Российская нация. Этнонациональная и гражданская идентичность россиян в современных условиях

На этом фоне достаточно абстрактно улавливают эту проблематику философы-обществоведы – специалисты по этнонациональной проблематике, этнонациональному сознанию и самосознанию. Так, И. Цамерян писал, что «нельзя субъективное отражение (элемент сознания) превращать в один из основных признаков отражаемого объекта (нации)»[237]. С ним по существу солидаризировался Н. Джандильдин, рассматривавший этнонациональное самосознание как часть «национальной идеологии», не имеющей тем самым какого-то самостоятельного значения[238]. Странное для философов негативное отношение к признаку национального (этнического) самосознания не получило поддержки большинства философов, и такие подходы стали сходить на нет, ибо они объяснялись идеологическим диктатом над элементами этнонационального сознания и самосознания.

Идеологизация этнонационального самосознания вместе с тем искажает его истинное, самобытное содержание. Так, П. Рогачев и М. Свердлин рассматривали «национальное самосознание» как «элемент идеологии» и включили в него не только сознание этнонациональной принадлежности, но и «приверженность к национальным ценностям, чувство национальной гордости и сознание общности интересов в освободительной борьбе», а также «то или иное отношение к другим нациям»[239]. Другой участник дискуссии А. Агаев заявил о существующей, якобы, противоречивости «проявления национального самосознания у буржуазии и пролетариата и подчинение национального сознания классовому»[240]. Это крайние догматические подходы, обусловленные господством пресловутой классовой идеологии, которой мы недавно придерживались. Это уже не наука, а идеология.

По-моему, справедливо и оправданно расширенное толкование этнонационального (этнического) самосознания. Впервые оно проступило в рассуждениях Ю. Бромлея в начале 1970-х гг., когда он, признав этническое самосознание важным «компонентом» и «непременным условием функционирования каждого этноса», заявил, что «нет оснований сводить этническое (национальное) самосознание лишь к осознанию этнической (национальной) принадлежности… Этническое самосознание включает суждения членов этноса о характере действий своей общности, ее свойствах и достижениях… эти суждения неразрывно связаны с представлениями о других этносах…». Он же усмотрел у этнического (национального) самосознания два «уровня» – самосознание личности и самосознание этнической общности, которое представлялось им «сильно социально окрашенным»[241]. С Ю. Бромлеем солидаризировалась этносоциолог Л. Дробижева, посчитавшая, что «национальное самосознание личности – это осознание субъектом совокупности своих национальных (этнических) связей и своего отношения к ним»[242]. Это совершенно точное определение. В свое время Ю. Бромлей предложил толковать этническое самосознание в «узком» и «широком» смысле, да еще на двух «уровнях», фактически сводя его операциональную роль на нет. Узкое толкование этнического (национального) самосознания как основного этнического определителя уже давно утвердилось в переписях и других формах массового учета структуры населения и придавать ему какое-то идеологическое, классовое и прочее «социальное» содержание, ждать от опрашиваемого осознания «совокупности» своих национальных (этнических) связей и своего отношения к ним» значит чрезвычайно осложнить и даже нарушить основные принципы определения этнической (национальной) принадлежности. Особенность этого самосознания как раз-таки в том и состоит, что оно объединяет людей независимо от их социально-классовой принадлежности, идеологической ориентации и даже их отношения к другим этносам (нациям), в то время как классовое самосознание объединяет людей различной этнической и, скажем, религиозной принадлежности[243].

Этнонациональное самосознание – это надстройка всей совокупности этничности, национальности. М. Крюков предложил разделить источники формирования этнического самосознания на три группы, включив в первую из них этноформирующие факторы (например, территорию), во вторую – компоненты, которые отражают объективные признаки этноса «адекватно» (например, язык) и «избирательно» (например, особенности культуры), в третью – субъективные представления, которые не связаны с этноформирующими факторами или с признаками этноса (например, представление о «превосходстве» своего этноса над другими)[244]. Такая группировка была затем поддержана Р. Джарылгасиновой в обзорной статье об изучении этнического самосознания[245]. Ясно, что этническое самосознание не является врожденным: оно формируется вместе с социализацией личности, т. е. в процессе выработки его основных социальных ориентаций под влиянием целого ряда факторов развития общества, государства, этнонации и т. д., и т. п.

Г. Шелепов пришел к выводу, что «общность происхождения во всех своих проявлениях, в том числе и в этническом самосознании, является очень важным и обязательным признаком любого этнического образования»[246]. Здесь речь идет, скорее всего, об этнонациональной памяти как части этнонационального самосознания.

Бромлей заключил, что «представление об общности происхождения членов этноса и своеобразное отражение его объективных свойств, будучи важнейшими составляющими этнического самосознания, находятся в тесном взаимодействии, контролируя и дополняя друг друга»[247]. Общность происхождения во многом определяет национальное сознание и самосознание этнонации и человека. Но нельзя видеть в атрибутах этнонационального (культура, сознание, психология, поведение) только функции разобщения. Это крайне предвзятое мнение, говорящее не вообще о самобытности, а об иноэтнонациональной самобытности. Для меня самое комфортное интегрироваться на базе собственного этнонационального духа, культуры, языка и характера. Это ясно. И для многих этнонациональное миропонимание является базовым в миропонимании вообще.

Л. Дробижева вслед за Ю. Бромлеем включила в этническое самосознание не только «сознание принадлежности к определенному этносу», но также представление о типичных чертах «своей» общности, ее свойствах как целого» и представления о других народах (в том числе так называемые автостереотипы, т. е. представления о себе, и гетеростереотипы, т. е. представления других народов), а также «отношение к материальным и духовным ценностям, достижениям своего народа» и «осознание национальных интересов»[248]. В одной из своих последних работ она пишет: «Этническое самосознание включает в себя… 3 элемента: когнитивные, рациональные элементы – это наши знания, представления о народе; эмоциональные элементы – мы переживаем за свою культуру, язык, так или иначе относимся к историческим событиям, памятникам и т. д…. И, наконец, элементы регулятивные, то есть те, которые от знаний и переживаний приводят к действиям людей»[249]. В целом этнонациональное самосознание выполняет на уровне специфики своего проявления функции самобытности самосознания и характера.

Из англоязычной литературы к нам перекочевала «этничность» как социально-культурная характеристика, как что-то неуловимое, призрачное.

«Теория этноса, – заявил С. Чешко, – вроде бы отличается четкостью своих положений. Но она оставляет без ответа главный вопрос: что же такое само «этническое»? Этносы понимаются как разновидности человеческих общностей, складывающиеся из целого ряда атрибутов (язык, культура, психический склад, самосознание, самоназвание, некоторые исследователи добавляют сюда еще эндогамию). Здесь нет только одного – самой этнической субстанции. В отечественной этнологической литературе… по сути даже не ставится вопрос, откуда вообще взялось «этническое», из каких потребностей и сторон жизнедеятельности людей оно возникло, какова присущая только ему природная функция?.. Мы не в состоянии даже точно идентифицировать этническое самосознание, поскольку его главный компонент (оппозиция «мы – они») характерен и для других типов человеческих общностей, вырабатывающих собственную идентичность… Перед исследователем явление, которое, безусловно, существует, но неизменно ускользает сквозь пальцы, несмотря на любые методологические ухищрения. Оно может проявляться всюду, влиять на любые сферы жизни и деятельности человека, и в то же время его нигде нет»1. При этом неуловимость (для С. Чешко!) этничности в США определяется оторванностью людей от корневых начал родового этноса. Кроме того, деление на «мы» и «они» – не главное для этнонационального самосознания. Творчество этнонациональной общности может проявиться и без «они». Тут, прежде всего, самосознание себя общностью людей, а потом уже – по сравнению с другими. В США уже есть и движение «Новой этничности», в котором многие видят угрозу относительно культурной сбалансированности американского общества[250].

Вывод о неуловимости «этничности» С. Чешко подкрепляет словами о том, что явление этничности «… отчасти находится вне досягаемости научного анализа. Какие бы объективные корни не имела этничность, она в конечном счете представляет собой продукт человеческого (массового) сознания, спонтанную форму идеологического отражения и освоения социальной среды. Этничность, вне всякого сомнения, имеет иррациональную природу, наука же, оперирующая сугубо рациональными методами познания (чем она отличается, например, от религии или искусства), ограничена в возможностях исследования иррационального».

Тем не менее С. Чешко, казалось бы, взялся за объяснение феномена «этничности». «Этничность, с одной стороны, – пишет он, – это представление о наследуемой групповой солидарности, основанное на представлениях об общих (не всегда реально общих) происхождении, исторических судьбах, интересах и культуре[251]. Ну, наконец-то, нашел хоть что-то общее в этносах, этнонациях.

В 1997 году был опубликован сборник статей В. Тишкова, под названием «Очерки теории и политики этничности в России», где «теория этничности» сводится, как и у С. Чешко, главным образом к ее неопределенности, а «политика этничности» – это сведение на нет этнонациональных факторов в многонациональной России. Еще раз вопрос: надо ли заниматься этносами, нациями и этничностью, чтобы доказывать их отсутствие? Этнология – это не поиск черной кошки в темной комнате, а изучение радуги многообразия этнонационального в реальной жизни при единстве человеческого общества, и не надо писать о народах России черными чернилами на черной бумаге. Кроме того, тут плохой советчик опыт США, где этничность и этносы являются мифом, воспоминанием, ибо здесь люди оторваны от этнической почвы. У нас другая ситуация. Видимо, оторвались от России в такой же степени. Кроме того, справедливо отмечено, что «именно неуважение, игнорирование этнокультурных особенностей «духа» народа есть важнейший питательный источник самых различных форм экстремизма, а не какое бы то ни было этническое возрождение»[252].

Этнические, этнонациональные процессы часто преподносятся через призму завоевания, колонизации других этносов, их ассимиляции в той или иной степени. Здесь можно условно подчеркивать ассимилятивную способность той или иной этнонации. Нередко говорят об ассимилятивной способности русского этноса. Ассимиляция – процесс объективный, хотя и она бывает насильственная и интеграционная. При социализме это называлось «продолжающейся консолидацией и развитием социалистических наций и народностей, а также общим процессом все большего сближения социалистических наций и народностей…»[253]. Попытки же охватить термином «консолидация» все основные виды этнических процессов СССР, в том числе и процессы ассимиляции, продолжались и в последующие годы[254]. Это явление было закономерное, но многообразное, которое как раз-таки и упускалось при анализе.

Использовались в литературе различные термины, обозначающие различные стадии ассимиляционных процессов: для начальных контактов иммигрантов с новой средой обитания – термины «адаптация» или «аккомодация», для изменения элементов культуры – термин «аккультурация» (для азиатских и африканских этносов – «европеизация» или «вестернизация»), для физического смешения этнорасовых групп – «амальгамация», для широкого социально-экономического единения – «интеграция» и другие[255]. Особенно важен этап адаптации, от которой зависят представления об иноэтнической среде, а также интеграционные установки на перспективу. На уровне индивидов, их общностей. Повторяю, это процесс всемирно-исторический, где самобытность и общность, самостоятельность и интеграция диалектически сочетаются.

Этносы, а затем и этнонации – это вовсе не кентавры, не русалки, не крылатые кони, а социально-исторические реалии, для которых характерна общность самосознания, культуры, психологии или, как говорили, психического склада, который складывается объективно в ходе длительного исторического процесса формирования этнонациональных общностей. Еще Страбон давал характеристику тем или иным народам-общностям: одни казались более трудолюбивыми, другие – более воинственными. Но эти характеристики исторически меняются и вряд ли их можно так сильно обобщать. Как говорится, в XX в. горцы стали торговать, а евреи воевать – у кого как судьба сложится. Но исторически под влиянием среды обитания, в том числе социальной и природной, конечно же, формируется определенный духовно-психический склад народа с определенными чертами характера. Но говорить, что «негры – ленивые», «китайцы – трудяги» невозможно, потому что внутри каждого народа могут быть самые различные характеристики индивидуальных черт человека, его характера и т. д.

Идеи, предрассудки, идеалы и заблуждения по-разному правят жизнью этносов, этнонаций. Удивителен феномен, когда большая этнонация или даже меньшие массы могут заразиться идеями, ведущими их к войнам и трагедиям. Особенно этнонациональная сфера чувствительна и легко мирится с идеями собственного превосходства, богоизбранности, неповторимости. Самосознание – это созерцание, оценка представителями данной этнонациональной общности своего мира, места и роли среди других этнонациональных общностей. Этнонациональное самосознание – это коллективные, общностные представления, «рефлексия» (по Р. Декарту), рефлективной направленности – «апперцепция» (Г. Лейбниц), «чисто рефлексирующее Я» (И. Кант) как осознание собственного состояния, мышления, осознание этнонации как коллективного субъекта социально-исторических процессов коллективом, общностью (человеком как представителем общности). Это сознание есть результат сотрудничества с представителями своей этнонациональной общности.

Более того, Г.В.Ф. Гегель в начале XIX в. развивал целое учение о «духе народа»[256]. Ш. Монтескье в книге «О духе законов» отмечал определяющее влияние климата на быт и нравы народов. Примерно тогда же В. Гумбольдт говорил о «духе народа» с позиции этнопсихологии. Н. Чернышевский в свое время написал интересную работу о различиях между народами по национальному характеру, при этом достаточно резко выступал против утвердившихся стереотипов, которые характеризовали целые народы по каким-то признакам. В своей работе «Психология народов» В. Вундт описывает элементы духовной культуры тех или иных народов, признает определенную самостоятельность индивидуальной психологии от психологии народа. М. Лоцарус и X. Штейнталь заявили об этнической психологии, где народ характеризуется как «субъективное усмотрение членов народа, которые все вместе смотрят на себя как один народ»[257]. Дж. Вико еще в XVIII в. указывал, что истинную природу человека, человеческую природу можно познать путем изучения культуры, традиций, языка народов. «Дух народа» как самосознание народа характеризует Г.В.Ф. Гегель. О. Бауэр рассматривал нацию как совокупность людей, связанных общностью характера[258]. Но марксисты и здесь разделяли четко характер пролетариата и буржуазии. Вообще очень трудно говорить, конечно, о характере, который однозначно отражался бы на уровне психологии каждого отдельного человека. Но проблемы общности или психологического склада, конечно, непосредственно относятся к характеристике не только этнонациональной общности, но и любой другой социальной общности. В.И. Ленин в свое время отмечал, что не может сказать, что он знает характер русского народа. Разве я могу утверждать, что знаю характер аварцев, дагестанцев? Отрицать общность черт этнонационального характера, видимо, не следует, но и абсолютизировать нет необходимости. При этом надо иметь в виду, что духовно-психологическое определение, жестко привязанное к той или иной этнонации, выглядит не очень убедительно, когда знакомимся с мировоззрением индивидуальных характеристик. Этнонациональный характер, психология – понятия более широкие, чем этническая психология.

«Без предварительного знания душевного склада народа история его, – как говорит Г. Лебон, – кажется каким-то хаосом событий, управляемых одной случайностью»1. Поэтому и важен анализ не только социально-культурных, но и психологических особенностей общностей.

Говоря о психическом складе нации, следует иметь в виду, что только в русском языке, например, около 1500 слов обозначают различные психические черты людей. Какие из этих 1500 характерных черт психологии самого русского народа будут довлеть над поведением отдельного человека в конкретных условиях? Трудно сказать также, какие из черт характера можно будет фиксировать на уровне общности как отражающие характер большинства. Вообще улавливать психический склад не только целых народов, но и отдельных людей очень тяжело. Непосредственная связь психического склада и этнического национального самосознания может выступать как момент самопознания, идентификации своей общности, как проявление культуры, нравов, традиций. В целом это «законы душевной жизни» (В. Вундт) и их тяжело уловить. Здесь тоже возможны более устойчивые, менее устойчивые элементы. Но главным образом, если мы говорим о самосознании, то, по-моему, само слово говорит об идентификации человека, осознании своей индивидуальной общности с этнонациональной общностью. Именно в этнонациональном самосознании фиксируется через историческое действие этнонациональная принадлежность человека. В переписи населения этнонациональный признак, национальность включались с конца XIX века. При этом по мере развития общества и общности людей в рамках Советского Союза, Российской Федерации целый ряд элементов становятся общими, свойственными для людей всего государства. Можно сказать, что этнонациональное самосознание в концентрированном виде проявляет в сознании и поведении, психологии человека те или иные этнонациообразующие признаки их общности. Но нет, по-моему, необходимости «поднимать этнонациональное самосознание до уровня национальной идеологии», «национальной идеи» многонациональной страны. Как и любая форма самосознания, этнонациональное самосознание может проявляться как на уровне общности, так и на уровне отдельных индивидов опять-таки через мифологию, обычаи, этикет, дух народа. Этнонациональный характер – это индивидуализм характера и духа этнонаций.

Человеческое общество развивается по своим внутренним законам в ходе деятельности людей по производству и обмену материальными и духовными благами. Этот процесс имеет достаточно четко очерченные этнонациональные, культурные особенности. Этнонациональное начало самобытности является одним из элементов многообразия человеческого мира. Оно не существует как самодовлеющее, а пронизывает, проявляет в своей специфике социально-экономические, духовно-нравственные и культурные процессы жизнедеятельности человеческого общества, придает им этнонациональную специфику. Это как бы духовно-психологическая сторона этнонациональных процессов, которые могут иметь несколько направлений: как процесс самостоятельного, самобытного развития, как процесс взаимодействия, взаимообмена и как процесс ассимиляции, поглощения одной культуры другой культурой и т. д.

Глобальным является процесс ассимиляции народов и культур в ходе развития многонационального человеческого сообщества. Когда-то ассимиляция шла насильственным путем как агрессивное вторжение другой культуры при уничтожении возможностей развития культур, традиций другого народа. Этот процесс продолжается в новых условиях глобализации. Но в начале XXI в. все-таки есть шансы, чтобы процесс ассимиляции не шел насильственным путем, чтобы определяющей линией развития этнических процессов было бы культурное взаимодействие, взаимообогащение, интеграция. Вместе с тем наблюдающийся ныне процесс глобализации материальной и духовной жизни народов и стран, гигантские возможности информационного воздействия могут привести к ограничению возможностей развития культур и традиций малочисленных народов и даже небольших государств. В ходе глобализации есть опасность исчезновения ускоренными темпами культурных, духовных проявлений целых народов. Поэтому в эпоху глобализации перед человечеством стоит задача сохранения духовного, культурного многообразия самобытности, ибо его уничтожение, ассимиляция приведут к обеднению человеческого сообщества. Многообразие человеческого духа есть показатель его богатства и жизнеспособности человека и человеческого сообщества. Но и «современный человек, – как писал Г. Лебон, – не может уклониться от закона, которому подчинялись его предки».

Последнее десятилетие мы говорим о Красной книге для флоры и фауны, редких видов животных и растений. При этом мало замечаем, что на грани исчезновения могут находиться уникальные культуры, народы, традиции. Если не формировать механизм защиты, то возможен бесконечный сброс вулканической энергии как инстинктивной реакции самозащиты, самосохранения духа, культуры народов и характера. Именно глобальный процесс ассимиляции, интеграции может привести к взрыву этнонационального сепаратизма в различных регионах мира. Дух народа, не имеющий возможности и простора своего выхода, пополняется и может взорваться. Важно увидеть как прогрессивное, так и реакционное влияние объективного процесса интеграции, ассимиляции. Конечно, можно говорить о формировании крупных межгосударственных образований с одним языком, с одной культурой, о слиянии народов и культур тоже с формированием общечеловеческой культуры и общечеловеческого языка. Но это неминуемо будет сопровождаться обеднением культурного, духовного потенциала самого человеческого общества, если исключать многие стороны духа и характера отдельных этнонаций. Кризис духа индивидов и общности – это глобальная проблема человека в XXI веке. Это надо учитывать при управлении этнонациональными, духовными процессами, чтобы он носил эволюционный характер, чтобы не уничтожались, а сохранялись важные компоненты многообразия культур, традиций, языков и духа народов мира. Речь идет о сохранении и интеграции, а не об интеграции, ассимиляции за счет уничтожения самобытности. Язык, традиции, характер, способы хозяйствования, форма взаимоотношений со средой обитания – эти и многие другие моменты являются достижением человеческого духа, человеческой цивилизации и от них ни в коем случае нельзя отказываться, в том числе когда речь идет даже об этнокультурных процессах внутри данной нации и внутри данного одного государства. Можно и нужно говорить о достижениях культурной однородности этнонаций. Но вместе с тем эта однородность не должна уничтожать самобытность. Люди, представители различных национальностей, живущие в одном государстве, в одном обществе, бесспорно, должны отрабатывать общие приемлемые друг для друга формы духовной жизнедеятельности и отношений, ценностных ориентаций, обычаи, традиции, характер, но сохраняя самобытность, уникальность каждой составной части. Тысячелетиями в этнонациональных процессах инонациональные культуры, традиции и обычаи других народов всегда считались варварскими. И только свои обычаи и традиции, то, к чему человек привык, то, что он наследует, считается нормальным, приемлемым, прогрессивным. Пока люди еще не научились, сохраняя и облагораживая свое лицо, свою духовность, увидеть лицо и духовность другого человека, сохраняя свою культуру, традиции и характер, уважение к ним, проявить такое же уважение к культуре, традициям и самобытности других народов. Люди не всегда хотят трудиться над познанием непонятного, и вместо познания психологически для человека оказывается легче отрицать, свергать. Очень трудно русскому человеку запомнить фамилию, имя дагестанцев, тувинцев. Также тяжело для грузина, тувинца, дагестанца произносить и запоминать русские имена. Но они этому учатся, в отличие от русских, которые приобщаются к ним стихийно, случайно. Но коль мы живем вместе, надо понимать и принимать друг друга, в том числе дух и характер друг друга. Помните райкинское «Авас»? Я уже не говорю о более глубоких и самобытных проявлениях культур и традиций. И, кроме того, этнонациональное многообразие психологии и духа имеет место внутри одного народа. Традиции, ценностные ориентации, характер, духовные черты даже у русского человека в Красноярском крае и Краснодарском крае существенным образом (по субкультурным признакам) могут отличаться друг от друга. Это субкультурное многообразие одной этнонации. Но это не означает, что они перестают быть русскими. Будучи близкими, существенно могут отличаться традиции и обычаи русских, украинцев и белорусов, но это не означает, что они перестают быть славянами. Отличаются существенным образом ценностные ориентации, обычаи, традиции, язык, культура хакасов, тувинцев, ханты, манси, аварцев, азербайджанцев, русских, марийцев внутри России, но это не означает, что они должны убегать друг от друга. Они все соотечественники, граждане одной страны, россияне. Хотя не всем нравится само название «россияне», но мы должны адаптироваться духовно, психологически друг к другу, привыкать друг к другу, увидеть самобытную красоту и уникальность друг друга, а не только руководствоваться при оценке людей различных национальностей милицейскими, рыночными кличками, которые присваиваются людям различных национальностей. Как граждане России мы выражаем в совместной жизнедеятельности общий дух, характер, самосознание.

Исторически закономерны процессы этнонационального взаимодействия и интеграции в рамках одного региона, одной страны. Этнонациональные процессы России проходят в лоне, пространстве многонационального народа Российской Федерации. Многонациональный народ Российской Федерации – это старая историческая общность людей. Мы обрели исторически достаточно много общих черт духа, психики, языка, культуры в ходе своего совместного развития, взаимодействия, взаимообогащения. Мы уже прошли многие этапы межнациональной консолидации российской общности людей. Будучи разными по культуре и языку, а где-то и по истории, но вместе с тем мы ближе друг к другу, чем многие, казалось бы, более родственные нам народы, которые оказались за границей России, вне нашей общности. Таковы социально-культурные закономерности развития общности людей.

Конечно, нет необходимости говорить о том, что у нас завершилось формирование многонационального российского народа и тем более российской нации. Это длительный процесс взаимодействий, адаптации, заимствования и слияния, но ясно одно, что этнонациональные процессы внутри многонационального российского народа требуют определенной общей для всех духовной направленности. В этом плане не следует отрицать однозначно и тезис о формировании новой исторической общности людей – советского народа в прошлом, ибо это был момент внутреннего сплочения, формирования общих черт характера и духа, психологии, культур, традиций, которые объективно формируются между этнонациями и гражданами внутри одного государства. В результате такого длительного взаимодействия мы идем к формированию российской нации как нации-государства, тем более что ассимиляция у нас в России проходит не как «натурализация», т. е. как принятие подданства, регламентированного какими-то особыми правилами, цензом оседлости, знанием языка и т. д., а на основе свободного этнонационального развития и межнационального сотворчества.

Часто любят говорить об американском народе, французском народе, германском народе с аргументами, что там как бы других и нет. Но вместе с тем почему-то даже специалисты не замечают, что во Франции и Германии еще 200 лет тому назад можно было увидеть десятки и сотни племен, народов и культур, которые впоследствии оказались ассимилированными насильственным путем, когда людей буквально где-то вырезали по этнонациональному, культурному, языковому или религиозному признакам, запрещались культуры и языки. Где-то такой процесс происходил и в России. Достаточно активно шел процесс обрусения, стимулировался переход от мусульманской и других вер в православную веру. Такие люди где-то освобождались даже от налогов. Поэтому эти процессы шли повсеместно. Но, благодаря духовности и солидарности русского народа в нашей стране, эти процессы не стали господствующими в обществе, хотя ассимиляция велась политическими режимами, да и объективно по жизни.

Известны примеры еще в начале XX в., когда на улицах Киева полицейские запрещали людям разговаривать на украинском языке. Тысячи примеров жесточайшей колонизации народов Сибири и Севера. Такая атрибутика политики царского самодержавия имела место, но это политика, а позиция не русского народа, а определенного политического режима. Идеализировать, как и охаивать, этот процесс ни в коем случае не следует. Главное то, что у нас сохранились и обогатились на основе русской духовности культуры и традиции всех народов России. И сегодня мы – одно государство, один народ. Так должно быть и будет, если этому способствовать каждодневно.

Кроме того, это видно даже в цифрах, в годы советской власти шла определенная ассимиляция. Численность мордвы с 1,5 млн. человек в 1939 г. дошла до 1 млн. 300 тыс. к 1959 г. и 1 млн. 150 тыс. к 1989 г., и 850 тыс. человек в 2002 году. Ясно, что шел определенный естественный прирост, но вместе с тем шел и процесс добровольной ассимиляции, когда представители мордовской национальности записывали себя русскими. Численность карел за этот же период сократилась с 235 до 80 тыс. человек в 2002 году. Особенно ускоренно шла ассимиляция тех народов, которые стали православными. И еще, надо иметь в виду, что около 19 млн. нерусских национальностей в переписи 1989 г. назвали русский язык своим родным языком. Кроме того, целый ряд народов исчезли из перечня переписи. Например, в 1926 г. в переписи было около 300 тыс. мирашей, около 100 тыс. кряшен, кипчаки и т. д. Такие же процессы происходили и внутри других этносов, хотя многие из них были восстановлены в переписи 2002 года. Около 26 народов конца XIX в. в XX в. фактически слились в Дагестане с аварцами, т. е. это уже процесс межэтнической интеграции, хотя многие из них были учтены в переписи 2002 г. не только с аварцами, но и отдельно.

В новых демократических условиях начинают действовать новые механизмы не только самобытного развития, но и ограничения возможностей этнонационального развития отдельных этнонаций, инициируя их интеграцию и даже смену национальности ввиду ее бесперспективности. В Москве целый ряд дагестанцев за последние годы переписали свои фамилию, имя и отчество на русские. И все из-за того, что невозможно стало жить и работать со своими именами. Эти процессы, естественно, как бы проходят добровольно, но похожи на добровольность человека, который выбрасывается из окна своего горящего дома. Но идти по пути бесконечного размежевания по этнонациональным признакам на уровне наречий тоже, видимо, неразумно.

Особое место в изучении этнонационального духа, сознания, характера занимает проблема этнонационализма, которая отражает, прежде всего, последствия дискомфорта этнонаций, искажения их духа и характера воздействием политических процессов. Этнонационализм сегодня уже не просто классовая идеология угнетения одних народов другими, как писали раньше, а идеология агрессивного самоутверждения якобы своего этнонационального начала за счет подавления, унижения и эксплуатации другой культуры, духа другой этнонаций. В современных условиях очень много говорят об этнонационализме, якобы, прогрессивном. С другой стороны, каждая попытка этнонаций к самоутверждению, в том числе закономерная и прогрессивная, истолковывается почему-то не как дух этнонации, а как этнонационализм. Нормальное, человеческое проявление этнонационального начала в каждом народе – это патриотизм, а не этнонационализм.

Этнонационализм в большей степени демонстрирует, реализует реакционный потенциал развития патриотизма. Очень хорошо сказал один из мудрых людей – Л.Н. Толстой – о том, что национализм – это когда ты ненавидишь другой народ, а патриотизм – это когда ты любишь свой народ. Я бы сказал, что этнонациональное и этнонационалистическое – это две формы проявления самой этнонации, ее сущности, потенциала, перспектив[259].

Этнонациональное – это естественные и свойственные для данного народа объективные процессы развития и самоутверждения, а этнонационалистическое начинается тогда, когда любовь к своему народу сопровождается ненавистью к другому народу, когда восхищение собственной культурой сочетается с пренебрежительным отношением к другой культуре, когда подчеркивание величия своей истории сопровождается оскорблением исторического величия и духа других народов. Поэтому каждая этнонация обязательно воспроизводит элементы прогрессивного созидательного самоутверждения, этнонационального патриотизма. Из-за этнонационализма патриотизм тоже становится где-то ругательным словом, символом отсталости и хамства. Вместе с тем надо оберегать этнонацию и этнонациональный патриотизм от их реакционного, агрессивного развития, обеспечивая их созидательный потенциал. Ясно, что этнонационализм носит универсальный характер и свойственен для всех народов, и тем более были, видимо, времена, когда именно этнонационалистический, агрессивный способ позволял защищать и самоутверждать свои этнонациональные начала, а точнее – корыстные интересы отдельных людей и их групп под этнонациональными знаменами. В XXI веке, я думаю, должны быть другие нормы самоутверждения этнонации, ее духа, культуры и традиций. Нельзя развиваться по схеме «мы – безусловно, люди, а все остальные «тоже люди», но с десятками исключений». Незнакомое вызывает достаточно агрессивную реакцию даже у животных, но люди же – не животные, они отличаются тем, что имеют разум, и важно руководствоваться разумными началами в межнациональных отношениях и не выводить этнонациональный характер из характера «речных обезьян», как это делает физик Хомяков в своих работах.

Огромное значение имеет то, насколько человек адаптирован к межнациональному духовному сотворчеству и общению. И это зависит порой от уровня не только его духовного кругозора, культуры, нравственности, но и межнационального доверия. Поэтому крайне важно приобщить людей к культуре, языку, искусству, традициям народов региона, страны, создавать благоприятную среду для этого сотворчества. Порой наши дети очень хорошо знают культуру Древнего Египта или Древней Греции, начали изучать активно английский язык. И это здорово! Но при этом они очень плохо знают культуру, традиции и язык своего народа, не говоря уже о народе, который живет рядом с ними. Некоторые порой не знают трех слов из языка того народа, с которым живут десятилетиями. Многих людей не столько интересует своя этнонация, своя культура и религия. Восхваляя, превознося свое этнонациональное, религиозное, культурное, человек таким образом самоутверждает себя, свое величие, свою исключительность.

Этнонациональный эгоизм – прямое последствие эгоизма личностного. Этнонационалисты, как правило, люди ограниченные, ушедшие в какую-то сферу, переполненные не знаниями, а предрассудками на уровне родо-племенных отношений. Этнонационалисты любят свои народы садомазохистски, истязая их души. Рядом с этим стоит и вопрос равнодушия к своей этнонациональной культуре, традициям, языку, истории. Такие люди кажутся, на первый взгляд, лишенными этнонациональных предрассудков, но в кризисной, конфликтной ситуации именно такие люди чаще всего впадают в крайности агрессивного этнонационализма. Когда-то человечеству навязывался родоплеменной эгоизм, потом родоплеменной эгоизм сменился религиозным эгоизмом, как, например, в Ветхом Завете говорится, что только евреи являются народом богоизбранным. Такие же речи можно услышать и от представителей различных религий, хотя ясное дело, что бог един и все мы являемся детьми божьими. Этот эгоизм К. Маркс и Ф. Энгельс пытались преодолеть классовым эгоизмом, но тут же поделив людей на буржуазию и пролетариат, и соответственно они должны были ненавидеть и уничтожать друг друга. Различные формы обретает и этнонационализм. Это может быть культурный этнонационализм, т. е. когда налицо неприятие другой культуры, традиций, пренебрежение. А может быть экономический этнонационализм, когда экономические интересы своей этнонациональной группы ставятся на первое место. Имеет место и политический этнонационализм. Когда человек, группа людей, чтобы пройти в Государственную Думу, обозначают интересы, якобы, своего народа, как Конгресс русских общин, который выдвинул лозунг «Время быть русским». Очень интересно на этом фоне прозвучал бы лозунг другого порядка: «Время быть нерусским» – татарином, чеченцем и далее, ограничивая политические ориентации людей по этнонациональному признаку. Вообще я не представляю себе, чтобы я пошел на выборы в Дагестане с лозунгом «Время быть аварцем». Это некорректно, бескультурно и оскорбительно для многих. Должно быть стыдно проявлять межнациональную вражду и недоверие, тем более что в многонациональной стране невозможно добиться благополучия и счастья одного, отдельно взятого, народа; одного, хотя отдельно взятого, депутата – еще можно. Видимо, эта задача и ставится при таких лозунгах. Люди извечно эксплуатируют культуру, язык, этнонацию, религию для того, чтобы хорошо устроиться. Важно знать, что этнонационализм агрессивный, в конечном итоге, оборачивается против того народа, на организме которого он возникает. Можно сказать: «Время быть россиянином», но не безродным, а на основе потенциала и перспектив уникальных народов России.

В свое время такой народ, как немцы, – народ Г.В.Ф. Гегеля, Л. Фейербаха, Ф. Шиллера, И.-В. Гёте – попал под влияние такого недоноска, как А. Гитлер: без образования, без культуры, человека, который выдвинул только несколько идей о том, что немцы – это самый великий народ и все должны служить немцам, т. е. идею превосходства немецкой этнонации как арийской (нордической) расы. При этом, конечно же, выбирается как ближайший враг тот или иной народ. В Австрии, Германии такими народами были названы славяне и евреи. В Чечне этим народом-сепаратистом был назван русский народ, в Москве этим народом называют чеченцев, кавказцев, евреев и т. д. и т. п.? Тут самое главное объявить один народ богоизбранным (свой народ, свою культуру и, конечно, себя лично), а остальных объявить рабами, второсортными, «этническим мусором». Такой этнонационализм переходит в нацизм, нацизм переходит в фашизм, а фашизм создает концентрационные лагеря, печи, где сжигают людей всех национальностей. К сожалению, человечество никак не может выкарабкаться из этого омута предрассудков. Разве можно было себе представить, что на теле русского народа, который избавил человечество от фашизма, заведутся такие паразиты, как нацисты-скинхеды, и в центре России люди будут ходить в фашистской форме, с фашистской свастикой и в фашистском приветствии будут горланить святые слова: «Россия превыше всего». Не исключено, что подобные «избранные люди» еще и попадают в Государственную Думу России, и наиболее модными станут в России те генералы, которые требуют поставить на место или изгнать из России евреев, узбеков, китайцев, кавказцев или еще кого-то. Разве не виден опыт другого генерала в Чечне, который, злоупотребляя этнонациональным самочувствием своего народа, поставил почти весь народ под ружье, привел к трагедии. А этнонациональная интеллигенция будет закреплять его идеи сотнями книг о том, что именно его народ произошел непосредственно от Ноя, от арийцев. Потом большинство этого народа станет жертвой, будет превращено в беженцев, переселенцев.

Этнонационализм – это страшная болезнь, болезнь инфекционная, заразная, охватывающая очень быстро эпидемией дух и характер своего народа. Кроме того, он смертельно заражает народы, которые находятся рядом, хотя никто не выступает против этнонационального самоутверждения, этнонациональной самобытности, самостоятельности и свободы. Но, если мы разумные люди, мы должны хотя бы в конце XX в. находить более цивилизованные правовые способы этнонационального самоутверждения. Возможности для этого есть. Не обязательно идти по пути конфликтов и войн, по пути уничтожения друг друга. Главное, что эти процессы существенным образом повлияли и на состояние теории этнонации, теории национального вопроса, сущности и основных задач этнонациональной политики. После крайностей этнонационализма стали господствовать крайности этнонационального шовинизма. Они сменяют друг друга и усиливают.

Я еще раз говорю о том, что как идеи равнодушия к этнонации, так и преувеличения роли этнонации не служат нормальному развитию этнонациональных процессов. Не соответствуют нормальному развитию этнонациональных процессов в стране также идеи отрицания этнонации.

Этнонациональные, этнополитические конфликты имеют самые трагические последствия для всех участников этих конфликтов. Образование независимых государств и развал Советского Союза взбудоражили этнонации. Созидательная энергия народов не была вычленена. На первом месте оказалась энергия разрушения, самоутверждения за счет свержения других народов, культур. По оценкам специалистов, начиная с 1987 г., на территории бывшего Советского Союза имели место до 150 межнациональных конфликтов, в том числе и 20 вооруженных[260]. Если развивать логику конфликтов, то и в современных условиях можно найти сотни потенциальных причин – от родовых, межплеменных, межнациональных и межгосударственных отношений. Как свидетельствует журнал «Кентавр», к 2000 г. погибли в международных конфликтах 523 тыс. военнослужащих, 4240 тыс. человек получили увечья, 22 млн. человек постигла участь беженцев[261]. При этом надо сказать, что даются самые различные цифры. Но ясно одно: в межнациональных конфликтах после развала Советского Союза погибло в десятки раз больше людей, чем в известной афганской войне. И это все вчерашние соотечественники, друзья и братья. Это не только трансформация, а глубокий кризис, прежде всего, духовный. Зрелые этнонации этим путем не пойдут.

Конечно, ни в коем случае, ничем, никакими целями, задачами, даже самыми высокопарными идеями нельзя оправдать эти жертвы.

В свое время я разговаривал с Д. Дудаевым, и он говорил о том, что готов пожертвовать 5 тыс. чеченских сыновей для того, чтобы завоевать свободу. Я ему ставил вопрос: есть у него разрешение от чеченских матерей на уничтожение 5 тыс. сыновей ради, якобы, свободы? Ответа не было. Но чеченцев, русских, татар, дагестанцев и других погибло больше и продолжают гибнуть. Важно вмонтировать в сознание мысль о том, что в современных условиях проблемы этнонациональной свободы не решают военным путем, и сколько озлобленности, тревоги эти конфликты сконцентрировали вокруг народов Кавказа, Балкан и т. д.

Никакая земля при святости отношения к ней не стоит того, чтобы она была орошена кровью соотечественников внутри одного государства. Когда в 1990 г. я начинал разговор в Чечено-Ингушетии и Осетии о недопустимости конфликтов, провокаторы говорили: одни – «как вам не стыдно, они сидят у нас дома, занимают наши земли, вы требуете, чтобы мы успокоились». А другие – «как вам не стыдно, вы требуете от нас выйти из наших домов и уступить им». Каждый доказывал лишь свою правоту. Не послушались. В результате кровь пролита, конфликт не разрешился, а еще даже усугубился. Тысячи людей остались без жилья, без средств к существованию, сотни людей погибли. Но и сегодня на разных выборах в регионе звучат подобные «патриотические» призывы. Хочу еще раз повторить, что путем вооруженного конфликта невозможно разрешить ни один этнонациональный конфликт. Нужно и можно добиваться паритета интересов политическим, правовым путем. Каждый, кто говорит или пытается сказать разумное слово о добрососедстве и дружбе, свергается, подвергается преследованию. В этих условиях, конечно, перспектива конфликтов и кровопролития больше, чем примирение, согласие, дружба.

Разжигание межнациональной розни – это не безобидная пропаганда, она переходит в пропаганду нацизма, которая в конечном итоге есть пропаганда войны, кровопролития, пропаганда убийств людей по этнонациональному признаку. Это тысячи беженцев, сирот. Об этом люди должны знать. Надо знать: там, где начинается свержение человека, его дискриминация по этнонациональному или расовому признаку, там надо ждать преследование людей и кровопролитие. Страшно видеть, особенно женщин, которые стоят на площади, митингуют сутками, свергая другой народ. А потом они же неистово оплакивают на могилах своих близких. Но, выходя на площадь, уже надо оплакивать себя. Плохо, что человек начинает думать над этим после очередной трагедии. И власть вовремя не оказывается рядом. Тот, кто поддался психозу этнонациональной и религиозной нетерпимости, неминуемо придет к вражде и кровопролитию. Государство, власть, общество обязаны остановить провокаторов вражды и ненависти. Иначе – это путь к трагедии. Народ, впадающий в этнонационализм, в этнонацизм постепенно перестает быть народом и становится толпой. «В толпе, – как говорил Г. Лебон, – идеи, чувства, эмоции, верования – все получает такую же могущественную силу заразы, какой обладают некоторые микробы»1. Это – опасная зараза, особенно для многонациональной страны, каковой является Российская Федерация. Здесь должна быть создана защитная система самобытного, равноправного сотрудничества этнонаций, становления и укрепления российской нации, в том числе и на уровне психологии этнонации и граждан России.

§ 4. Управление этнонациональными процессами: политика и организация

Управлять этнонациональными и многонациональными процессами в контексте государственной этнонациональной политики означает управлять всеми сферами общественных отношений с учетом особенностей, потребностей, возможностей, потенциала каждой этнонациональной общности государства, страны в целом, перспектив общности многонационального народа Российской Федерации, российской нации. Это также учет влияния этнонаций на характер развития всех сфер общества и государства и наоборот. Концепция государственной национальной политики (1996 г.) определяет общие политико-философские ориентиры этнонационального и многонационального развития России на данном историческом этапе, в период трансформации, ломки уклада жизни, ценностных установок и политико-правовых традиций развития народов, граждан, страны. Глубокие изменения основ жизнедеятельности наций, их взаимодействия следует направлять на укрепление их внутренней солидарности, российской общности народов, на формирование российской гражданской нации – нации соотечественников.

Современная государственная этнонациональная политика – это, прежде всего, поиск и реализация согласованных демократических принципов и приоритетов развития этнонациональных и многонациональных процессов в едином государстве, обществе, определение мер их государственно-управленческого, правового, а также общественного, самоуправленческого обеспечения перспективного развития. По большому счету, как и ряд наших ученых (Дашдамиров, Тавадов, Ваграмов, Калинина, Тишков, Дробижева, Губогло), придерживаюсь точки зрения, что в современных условиях о национальной политике нужно говорить более предметно как об этнонациональной политике. Хотя большой ошибки нет и в термине «национальная политика», но в связи с формированием российской нации целый ряд направлений политики обретают статус «национальной» в смысле государственной, общенародной. Концепция государственной национальной политики – это современная политическая доктрина, социально-культурный проект установок и ориентаций и, конечно же, система организационно-управленческих и политико-правовых мер, которые реализуются органами государственной власти всех уровней в диалоге с гражданами и с институтами гражданского общества. В свое время (1999 г.) в Правительстве Российской Федерации был утвержден план мероприятий по реализации Концепции государственной национальной политики Российской Федерации. Председатель Правительства России В.В. Путин, помнится, сказал тогда, обращаясь к членам Правительства, очень точные слова: «Наверное, мало кто из членов Правительства видел эту Концепцию». Сказанное характеризует традиционное, к сожалению, отношение в целом федеральных органов власти и органов власти ряда субъектов Федерации к проблемам этнонациональных отношений и этнонациональной политики. Тогда же было отмечено, что одно и то же беспомощное и бесправное ведомство, созданное как будто для отвода глаз, не способно решить задачи реализации этнонациональной политики без комплексного подключения к этой работе всех федеральных и региональных органов власти.

Надежды на усиление и обновление этой работы не оправдались: курировать Министерство по делам национальностей в Правительстве М.М. Касьянова было поручено тем, кто изначально считал его лишним органом, который необходимо распустить, чтобы он «не будоражил национальный вопрос», как и в 30 – 40-е годы. Стереотипное, порой просто невежественное, понимание одержало верх над утвержденной главой государства Концепцией государственной национальной политики, и позиция федеральных органов государственной власти постепенно скатилась к неприятию, а где-то и пренебрежению этнонациональным. Казалось бы, на этом можно было поставить точку до новых трагедий, но, учитывая исторические реалии и потребности российского общества, государства, мы продолжаем говорить о работе по реализации Концепции государственной национальной политики, которая охватывает следующие важнейшие направления деятельности органов власти страны всех уровней:

● законотворческую работу по совершенствованию федеративных и межнациональных отношений по всей вертикали государства с целью снижения в этой сфере доли политики и повышения роли права;

● обеспечение гарантий защиты прав и свобод конкретного человека, независимо от национальной принадлежности и национально-этнических общностей (русской и других), независимо от их численности; подготовку и реализацию федеральных и региональных программ по этнонациональному развитию и их солидарности в российской многонациональной общности, обеспечение государственной общности субъектов Федерации и единства народов России, всего многонационального народа Российской Федерации, российской гражданской нации в режиме постоянного обновления и совершенствования этих программ;

● выработку и реализацию неотложных мер по снижению влияния кризисных явлений в этнонациональной и конфессиональной сферах с целью стабилизации этнополитической обстановки;

● решение проблем нарастающего демографического кризиса, прежде всего, в русской этнонации, и этнополитическое измерение его последствий;

● научно-аналитическое, культурно-информационное и организационно-кадровое обеспечение государственной этнонациональной политики на всех уровнях власти и гражданского общества;

● обеспечение этнонационального развития русского народа, его культуры, традиций, социально-культурного опыта как базового для многонационального народа Российской Федерации;

● преодоление всех возможных форм дискриминации граждан страны по этнонациональному признаку;

● решение назревших проблем по удовлетворению этнонациональных потребностей людей в области образования, культуры и языка, их многонациональной духовной общности в России;

● повышение ответственности органов власти федерального центра и на местах, руководителей национально-культурных автономий и обществ за осуществление превентивных мер по недопущению, а если случилось – по разрешению межнациональных конфликтов и постконфликтному строительству

Прежде всего, в этой системе речь идет о мерах по укреплению дальнейшей стержневой, системообразующей роли русского народа как в становлении новых качеств как этнонационального, так и многонационального, отказавшись от попыток поставить русскую нацию вне или над этнополитикой, что исторически делается политическими режимами, в результате которой она попадает под завалы самой этнонациональной политики, несет нагрузку ответственности за все провалы и трагедии власти, политических режимов. Важно на деле обеспечить реальное функционирование во всех сферах общества равенства прав и свобод человека, независимо от национальности, языка, культуры и территории его проживания внутри страны. Конституция Российской Федерации определила демократические возможности реализации прав народов на самоопределение в различных формах в составе Российской Федерации, хотя об этом некоторые государственные деятели России даже слышать не хотят. Это и сохранение целостности субъектов Федерации, закрепление их прав на самостоятельность, обеспечение представительства граждан различных национальностей в органах государственной власти, укрепление национально-культурных автономий на разных уровнях – от федерального до местного. Это не обеспечивается. В механизмах управленческих мер особое место занимает разработка программ по развитию самобытности этнонациональных культур и языков, приобщение к ним нового поколения молодых людей. Это все должно быть закреплено законодательной и правоохранительной защитой прав и свобод граждан по этнонациональному и расовому признакам, защитой их от оскорблений этнонационального достоинства, всяких форм этнонациональной дискриминации. Допущение таких форм дискриминации в многонациональной России создает очаги разжигания межнациональной розни, и здесь власть часто безразлична, а роль, прежде всего, части правоохранительных органов провокационна.

Каждая из этих мер требует не только собственно организационного, но и правового, финансового обеспечения. Отсутствие такой комплексной, предметной и систематической работы по реализации государственной этнонациональной политики, прежде всего, на федеральном уровне приводит к ее дискредитации в новых условиях. Следовательно, граждане, общество, государство оказываются неспособными защитить людей от этнополитического экстремизма. Они не подготовлены к самозащите и к самосохранению в условиях многонациональности. В результате Россия оказалась страной массового нарушения прав человека по этнонациональному признаку. Значит, здесь можно в любое время спровоцировать межнациональные, а точнее, этнополитические конфликты, как это пытались сделать террористы в Беслане. Поговорили три дня после Беслана об этом, но практическую работу по постконфликтному строительству так и не провели. На этом фоне видна глубокая ошибочность отказа в последние годы федеральных органов исполнительной власти от уже достигнутого уровня обозначения и реализации установок и ценностей Концепции государственной этнонациональной политики, роспуска министерства, которое все же занималось этими вопросами. Созданное после Беслана Минрегионразвития свидетельствует, что в наших поисках мы выше ЖКХ не способны подняться. Вместо практической работы федеральные органы власти стали заниматься лишь одним и то устным поручением Президента о необходимости обновления Концепции, что на практике обернулось отказом и от нее, а указы, указания и высказывания Президента по совершенствованию практики обустройства многонациональной страны как бы и не доходят до чиновников. Бесхозность, бессистемность, равнодушие и пренебрежение насущными вопросами этнонационального и многонационального развития России приводят к тому, что люди разных этнонациональных общностей перестают верить государству, обществу и, самое главное, теряют веру в то, что Россия способна стать страной достойного и равноправного развития для каждой этнонации, страной стабильного межнационального мира, хотя все предпосылки и возможности для этого, бесспорно, есть. В результате не только отдельные люди, но и целые этнические, этнонациональные и многонациональные общности время от времени становятся заложниками разного рода «лидеров» – экстремистов, которые провоцируют межнациональные конфликты. Почва для этих крайностей не преодолена, и ничего для преодоления в долгосрочном плане не делается. Чрезвычайно скоро федеральные органы власти стали отчитываться в том, что Концепция выполнена, этнонациональные вопросы вновь решены, пора приступать к обновлению Концепции. На деле это не так. По пути реализации Концепции, которая, кстати, была принята обществом, удалось сделать только первые шаги. Предстоит терпеливая работа по внимательному согласованию этнонациональных и межнациональных интересов российских граждан, многонационального народа России. Для эффективной этнонациональной политики нужны и финансовые ресурсы, и органы управления, и информационно-духовное обеспечение.

В 1998 году нам совместно с депутатами Государственной Думы удалось внести изменения в приложение № 3 к Федеральному закону «О бюджетной классификации». Впервые в бюджетную классификацию была включена статья расходов на развитие федеративных и национальных отношений, что давало реальную перспективу проведения и продуктивной национальной политики, и в первый раз появились реальные надежды на то, что Правительство выходит наконец на действенную и эффективную национальную политику. Но в бюджете 1999 г. финансирование этой статьи не предусмотрели, включим на 2000 г., а из бюджетной классификации 2001 г. статья вообще была исключена. Это еще одна демонстрация непонимания, нежелания понимать актуальность государственной политики в этой сфере почти всеми ветвями государственной власти Федерации. Все хотят и далее поговорить, пошуметь, посвергать всех и вся, обсуждать в кулуарах проблемы Кавказа, Чечни, организовывать всякие комиссии и далее, разжигать «пужательные» страсти, преследовать на всех уровнях кавказцев, мусульман вместо должного государственного подхода, финансового и правового обеспечения государственной этнонациональной политики. Комментарии здесь излишни. Действительно, если нельзя реализовать, надо обновлять, и так доводя этнонациональное и многонациональное до абсурда. Потом всем миром кинемся и будем преодолевать последствия. Неужели нужны очередные трагедии, чтобы мы занялись стратегическим обустройством своих народов. Почему только после величайших кризисов и трагедий мы вспоминаем об этнонациональной политике?!

Для России приемлема только научно обоснованная и дальновидная этнонациональная политика с соответствующим управленческим, финансовым, правовым и информационным обеспечением конкретных программ ее реализации. Нужна систематическая работа органов власти всех уровней и общества по самобытному развитию, собиранию народов и культур. Народы России не надо уговаривать жить вместе, надо только создавать для этого равные и реальные условия, создавая нормальный морально-политический климат для их совместной и достойной жизни, общности в составе единого государства, единой российской нации.

Говорят, что «невозможно пользоваться термином «национальная политика» в его этническом смысле»[262]. Но ясно, о чем речь идет. Национальная политика и этнонациональная политика – это еще и управление процессами гражданской солидарности этнонаций, формирования российской нации. Но в Советском Союзе не отказывались от гражданской нации, а вели к этому через утверждение общности и идеалов «советский народ». Так что надо ли всех советских ученых подозревать в этнонационализме, тем самым впадая в новые крайности или даже на их фоне?

Реализация Концепции государственной этнонациональной политики – это, как мы уже подчеркивали, комплекс, система мер. Одной из форм является и национально-культурная автономия. Национально-культурные автономии заняли важное место среди институтов гражданского общества. Но она не единственная форма самоорганизации этнокультурных общностей. Нельзя согласиться и с утверждением, что «она является главной организационно-правовой формой защиты прав конкретных этнических общностей на сохранение самобытности» (Т.Я. Хабриева, В.Ю. Зорин)[263]. Такое толкование противоречит Конституции Российской Федерации и может вызвать возражение целого ряда народов, республик, автономий, краев и областей, да и таких мощных организаций, как «Русский Собор», Еврейский, Армянский, Азербайджанский конгрессы. Демократические механизмы свернулись даже в вопросе формирования НК А. Поправка в закон о национально-культурной автономии, что это только право меньшинств и только на одну организацию, совершенно недальновидна. Цитируемые мною уважаемые авторы Т.Я. Хабриева и В.Ю. Зорин отмечают, что «национальнокультурная автономия могла бы стать реальным координатором деятельности различных этнонациональных общественных объединений (центров, землячеств, общин и др.)»1. Хорошо бы, но государство чрезмерно рано хочет возложить всю ответственность за этнонациональное и культурное развитие и, более того, за координацию деятельности на других, на общественные организации. Авторы статьи прекрасно знают, что функции координации исключительно за счет стыковки конкретных направлений деятельности фактически не удается реализовать за эти годы даже такой многонациональной организации, как Ассамблея народов России. Непонятно, почему многие исследователи и политики – «обновленцы» однобоко увлеклись однонациональными организациями и исключительно этнокультурными лишь моментами всего комплекса проблем этнонационального развития, а многонациональные организации, отвечающие сути нашего общества и государственности в целом, как бы остаются вне их внимания. Работа по формированию так называемой Общественной палаты показывает отношение власти, законодателя к этнонациональным и многонациональным организациям. Им не находят достойного места в Общественной палате.

Именно такие многонациональные организации, как Ассамблея народов России, могли бы выступать объединителем и координатором усилий, в том числе и НК А в регионах, организациями, через которые проводят свою координирующую деятельность и органы власти, что и происходит в Оренбургской, Саратовской, Томской, Ивановской, Ярославской областях, республиках Саха-Якутия, Башкортостан, Приморском крае и далее во многих субъектах Федерации. Национальнокультурное развитие этнонациональных общностей – это очень важное, но одно из направлений в целом их этнонационального развития. Природа этнонационального, его проявление, потребности развития, особенно в многонациональности общности с другими этнонациями, гораздо сложнее и богаче мира культурноязыковых моментов. Следовательно, не следует и невозможно отрицать базовый характер этнокультурного развития национальностей и проведение соответствующей политики государства, общества, удовлетворения этнокультурных интересов, но сводить к ним этнонациональное и тем более многонациональное, значит, опять спрятаться от социально-политической природы этнонационального и многонационального. Это будет однобокая политика, с которой народы страны не согласятся, хотя она на первый взгляд кажется более благополучной и менее конфликтной, но это только на первый взгляд. Без социально-политического и духовного смысла жизнедеятельность, а значит, и поведение этнонаций деформируется. За этим следует и деформация самого процесса становления и многонациональной общности, многонационального народа Российской Федерации.

Надо подчеркнуть еще раз, что государственная этнонациональная политика – это система взглядов и конкретных мер по познанию, учету и демократическому регулированию развития и участия самобытных этнонациональных общностей, каждого человека и интересов их многонациональной общности, гражданской общности, солидарного развития российской нации. Отсюда и стратегическая, собирательная роль государственной этнонациональной политики. Орган, который ее реализует на федеральном уровне, является по статусу координатором этой деятельности в стране.

Если мы ведем речь о достаточно самостоятельной сфере российского многонационального общества – сфере этнонациональных и многонациональных (межнациональных) отношений, то закономерен и вопрос о субъекте управления, этими отношениями. При этом важно признать, что наше общество, граждане и государство неоднократно страдали от стихии крайностей национал-сепаратизма и национал-шовинизма вплоть до кровопролития, значит, следует обеспечить прогнозируемость развития этнонациональных и этнополитических процессов, в том числе и через деятельность государственных органов власти, которые прослеживали бы ситуацию в данной сфере и направляли бы ее развитие в созидательное русло совместно с институтами гражданского общества.

Если мы в первой строке Конституции страны записали о том, что «мы, многонациональный народ Российской Федерации», и знаем, что это в большей степени и историческая реальность, и стратегическая задача дальнейшего учета самобытности этнонационального, и их историческая стыковка в общем, многонациональном, российском, значит, надо управлять становлением как этнонационального, так и многонационального. Нужен орган исполнительной власти, который бы координировал эту стыковку в государственном масштабе на основе четких правовых механизмов. Расчеты на созданное после бесланской трагедии Министерство регионального развития уже по своей структуре не оправдывают этих надежд. Один департамент на всю страну – это ничто. Это еще одна имитация деятельности в сфере этнонациональных отношений, и дело не в министерстве и в министре, а в функциях органа и его возможностях.

Нам всем близко состояние каждого народа, как и этнонациональных отношений в стране в целом, многонациональное становление России, формирование российской нации. И как тут не думать о судьбе и необходимости, месте и роли федерального ведомства, призванного практически решать сложнейшие и тончайшие задачи гармонизации развития этнонаций и этнонациональных отношений в многонациональном нашем Отечестве. Более того, такой орган власти в многонациональной России сегодня в тяжелый переходный период должен быть самым важным внутриполитическим ведомством страны. Наладить его работу от Наркомнаца до Миннаца так и не дали. Не дали даже времени и полномочий, чтобы работа наладилась, да и создавали их лишь на первые годы после революций и потрясений в политических целях, а потом ликвидировали до нового бунта, развала и смуты. Орган исполнительной власти по регулированию и координации системы этнонациональных отношений обычно распускается при первых признаках выздоровления. Хотя ясно, что если некому нести тяжелейшие функции учета и регулирования всего комплекса федеративных и этнонациональных отношений в таком сложном, многонациональном государстве, как Россия, то трагедия неизбежна. В самом общем виде в идеале можно сказать, что России нужен такой орган исполнительной власти, который был бы полпредом Федерации в целом в регионах и народах и одновременно полпредом регионов и народов в федеральном центре. Главная задача такого органа состоит в учете и гармонизации интересов регионов и народов с высшими интересами государства, общества в целом. Наконец, это орган, призванный координировать усилия других органов власти в Центре и на местах в целях постоянного совершенствования и реализации демократической этнонациональной политики, налаживая, настраивая, направляя и выверяя управленческую деятельность органов государственной власти и институтов гражданского общества в общее русло с учетом самочувствия, перспектив развития и сотрудничества всех народов страны, формирования единого многонационального народа Российской Федерации.

В свое время были предприняты попытки бороться именно за такой статус министерства, который мог бы эффективно влиять не просто на решение «национальных вопросов», не доводя их до конфликтов и войн, а на этнонациональное и многонациональное развитие в широком плане. Органы власти такого рода, если так можно сказать, разделили судьбу народов нашей страны, к самочувствию которых власть редко прислушивается. А этнонации и этнонациональные отношения – это достаточно консервативные феномены и наскоками, бессистемно тут чего-то позитивного добиться невозможно. Российской Федерации исключительно важно иметь орган исполнительной власти, занятый в масштабе страны делами национальностей, этнонациональной политикой, обеспечением самобытности и сотворчества этнонаций, формированием многонационального народа Российской Федерации, российской нации.

Логика и понимание государственной этнонациональной политики, задачи ее реализации во многом определяют место и роль такого федерального органа власти, который призван управлять этими процессами.

Во-первых, важно своевременно учитывать и определять механизмы согласования и удовлетворения этнонационально-самобытных интересов всех национальностей и граждан различных национальностей, что невозможно без повседневной и системной работы всех органов власти и гражданского общества. Во-вторых, деятельность власти должна быть нацелена на обеспечение стабильности в сфере этнонациональных отношений, во взаимосвязи их со всеми сферами общественных отношений. Соответственно все хозяйственные и управленческие проекты должны проходить предметное согласование, экспертизу, прежде всего, в управленческом и экспертном органе власти по реализации государственной этнонациональной политики. Таким образом, федеральный орган власти, работающий в этнонациональной сфере, призван давать своевременную экспертную и прогностическую оценку влияния тех или иных преобразований, реформ в различных сферах общества на самочувствие и перспективы развития конкретных национальностей, оценивая их влияние на паритет этнонациональных, межнациональных, региональных и общегосударственных интересов и соотнося это с самочувствием россиянина – гражданина Российской Федерации в конкретных регионах и в государстве в целом.

Нужен специальный орган государственной исполнительной власти, который осуществлял бы функции «этнической экспертизы», «этнической экологии», «этноюридической защиты» от дискриминации в сфере жизнедеятельности этнонации, развития этнонациональных отношений и формирования многонациональной общности Российской Федерации. Исходя из такого подхода, в реализации Концепции государственной этонациональной политики должен быть применен комплексный подход – активнейшим образом обеспечить участие многих министерств: образования, культуры, обороны, экономики, внутренних дел, транспорта, юстиции, печати, информации, а также таких ведомств, как ФСБ. Такой комплексный подход в разработке и реализации государственной этнонациональной политики в Правительстве страны так и не наладился, хотя начало было положено после принятия Концепции государственной национальной политики в 1997–1999 годах.

Каждое из министерств и ведомств, конечно, что-то в этом направлении делает. Но все это носит разрозненный, фрагментарный характер. Так и не утвердились у нас традиции организации совместной, согласованной работы в Центре и на местах по реализации государственной этнонациональной политики. В министерствах и ведомствах страны, к сожалению, не достигнуто еще должного понимания значимости своевременного учета и регулирования этнонациональных проблем, осознания необходимости проведения систематической работы в этой сложнейшей сфере общества. Ликвидация Миннаца прозвучала для многих как сигнал к прекращению этой работы вообще. Следовательно, активизировались силы этнонационализма и экстремизма различных мастей. Для видимости был оставлен министр «без портфеля», без должных рычагов организации и координации этой работы в государстве, в обществе, без должного статуса и ресурсов. Мы уже говорили и о «кураторах» этнонациональной политики в Правительстве России (при М.М. Касьянове), которые считали, что наличие Миннаца будоражит национальные вопросы и его надо ликвидировать. Сейчас бы объяснить этому «куратору», что наличие Министерства промышленности губит промышленность, хотя, может быть, так оно и есть в данном случае. Между тем мы, Россия, так и не получили ведомство, которое исключительно последовательно и авторитетно занималось бы делами национальностей. В мою бытность министром национальной политики мне приходилось говорить: «Или дайте министерству необходимые полномочия, хотя бы минимальное финансирование для разработки и реализации конкретных программ, или ликвидируйте министерство, не обманывайте народы России». Как говорится, учли «запросы трудящихся» и пошли самым легким путем – ликвидировали министерство. Некоторые, правда, даже умудряются хвалиться этим. Посмотреть бы им в глаза, когда террористы пытались в Беслане разжечь межнациональный конфликт.

Миннац, кроме того, был перегружен вопросами становления российского федерализма (громадный срез государственного строительства!), гармонизации национальных отношений (сложнейшие и тончайшие вопросы самочувствия самобытного развития и общности народов!), миграционной политики (острейшие вопросы сотен тысяч людей, ставших беженцами вследствие кризисов и конфликтов!) и местного самоуправления (которого все боятся). Совершенно справедливо, что из этих проблем абсолютное преимущественное положение стали занимать миграционные дела, прежде всего, из-за того, что на решение этих проблем шло реальное финансирование. Чего стоила одна только проблема обустройства беженцев из Чечни! Объективно из министерства форсированно стала «выветриваться» этническая, этнонациональная компонента, т. е. его основополагающая функция, ибо ему просто не под силу с одинаковым вниманием решать все эти вопросы. Примерно так случится и с Министерством регионального развития, куда сбрасываются многие проблемы, вплоть до ЖКХ.

Мы систематически упускаем тот факт, что равнодушие к этнонациональной проблематике, стихия в этнополитических процессах и ведут к возникновению кризисов и конфликтов и, как следствие, – к нестабильности государства, общества, к лавинообразному нарастанию массы вынужденных переселенцев и беженцев. Работают по последствиям, не замечая причины. Убежден, что в силу значимости решаемых проблем Миннац должен был быть министерством, обеспечивающим внутреннюю безопасность и сплоченность страны, ее народов и граждан. Оно должно было стоять в одном ряду с другими министерствами и ведомствами, решающими вопросы социально-политической безопасности государства, и персонально подчиняться Президенту Российской Федерации. Но этого не случилось. Важно понять, что такое ведомство – это не министерство по чрезвычайным ситуациям, а министерство по недопущению таковых. Если в дело по урегулированию этнонациональных отношений вступили МВД, МЧС и другие, то это прямой и наглядный пример его «недоработки». Одна из главнейших задач Миннаца должна была состоять в том, чтобы осуществлять постоянный диалог со всеми национальностями страны. Обеспечивать мониторинг их самочувствия, удовлетворять насущные потребности людей различных национальностей, подключая все силы государства и общества на своевременную локализацию и снятие причин возможного этнополитического кризиса. Не имея возможности для такой упреждающей работы, государство будет упускать важнейший компонент своей функциональной предназначенности в Российском государстве. Именно в упреждающих действиях громадная роль государства в сфере этнонациональных отношений. Этим сохранялись бы стабильность регионов и всей страны, тысячи человеческих жизней, уменьшались бы трагедии и страдания потенциальных беженцев и, наконец, экономились бы десятки, сотни миллиардов рублей, которые государство вынуждено расходовать на разрешение последствий подобных конфликтов.

В громадной работе по упорядочению государственного устройства и управления, которую начал Президент России, бесспорное значение имеют кадры как в Центре, так и на местах. Признано, что для проведения необходимых реформ федеративных и этнонациональных отношений в целом государственного управления явно чувствуется кадровый дефицит. Логично нужно было бы осуществлять работу по «инвентаризации» кадров по всей стране, способных решать задачи управления обществом и государством на различных уровнях, создания банка кадров в многонациональном государстве, а не просто переполнять государственные структуры военнослужащими, уволенными в запас и не всегда подготовленными для работы в гражданском обществе.

Специалистов-управленцев, способных грамотно работать в сфере этнонациональных и федеративных отношений, у нас совершенно недостаточно. Здесь нужны как профессионалы, так и люди, обладающие реальным авторитетом в регионах и народах, умудренные жизненным опытом, способные вести диалог на равных на всех уровнях. Вопросы этнонациональных и федеративных отношений решаются только путем равноправного диалога, на основе доверия и уважения, а не административно-начальствующими указаниями из Москвы или федеральных округов. Крайне низок и уровень кадрового состава аппарата в самих федеральных округах. Здесь больше комиссаров, чем управленцев, способных регулировать сложнейшие этнонациональные и федеративные отношения, хотя, конечно же, и здесь есть исключения. Более 60 % аппарата полномочного представителя в Южном федеральном округе составляли при Казанцеве бывшие военные и милиционеры. И к чему мы пришли в результате? К ухудшению ситуации в регионе.

Создание специального жизнеспособного органа исполнительной власти по выработке и реализации государственной этнонациональной политики – это влияние на характер, развитие этнонациональных и федеративных отношений, на состояние и перспективы этнонациональной и федеративной политики. Убежден в том, что они требуют не просто постоянного внимания органов власти, поиска механизмов регулирования, но и исключительной осторожности, деликатности в практических действиях. Здесь более, чем в любой другой сфере жизни общества и государства, необходим учет мудрого принципа Гиппократа «Не навреди». Любые, не просчитанные по своим этнополитическим последствиям действия могут серьезно нарушить тот хрупкий баланс интересов, который позволяет удерживать общество от этнополитического экстремизма и сепаратизма, кризисов и конфликтов. В управлении этими процессами важно проявлять величайшую деликатность, особую тонкость, учитывая чувствительность и ранимость людей, а порой и целых народов в сфере этнонациональных отношений. Следует это понимание довести до практической работы органов власти многонациональной страны.

Если мы, государство, общество, не управляем этнонациональными и этнополитическими процессами, то ими управляют крайние силы, возбуждая недоверие и вражду между народами, разрушая многонациональное единство российского народа, российской нации-государства. Люди, различные народы объединяются в единое государство для того, чтобы совместными усилиями удовлетворять индивидуальные и общностные потребности каждого с учетом преимуществ общего потенциала и единства. Управлять этнонациональными и многонациональными процессами означает обеспечивать самобытное развитие каждой национальности, людей всех национальностей и их государственное единство как сограждан. Единство многообразия – вот формула управления этнонациональными и многонациональными процессами в современной России, и реализация этой формулы – основная цель государственной этнонациональной политики.

§ 5. Этнополитическая конфликтология и постконфликтное строительство

Этнонациональное и многонациональное – явления не только чрезвычайно богатые, многообразные, но и сложные. Прежде всего, важно отметить, что этнонациональные и этнополитические процессы переполнены предрассудками, стереотипами, которые при определенных условиях становятся факторами возбуждения жесточайших и долговечных по своей сути этнополитических конфликтов. Российское сообщество обладает достаточно огромным опытом бесконфликтного развития и мощной базой научной экспертизы и рекомендаций по своевременному политико-управленческому воздействию на состояние этнонациональных и этнополитических процессов. Вместе с тем у нас сложились традиции объявлять этнонациональные факторы изначально конфликтными и заниматься проблемами данной сферы только после очередных конфликтов и трагедий.

Ясно, что в своем определяющем большинстве этнонации не несут за собой конфликтогенность. Культуры, традиции, язык, самосознание, уклад жизни не могут быть конфликтными. В процессе их адаптации друг к другу в действие вступают мировоззренческие моменты многовариантности миропонимания, свойственные для человеческого сознания. Как правило, этнонациональные отношения развиваются эволюционным путем, а конфликты в данной сфере обусловлены попытками использования существующих различий и имевших место противоречий в политических, корыстных целях различными группами «этнополитических элит». Именно они, а не народы требуют отделения своей этнонации (этнонациональный сепаратизм), признания доминирующей роли своей нации, когда все остальные – это даже не полноценные этнонации, а лишь этнические меньшинства (этнонациональный шовинизм). В полной мере они проявляются от Чечни до Прибалтики и далее почти по всей России. Русский народ трактуется только как главенствующий (В. Жириновский), православная церковь как главная (Митрополит Кирилл и Г. Полтавченко), проект закона «О русском народе» требует признания русского народа «единственным государствообразующим» в России, а Россию – не многонациональной, а мононациональной страной (В. Жириновский и др.). Правда, я знаю, что русским такое одиночество не нужно, тем более что сами русские объединили, собрали, присоединили всех. Если бы русский народ хотел бы быть единственным и мононациональным, он бы не стремился собирать народы и земли. Эти примеры еще раз доказывают ограниченность многих идей этнонационализма и этношовинизма. Идеи «повинимся перед нацменами за имперское прошлое» сменяются «защитой от агрессивного меньшинства», от «старшего брата» до «колонизатора» и т. д. 65 % населения страны занято поиском врагов, и этот враг не просто «чужой», а этнически «чужой». Следовательно, конфликтогенный потенциал в сфере этнонациональных отношений чрезвычайно высок.

Это опасные вызовы, на которые не очень адекватно отвечают общество и власть, не говоря уже о согласованных действиях органов власти, гражданского и научного сообщества в современных условиях, и это, несмотря даже на то, что многие ведущие специалисты-ученые и практики занимали руководящие должности в этом направлении. Но даже в их устах нет последовательных научно устоявшихся понятий и категорий, отражающих явления и процессы в этнонациональной сфере. Как известно, первична «разруха в головах». В этом убеждаешься, читая заряженные крайностями сепаратизма, шовинизма, расизма и нацизма многие работы «ученых». Во-первых, видимо, проявляется сложившаяся традиция определенной несовместимости обществоведческой науки и политической власти, различие подходов в понимании этих проблем у интеллигенции и чиновничества, хотя многое как бы именно за эти годы и удалось сделать. Во-вторых, из-за слабости государства даже конфликты, которые своевременно предвиделись, не всегда эффективно предотвращались и разрешались. В-третьих, власть и общество вернулись в плен старых подходов неспособности перейти на принцип ненасилия в разрешении этнонациональных проблем, предотвращении и разрешении этнополитических конфликтов демократическими методами и процедурами. От этносепаратизма первых лет после развала Советского Союза Россия перешла к этношовинизму. Конфликтогенность тут развивается по «маятниковому эффекту», что имеет крайне опасные последствия. К сожалению, не сложилась у нас еще и практика научного обоснования и последовательного проведения стратегии этнонациональной политики. В местах жесточайших конфликтов так и не удалось внедрить комплексную программу постконфликтного этнонационального строительства, которая задействовала бы как созидательный потенциал этнонационального потенциала социально-экономических, политических, управленческих мер, способных обеспечить выход людей, общностей из состояния противостояния, сведения счетов, продолжения конфликта.

Нужны специальные программы выравнивания уровней развития базовых факторов этнонациональных и межнациональных отношений. На это должна работать вся государственная и общественная система. В свою бытность Председателем Совета Национальностей Верховного Совета России, заместителем Председателя Совета Федерации Федерального Собрания удалось все же подключить все известные исследовательские центры и ученых к разработке новой демократической модели этнонациональной политики. Концепция государственной национальной политики была утверждена при поддержке директора Института этнологии и антропологии В.А. Тишкова, министра В.А. Михайлова и председателя комитета Госдумы В.Ю. Зорина Президентом России 15 июня 1996 года. Эта концепция была принята властью и обществом, что бывает редко. Впоследствии совместно с вице-премьером Правительства Российской Федерации (при В.С. Черномырдине) и министром (при Е.М. Примакове) нам удалось разработать комплексный план реализации Концепции государственной национальной политики и привести в рабочее состояние весь механизм реализации государственной этнонациональной политики во всей Федерации. Именно на этой основе была разработана и согласованна программа постконфликтного строительства в налаживании отношений между Ингушетией и Осетией. Программа впервые была подписана на уровне президентов обеих республик (А.Х. Галазова и Р.С. Аушева) с участием Председателя Правительства В.С. Черномырдина. Подчеркиваю, в большинстве субъектов Федерации была налажена система с учетом особенностей реализации государственной этнонациональной политики. Значение подобных мер трудно переоценить, хотя впоследствии от этой программы остались лишь отдельные блоки, которые достаточно успешно реализовывались при посредничестве полномочных представителей Президента Российской Федерации в регионе В.А. Каламановым и А.В. Кулаковским. Целый ряд потенциальных конфликтов в Дагестане, Тыве, Хакасии, Приморье были вовремя урегулированы. Многое удалось благодаря принятию Концепции государственной национальной политики. Но впоследствии сама Концепция государственной национальной политики и программы ее реализации были отброшены, ведя пустой разговор об обновлении Концепции, но без внятных предложений. Благодаря таким подходам фактически федеральный центр отказался от проведения государственной этнонациональной политики. Кроме того, была уничтожена, выброшена разработанная долгими усилиями Концепция государственной национальной политики на Северном Кавказе. О ней вообще стали вспоминать лишь изредка, после очередных трагедий. Вновь стали поощряться старые подходы силового решения, в том числе и этнополитических проблем. Стали господствовать и старые стереотипы не замечать и игнорировать этнонациональные проблемы, а этнонациональную политику подспудно признали вредной, лишь будоражащей этнонациональное самосознание и поиск «этнических врагов», и все, видимо, было переведено в силовые структуры, как и миграционные проблемы. Но процесс налаживания демократического, равноправного и равноответственного сотрудничества между представителями различных национальностей, между народами нельзя приостановить. Этнополитические процессы идут и без нас. В этом случае каждый остается «при своих интересах», а этнонациональная сфера работает в режиме накопления конфликтогенного потенциала с не прекратившейся деятельностью экстремистов различных мастей, зараженных чувством этнополитической мести и реваншизма. В последние годы ситуация была такая, что проблемы вновь ушли в подполье, федеральный центр успокоился, хотя очень и очень далеко от спокойствия в этой сфере. И так до очередной трагедии – Буденновска или Беслана. Более того, такие подходы дали в конфликтогенных регионах экстремистам шансы для продолжения и повторения конфликтов в перспективе, работать в режиме конфликтов. В ряде мест, как только начинается критика местной элиты, тут же запускаются эти конфликты. Власть и гражданское общество перестали играть роль экспертов и посредников в постконфликтном строительстве. Федеральный центр отошел от стратегии этнополитики к отдельным акциям, а многонациональное общество осталось в бесхозном состоянии. Люди, которые знают регион и психологию конфликтующих сторон, не стали привлекаться к работе. Самостоятельно стали действовать разного рода коммерческие эксперты, отдавая предпочтение лишь одной из сторон, хотя было ясно, что если в постконфликтном строительстве будет допущена односторонняя поддержка одного из его участников, то конфликт не будет разрешен, а лишь еще больше будет углубляться. Следовательно, накапливался конфликтогенный потенциал. Население постконфликтных регионов потеряло веру в то, что федеральный центр заинтересован в разрешении существующих и новых конфликтов, и стало само, исподтишка, решать свои проблемы доступными ему и не всегда правовыми методами. Отсюда и непрекращающиеся противоречия, конфликты, взрывы и террористические акты.

На Кавказе фактически искусственно была создана террористическая обстановка, используя это все для преследования мусульман, кавказцев по всей стране и даже по многим странам. Более того, посторонние люди, которые не знают специфику региона, тоже своим вмешательством, в своих интересах провоцируют новые обострения. Это не только «москвичи», но и эксперты ОБСЕ, Совета Европы, ОИК, которые зачастую вообще далеки от понимания природы конфликтов на Кавказе. Общая ситуация на Кавказе ухудшилась, она стала переполняться системой психологических стереотипов и предрассудков, далеких от культуры и традиций народов Кавказа.

Целый ряд ошибок был допущен при организации переписи населения в 2002 году. Примером господства ассимиляционного подхода является учет в переписи, заранее определенная классификация идентичности национальностей, независимо от позиции граждан, отсутствие четких параметров учета родного языка, административно-правовое давление при определении национальности и, в частности, письменности, языка, традиций. При этом крайности следовали как бы с обеих сторон, ибо отсутствовала открытая и согласованная программа. Трудно сказать, как отразится подобное грубое вмешательство и полное равнодушие к последствиям на перспективах развития этнокультурных, этнонациональных отношений в стране. Тут мало согласованных, взаимоприменимых демократических мер, рассчитанных на перспективу. В этнонациональной политике на смену взбудораженного этнонационализма, открытых противоречий и конфликтов вновь пришел принцип «отложенного конфликта». И это в условиях, когда нет четкой модели развития этнонациональных отношений, ясной и дальновидной политики. Значит, мы будем жить перманентно в ситуации конфликтов.

В научно-теоретическом плане наиболее отработана сеть этнополитического мониторинга под руководством В.А. Тишкова, которая выполняется на иностранные гранты, но полезна для страны. Наша власть результаты и выводы подобных исследований не использует, они не соединены с соответствующим потенциалом политико-управленческого воздействия на конкретные проявления этнополитических процессов. Рекомендации ученых активно используются в практической работе лишь некоторыми лидерами регионов (Ю.М. Лужков, А.А. Волков, А.Н. Чернышев, Д.Ф. Аяцков, А.И. Лисицын, М.Ш. Шаймиев, М.М. Магомедов, М.Г. Рахимов, О.А. Богомолов, В.И. Кулаков, А.С. Дзасохов и другие). Стало вновь господствовать традиционно недоверчивое отношение к тем, кто говорит о правах человека, о правах и равноправии этнонациональных общностей, в отношении тех, кто выступает с посредническо-миротворческими миссиями. «Это наше внутреннее дело», «у нас нет национальных проблем», «мы сами разберемся» – любимые тезисы советских и нынешних российских властей, нашей политической элиты в центре и на местах, но при этом исподтишка заигрывая на разных уровнях с этнонациональными крайностями и используя их в своих политических интересах. Но наши «внутренние дела», особенно в результате в большей степени деструктивных действий наших же «внутренних органов», в смысле правоохранительных, оказывают весьма негативное воздействие на возможности предотвращения этнополитических конфликтов в целом в стране и в постконфликтном строительстве в конкретных регионах. На деле оказывается, что «внутренние органы», а также целый ряд политиков и чиновников с погонами и без погон являются порой главными провокаторами и наиболее заинтересованными субъектами будоражения этнонациональных конфликтов и их продолжения. Годами именно этнополитические конфликты – главный аргумент легитимности властей и лидеров. Это показали события в Грузии, Армении, Азербайджане, Осетии, Ингушетии, Чечне, Дагестане, Таджикистане, Карачаево-Черкессии и далее по всей стране, и прежде всего потому, что деятельность власти и силовых структур не только в зонах конфликтов, но и в целом в стране не поставлена под контроль общественности, институтов гражданского общества.

Да и сотрудничество с рядом международных и научных организаций проходит с нашей стороны достаточно стихийно. В.Ю. Зорину и мне пришлось в 2003 г. ставить перед председателем ОБСЕ вопрос о более широком привлечении нашего экспертного сообщества к работе этой организации в разных регионах постсоветского пространства. Никаких возражений против этого как бы нет. Но при этом свои же федеральные органы власти всячески стремятся не разрешать, не допускать экспертное сообщество, в том числе и международные организации, в изучение и регулирование этнополитических конфликтов, а спрятаться от них и спрятать подальше, оставляя конфликты «для себя». Лишь бы в Европе и США не знали, а там «хоть трава не расти». Кроме того, не систематизирована и не организованна у нас и деятельность в конфликтных регионах с разного рода экспертно-миротворческими миссиями, прежде всего, различных российских неправительственных организаций. Нет заинтересованной работы и с ними со стороны органов власти. Поэтому в зоне конфликтов раньше других оказываются наиболее политически ангажированные группировки, которые ставят на первое место решение своих корыстных задач, а не конфликтов.

В свое время в Чечне бандиты действовали по принципу: «Каждому миротворцу – по несколько заложников». Ассамблея народов России совместно с Русской Православной Церковью и Союзом муфтиев России провела ряд эффективных миротворческих акций в Чечне. Это и первая мирная конференция в Чечне (1995 г.), неоднократные встречи и поездки в Чеченскую Республику, организация работы Ассамблеи народов Чечни во главе с А. Кадыровым (2002–2003 годы). Региональные отделения Ассамблеи народов России работают в Бурятии, Саратове, Оренбурге, Кургане, Твери, Ярославле, Воронеже, Нижнем Новгороде, Махачкале, Владикавказе, Уфе, Иванове, Чебоксарах, Казани, Владивостоке, Якутске и в других субъектах Федерации, оказывая влияние совместно с национально-культурными автономиями, на недопущение, предупреждение и разрешение этнополитических конфликтов. Региональные Ассамблеи народов или региональные отделения Ассамблеи народов России решают целый ряд вопросов по формированию отношений солидарности и дружбы между народами и их представителями. К примеру, в саратовском отделении Ассамблеи народов России Б.Л. Шинчук работает с чеченской общиной и регулирует совместно с УВД и ФСБ области возникающие проблемы, а губернатор Саратовской области Д.Ф. Аяцков взял на себя инициативу помогать Грозненскому району Чечни. В Саратове по его инициативе отдохнули ветераны и дети из Чечни. Налажены самые добрые отношения с Кыргызстаном, Казахстаном, Таджикистаном, Азербайджаном. Недавно (2003 г.) в Российской Федерации прошли дни Ассамблеи народов Казахстана. Взаимные консультации и контакты позволяют снизить этнополитический конфликтогенный потенциал, который возникает в этих странах и приграничных регионах. Но целый ряд субъектов Российской Федерации при бездействии федеральных структур, не только сами не проводят должную работу по межнациональному пониманию и сотрудничеству, но и противодействуют такой работе, провоцируют межнациональное недоверие и вражду. В Краснодарском и Ставропольском краях, в ряде республик Северного Кавказа и далее в крупных российских городах – масса бесхозных тревожных зон обострения этнополитического экстремизма, которые отданы на откуп крайним силам, изображающим патриотов и державников. На деле это провокаторы межнациональной вражды.

Ассамблея народов России при поддержке целого ряда субъектов Федерации работает не по принципу вертикали, а стимулирует горизонтальные связи и отношения на всех уровнях российского многонационального общества. И это делается в тесном сотрудничестве с Институтом этнологии и антропологии, Институтом социополитических исследований РАН, конкретными региональными научными центрами, общественностью. Неиспользованный потенциал тут огромен. Фактически ведущие специалисты – этнологи, этнополитологии, этносоциологи – объединены в структурах и организациях Ассамблеи народов России в центре и на местах. Практика показывает эффективность работы таких многонациональных организаций гражданского общества, а то мы однобоко увлеклись в последние годы и активно стимулировали возникновение и деятельность лишь однонациональных организаций, что тоже необходимо, но недостаточно. Это важно и полезно при параллельном неучете потенциала нашей объективно сложившейся веками многонациональности. Работа по созданию Общественной палаты России показывает, что здесь опять не хотят допускать к ее деятельности крупнейшие межнациональные и национально-культурные организации, которые работают в сфере этнонациональных отношений. Надежд на понимание и учет этнонациональных проблем здесь мало.

В условиях демократического общества имеются качественно новые возможности обеспечения бесконфликтного, с точки зрения необходимости применения насилия, развития этнополитических и тем более этнонациональных отношений. Демократия – это способ преодоления насилия, его сведение к минимуму.

Если не отрабатывать соответствующие теоретико-методологические и политико-практические модели и механизмы по недопущению конфликтов и их разрешению, постконфликтного строительства, то конфликтогенный потенциал в условиях демократии, свободы слова может накапливаться самостоятельно и бесконтрольно, тем более когда органы власти пытаются вновь решить эти сложные проблемы конфликтов, этнонационализма и этношовинизма только репрессивными методами, приводя параллельно к массовым нарушениям прав и свобод человека по этнонациональному признаку, подвергая массы людей преследованию. Некоторые «специалисты» уже предпочитают ставить под контроль передвижение представителей определенных этнонациональных и религиозных групп по всей стране. При всей важности профилактических мер не оправдан психоз массового подозрения «лиц кавказской национальности», «мусульман». Я уже не говорю о десятках и сотнях национальностей – от Афганистана, Йемена, Израиля и до Карпат, которые антропологически по своим лицам могут быть схожи. Если и проводить работу по выявлению каких-то деструктивных элементов той или иной «подозреваемой» национальной или религиозной общины, нужно налаживать тесный контакт с ними самими на местах.

Для управления конфликтогенными регионами можно было бы использовать индикаторы конфликтогенности, которые дает группа В. А. Тишкова. Она насчитывает таковых около 46, куда ученые включают даже такой показатель, как «состояние воды». Правда, не сказано, о какой воде идет речь: о питьевой, технической, в стакане, в море или в кране. Придача конфликтогенности целому ряду индикаторов, конечно же, достаточно условная. Но сама попытка определить перечень индикаторов, их систематизировать и на этой основе вести этнологический, а точнее, этнополитический мониторинг – явление, бесспорно, важное и нужное.

В современных условиях как никогда раньше миграционные процессы все в большей степени обретают этнополитическую окраску, которая проявляется не только к «внешним мигрантам», но и к своим отечественным национальностям при их устройстве на работу, участии национальностей в разделении труда, в представительстве в органах власти, в учете их культурных, языковых и других интересов адаптации и развития. Мы уже отмечали опасность, безграмотную и бесцеремонную порой, а значит, и провокационную деятельность в сфере этнонациональных отношений правоохранительных органов. Переполнены конфликтогенными факторами предрассудков и стереотипов армейские коллективы. Отсюда и стремление родителей не пускать своих детей на службу в российскую армию. Для самого Министерства обороны – это темный лес, в котором бесчинствуют все – от «дедов» до офицеров. А Комитет солдатских матерей, который стонет от бесчинств, драк, преследований в армейских коллективах, порой объявляется главным врагом Министерства обороны. Та огромная политико-воспитательная работа, которая проводилась политработниками Вооруженных Сил при В. Кулакове, фактически прекращена, в том числе в сотрудничестве с Ассамблеей народов России.

Огромное влияние оказывают в этой ситуации стабильность власти и доверие к первым лицам в городе, районе, в субъектах Федерации, в конкретных структурах органов власти. Индикаторы конфликтогенности у нас за эти годы мало изменились, а где-то и зашкаливают. Но доверие, которое внушает Президент страны В.В. Путин гражданам, смягчает эту конфликтогенность. Этнонациональные и этнополитические отношения на всех уровнях достаточно взбудоражены, они не успокоились и действуют в настоящее время, повторяю, по модели «отложенного конфликта». В стране есть эффективный Президент, которому народ доверяет, но в стране нет эффективно действующей исполнительной власти и ясной внутренней этнонациональной политики и это очень опасное противоречие. Мало федеральных органов власти, чиновников и политиков, которым бы доверяли люди всех национальностей, хотя в регионах таких людей достаточно. Самое худшее, когда вопросы, которые должны решать власть, общество, остаются бесхозными и их начинают по-своему решать кто попало. Власть, как правило, приходит лишь после очередной трагедии, когда людей уже охватили экстремизм, озлобленность и месть.

Таким образом, с точки зрения практической этнополитики на федеральном уровне за последние годы сделан существенный шаг назад. Во-первых, это роспуск Миннаца. Во-вторых, фактическое прекращение систематической и комплексной работы по реализации Концепции государственной национальной политики в стране. В-третьих, недостаточно продуманы шаги по передаче всей проблематики миграции в МВД. Внутри страны, из одного региона в другой, у нас не может быть «нелегальной миграции», но у нас именно такое отношение и к собственным соотечественникам. В-четвертых, наблюдается и постепенный отход от эффективного использования рычагов федерализма для обустройства народов России в территориях, использования их потенциала в управлении страной в центре и на местах. Наконец, фактически отброшена политика стимулирования интеграционных процессов в этнонациональной сфере на местном, региональном и общегосударственном уровнях. Мы увлеклись укреплением вертикали власти, не подкрепляя эти меры соответствующими связями по горизонтали, налаживанием интеграционных процессов в регионах и в стране. На уровне отдельных чиновников, губернаторов эта работа, бесспорно, ведется, но этнонациональная политика как система мер и усилий органов власти в центре и на местах по этнонациональному и межнациональному развитию отсутствует. Нет соответствующей федеральной и региональной политики. Сейчас (2004 г.) после трагедии в Беслане создано Министерство регионального развития, которое будет заниматься всем, а значит – ничем.

Важно понять, что этнонациональные конфликты почти невозможно локализовать на уровне их провоцирования, после их открытого проявления. Они сразу политизируются и обретают статус большой этнополитики. Локализация конфликта невозможна и в связи с тем, что все национальности страны в той или иной степени проживают по всей территории России достаточно дисперсно. Еще одно замечание: фактически ни один конфликт этнонационального характера с применением насилия до сих пор во всем постсоветском пространстве не разрешен до конца. На деле ситуация все еще более ухудшается, конфликт углубляется после насилия. Сейчас фактически в этих регионах субъекты конфликта накапливают силы для его продолжения «до полной победы». Победу, тоже ясно, тут достичь невозможно. Следовательно, необходимо стремиться к достижению приемлемого баланса сил. Другого не дано. Есть и еще одна особенность: этнонациональные конфликты с применением насилия никогда не ведут к разрешению самой конфликтной ситуации, а наоборот, усугубляют состояние конфликта на десятилетия. Попытки власти применения силы для «принуждения к миру» тоже дают возможность приостановить конфликт лишь на короткий период. При этом недовольство действиями властей возрастает со стороны всех участников конфликта. Выход из конфликта только один: шаги навстречу друг другу, отказ от применения насилия, терпение и стремление к достижению паритета интересов. Разрешить этнонациональный, этнополитический конфликт можно только при наличии системы мер, последовательных и волевых. Встречаясь в Грозном, Назрани, Владикавказе в 1990–1991 гг., мне приходилось повторять, призывать: лучше пять лет провести за столом переговоров, чем допустить хотя бы одного убитого в этнонациональных, этнополитических конфликтах. Многие из лидеров-провокаторов в Ингушетии и Осетии не захотели услышать. И чем это закончилось для всех? Кроме того, есть и еще одна особенность этнонациональных, этнополитических конфликтов: в данной сфере легче, чем в любой иной сфере, начать конфликт и тяжелее всего его завершить. Нужен длительный межнациональный диалог с подключением различных общественно-политических сил, накапливание опыта диалога. Особенно на Кавказе надо искать старых друзей, товарищей из представителей конфликтующих сторон, восстанавливать контакты между ними, проводить совместную работу, демонстрируя добрые отношения между представителями сторон. Все иное – конфликт, трагедия, кровопролитие, усугубление противостояния.

Провокаторы конфликта, экстремисты не способны на диалог, не идут на диалог, ибо это будет означать развенчание их мифологии и предрассудков, «героизации» участников конфликта. Массы людей крайне привержены подобного рода «лидерам», считают их «героями», видят в них свой этнонациональный, этнополитический ресурс в борьбе с «врагом». Кроме того, регионы этнонациональных конфликтов, как правило, очень далеки от стандартов демократии, прав и свобод человека, свободы слова, свободы продвижения, демократических выборов и т. д. Следовательно, здесь устанавливаются традиции и порядки авторитаризма и тоталитаризма, в рамках которых редко кому удается уйти от массовой психологии этнонациональной зависимости. В этнонациональных конфликтах всегда мало личностей и много масс людей, толпы. Этнократические лидеры работают лишь на массы. Здесь мало рационального и чрезмерно много эмоций, мало истины и очень много лжи и предрассудков. Зона этнополитических конфликтов, как правило, переполнена слухами и мифами. Тех, кто жаждет межнациональных конфликтов, надо вести на экскурсии туда, где подобные конфликты уже произошли. Там трагические последствия конфликта видны не только на кладбищах, но и среди живых. Отсюда и вывод: этнополитика, закрепленная финансово-экономически и организационно-управленчески, должна носить систематический и комплексный характер не только в зоне конфликта, но и на всех уровнях общества и государства. Но, прежде всего, этнонациональная политика – это профилактика, система мер, а не чья-то прихоть, инициатива, добрые намерения, а жесткая необходимость обустройства в стране различных народов, культур, языков, достижения паритета их интересов и налаживания партнерства как граждан единой страны во всех сферах российской жизни. Там, где нет такой работы, преобладает стихия, которая, в конечном итоге, оборачивается конфликтами.

«Развитие экономики, гражданского общества, становление федеративных отношений и местного самоуправления, безусловно, могут содействовать нормализации межэтнических отношений»[264].

Потенциальных конфликтогенных очагов в Российской Федерации и в нынешних условиях чрезвычайно много, это показали и выборы в Государственную Думу 2003 г., которые взбудоражили ряд этнонациональных недовольств, напряжений, нетерпимости, чрезмерно много попыток сведения социально-политических, экономических и кадровых вопросов к этнонациональному, этнополитическому началу. Этнонациональный фактор, как видно по итогам выборов, достаточно политизирован. Можно даже сказать, что в Российской Федерации более, чем в любой другой из бывших советских республик, огромен как потенциал этнополитических конфликтов, так и потенциал этнонациональной солидарности. Все зависит от умения использования того и другого потенциала для созидательных или разрушительных целей. Здесь конфликтогенность обусловлена еще и тем, что, кроме внутренних факторов, здесь отражаются в той или иной степени те или иные проявления всех этнополитических конфликтов, которые происходят в постсоветском пространстве, где любая национальность, а не только русские, если их ущемляют, дискриминируют, автоматически становится «русскоязычной». Почти все межнациональные конфликты в бывших советских республиках автоматически перетекают на территорию России. Мы говорим о суверенных государствах Закавказья – Грузии, Армении и Азербайджане, но наиболее активная, грамотная, предпринимательски и управленчески конкурентоспособная часть населения этих государств находится в Российской Федерации. Прежде всего, «закавказская нагрузка», которую несет на себе Россия, существенно ухудшает и положение северокавказских общин на территории Российской Федерации, ибо русские и другие некавказские национальности редко отличают закавказцев и северокавказцев. Прежде всего, ситуация в Закавказье сделала и Северный Кавказ, и даже Чечню, самым конфликтогенным регионом. К сожалению, своевременные меры, которые были предложены по снижению закавказской конфликтогенной нагрузки на Северный Кавказ, не были услышаны и реализованы в самой Российской Федерации. Дело тут даже не в этнокультурных различиях, о которых много и справедливо пишут специалисты, хотя и это имеет место, а, прежде всего, в усилении конкуренции между людьми, в том числе и разных национальностей, в ряде сфер общественной жизни в новых условиях. Начался новый этнонациональный передел ресурсов, и в этом процессе этнополитическая элита использует и свои «этнонациональные ресурсы». «Кавказский элемент» оказался в этой системе наиболее взбудораженным, неустроенным и активным, исторически взбудораженным. Власть в центре и на местах стала тоже активно использовать эти противоречия в своих интересах в своей конкурентной борьбе за власть и деньги. Редко кто из российских политиков не использовал ситуацию на Кавказе в корыстных политических целях, не замечая, что Кавказ взорван не сам по себе. Говоря о кавказском факторе в Российской Федерации, недооценивается его активность, и не только конфликтогенная. Подчеркивая явно или тайно недопустимость участия кавказцев в органах власти, ограничивая их участие в бизнесе, эта активность направляется нередко в разрушительное русло. «Мы кавказцев больше к власти не пропустим» – патриотически заявляют некоторые политические деятели и высокопоставленные чиновники Российской Федерации. «Ликвидация» конкурента за счет использования этнонационального фактора – это один из моментов общей конкурентной борьбы в центре и в регионах. Кавказцы, мусульмане поставлены под «сплошное подозрение». В результате общих усилий активная пассионарная энергия кавказцев оказалась в современных условиях не направленной в созидательное русло. Примерно так, а порой еще похлеще, действуют по отношению к русским в Литве, Латвии, Эстонии и в ряде других постсоветских республик местные власти.

Представительством различных национальностей в органах власти в Российской Федерации, как ни странно, никто недоволен – русские и нерусские, ибо нет ясной, открытой кадровой политики. Президент страны, председатели палат Парламента, Конституционный, Верховный, Арбитражный суды, прокурор, МВД, ФСБ, ряд министров и вице-премьеров – чуть ли не из одной деревни. Так не должно быть в Федерации, в многонациональном государстве. Многонациональный потенциал тут используется недостаточно эффективно. То же самое происходит и в ряде республик самой Российской Федерации, где ущемляются русские. Отсюда подозрительность ко всем и возможность раздувать межнациональную рознь и недоверие в любом месте и в любое время. Уровень недоверия чрезвычайно высок, и он обусловлен господством корыстных интересов в кадровой политике, которую люди начинают ранжировать по этнонациональным критериям.

Не только в федеральном центре, но и в целом ряде субъектов Федерации этнополитическое недовольство провоцируется, прежде всего, используя вопросы этнонационального представительства в органах власти. Повторяю, тут довольных нет. Россия относится к категории государств, где сохранена культурно-языковая доминантна русского народа в большей степени, чем в любой из постсоветских республик. Этот фактор как бы должен снизить конфликтогенность, но нередко его воспроизводят в различных вариациях на местах, стремясь к такому же доминанту этнонационального и этнокультурного происхождения на отдельных территориях, в республиках. Из этого разряда и не очень корректная борьба против латиницы в Татарстане, хотя непонятно, почему латиница, если там исторически действовала арабская графика. Видимо, боялись, что в этом случае их назовут «исламскими экстремистами». Дело не в республиках, областях, краях и автономиях, а в учете и в реализации социально-культурных и политических потребностей каждой национальности в местах их компактного проживания, а это исконное право самих народов, их представителей, общин.

Целый ряд проблем может возникнуть из-за неналаженности предпринимательской деятельности и неравномерного распределения бизнеса, в том числе по этнонациональному признаку, хотя ясно, что это сделать в полной мере невозможно. Но снимать, предупреждать конфликтогенность и здесь государство, власть обязаны. В Удмуртии уже возникают вопросы по поводу более активной предпринимательской деятельности татар, хотя процесс это объективный, так сложился, скажем. Так получилось, что в Российской Федерации много известных олигархов как бы одной национальности – евреи, хотя они работали при поддержке руководителей всех национальностей, действовали как россияне. Распределить олигархов по национальностям невозможно, но надо разъяснять, что это – не этническая проблема. Нельзя не замечать тот факт, что все более четко вырисовывается неравноправность межэтнического распределения труда в регионах, что тоже обостряет обстановку. Наиболее высокий уровень безработицы в Дагестане в высокогорных районах. На повестку дня может выйти и земельный вопрос на отгонных пастбищах с этнонациональной окраской. Тут нужны нейтрализующие меры, информация и просвещение.