солнца, Волны же, тихо сперва гонимые лёгким дыханьем, Движутся — нежно звучит их ропот, как хохот негромкий, — Но уже ветер сильней, и множатся больше и больше, 275 И, в отдаленье катясь, багряным отсветом блещут, — Так покидали дворец из сеней уходящие гости И по своим разбредались домам походкой нетвёрдой. После ухода гостей, с вершины сойдя Пелиона, Первым прибыл Хирон, подарки принёс он лесные: 280 И полевые цветы, и те, что в краю фессалийском Произрастают средь гор, и те, что в воздухе тёплом Возле реки рождены плодоносным дыханьем Фавона, — Все их принёс он, смешав и нескладно связав в плетеницы. Благоуханием их услаждённый дом улыбнулся. 285 Вскоре пришёл и Пеней, покинув Темпейские долы, Долы, которые лес опоясал, с гор нависая, Те, что сестёр Мнемонид прославлены хором искусным. Он не без дара пришёл: с собою могучие буки С корнем и лавры он нёс со стволом высоким и стройным, 290 Трепетный также платан он влёк и сестру Фаэтона Испепелённого; нёс кипарис, возносящийся в небо. Их, друг с другом сплетя, перед входом дворцовым расставил, Чтобы он весь зеленел, осенённый свежей листвою. После него Прометей появился, умом исхищренный, — 295 Лёгкие знаки ещё носил он той кары недавней, Что претерпел, вися на скале, над отвесным обрывом, Там, где тело его цепями приковано было. Вот и Родитель богов с детьми и святою супругой С неба сошёл, — ты один не явился, о Феб златокудрый, 300 С единородной сестрой, живущей в нагориях Идра, Ибо, как ты, и сестра на Пелея смотрела с презреньем И не хотела почтить Фетиды свадебный факел. Боги едва возлегли на ложах своих белоснежных, Поданы были столы с обильной и разной едою! 305 Дряхлое тело меж тем качая слабым движеньем, Парки начали петь правдиворечивые песни. Тело дрожащее их обернувшая плотно одежда, Белая, около пят полосой окружалась пурпурной; А над их алым челом белоснежные вились повязки, 310 Ловким движеньем рук они вечный урок выполняли: Левая прялку рука держала, одетую волной, Правая нитку легко, персты изгибая, сучила, Быстро пальцем большим крутя, её оправляла, Круглое веретено вращая с подвешенным диском; 315 Зуб работу равнял, ненужное всё обрывая, И на иссохших губах шерстяные висели обрывки, Те, что, мешая сучить, на тоненьких нитках торчали. Возле же ног их лежала, хранясь в плетёных корзинах, Тонкая, нежная шерсть, руна белоснежного волна. 320 Шерсть чесали они и голосом звонко звучащим В песне божественной так приоткрыли грядущие судьбы, В песне, которой во лжи обличить не сможет потомство: «Ты, о Эматии столп, о муж, прославленный сыном! Ты, что великий почёт приумножил доблестью вящей, 325 Слушай, что в радостный день тебе предскажут правдиво Сёстры! А вы между тем, предваряя грядущие судьбы, Вейте бегущую нить, бегите, кружась, веретёна! Скоро придёт для тебя несущий желанное мужу Веспер, а с ним, со счастливой звездой, придёт и супруга, 330 Та, что наполнит тебе любовью ласковой сердце, Вместе свой нежащий сон съединить готова с тобою, Нежно руками обвив твою могучую шею. Вейте бегущую нить, бегите, кружась, веретёна! Дом ни один никогда любви подобной не видел, 335 Также любовь никогда не скреплялась подобным союзом Или согласьем таким, что царит у Фетиды с Пелеем. Вейте бегущую нить, бегите, кружась, веретёна! Сын родится от вас — Ахилл, не знающий страха. Враг не спину его, но храбрую грудь лишь увидит. 340 Будет всегда победителем он на ристаниях конских, Он быстроногую лань по горячему следу обгонит. Вейте бегущую нить, бегите, кружась, веретёна! С ним герой ни один на войне не посмеет сравниться, Той, где тевкрская кровь окрасит берег фригийский, 345 И разорит Пелопа коварного третий наследник Трои высокий оплот, сломив его долгой осадой. Вейте бегущую нить, бегите, кружась, веретёна! Храбрую доблесть его и светлые мужа деянья На погребенье сынов вспоминать будут матери часто, 350 Пряди седые волос распустив над горестным прахом, Немощно, дряхлой рукой в увядшую грудь ударяя. Вейте бегущую нить, бегите, кружась, веретёна! Ибо как с жёлтых полей собирая обильную жатву, Жнёт земледелец свой хлеб под жарко пылающим солнцем, 355 Так он троянских сынов враждебным скосит железом. Вейте бегущую нить, бегите, кружась, веретёна! Будет Скамандра волна свидетелем подвигов славных, Где постепенно она в Геллеспонт изливается быстрый: Грудой порубленных тел теченье её преградится, 360 Воды до самых глубин согреются, смешаны с кровью. Вейте бегущую нить, бегите, кружась, веретёна! Будет свидетелем та обречённая смерти добыча В час, когда круглый костёр, на холме воздвигнутый, будет Тела прекрасного ждать для жертвы заколотой девы. 365 Вейте бегущую нить, бегите, кружась, веретёна! Ибо, лишь только судьба позволит усталым ахейцам Цепи Нептуна порвать, оковавшие дарданян город, Над погребальным холмом прольётся кровь Поликсены. Как под двуострым мечом бессильная падает жертва, 370 Так на колени она повергнется телом безглавым. Вейте бегущую нить, бегите, кружась, веретёна! Будьте же смелы теперь, в желанной любви сочетайтесь! Пусть счастливый союз супруга свяжет с богиней, Пусть жена наконец отдастся горящему мужу! 375 Вечно ведущие нить, бегите, кружась, веретёна! Завтра кормилица, вновь на рассвете её увидавши, Шею её окружить вчерашнею ниткой не сможет. Вейте бегущую нить, бегите, кружась, веретёна! Пусть не волнуется мать, что дочь в разладе с супругом, 380 Ей не позволит мечтать о рожденье внучат драгоценных. Вейте бегущую нить, бегите, кружась, веретёна!» Так, предсказанья свои прорицая когда-то Пелею, Пели счастливую песнь воодушевлённые Парки. Ибо нередко тогда к целомудренным домам героев 385 Боги спускались с небес и в смертном являлись собранье, — Ибо ещё никогда не страдало тогда благочестье. Часто Родитель богов, восседая в сверкающем храме, В праздник, бывало, когда годовые приносятся жертвы, Сам на земле созерцал, как сотни быков умерщвлялись. 390 Часто и Либер хмельной с высокой вершины Парнаса Вёл восклицавших тиад, растрепавших небрежные кудри. Ревностно Дельфы тогда, из ограды толпой высыпая, Бога спешили встречать, и дым алтарный курился. Часто в смертельном бою, бывало, участвовал Маворс, 395 Или Тритона-ручья богиня, иль Дева Рамнунта. Вооружённых бойцов возбуждали бессмертные боги. Ныне ж, когда вся земля преступным набухла бесчестьем И справедливость людьми отвергнута ради корысти, Братья руки свои обагряют братскою кровью, 400 И перестал уже сын скорбеть о родительской смерти, Ныне, когда и отец кончины первенца жаждет, Чтобы, свободный, он мог овладеть цветущей невесткой, Иль нечестивая мать, неведеньем пользуясь сына, Уж не боится святых опозорить бесстыдно Пенатов, 405 Всё, что преступно и нет, в злосчастном спутав безумье, — Мы отвратили от нас помышленья богов справедливых; Боги оказывать честь не хотят уже сборищам нашим, И не являются нам в сиянии света дневного.

65[65]

Правда, что горе моё и тоска постоянная, Ортал, Мой отвлекают досуг от многомудрых сестёр, И что не может душа разрешиться благими плодами Доброжелательных Муз, бурей носима сама, — 5 Срок столь малый прошёл с тех пор, как в пучине забвенья Бледную брата стопу Леты омыла волна. В дальней троянской земле на плоском прибрежье Ретея Брат мой лежит недвижим, отнят у взоров моих. Если к тебе обращусь, твоих не услышу рассказов, 10 Брат мой, кого я сильней собственной жизни любил, Видеть не буду тебя, но любить по-прежнему буду, Песни печальные петь стану о смерти твоей. Как их в тенистой листве горевавшая Давлия пела, О беспощадной судьбе Итиса громко стеня. 15 Всё же и в горе тебе я, Ортал, стихи посылаю, — Их перевёл для тебя, а сочинил Баттиад, — Так не подумай, чтоб мог я доверить гульливому ветру Просьбы твои, чтобы мог выронить их из души, Как выпадает порой из пазухи девушки скромной 20 Яблоко, дар потайной милого сердцу дружка, Спрятанный скорой рукой в волнистые складки одежды И позабытый, — меж тем к ней уже мать подошла, Катится яблоко вниз, а девушка молча поникла, И на смущённом лице медлит румянец стыда.

66[66]

Тот, кто все рассмотрел огни необъятного мира, Кто восхождение звёзд и нисхожденье постиг, Понял, как пламенный блеск затмевается быстрого солнца, Как в им назначенный срок звёзды уходят с небес, 5 Как с небесных путей к высоким скалам Латмийским Нежным призывом любовь Тривию сводит тайком, — Тот же Конон и меня увидал, косу Береники, Между небесных огней яркий пролившую свет, Ту, которую всем посвящала бессмертным царица, 10 Стройные руки свои к небу с молитвой воздев, Тою порою, как царь, осчастливленный браком недавним, В край ассирийский пошёл, опустошеньем грозя, Сладостный след сохраняя ещё состязанья ночного, Битвы, добывшей ему девственных прелестей дань. 15 Разве любовь не мила жене новобрачной? И разве, В брачный вступая чертог, плача у ложа утех, Дева не лживой слезой омрачает родителей радость? Нет, я богами клянусь, — стоны неискренни дев. В том убедили меня стенанья и пени царицы 20 В час, как на гибельный бой шёл её муж молодой. Разве ты слёзы лила не о том, что покинуто ложе, Но лишь о том, что с тобой милый твой брат разлучён? О, как до мозга костей тебя пронзила тревога, Бурным волненьем своим всю твою душу объяв! 25 Чувства утратив, ума ты едва не лишилась, а прежде, Знаю, с детства ещё духом была ты тверда. Подвиг забыла ли ты, который смутит и храбрейших, Коим и мужа и трон завоевала себе? Сколько печальных речей при проводах ты говорила! 30 Боги! Печальной рукой сколько ты вытерла слёз! Кто из бессмертных тебя изменил? Иль с телом желанным В долгой разлуке бывать любящим так тяжело? Кровь проливая быков, чтобы муж твой любимый вернулся, Ты в этот час и меня всем посвящала богам, — 35 Лишь бы вернуться ему! А он в то время с Египтом В непродолжительный срок Азию пленную слил. Сбылись желанья твои — и вот, в исполненье обетов, Приобщена я как дар к сонму небесных светил. Я против воли — клянусь тобой и твоей головою! — 40 О, против воли твоё я покидала чело. Ждёт того должная мзда, кто подобную клятву нарушит! Правда, — но кто ж устоит против железа, увы? Сломлен был силой его из холмов высочайший, какие Видит в полёте своём Фии блистающий сын, 45 В те времена, как, открыв себе новое море, мидяне Через прорытый Афон двинули варварский флот. Как устоять волосам, когда всё сокрушает железо? Боги! Пусть пропадёт племя халибов навек, С ним же и тот, кто начал искать рудоносные жилы 50 В недрах земли и огнём твёрдость железа смягчать! Отделены от меня, о судьбе моей плакали сёстры, — Но в этот миг, бороздя воздух шумящим крылом, Единородец слетел эфиопа Мемнона — локридской Конь Арсинои, меня в небо неся на себе. 55 Там он меня поместил на невинное лоно Венеры, Через эфирную тьму вместе со мной пролетев. Так Зефирита сама — гречанка, чей дом на прибрежье Знойном Канопа, — туда древле послала слугу, Чтобы сиял не один средь небесных огней многоцветных 60 У Ариадны с чела снятый венец золотой, Но чтобы также и мы, божеству посвящённые пряди С русой твоей головы, в небе горели меж звёзд. Влажной была я от слёз, в обитель бессмертных вселяясь, В час, как богиня меня новой явила звездой. 65 Ныне свирепого Льва я сияньем касаюсь и Девы; И — Ликаонова дочь — рядом Каллисто со мной. К западу я устремляюсь, к волнам Океана, и следом, Долгий в закате своём, сходит за мною Боот. И хоть меня по ночам стопы попирают бессмертных, 70 Вновь я Тефии седой возвращена поутру. То, что скажу, ты без гнева прими, о Рамнунтская Дева, Истину скрыть никакой страх не заставит меня, — Пусть на меня, возмутясь, обрушат проклятия звёзды, — Что затаила в душе, всё я открою сейчас: 75 Здесь я не так веселюсь, как скорблю, что пришлось разлучиться, Да, разлучиться навек мне с головой госпожи. Где я была лишена умащений в девичестве скромном, После же свадьбы впила тысячу сразу мастей. Вы, кого сочетать долженствует свадебный факел! 80 Прежде чем скинуть покров, нежную грудь обнажить, Юное тело отдать супруга любовным объятьям, Мне из ониксовых чаш праздничный лейте елей, Радостно лейте, блюдя целомудренно брачное ложе. Но если будет жена любодеянья творить, 85 Пусть бесплодная пыль вопьёт её дар злополучный, — От недостойной жены жертвы принять не хочу. Так, новобрачные, — пусть и под вашею кровлей всечасно Вместе с согласьем любовь долгие годы живёт. Ты же, царица, когда, на небесные глядя созвездья, 90 Будешь Венере дары в праздничный день приносить, Также и мне удели сирийских часть благовоний, Не откажи и меня жертвой богатой почтить. Если бы звёздам упасть! Вновь быть бы мне царской косою — Хоть бы горел Водолей там, где горит Орион!

67[67]

(Поэт)

Нежному мужу мила, мила и родителю тоже (Пусть Юпитер тебе много добра ниспошлёт!), Здравствуй, дверь! Говорят, усердно служила ты Бальбу В годы, когда ещё дом принадлежал старику. 5 Но, уверяют, потом, когда уж хозяин загнулся, Не без проклятия ты стала служить молодым. Не обессудь, расскажи, почему же ты столь изменилась. Что перестала блюсти верность былую свою!

(Дверь)

Нет (уж, пусть извинит Цецилий, мой новый хозяин), 10 Это вина не моя, как ни судили б о том, Нет, не скажет никто, что в чём-либо я погрешила. Видно, такой уж народ: все нападают на дверь! Ежели кто-либо где неладное что-то приметит, Сразу набросится: «Дверь, в этом виновница — ты!»

(Поэт)

15 В двух словах обо всём не расскажешь, чтоб было понятно; Ты постарайся, чтоб нам слушать и видеть зараз!

(Дверь)

Что ж я могу? Ведь никто ни спросить, ни узнать не желает.

(Поэт)

Я, вот, желаю. Мне всё, не усумнясь, расскажи.

(Дверь)

Прежде всего: что хозяйку в наш дом ввели непорочной — 20 Ложь. Не беда, что её щупал былой её муж — Тот, у которого кляп свисал, как увядшая свёкла, <…> Но говорят, что сыну отец осквернял его ложе, Тем опозорив совсем их незадачливый дом: 25 То ли слепая любовь пылала в душе нечестивой, Или же был его сын сроду бесплоден и хил, — И приходилось искать человека с упругою жилой, Кто бы сумел у неё пояс девичества снять.

(Поэт)

Вот настоящий отец, который возвышенно любит, 30 И не смутился отлить в лоно сыновней любви!

(Дверь)

Есть и другие дела, притязает на знанье которых Бриксия, что у пяты Кикновой башни лежит. Там, где спокойно струит свои воды жёлтая Мелла, Бриксия, добрая мать милой Вероны моей. 35 Может она рассказать, как Постумий, а также Корнелий Оба блудили не раз с новой хозяйкой моей. Кто-нибудь может спросить: — «Но как ты об этом узнала, Дверь? Ведь хозяйский порог ты покидать не вольна, К людям не можешь сойти, к столбу ты привинчена крепко, — 40 Дело одно у тебя: дом запирать — отпирать!» Слышала я, и не раз, как хозяйка, бывало, служанкам Много болтала сама о похожденьях своих, Упоминала о тех, кого я сейчас называла, (Будто бы нет у дверей ни языка, ни ушей!), 45 Упоминала ещё одного, чьё имя, однако, Не назову, чтобы он рыжих не вскинул бровей. Ростом он очень высок; в делах о брюхатости ложной И подставных животах был он замешан не раз.

68[68]

Ради того, удручён судьбы жестоким ударом, Ты мне послание шлёшь с явными знаками слёз, Чтобы тебя подхватил я у пенной пучины крушенья, К жизни тебя возвратил, вырвал у смерти самой, — 5 Ибо тебе не даёт святая Венера на ложе, Прежнем приюте любви, нежиться в сладостном сне, Не услаждают тебя песнопеньями древних поэтов Музы, и бодр по ночам твой растревоженный ум. Радостно мне, что своим меня называешь ты другом, 10 Просишь вновь у меня Муз и Венеры даров. Но, чтоб о бедах моих ты не был в неведеньи, Аллий, И не подумал, что я гостеприимство забыл, Знай, как ныне я сам судьбы затопляем волнами, И у несчастного впредь счастья даров не проси! 15 В годы, когда получил я белую тогу впервые, Был я в расцвете своём предан весельям весны. Вдоволь знавал я забав, была не чужда мне богиня, Та, что умеет беде сладости горькой придать. Но отвратила меня от привычных занятий кончина 20 Брата. О горе! Навек отнят ты, брат, у меня. Брат мой, смертью своей ты всё моё счастье разрушил, Вместе с тобою, о брат, весь наш и дом погребён. Вместе с тобой заодно погибли все радости наши, Всё, что, живя среди нас, нежным ты чувством питал. 25 После кончины его изгнал я из мыслей всецело Эти усердья свои, прежнюю радость души. Если ж коришь ты меня, что якобы стыдно Катуллу Медлить в Вероне, пока здесь из столичных любой Греет свои телеса в его опустелой постели, — 30 Это уж, Аллий, не стыд, это, скорее, беда. Значит меня ты простишь; дары, о которых ты просишь, Скорбь у меня отняла: не подарить, чего нет. Кроме того, у меня и книг здесь мало с собою, — Я ведь в Риме живу, там настоящий мой дом, 35 Там постоянный очаг, там вся моя жизнь протекает; Из упаковок своих взял я с собой лишь одну: Ежели всё это так, не хочу, чтобы ты заподозрил Умысел некий во мне или души кривизну. Не по небрежности я не ответил на две твои просьбы: 40 Всё я послал бы и сам, если б имел, что послать. Я умолчать не могу, богини, в чём именно Аллий Мне помогал и, притом, в скольких делах помогал, Пусть же времени бег и недолгая память столетий. Дел дружелюбных его ночью слепой не затмят. 45 Вам я скажу, а от вас пусть тысячи тысяч узнают, Пусть и мой ветхий листок впредь говорит за меня; ……. Пусть и посмертно о нём слава растёт и растёт; Пусть рукодельник паук, расстилающий поверху ткани, 50 Аллия имя своим не заплетёт ремеслом. Как я измучен бывал Аматусии двойственной счастьем, Знаете вы, и какой был я бедой сокрушён. Был я тогда распалён подобно скале тринакрийской, Иль как Малийский поток с Эты в краю Фермопил. 55 Полные грусти глаза помрачались от вечного плача, По исхудалым щекам ливень печали струя, Словно прозрачный ручей, который на горной вершине Где-то начало берёт между замшелых камней И устремляется вниз, по крутому откосу долины, 60 Через дорогу, где люд движется взад и вперёд, И утомлённых, в поту, прохладой бодрит пешеходов В час, когда тягостный зной трещины множит в полях; Тут-то, как для пловцов, кружащихся в чёрной пучине, Благоприятный встаёт ветер, дыша в паруса, 65 Слёзной молитве в ответ, Поллуксу и Кастору спетой, — Аллий бывал для меня, — верный помощник в беде. Поприще он широко мне открыл, недоступное прежде, Он предоставил мне дом и даровал госпожу, Чтобы мы вольно могли там общей любви предаваться, 70 Здесь богиня моя в светлой своей красоте Нежной ногою, блестя сандалией с гладкой подошвой, Через лощёный порог переступила, входя. Лаодамия вошла не так же ли к Протесилаю, Пламенно мужа любя, в им недостроенный дом 75 В час, как священная кровь по уставу заколотой жертвы Не призвала ещё в дом благоволенья богов? О, пускай никогда не даст Рамнусийская дева Мне домогаться того, что неугодно богам! Как голодавший алтарь томился о жертвенной крови, 80 Лаодамии пришлось, мужа утратив, узнать: Оторвалась поневоле она от шеи супруга Раньше, чем зиму зима в ходе обычном сменив, Так утолила любовь несытую страстной подруги, Чтобы сумела она в прерванном браке прожить. 85 Парки знали о том, что муж её вскоре погибнет, Если как воин пойдёт вражеский брать Илион В оное время, когда совершилось хищенье Елены И призывала к себе Троя аргивских мужей — Троя, общий погост и Азии всей и Европы, 90 Троя, горестный прах стольких отважных бойцов, Ныне не ты ль моему уготовила брату погибель Жалкую? Горе же мне: отнят мой брат у меня! Брат мой несчастный, увы, отрадного света лишённый, Вместе с тобою, о брат, весь наш и дом погребён, 95 Вместе с тобою, увы, мои все отрады погибли, Всё, что питал ты, живя, нежной любовью своей. Ныне лежишь далеко, и рядом чужие могилы, Где ни один близ тебя сродника прах не зарыт. Троя зловещая там, проклятая Троя постыдно 100 Держит останки твои где-то у края земли — Там, куда, говорят, поспешала всей Греции младость, И покидала свои в отчих домах очаги, Чтобы Парису не дать с похищенной им любодейкой Мирное счастье вкушать в брачном покое своём! 105 Вот злополучьем каким, прекрасная Лаодамия, Отнят был муж у тебя, жизни милей и души, Вот с какой высоты кипение страсти любовной В бездну низвергло тебя: так, по преданью отцов, Там, где Килленский Феней, зияют расселиной недра 110 И осушают, осев, жирную почву болот, Пропасть же ту, говорят, неподлинный амфитрионов Выкопал сын, перерыв тайные глуби горы Древле, когда по веленью того, кто много был хуже, Меткими стрелами он чудищ стимфальских разил, 115 Чтобы в ворота небес и новые боги вступили И чтоб недолго уже девою Геба была. Всё же любви твоей глубь была этой пропасти глубже, И научила тебя иго носить, покорясь. Даже единая дочь у согбенного годами старца 120 Так не лелеет сынка, поздно узревшего свет, Что наконец-то предстал, родового богатства наследник, И в завещание был дедом своим занесён. И уповавшей родни нечестивую радость рассеял, От благородных седин коршуна прочь отогнав. 125 С белым своим голубком никогда никакая голубка Так не любилась, его клювиком острым своим Не уставая щипать и его поцелуи срывая Алчные, только одним женщинам вольным подстать. Ты же из женщин одна победила неистовство страсти, 130 Лишь с белокурым своим мужем сойдясь навсегда. Не уступала ты ей ни в чём, иль разве в немногом, — Свет мой! — когда, приспешив, пала в объятья мои. А между тем Купидон, вокруг виясь и порхая, Реял и ярко сиял в тунике жёлтой своей. 135 Если ж подруге моей одного не хватало Катулла, — Скромной прощу госпоже ряд её редких измен, Чтоб по примеру глупцов не стать уже слишком несносным: Часто Юнона сама, первая между богов, Свой полыхающий гнев на провинности мужа смиряла, 140 Новую весть услыхав о Сластолюбце своём. Впрочем людям ни в чём с богами равняться не должно: Брось отца-старика неблагодарную роль! Ведь не отцовской рукой была введена она в дом мой, Где ассирийских духов брачный стоял аромат. 145 Маленький дар принесла она дивною ночью, украдкой С лона супруга решась тайно похитить его. Я же доволен и тем, что мне одному даровала День обозначить она камнем белее других. Вот я подарок в стихах, как мог, сочинил тебе, Аллий. 150 Это ответ мой на всё, чем ты способствовал мне, С тем, чтобы имя твоё не знало ржавчины едкой Нынче и завтра, и впредь, долго и долго ещё. Боги, прибавьте даров в изобильи, какими Фемида Вознаграждала в былом благочестивых мужей! 155 Счастья же вам — и тебе, и той, кем жив ты, и дому, Где мы тогда с госпожой знали утехи любви. Будь же счастлив и тот, мне давший пристанище первым, Тот, которому всем был я обязан добром. Прежде же прочего ты, что меня самого мне дороже, 160 Свет мой, чья сладкая жизнь сладость и жизни моей!