Пошлая история

Время от времени подруги сообща отправлялись в Австрию «принимать талассотерапию», то есть лечение морским климатом. Само собой разумеется, что в Австрии никакого нет моря. И под «талассотерапией» дамы разумели отдых на водах да ещё какие-то косметологические процедуры. Почему, однако, им вздумалось называть бальнеологию талассотерапией, объяснить затруднительно. Да и не в этом дело. А дело в том, что когда подходила пора очередной поездки, дамы, расслаблявшиеся в сауне, разговорились:

— А хорошо как бы никуда не ездить! — сказала растянувшаяся на полке Елена. — Надоело мотаться. Вот если бы под Москвой такой же Spa…

Точно какая-то сила подбросила с места Аллу, заслышавшую эти слова. В порыве она даже сорвала с головы полотенце.

— Да ведь это идея! — воскликнула она. — Ленка, ты гений! На самом деле… Чего нам теряться? А? — все дамы одобрительно рассмеялись. — Денег мы на лифчиках заработали. Ещё у мужиков своих возьмём и можно начинать!.. Свой Spa под Москвой откроем!

Все завизжали, захлопали в ладоши.

— Просто супер! — продолжала Алла. — В Австрии один день в тысячу баксов обходится, а в Подмосковье — целый курс!..

— Вау! Вау! — послышалось одобрение.

— Да к нам валом повалят! Десять дней никакой туши, никакой помады… И всего за тысячу баксов!

— И никаких мужиков! — подхватила Елена и провела рукой по воздуху так, точно хотела рассказать о светлом будущем.

И пока нераскупленные бюстгальтеры поджидали будущих хозяек своих на прилавках boutique`а, в сауне зарождался новый business-план. Правда, какие именно природные ресурсы собирались дамы задействовать, открыв аналогичный австрийскому курорт в Подмосковье, в точности неизвестно. Скорей всего, они просто не успели об этом подумать — так захватила их сама идея.

И снова подруги, проявив недюжинную волю, раздобыли у мужей денег. После торжественной закладки первого камня на месте будущего Spa снова устроили роскошную презентацию. Снова появились в прессе восторженные отклики, и даже интервью с устроительницами, о которых, кстати, было сказано: «…Этим женщинам некогда тратить время на пустяки. „Время — деньги“, — говорят они. Вся жизнь их в движении. Они мчатся по Москве в разных направлениях, а, сойдясь вместе, обсуждают, что было за день. Одной рукой они крутят баранку, другой прижимают к уху мобильный телефон. И так изо дня в день…»

Boutique же со всем содержимым решено было продать знакомому Аллы, некоему господину Барбаридзе.

Но строительство Spa очень скоро пришлось заморозить. Не сумев уладить какие-то дела с чиновниками и прочими баскаками, дамы совершенно остыли и потеряли всяческий интерес к подмосковной талассотерапии.

Так что на момент знакомства с будущим родственником, Елена не имела никаких занятий. На вопрос же Алмазова она, точно оправдываясь, поспешила изъяснить, что довольно часто ходит с подругами по выставкам. Когда же Алмазов простодушно поинтересовался, на какой выставке она была последний раз, Елена сказала, что как раз сейчас очень занята, а вот назад тому два месяца, она была в цирке на Цветном бульваре. Таисия Фёдоровна, уловившая в ответах дочери что-то несообразное, поспешила ей на помощь:

— Ну, нельзя же целыми днями по выставкам таскаться! — кокетливо сказала она. — Это только одни бездельники могут себе позволить!

И все, включая Сашеньку, засмеялись, и посмотрели на Илью Сергеевича Алмазова с сожалением, как будто он и был тот самый таскающийся по выставкам бездельник.

— Да, — сказала тут Лилия Фёдоровна, — у нас, вы знаете, семья очень большая, но все мы грамотные.

— И мудрые, — как-то очень категорично, точно с ней кто-то спорил, вставила Таисия Фёдоровна.

— Да, да… И мудрые, — поддакнула Лилия Фёдоровна.

— Ваня вот у нас… очень высокодуховный! — объявила Таисия Фёдоровна, бросив на Алмазова взгляд, полный снисхождения. — Жаль нет его!.. Такой талантливый!..

И Алмазов, вдруг почувствовав себя решительной противоположностью этого необыкновенного человека, сжался и побледнел. А Таисия Фёдоровна, между тем, продолжала:

— Вы видели его работы?.. Ах, да вот же, — и она махнула в сторону, где на стене, в окружении семейных фотографий, располагался небольшой камерный портрет Натальи Семёновны, который Алмазов уже успел рассмотреть. Сходство действительно было примечательным, одно казалось странным: хозяйка дома смотрела с портрета, так неестественно и напряжённо вывернув шею, точно художник с мольбертом стоял у неё за спиной. Глаза портрета казались полными скорби, даже слеза готова была пролиться, и создавалось впечатление, что поворот головы причиняет оригиналу невыносимые страдания…

Иван, старший брат Сашеньки, не почтивший собрание присутствием, был одновременно гордостью и проклятием своих родителей. Жил Иван тем, что писал копии с великих полотен и, когда удавалось, сбывал их через знакомых. Иногда брался писать и портреты. Искать работу он не хотел, объясняя это тем, что работа станет отвлекать его от занятий искусством и помешает личностному развитию и росту. Не гнушался он брать у знакомых безвозвратные займы или пожить на счёт очередной поклонницы своего таланта. При этом искренно верил, что «беря взаймы» или позволяя содержать себя, оказывает честь своим кредиторам, не обладающим, по его мнению, и сотой частью тех дарований, какими обладал он сам.

Иван и в самом деле был очень одарённым молодым человеком. Но это-то богатство натуры и мешало ему, и он никак не мог разобраться со своими дарованиями. Он мечтал посвятить себя какому-нибудь искусству, но всё не знал, какому именно и бросался из крайности в крайность. До того, как заняться живописью, он пытался найти призвание в резьбе по дереву, определившись вольнослушателем в художественное училище. Там, наравне со студентами, он резал всевозможные фигурки, панно и вазы, экспериментируя с формой и материалом. Наталья Семёновна показала Алмазову высокий кубок, изготовленный самим Иваном и поднесённый им Наталье Семёновне ко дню рождения. На стенках кубка рельефно изображалась предыстория казни Иоанна Крестителя. Венчала кубок крышка, представлявшая собой отсечённую голову Предтечи.

Но увлечение резьбой быстро прошло, и Иван решил попробовать свои силы в музыке. Он стал писать песни, укладывая на аккорды зарифмованные в подходящем размере английские слова, взятые в случайном порядке, без связи друг с другом. Так что песня на английском языке на поверку оказывалась полнейшей абракадаброй, звукоподражанием. Но Иван уверял, что слова совершенно не важны, а главное — это музыка, написанная в стиле рок.

Лилия Фёдоровна и Таисия Фёдоровна уговорили Наталью Семёновну продемонстрировать и музыкальные способности Ивана. И пока Алмазов внимал звукам, выскакивающим из музыкального центра, Лилия Фёдоровна и Таисия Фёдоровна пытались подпевать и даже, сколько позволяло им пространство между столом и стулом, подтанцовывать. Наталья Семёновна ни разу не улыбнулась, но только всем своим видом давала понять, что сына в обиду не даст — так серьёзна и напряжена была она, столько сдержанного достоинства было в том, как опустила она глаза и застыла, безмолвная…

Из знакомых, владеющих хоть сколько-нибудь музыкальной грамотой, Иван сколотил рок-группу. Безработная виолончелистка, приехавшая из Рязани с тем, чтобы как раз-таки найти работу; вчерашний дембель с гитарой; ударник из муниципального оркестра, безразличный ко всему на свете; сектантка, певшая до недавнего времени на клиросе в церкви, но отколовшаяся от Православия и примкнувшая к заокеанской секте; и наконец сам Иван, называвший себя «клавишником», — таков был состав группы, решившей именоваться «Братья по канаве».

Каждый вечер музыканты собирались на репетицию в гараже у Мироедовых. Но дело у них не шло. Рязанская виолончель, грустная и романтическая, была напрочь лишена какой бы то ни было экспрессии, столь необходимой в исполнении рок-песен. Точно в противоположность ей развязный дембель бил по струнам с поистине завораживающим ожесточением. Равнодушный ударник стучал в свои барабаны так, как будто заколачивал в них гвозди, а сектантка, мрачная и сосредоточенная, чудом неизъяснимым согласившаяся петь в группе, привносила в звучание «английских» песен мистические, если не сказать эсхатологические, нотки, так что слушать её пение было страшно. Все вместе они походили на персонажей крыловских басен. И сколько ни бился с ними Иван, но слаженного исполнения добиться так и не смог. Группа распалась, а Иван запил. Время от времени он запивал и вёл себя при этом чудаковато…

Ещё не смолкли все песни, созданные гением Ивана Мироедова, как в дверь позвонили. Все обрадовались и засуетились, решив, что это Иван вернулся домой. Сашенька поспешила открыть дверь, остальные высыпали в прихожую. Последовал за всеми и Алмазов. Вскоре Сашенька появилась, правда, без Ивана. Вид у неё был крайне растерянный. Следом в прихожую из сеней вошли двое неизвестных покачивающихся мужчин, как-то непонятно — не то за руки и за ноги, не то за рукава и штанины — тащивших третьего.

— Ваше? — спросили они, переступая порог.

И потому, как Наталья Семёновна, Лилия Фёдоровна и Таисия Фёдоровна ахнули и всплеснули руками, Илья Сергеевич Алмазов понял, что перед ним — художник, музыкант и поэт Иван Иванович Мироедов.

— Ваше? — ещё раз осведомились мужчины.

— Ой! Наше, наше! — запричитала Наталья Семёновна. — Заносите!

Незнакомцы занесли Ивана в прихожую и оставили на пятнистом зелёном ковре, заявив, что с хороших людей они денег не берут. Однако с удовольствием взяли батон варёной колбасы, предложенной в благодарность Натальей Семёновной. С тем и удалились.

Ивана, между тем, окружили и в молчании — кто с любопытством, кто с негодованием, кто со злорадством — принялись рассматривать его. Иван, не раскрывая глаз, бормотал что-то и слабо шевелился. Вдруг Алмазов заметил, как приоткрылся левый мутный глазок и хитро уставился на него.

— У кого Armani, а у тебя — дыра в кармане, — заплетающимся языком, но всё же вполне разборчиво проговорил, обращаясь к Алмазову, Иван.

Ася прыснула.

Тут Иван перевёл взгляд на неё и, открыв правый глаз, который оказался таким же мутным как левый, замер, точно увидел нечто необычайное. Но в следующую секунду, протянув к ней руку и попытавшись подняться, вытолкнул заплетавшимся языком из осипшей глотки слова:

— Шемаханская царица!..

Но то ли поступок этот стоил ему многих сил, то ли наступил положенный предел, только вслед за тем, завалившись неловко на пол, Иван устами своими осквернил и пятнистый ковёр, и слух со зрением присутствующих. После чего перевернулся на другой бок и немедленно заснул.

V

Свадьбу решили играть в городке, для чего наняли ресторан с довольно странным названием — «Чебурашка». На вывеске, под которой размещалось заведение, и впрямь был изображён фантастический зверёк с огромными ушами, и тут же значилось: «Казино. Клуб. Ресторан. Дискотека».

Кое-кто из завсегдатаев недоумевал, отчего для обозначения такого солидного комплекса было выбрано такое легкомысленное, отчасти даже детское название? Но объяснялось всё очень просто. Когда-то в городке существовало действительно детское кафе «Чебурашка», и название его вполне отвечало назначению. Здесь выпекали сдобные булки с изюмом и приготовляли молочный коктейль. Но появился у кафе новый хозяин и счёл для себя выпекание булок занятием несерьёзным. Кафе закрыли. А после некоторых преобразований открыли снова, но уже в другом качестве. Название же затейник-хозяин оставил прежнее, очевидно, рассчитывая таким образом завлечь в своё заведение тех, кто когда-то пил в «Чебурашке» молочный коктейль…

На свадьбу явилось так много Сашенькиных родственников, что Алмазов испугался — казалось, что на свадьбу пришёл весь город. Пока гости ели, пили и говорили длинные тосты, Сашенька пыталась втолковать своему мужу, как кого зовут и кто кем кому доводится. Но Алмазов, опьянённый вином и своим счастьем, ничего не понимал и ничего не запомнил. Среди толпы родственников он узнал двух тёток с овальными глазами — Таисию Фёдоровну и Лилию Фёдоровну, — их мужей и дочерей. И чудилось ему, будто сквозь голоса и шум слышит он, что «в Опине дешёвая крупа», что «Пушкин — это наше всё» и что где-то от ударов кулака по столу дребезжит и позвякивает посуда…

В «Чебурашку» приехали прямо из церкви. На венчание приглашали немногих — только самых близких. Когда начали обряд, и молодым было велено встать на полотенце, Сашенька, к вящему удивлению Алмазова, проявила ловкость необычайную, скакнув вдруг вперёд и оказавшись на полотенце раньше жениха. И сама взыграв духом, Сашенька порадовала немало и сродников. Алмазов услышал, как за спиной у него Антон Антонович, тоном человека, который сам не может, но радуется за других, сказал тихо:

— Молодец!

И тут же, вторя ему, отозвался Тихон Тихонович:

— Молодец, Шурка!

И прибавил, зачем-то раскатывая «р»:

— Шуррёнок!..

На паперти, когда выходили из церкви, Тихон Тихонович, щурясь на солнце, сказал:

— Дурят народ…

— Кто? — с надеждой услышать что-нибудь пикантное переспросила Лилия Фёдоровна.

Тихон Тихонович кивнул головой назад, на церковь, из которой только что вышел.

— Ну почему… — неуверенно и несколько разочарованно возразила Лилия Фёдоровна, — красиво…

— Обман один, — лениво, точно устал доказывать очевидное, пояснил Тихон Тихонович.

— А про Ногтикова ты слышал? — оживилась вдруг Лилия Фёдоровна, точно и впрямь дурман с неё слетел.

— Нет. Кто это? — зевнул Тихон Тихонович.

Но Лилия Фёдоровна уже потеряла интерес к Тихону Тихоновичу и крутила головой, отыскивая кого-то. Разглядев же Таисию Фёдоровну, спустившуюся с церковного крыльца под руку с Антоном Антоновичем, она стала взывать к ней:

— Тая!.. Тая!..

Таисия Фёдоровна остановилась и повернулась на зов, ожидая в молчании, о чём поведает ей сестра. Остановился и Антон Антонович.

— Ты про Ногтикова слышала? — радостно кричала Лилия Фёдоровна, ускорив шаг и оторвавшись от Тихона Тихоновича.

— Ну, Ногтикова-то я знаю, — степенно отвечала Таисия Фёдоровна, всё ещё выжидательно вглядываясь в сестру.

— Ногтиков! — продолжала в восторге Лилия Фёдоровна. — Он ещё с Ваней нашим в одном классе учился! Ваня, помнишь Ногтикова?

Теперь обе сестры обернулись к Ивану Фёдоровичу, стоявшему подле дочери-невесты. Но Иван Фёдорович, сколько ни напрягал память, а Ногтикова вспомнить так и не смог. И сёстры, оставив попытки возродить в памяти брата образ Ногтикова, сами вплотную занялись им.

— Ну, так что он? — спросила Таисия Фёдоровна.

— Ногтиков-то? В монастырь ушёл! — открылась наконец Лилия Фёдоровна.

— Ущербный человек, — прокомментировал подошедший Тихон Тихонович. — Юродивый!

— Да я ж его на днях видела! — ужаснулась Таисия Фёдоровна.

— Ну так что из того? Он же не умер!

— Да я его в штанах видела!

— Что ж ему, без штанов, что ли, ходить? — не сдавалась Лилия Фёдоровна.

Гости тем временем уже вышли из церкви и рассаживались по машинам, чтобы ехать в «Чебурашку».

— Да он на работу шёл!

— А может, он после работы..

— Может, может, — передразнила сестру Таисия Фёдоровна, — может тебя ёжит!

И махнув на Лилию Фёдоровну рукой, поспешила за процессией. Рядом с ней засеменил Антон Антонович…

После свадьбы стали жить в Москве у Алмазова. Сашенька уволилась с работы и принялась вести светский образ жизни. Первым делом она наклеила широкие длинные ногти, как у двоюродных сестёр, и отыскала где-то дородную, туговатую на ухо женщину, согласившуюся приходить к ним убирать и готовить. Женщину звали Хриса Вениаминовна.

Прежде, бывало, Алмазов возвращался с работы домой, и если не случалось рядом прелестных сожительниц, сам готовил себе ужин, съедал его в полном одиночестве, а после, устроившись перед телевизором, запивал пивом предлагаемые зрелища. Теперь же образ жизни его решительно переменился. Каждый вечер, когда он возвращался с работы, Хриса Вениаминовна подавала им с Сашенькой ужин и, расставляя тарелки, с озабоченным видом приговаривала:

— Кушайте, Илья Сергеевич, не стесняйтесь. Сегодня очень вкусный суп… Кушайте, берите чёрный хлеб, пожалуйста. Не стесняйтесь!

Алмазов действительно несколько стеснялся её присутствием. К тому же Хриса Вениаминовна оказалась сверх всякой меры болтлива и каждый вечер рассказывала молодым супругам какие-то истории.

— А у меня вчера несчастье произошло, Илья Сергеевич, — сказала она однажды. — Вы кушайте, не стесняйтесь!

Выслушав затем заверения Ильи Сергеича в том, что, в целом и общем, он не стесняется кушать в собственном доме, и, дождавшись наконец расспросов, Хриса Вениаминовна повела свой рассказ. Оказалось, что кто-то из домашних Хрисы Вениаминовны, вытирая пыль, смахнул со столика бриллиантовые серёжки. Остаток дня семье пришлось провести в поисках. Перетряхнули одежду, обследовали каждый сантиметр пола. Наконец, кто-то догадался посмотреть в мусорном ведре. Вытряхнули содержимое ведра посреди кухни и, стоя перед мусорной кучей на коленях, ощупали каждый кусочек, каждую соринку. По счастью труд был вознаграждён, серёжки нашлись. И в семье Хрисы Вениаминовны, по случаю чудесного обретения бриллиантовых серёжек, был устроен праздник с шампанским.

— Вы представляете, Илья Сергеевич? Выбросить бриллианты в мусорное ведро! Можете себе представить? — с возмущением закончила свой рассказ Хриса Вениаминовна.

Но Алмазову отчего-то казалось, что рассказывала она об этом необычном происшествии с той лишь целью, чтобы убедить слушателей, что и в её доме имеются бриллианты.

В другой раз Хриса Вениаминовна вдруг спросила:

— Илья Сергеевич, а у вас есть дублёнка?

— Дублёнка? — удивился Алмазов.

— Ну, да, да… Дублёнка… Есть у вас дублёнка?

Вопрос был задан настолько некстати, что Алмазову пришлось задуматься и над значением слова «дублёнка», и над тем, имеется ли у него таковая. Когда же, наконец, Хриса Вениаминовна получила ответ на свой странный вопрос, она кивнула утвердительно и, приняв очень торжественный вид, произнесла:

— А у нас, Илья Сергеевич — в нашем доме — девять дублёнок! Де-вять! Я нарочно сосчитала. Нас в семье четверо, а дублёнок у нас девять. Это значит, на каждого по две, и ещё одна остаётся…

— Общая, что ли? — сострил Алмазов.

Но Хриса Вениаминовна шутки не расслышала.

Накормив семейство Алмазововых, Хриса Вениаминовна уходила домой. И каждый вечер, прощаясь, она озабоченно говорила:

— Завтра будут пельмени и рассольник… Рассольник у меня очень вкусный, Илья Сергеевич. Очень вкусный…

Едва дверь за Хрисой Вениаминовной захлопывалась, как Сашенька кидалась прихорашиваться. И вскоре они с Алмазовым уже мчались по Москве в один из ночных клубов, до которых Сашенька оказалась большой охотницей, точно когда-то родилась прямо на дискотеке или в казино. И Алмазов думал, что она, бедная, должно быть, заучилась, устала корпеть над книжками, а потому ищет лёгкой жизни. Ему хотелось предложить жене что-нибудь интересное и весёлое, а кроме того, ему нравилось, что куда бы они ни направлялись вместе с Сашенькой, со всех сторон он перехватывал обращённые на неё взгляды, полные восхищения или зависти.

Домой обыкновенно они возвращались уже очень поздно, и Алмазов падал в изнеможении в постель. Но едва он засыпал, как нужно было вставать и собираться на работу.

А Сашенька безмятежно спала до полудня, когда приходила Хриса Вениаминовна и кормила её завтраком. Потом, в два часа, Сашенька вместе с Хрисой Вениаминовной обедали, а чуть позже, в четыре, пили чай с булочками и пирожками, которые пекла Хриса Вениаминовна. Потом, когда возвращался с работы Алмазов, часов в семь, садились ужинать. А ночью, уже в клубе, Сашенька пила пиво или джин с тоником и закусывала чем-нибудь солёным. Аппетит у Сашеньки был отменным. И когда она кушала, с удовольствием разрывая или разгрызая кусок крепкими, белоснежными зубами, Алмазов зачарованно любовался ею, видя в том особую прелесть, какую-то дикую, первобытную красоту. В такие минуты она казалась ему самкой красивого хищного зверя.

Никаких дел у Сашеньки не было, и ей самой очень нравилось не иметь никаких дел. Безделье виделось ей большим шиком. Но оттого, что Сашенька ничего не делала, много кушала и подолгу спала, она довольно скоро поправилась, сделавшись белой и гладкой. Спохватилась Сашенька, когда уже джинсы перестали сходиться в талии, и пришла относительно своей полноты, которая, впрочем, немало шла к ней, в ужас. Тотчас были предприняты экстренные меры. Через Елену Сашенька записалась в спортивный клуб. И теперь каждое утро вместе с кузиной, заезжавшей за ней на своём американском автомобиле, Сашенька отправлялась заниматься shaping`ом и на тренажёрах. Кроме того, там же в клубе, Сашенька принимала сеансы массажа против целлюлита. Вскоре нагрузки и массажи дали о себе знать. И те джинсы, что ещё недавно не сходились на Сашеньке, сделались теперь велики. Чтобы всегда быть в форме, Сашенька решила не оставлять занятий. Правда, тренировки начинались довольно рано, и пришлось выбирать между ночными клубами и спортивным. Но Сашенька не колебалась в выборе. Пять дней в неделю она решила посвящать тренировкам.