Российская нация. Этнонациональная и гражданская идентичность россиян в современных условиях

Венгерский ученый Ш. Ходи в этой связи подчеркивает, что «нация как продукт исторического развития по сей день является живым, меняющимся общественным организмом»[176]. Этнонациональные процессы объединяются не только существованием наций, но и в результате изменений, происходящих внутри этнонациональных общностей либо в отношениях между ними. Общественные перемены сами по себе не являются ни националистическими, ни антинационалистическими[177], а таковыми их делают идеология, политика.

Этнонациональное – это более цивилизационный этап развития человека и общности людей, преодоления многих мелких различий и противоречий. Географический детерминизм, экологическая антропология показывают моменты наличия и взаимодействия в этническом, как и в человеческом, природного и социокультурного. Этнонациональное – это более высокий уровень социализации самого человека в его этнической общности, его вхождения в более масштабные, неограниченные этнонациональными границами политические и межкультурные процессы. Этот уровень предполагает объединение этнических субкультур, а значит, и самих индивидов в этнонациональную общность. Следующий этап – это нация как согражданство, нация-государство, где формируется в том числе и общность этнонаций на единой политической и социокультурной идентичности как граждан единого государства. Единая нация – это когда для граждан всех национальностей общее государство становится Отечеством. Существенно меняются здесь и институты социализации личности, характер внутри– и межнациональных отношений. Этнонациональное уже выступает как структурный элемент социальной и духовной структуры индивида и общества в тесной взаимосвязи с другими их составными проявлениями, то есть существенно меняется, на качественно новом уровне утверждается, а не исчезает сущность этнонационального в социально-духовной структуре индивида и новой общности – нации-государстве. Ю.В. Бромлей в свое время указывал на дуалистическую природу этноса в его досоциальном измерении, наличие собственно этнических свойств и потребности взаимодействия с другими этносами, обществом, государством и индивидами. Но в современных условиях этносы лучше называть этнонациями, чтобы отличить от гражданской нации, нации-государства, нации-согражданства.

Интересна в современных условиях концепция Н.Н. Чебоксарова, который говорил об этносах, нациях как об информационной системе со своими генераторами и реципиентами для конкретных индивидов. Общностное, традиционное – это то, что рождается целыми слоями культур и традиций до рождения индивида, в результате солидарной творческой деятельности самих индивидов. Это все надо сочетать и с теорией пассионарности Л.Н. Гумилева, которая, на его взгляд, состоит прежде всего из пассионарных личностей этнонации. В целом же этнонация – это исторически саморегулирующийся, социально-культурный организм, со своей (не только пассионарно-самоутверждающей, но и самоорганизующей, солидарной) энергетикой, со сложной внутренней структурой и отношением к другим общностям, со своей достаточно открытой к заимствованию и обогащению информационно-культурной системой при тесном взаимодействии со всеми структурами более высокого уровня целостности. Это результат самобытного творчества индивидов, объединенных исторически в общности. Важно потенциал самоорганизации и солидарности общности и индивидов направлять в созидательное русло. Для этого и нужна этнонациональная политика, но не как способ ухода от реалий этнонационального, сведение его проявления к отдельным компонентам и даже не как просто удовлетворение его специфических базовых потребностей, а как выработка целостного взгляда на социально-культурный феномен этнонационального и обеспечение его созидательного, прогрессивного развития в солидарности с другими социально-культурными и политическими реалиями данного общества, государства, гражданина в общность гражданскую. Все богатство внутренних связей, зависимостей и взаимообусловленности части (этнонационального), их друг с другом в рамках всего общества, государства нужно направлять в русло солидарности и общности. И кажущиеся для многих привлекательными западные традиции защиты индивидуальных прав человека, а если даже говорят о коллективных этнонациональных, то только в плане защиты этнонациональных меньшинств, при всей разумности таят для России немало противоречий и сложностей разрыва российской общности по этнонациональным швам ее соединения. Справедливо подчеркивает В.Ю. Зорин: «В отечественной практике первостепенное значение придавалось тем положениям указанных документов, которые помогают обеспечить консолидацию многонационального сообщества, достижение мира и гражданского согласия, выработку действенных механизмов реализации государственной национальной политики, базирующейся на экономических, социальных, межнациональных, конфессиональных и других факторах»[178].

Концепция государственной этнонациональной политики – это еще и концепция становления и развития этнонационального и многонационального в индивидуальности самого человека во всем богатстве ее проявления. Индивидуально-гражданская самобытность людей – это один из отработанных механизмов этнонационального развития и многонационального сотрудничества. Здесь для изучения индивидуального измерения этнонационального и гражданского нужен более широкий и перспективный подход, который обеспечил бы объединение усилий философии, социологии, истории, антропологии, политологии, культурологии в понимании этих процессов и явлений в управлении этнонациональными процессами всех уровней в современной России. Здесь для наций-этносов, нации-государства, гражданина очень важна модель перехода из прошлого в будущее, при этом важно не провалиться в настоящем. Это прогрессивно-линейная концепция понимания истории развития социально-культурных реалий, а значит и этнонациональной политики. И здесь этнонациональные общности выступают как культурно-цивилизационные парадигмы, каждая из которых проходит свой собственный, неповторимый цикл развития через деятельность индивидов. Вопрос об отсталости и развитости людей по этнонациональным признакам вообще не корректен[179]. Талантливые личности создают облик этнонаций, ее культуру и гордость, а талантливые люди есть среди любого народа мира. Но индивидуальное богатство талантов человека во многом определяется и культурно-исторической средой, самобытностью этнонациональной общности.

Россия при всех противоречиях объективно формирует модель соборно всеобъемлющего синтеза всех локальных цивилизационных начал этнонационального в единую и многообразную (единство многообразия) российскую цивилизацию. Отсюда и цивилизационная роль этнонациональной политики российского государства и российского общества, состоящая прежде всего в формировании, самоутверждении человека-россиянина. Но субъективный фактор, власть, общество не всегда в России действуют сообразно ее сущности. Сохраняя самобытность отдельного, достигать оригинальности и жизнеспособности целого – такова диалектика индивидуального и общностного в этнонациональном развитии.

В русле глобальной мировой тенденции, определяя цивилизационные критерии в развитии современного общества, и перед Россией встает «вопрос о российской идентичности – это вопрос о том, где более общий источник российского самосознания»[180]. В его обосновании на первое место выдвигаются такие факторы, как наличие информационно-технологического базиса, уровень культуры и образования населения, профессиональные качества рабочей силы, степень компетентности управляющей системы, то есть все то, что входит в понятие цивилизационного процесса. Ответить на вопрос об идентичности современной России – это значит проанализировать уровень, состояние и направленность развития социокультурных структур общности российского суперэтноса, граждан страны, русской нации и русских как его определяющего элемента. Исходя из такого понимания идентичности, можно заключить, что суть кризиса идентичности в стране в настоящее время состоит в потере многонациональным народом России его прежних базовых основ общности, основанных на социально-классовой и идеологической солидарности, утрате стержневой роли, этнонациональных ценностей и чувства перспективы в условиях необходимости перехода к новым принципам самоидентификации и новым формам взаимосвязей на основе цивилизационных критериев. Преодолеть это состояние возможно путем определения основных констант идентификации России, на основе которых «необходимо выстраивать методологическую базу определения жизненно важных интересов и общенациональных приоритетов»[181]. Определение таких приоритетов и есть поиск базовых основ формирования гражданской нации, нации-государства, российской нации.

Немодернизировавшийся социализм, в условиях которого выросли и сформировались несколько поколений советских людей, оказался неспособным по причине субъективного фактора (партии, государства) выйти на новые цивилизационные рубежи развития. Идеология развитого социализма была не таким уж большим злом, высокий уровень науки и образования, открытие новых технологий, развитие ряда отраслей промышленности. В результате развал СССР оказался самой страшной и разрушительной силой, определившей кризисное состояние в стране прежде всего политического уровня. Развалилось не только государство, но и этнонации, советский народ, внутренний мир человека. Застойная идеология, будучи невосприимчивой к реалиям современности, оказалась не только неспособной к разработке теории социального прогресса общества и человека, но и несостоятельной в защите действительно ценных достижений народов России, российской цивилизации, определивших ее всемирно-историческое значение, в том числе и от «демократического фундаментализма». Страна опять от цвета красного была переброшена в цвет белый без учета всей гаммы цветов радуги.

Радикально-реформаторская власть, ориентированная на западную модель как универсальную, занялась уничтожением высоких технологий, системы образования, науки, культуры и т. д., то есть всего того, что было создано трудами многих поколений российского народа и что составляет фундамент современной цивилизации. Весь теоретический багаж реформаторов свелся к плагиату у обруганного ими К. Маркса теории первоначального накопления, заимствованию у некоторых американских экономистов теории монетаризма, давно выброшенной на идеологическую свалку в самих США, и перепеву концепции индивидуальной свободы западного либерализма. Без связи с общностью. Естественно, что при таком подходе к реформированию страны проблема идентификации России радикальными реформаторами даже не ставилась. Российский человек не может жить только индивидуальным, ему нужна еще и общность, общинность.

Главная задача в этих условиях – в постановке точного диагноза нынешнего состояния страны и выборе правильных средств для перехода ее в новое качество. Российский многонациональный народ может ответить на вызов истории, только сохранив свое единство и определив свои возможности постиндустриального развития. Россия при этом должна ориентироваться не на вчерашний день своей истории и не на западный образец, копируемый в его наиболее слабых позициях нынешними реформами, а самоопределиться в своих перспективах на основе парадигмы современного цивилизационного процесса. Выход страны из кризисного состояния возможен только в результате перехода на информационно-технологический способ воспроизводства всей системы общественной жизни, сущность которого определяется принципами развития и социальной справедливости, но при этом не теряя, а творчески воспроизводя свою самобытность и жизнеспособность.

Одной из попыток обозначить российскую идентификацию является концепция «русской национальной идеи», которая в современных условиях рассматривается с различных позиций. Если одни авторы связывают с ней надежду на будущее возрождение страны[182], то другие преподносят ее в оскорбительных для русского народа и народов России идеологических вариантах, вплоть до отрицания их права называться нациями[183]. В таких случаях «русская идея» становится прикрытием для разрушения российской государственности как многонациональной державы. Следовательно, и дальнейшей деградации общества, нарастающей экспансии российского и зарубежного капитала, вытеснения исторической памяти народов и идеологии патриотизма и дружбы народов. «Русская идея» в такой «демократической» упаковке изначально будоражила собой русофобию и была направлена против единства многонационального народа Российской Федерации. Что же касается концепции «русской национальной идеи» по существу, то с позиций объективного философско-методологического анализа она как отражение исторического образа России в движении требует позитивного обоснования социального опыта народа (социальные цели, ценности, знания, нормы поведения и деятельности и т. д.), взятого в его историческом развитии. Русская идея сегодня – это поиск новых идеалов многонациональной российской общности, проблема выбора, контроль за преобразовательными процессами на основе исторически накопленного социального опыта как кода духовного воспроизводства российского общества. В этих условиях социальная справедливость и равноправие для народов и граждан России – безальтернативный способ ее вхождения в современную цивилизацию.

Одним из направлений поисков российской идентичности является теория евразийства, представители которой, опираясь на данные истории, этнографии, географии, лингвистики, богословия, философии и других дисциплин, идентифицируют Россию на основе ее восточно-европейско-азиатской специфики. Представители современной евразийской идеологии предлагают в противовес западникам обратить внимание на Восток и, синтезируя западные и восточные элементы в структурах жизнедеятельности российского народа, создать центристскую модель идентификации России, способную объединить большинство населения[184]. Но она не дает основы для российской и русской идентичности, а растворяет их, оставляет без индивидуального лица. Позитивно только то, что эта концепция пытается определить один из вариантов «русской идеи», где есть попытки соединить социокультурную специфику российского народа с тюркскими, исламскими факторами, лишь упоминая о них, но не видя, не убеждаясь во внутренних связях, которые здесь есть. Общим недостатком той и другой являются неопределенность социальной ориентации общества, акцентация на особые специфические черты и качества российского народа. В евразийской социальной неопределенности не хватает мощной мобилизующей надэтнической идеи[185], которая бы соединяла евразийскую идентичность с перспективой современного цивилизационного процесса развития многонациональной России. Концепция современного евразийства, помогая уяснить проблемы этнического, этнонационального синтеза культуры и идеологии, основанной на общности судеб народов, должна получить социально-экономическое обоснование в конкретных проблемах развития постиндустриального российского общества. Модель современной российской идентичности должна исходить из того, что Россия по своим социальной структуре, культуре, этнонациональному и многонациональному менталитету и духовному складу не принадлежит ни к Европе, ни к Азии, а представляет собой самобытную цивилизацию мирового значения. И таковой Россия будет только при общности составляющих ее этнонациональных, культурно-исторических и конфессиональных идей, укладов жизни и ценностей, того, что не хватает «русской идее» и идее евразийства.

Современная российская идентичность должна включать в себя такие важные параметры жизнедеятельности народа, как безопасность, стабильность, достойное человека социальное обеспечение, устойчивое развитие как результат прогресса во всех областях общественной жизни и др., на основе которых могут быть разработаны конкретные критерии идентификации. Российская идентичность – это формирование российской нации как общности граждан различных национальностей с развитым чувством и собственно этнонациональной идентичностью как русских, татар, мордвы и т. д. Российская идентичность не может быть без развитой этнонациональной идентичности, устремленной к многонациональной и гражданской солидарности граждан страны.

Основой российской идентичности является самоидентификация прежде всего русской этнонации, ее стремление к сохранению и дальнейшему развертыванию всего информационно-технологического потенциала, который формируется на соединении с традиционными этнонациональными духовными ценностями русского и других народов страны. В них коллективизм, отзывчивость, взаимопомощь, державность, патриотизм как чувство Родины и др. Эти качества позволяют в современных условиях осуществить разработку программ, определяющих этнонациональные и гражданские государственные интересы народов России, а также способы их солидарной реализации в новых исторических условиях, как на уровне общностей, так и граждан. Такие программы могут оказать влияние на формирование стержневой идеи российской нации и российского гражданства, которые определят пути перехода страны как единого сообщества в постиндустриальное будущее. Она будет основываться прежде всего на традиционно свойственных для россиян духовных ценностях, включая в себя как наиболее важные параметры жизнедеятельности всего многонационального российского народа, граждан России, так и достижения мировой цивилизации, в частности, выработку качественно нового мышления по отношению к собственной стране, к своим народам и гражданам своей страны, государства, к их месту в современной цивилизации.

Глава III Этнонациональные процессы в многонациональной России

§ 1. Методология познания этнонационального и многонационального в современных условиях

Этнонациональные общности есть социально-культурные реальности длительного исторического периода жизнедеятельности людей с общей судьбой, средой обитания, языком, самобытной культурой и традициями. Следовательно, этнонациональные общности – это особая, свойственная для данной группы людей система отношений с определенными установками и ценностями. Человек и человеческий коллектив исторически воспроизводят друг друга. Мы уже отмечали, что этнонация воплощает в себе совокупность индивидуальных качеств и отношений людей (в сотворчестве) данной общности. Этнонация – это совокупность социально-культурных качеств, которых нет у отдельных индивидов, но есть у данной общности людей в той или иной степени. Семья, род, племя, этнос, этнонация, нация-государство – это результат отношений людей (различного уровня общности) по производству духовных и материальных благ, взаимодействия с природой и другими общностями людей. Этнонация, таким образом, – это общность людей как совокупное качество их исторического взаимодействия, взаимосвязей, творчества и сотворчества отношений внутри данной общности и с другими социальными общностями. Наилучшим образом характер таких общностей передает русский язык – община и их отношения – соборность.

Исторически в развитии народов, этнонаций происходят глубокие институциональные изменения. И важно определить их типологическую характеристику и в условиях развития современного российского общества и государства. Отсюда и огромное значение теории и практики этнонаций и этнонациональных отношений для перспективного развития российского общества. Важно прежде всего исходить из положения, согласно которому этнонациональная сфера – часть всей общественной системы, отражение или форма проявления социально-экономического и духовно-политического состояния общества, в жизнедеятельности конкретных общностей в конкретных регионах, в государствах и в конкретную историческую эпоху, но вместе с тем не отрицая, а предполагая определенную самостоятельность и собственно этнонациональной сферы. Она исторически занимает свое место в социально-культурном воспроизводстве человека. Теория и практика этнонационального изначально ни в коем случае не являются проблемой конфликтологии, как это представляют постоянно. Таковой она становится, будучи частью общей социальной реальности при искажении богатейшего по своему содержанию естественно-исторического процесса развития этнонаций и межнациональных отношений. Прежде всего это сложнейшая, исторически утверждаемая система отношений производства и воспроизводства социально-культурного опыта людей, индивидов и общности. При излишней и однобокой политизации этнонационального фактора он теряет свою собственную содержательную основу и становится заложником интересов политических режимов. И огромный творческо-созидательный потенциал ее энергетики используется для свержения одних и противопоставления другим.

Этнонациональный фактор, кроме того, может быть фактором различия, неравенства, угнетения этнонациональной элитой другой этнонации. Наконец, это вопрос равноправия и равноправного сотрудничества этнонаций во всех сферах данного общества, государства. Вместе с тем первоначальным тезисом в исследовании теории и практики этнонаций является то, что этнонациональные общности отражают реальное состояние общества, общественно-экономической формации в данном государстве, обществе, является субъектом и объектом всей системы общественных отношений. Формационный подход выявляет лишь часть характерных черт этнонаций. Этнонациональные отношения исторически перегружены разного рода противоречиями и конфликтами, не всегда имеющими прямое отношение к жизнедеятельности самих этнонаций. Но исторически в политических интересах отдельных политических режимов этнонациям навязывается конфликтогенная основа, при этом выстраивается целая система стереотипов, предубеждений, недоверия и враждебности, которыми порой и переполняется сфера этнонациональных отношений, искажая их суть и предназначение. Важно подчеркнуть, что этнонациональный фактор из-за своих глубоких исторических корней и их достаточно эмоционального проявления предоставляет хорошую возможность для быстрой формулировки, выражения и мобилизации групповых, общностных интересов. Это наиболее исторически чувствительная сфера общества, затрагивающая глубокие переживания общности, ее судьбы. Момент этнонациональной мобилизации более доступен и активнее себя проявляет, чем различные моменты социальной или политической мобилизации. Отсюда и интерес к данной сфере разного рода политических групп, вождей и провокаторов. Но, по сути, этнонациональные проявления отражают прежде всего внутреннее духовное состояние, самочувствие этнонации в историческом измерении, тесно состыкованные с самочувствием индивидов, их развитием как представителей данной общности. При господстве не сущностных, а искаженных, негативных факторов в консолидации людей по этнонациональному признаку искажается суть всей системы этнонациональных отношений. В государстве же должна быть налаженная система диалога между политическими и этнонациональными факторами развития, которая будет работать вместе в содержательном смысле рычагами стимулирования единства как внутри этнонаций, так и в их сообществе. Мобилизационный потенциал этнонаций важно использовать в созидательных целях. Возможности для этого огромны и заложены они в культуре и традициях народов.

При исследовании этнонационального ученые, как правило, обращают внимание на совокупность факторов как бы в состоянии покоя, забывая порой, что для этнонаций характерна динамика отношений, движение вместе с обществом в целом. Кроме того, как мы уже подчеркивали, этнонациональная общность – это и жизнедеятельность индивидов, и качество их соборной деятельности, то есть совокупное качество общности и индивидов. И тут две точки зрения: одна – что есть индивиды, их индивидуальные качества, права и свободы и больше ничего; другая – есть только общество, общины, а индивиды – это лишь отдельные их «винтики». В реальности есть и то, и другое, но в различных ипостасях. Упорядоченности, организованности мира невозможно достичь без упорядочения отношений индивидов и их общностей.

Именно отношения индивидов внутри общности формируют общности людей для решения общих задач функционирования людей вместе. Этнонациональная политика призвана развивать специфику этих отношений на более высоком уровне функционирования единого многонационального общества, государства. Оценка же этнонационального фактора, генезиса его развития и перспектив, места и роли этнонациональных общностей, особенно в многонациональных обществах, находится в достаточно дискуссионном поле. Тут нет отлаженной системы равноправной, корректной оценки этнонационального. И политическое оформление, социально-духовное проявление, структурирование этнонационального тут дается крайне трудно, ибо оно достаточно самостоятельно. Попытки скорого объявления об окончательном решении национального вопроса на политическом уровне, как показывает практика, не приводят к успеху, а наоборот, возбуждают в этнонациональном стремление к более агрессивным формам самоутверждения. Политическое урегулирование – один из рычагов налаживания созидательного взаимодействия этнонационального и межнационального развития. Однобокая же политизация этнонационального приводит к искажению смысла его бытия и функционирования. Но часто в политике не учитывается и тот момент, что нация-этнос является базисной основой многих моментов социально-культурной и биологической сути развития самого человека и человеческого общества.

Этничность, этнонациональность – это не абстрактный, а в первую очередь сущностный, качественный элемент социально-культурной общности и личности, которая формируется исторически во всем богатстве самобытного проявления этих отношений, хотя эти качества в конечном итоге, особенно в ходе социализации и политизации общества, определяются не только и не столько этнонациональными факторами, сколько уже сущностью политических и социальных факторов. Надо иметь в виду, что и этничность, этнонациональность по различному проявляют себя в различных социально-политических условиях. Особенно по форме. Этнонациональное приспосабливается к меняющимся социально-политическим и экономическим условиям с целью своего проявления и самосохранения. Поэтому важно при исследовании этнонациональных проблем понять структурную характеристику внутренних и внешних моментов, составляющих само этнонациональное и в целом этнонациональные отношения в обществе, в государстве, одновременно учитывая при этом социально-политические и духовные составляющие этих процессов. Тут теснейшая связь, взаимосвязь и взаимозависимость. Конечно, этнонациональные факторы в большей степени проявляют себя на эмоциональном уровне в отличие от социальных и политических моментов бытия человека и социальных общностей. Кроме того, следует учесть, что этничность в меньшей степени структурируется, чем социальность, политичность отдельного человеческого индивида или целой общности людей. Поэтому порой этнонациональные факторы используются как базовые в политике.

При этом конкретные методы и методологические подходы этнонациологии должны сочетаться с социологией общества и индивидов, социокультурных процессов развития социальных общностей, политологией.

Этнонации реализуют свою жизнедеятельность в различных сферах общества, придавая им собственную самобытность: по форме или содержанию. Конечно, этнонациология невозможна без антропологической характеристики биосоциальной природы человека. Этнонации – это одна из форм совместной жизнедеятельности индивидов в рамках определенной их территориальной и социокультурной общности. Важна самобытность социально-политических и социокультурных процессов в определенной этнонациональной среде, а также проявление этнонациональности в различных социально-политических условиях.

Некоторые Этнонациональное полностью возводят в политику, в суверенитет, что совершенно не соответствует его природе. Скорее, это одна из форм самоутверждения этнонационального в обществе, в политике. Д.Ж. Валеев и некоторые другие утверждают, что «любая этническая общность» должна стать «субъектом международного права»[186]. Но она таковой и является: в коллективном или в персональном плане. Если мое государство – субъект международного права, значит и мой народ тоже. Изначально отрицаются «ресурсы мобилизованной многонациональности», в каком виде и выступает преобладающее большинство современных этносов. Об этом свидетельствует и серия уникальных работ Центра по исследованию межнациональных отношений (рук. М.Н. Губогло). «Новые вызовы этнической мобилизации возникают из стимулов роста национального самосознания, расширяющегося поля национального самоопределения, развития самобытной культуры этнических общностей и национальных меньшинств, заинтересованных в самосознании и в саморазвитии. Вызовы побуждают энергию, побуждают к мобилизации»[187]. Важно понять природу этих этнонациональных вызовов и направить их в созидательное русло. Не до конца пока понятны механизмы мобилизации ресурсов этнонационального как на уровне человека, так и на уровне этнонациональных общностей, общества и государства[188].

Основоположники эволюционной школы этнологии рассматривают различия народов как результат различных ступеней их развития. При этом развитие идет преимущественно по линии прогресса. В целом Этнонациональное воспринимается как «стадии постепенного развития», из которых каждая (этнонация – Р.А.) является продуктом прошлого и, в свою очередь, играла известную роль в формировании будущего»[189]. Главное тут заключается в единстве социальной и культурной жизни человечества в целом. А некоторые (А. Бастиан) рассматривают этнонации как результат развития человеческого духа, который развивается во времени. Диффузионизм дополняет эти теории, которые рассматривают в основе этнонационального развития заимствование и взаимодействие культур в конкретных географических условиях. Социология же исследует это все как систему связей между людьми на определенной территории, формируя таким образом специфику «коллективных представлений» (Э. Дюркгейм).

Ясно, что анализ процесса внутри и межэтнонациональных отношений взаимодействия непосредственно связан с гаммой социально-политических и культурных отношений в обществе, государстве. При таком рассмотрении мы можем увидеть как этнонациональные, так и социально-экономические составляющие многонационального, межнациональных отношений и межнациональных конфликтов в процессе формирования нового уровня многонациональных общностей, например российской нации. Соответственно, зная внутреннюю структуру этих отношений и таких конфликтов, легче управлять процессами в данной среде, предупреждать и разрешать возможные противоречия и конфликты, идти к формированию межэтнонациональных, многонациональной гражданской нации.

Ученые, как известно, предлагают различные модели развития и регулирования этнонациональных процессов внутри государства: «Модель ассимиляции», «Модель плавильного котла», «Модель культурного плюрализма», «Модель ядра (центра) периферии и внутреннего колониализма». Для нас по Конституции страны модель многонационального народа, где гармонично взаимодействуют в развитии и общности этнонациональное и многонациональное. Если рассматривать эти модели через призму различных социологических учений, то здесь можно увидеть разные уровни и варианты развития межнациональных отношений прежде всего внутри единого многонационального государства. Одновременно и рядом с ним возникает и целая группа проблем, касающаяся самосознания, культуры, психологии не только этнических общностей, но и отдельного индивида. Для этнонациональных отношений важно не обобщать возникающие проблемы развития и взаимодействия этнонаций на индивидуальном или местном уровне, а структурировать их по уровням, сферам, интересам в социально-политической сфере. Этнонациональное по своей природе есть целостное образование исторического взаимодействия людей данной общности. И главное при конкретных исследованиях – это выявление особенностей зависимостей различных факторов и отношений этнонационального.

Сегодня мало говорится о методологии исследования этнонациональных отношений. Все спорят и рассуждают в поле этнополитологии и этноконфликтологии. При этом тут же утверждают, что «советская обществоведческая наука, прежде всего социология, не внесла в теорию межнациональных отношений значимого вклада, поскольку исходила из методологического принципа о том, что национальный вопрос как проблема ликвидации национального гнета, устранения национальной вражды и национального неравенства во всех формах и проявлениях, как проблема сотрудничества всех национальностей в бывшем СССР, впервые в истории человечества полностью решена. При таком общеметодологическом подходе национальная проблематика ограничивалась по преимуществу рамками этнографии»1.

Думаю, что это достаточно упрощенный вывод, в котором отражаются лишь проблески догадок и подозрений, трафаретные обвинения в адрес советского обществоведения, которое было во многом идеологически догматизировано, но при этом оно достаточно существенно было обогащено мировой философией и социологической методологией. Можно даже сказать, что многие сущностные проблемы этнонационального развития и межнационального сотрудничества, а не просто их классовое содержание, достаточно фундаментально исследовались именно в марксизме и именно в годы советской власти. Следует подчеркнуть и другое: до советских подходов фактически исследования этнонациональных проблем на уровне социологии только зарождались прежде всего в социологических и политологических интерпретациях европейских социал-демократов или австромарксистов. А они чаще всего замыкались на этнонационализме как буржуазном проявлении национального вопроса. Это был достаточно узкий и потому однобокий взгляд на этнонациональный вопрос. Кроме того, для западных теорий на фоне уже действующих наций-государств этнонациональное было второстепенным, отжившим явлением социокультурного характера.

Исторический материализм, несмотря на это, если отбросить узко классовый подход, создавал достаточно обоснованную социологическую методологическую основу для исследования этнонациональных процессов через призму в том числе анализа их социально-экономической и идеологической детерминации. Повторяю, при всей догматической ограниченности марксисткой методологии она все же позволяла выявить характер целого ряда базовых моментов развития этнонаций и этнонациональных отношений в обществе. Не думаю, что европейские или так называемые западные подходы позволили за эти годы глубже проникнуть в суть этнонациональных и межнациональных процессов, замыкая этнонациональное лишь на проявлениях культуры. Более того, наметились и тенденции к тому, чтобы объявить этнонациональный фактор явлением первобытным, прошлым, догосударственного этапа развития народов и общества, интерпретировать этнонациональные начала как мифологические, надуманные, а этнонациональное самосознание и этнонациональную психологию рассматривать лишь как элементы подсознания. Когда же речь идет о социально-этнической природе наций, то в западной социологии нация, как правило, отождествляется с государством, с гражданской нацией. И у нас стала господствовать попытка свести этнонациональные проблемы к проблематике этнических меньшинств, объявляя Россию мононациональным государством. Природа, психология, социальная роль даже крупных государствообразующих этносов не выделяется, а растворяется в политической, гражданской нации. В западной социологии господствуют в большей степени идеи отмирания нации как этносов, этнонаций на фоне признания нации только как согражданства. Это одновременно политика и ее результат как насильственной ассимиляции многих этнических общностей в Европе, которая там веками происходила. И теперь там нет места этнонациональным общностям с их социально-политической ролью. Этнология на Западе есть фактически часть культурологии, этнографии. Но век этнонаций и этнонационализма на Западе не позади, а впереди. Ведь этницизм господствующей этнонаций в свое время в Германии был доведен до нацизма.

Нельзя согласиться с тем, что вообще все теории этнонациональных отношений в советском обществе носили «описательный или примитивно объяснительный характер»1. Конечно, и такое понимание тоже достаточно примитивно. Надо иметь в виду, что исследователи, традиционно руководствуясь цитатами из марксизма-ленинизма и постановлений партий и правительств, находили одновременно и огромное пространство для реализации научно-методологического потенциала объективного исследования этнонациональных и межнациональных процессов. Не только в Советском Союзе, но и в других странах немало советских ученых внесли свой вклад в мировую этнологию. Нельзя оценивать советский опыт теории наций и национальных отношений, как тогда это называли, так, как будто мы пишем об обществе, которое было несколько тысячелетий тому назад. Большинство из нас тоже пытались объективно исследовать этнонациональные и межнациональные процессы в условиях советского режима, хотя многое надо было оформлять, закреплять соответствующими подходами и цитатами. Ни в коем случае нельзя представлять дело так, как будто все исследователи руководствовались догмой о полном и окончательном решении национального вопроса или обосновывали неизбежное слияние наций в коммунистическом будущем. Да и коммунизм для большинства советских ученых был явной утопией. И не надо путать идеологические ориентиры-декорации с научной добросовестностью ученых, специалистов, которые старались давать объективную картину развития этнонациональных и межнациональных процессов в стране и в мире. Одни строят будущее, идеализируя прошлое, а другие – свергая прошлое. Но прошлое и будущее – это жизнь живых людей и общностей, которую они проживают в настоящем. И важно исследовать реальную жизнь этнонаций сегодня.

Кроме того, не следует отрицать в полной мере вывод о том, что в «рамках советской государственности сформировалась новая историческая общность «советский народ», который обнаружил себя не настолько гармоничным и консолидированным, чтобы устоять под реформаторским напором»[190]. Во-первых, может быть вчерашний вывод об окончательном формировании новой исторической общности людей «советский народ» действительно был не обоснованным до конца, ибо это длительный процесс, и определить какими-то рамками начало и конец этого сложного исторического процесса почти невозможно. Во-вторых, не оправданно так однобоко отрицать и вывод о формировании исторической общности «советский народ». Даже простое перечисление базовых основ жизнедеятельности народов в рамках одного государства, одного общества в течение достаточно длительного периода, и не только советского, но и досоветского, предполагает формирование в той или иной степени определенной общности людей. Как назвать эту общность – другой вопрос: или советский народ, или снговский народ, или российский народ. Важно понять, что в процессе исторически длительной совместной жизнедеятельности людей формируются общие духовные, политические основы, духовные, политические, социальные и нравственные устои их общности, которые говорят о формировании политической и культурной целостности в рамках одного государства как одного народа, единого государства. В этой общности формируется определенная, устойчиво взаимосвязанная система различных функционирующих факторов этнонациональности. И в нынешних условиях мы говорим, в том числе на базе прошлого, о формировании общности многонационального народа Российской Федерации, а в перспективе и российской нации.

Кроме того, если люди взялись все-таки писать работу о социологии межнациональных отношений, то вряд ли следует делать вывод о том, что якобы «распад советского общества по национальному критерию – исключительно серьезный аргумент против марксистской концепции наций и национальных отношений»1. Во-первых, кто сказал и кто доказал самое главное, что распад Советского Союза произошел по этнонациональному признаку, а не по политическому и иным признакам? Никто. Проблема может быть в другом: в отсутствии в базисе самой общности прежде всего надежной экономической модели и политической идеи, наконец, в недостатке политической воли для сохранения общности, государства. И самочувствие этнонаций, которое стимулировало бы их нахождение в советской общности. Разве представители России, Белоруссии и Украины собирались в Беловежской пуще «по этнонациональному критерию»? Славяне – это был доминирующий суперэтнос в Советском Союзе. Здесь почти все этнонациональное было на русско-славянской основе. Не сработало. Скорее и в первую очередь здесь сработали законы политической борьбы, которые исходили из сложившейся социально-политической ситуации в Советском Союзе. Этнонациональный фактор тут далеко не является определяющим. Как все же пишут некоторые авторы, необходимо в «ходе справедливой критики марксисткой концепции нации и национальных отношений не отбросить того рационального, что в ней содержалось»[191]. Это правильно, тем более, не отбросить этот исторический опыт общности нескольких поколений людей. Нельзя отрываться от действительности, и в ее хвосте нельзя находиться. Отсюда и выбор модели этнонациональной политики.

Если мы рассуждаем о методологии этнонациональных и межнациональных отношений, то однозначно, что этнонациональный фактор, как правило, не является определяющим, а в полной мере зависит от природы и характера развития социально-экономических и политических отношений в обществе, хотя потом, уже в ходе взбудораженного по другим причинам конфликтогенного развития, этнонациональные моменты могут политизироваться и стать определяющими. Надо отметить, что марксизм достаточно примитивно и догматично рассматривал объективный базисный фактор развития этнонаций и межнациональных отношений. Тем не менее, К. Маркс и Ф. Энгельс очень четко выявили природу образования общности людей как этнос, нация, хотя они сами были западниками и говорили о нациях как о гражданских, а не этнических образованиях. Наконец, они достаточно доказательно исследовали исторические этапы становления этнических общностей, с первобытно-общинного строя и до капитализма. Прежде всего речь идет о прекрасной работе Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», которую он написал на основе анализа книги П. Моргана «Древнее общество». Кроме того, я не нашел у К. Маркса и Ф. Энгельса вывода о том, что слияние наций является уничтожением этнонаций, их полным исчезновением. Это и невозможно, ведь за каждой этнонацией стоит определенная культура, традиции и многое другое. Они говорили об уничтожении классовых противоречий и слиянии наций как представителей одного класса, в смысле «пролетарии всех стран, объединяйтесь». Представляется только, что марксистская методология и марксистская теория развития этнонаций и этнонациональных отношений слишком куцо были доведены до практики развития этнонаций и этнонациональных отношений. Они были замкнуты, догматизированы теорией классового подхода, диктатурой пролетариата, находились в полной зависимости от классового подхода. Тут мало оставлялось пространства науке и чрезмерно много было политики. Но специфика развития самих этнонаций и этнонациональных отношений была налицо. Соотношение же этнонационального и классового начал в развитии социальных и политических процессов находилось под диктатом классового. Кроме того, появилось много надуманных условностей ранжирования народов. Так, одни народы назывались народностями, вторые – нациями, третьи народы назывались этническими группами, этносами, четвертые – национальными меньшинствами, пятые – малочисленными народами и т. д. Эта ранжировка этнонациональных по природе общностей чисто по количественному признаку приводила к смещению количественных и качественных признаков, хотя известно из философии, что количество не всегда является фактором, который определяет в полной мере качество. В этнонациональной общности как раз количество меньше всего влияет на качество этничности, этнонациональности. Порой, может быть, этого этнонационального в смысле сохранения самобытности даже больше у малочисленных народов. Все богатство этнонационального в своем развитии и в сложнейшем взаимодействии имеет тысячу граней, которые не учитывались вчера, не учитываются и сегодня. Нужны серьезнейшие методологические и управленческие подходы для полного использования в государстве и обществе всего богатства этнонационального и многонационального исторической России. Без этого невозможно говорить о формировании гражданской общности различных этнонациональных зависимостей и создании российской нации.

Из-за отсутствия такого анализа сути этнонаций и этнонациональных отношений государственная практика этнонациональной политики и сегодня не соответствует демократическим требованиями развития данной сферы общества. Но это не означает, что мы должны теперь объявлять несостоятельность демократии как таковой вместо того, чтобы внимательно еще раз проанализировать нынешнее состояние, понимание демократических норм в системе этнонациональных отношений.

Если говорить о методологии исследования этнонациональных отношений переходного российского общества, считал бы необходимым: во-первых, соединить в той или иной степени рациональные зерна марксистской методологии и методологии западной социологии для выявления всех объективных и субъективных факторов развития этнонаций и этнонациональных отношений; во-вторых, выяснить в полной мере характеристику базисных основ развития этнонаций и этнонациональных отношений (этничности и полиэтничности) в их взаимодействии, а также соотношение этнонационального фактора и реалий развития современного российского общества и государства; в-третьих, следует преодолеть недооценку роли и значения этнонационального фактора в развитии российского многонационального общества и государства, не допуская преувеличения или преуменьшения ее роли в развитии всей системы общественных отношений и государственного устройства страны, формировании российской нации.

Сегодня мы сталкиваемся с ситуацией гипертрофированных, излишне иррациональных интерпретаций проблем этнонаций, их политизацией и мифологизацией, как и с попытками пренебрежения их реальным состоянием и тенденциями развития. Тут нужны не абстрактные подходы, а внимательный научный анализ реального состояния и стратегии развития этнонаций, этнонациональных отношений в данном государстве и в данном обществе, прежде всего через призму демократических перспектив всесторонней реализации прав и свобод граждан, исходя из того, что этнонациональный фактор является одним из базисных в перспективном, стабильном, устойчивом развитии многонациональной России, российской нации. Но только в случае, если мы достигнем на уровне государства, общества адекватного продуктивного понимания сущности этнонаций и перспектив развития межнациональных процессов в русле формирования межэтнонациональной, гражданской общности – российской нации. Следовательно, выработаем эффективные механизмы управленческого воздействия на их самоутверждение и развитие в демократическом русле.

Кроме того, в условиях демократии возможности и масштабы влияния этнонационального фактора на развитие различных сфер общественной и государственной жизни существенно возрастают, ибо демократия – это прежде всего всесторонний учет самобытности, индивидуальности, уникальности, в том числе и этнонационального. Свобода этнонациональной идентификации и равные возможности самоутверждения своей этничности человеком, этносом ставят перед обществом и государством новые требования как в методологии изучения качественно нового уровня этнонациональных процессов, так и в управлении данной сферой общества. Это важные моменты для развития этнонаций и этнонациональных отношений демократической модели.

Следует по-новому осмыслить и роль, влияние этнонационального фактора на становление и развитие рыночных отношений, современной политики, права, культуры, гражданского общества, личности, как и их влияние на природу и перспективы этнонационального, многонационального. Кроме того, здесь тесным образом взаимодействуют демографические, культурные и исторические факторы развития народов в тех или иных особенностях из взаимодействия с конкретными природными и культурными условиями их традиционного обитания. Опыт нашей страны показывает, что у нас политические режимы чаще навязывали негативные модели управления этнонациональным. Мы обычно ждем, когда для обозначения проблемы этнонаций и этнонациональных отношений достигнут кризисных, сверхтрудных периодов в развитии общества и государства. А до этого отрицаем, отнекиваемся, свергаем, отчитываемся. Когда ослабляется влияние социально-экономических факторов, обуславливается выход на определяющую роль факторов этнонационального и чаще в иррациональном характере, регулировать развитие этнонациональных отношений, уже оторванных от социально-экономических отношений, становится почти невозможно, ибо мы теряем связь этнонационального с другими сферами общества.

Этнонациональный фактор, таким образом, почти всегда носит в России отпечаток кризисного, конфликтного состояния основных сфер общества, ибо мы всегда занимаемся этнонациональным в условиях глубоких кризисов и конфликтов. Поэтому принципиально важно научиться обращать внимание на этнонациональный фактор в ситуациях более стабильного, устойчивого развития социально-экономической и политической сфер. Только так можно вовремя предусмотреть и снять его конфликтогенное влияние. Кроме того, важно исследовать эти процессы прежде всего на уровне этнографии, этнологии, этнопсихологии, а потом уже на уровне социологии и политологии. Актуально также доведение до практического применения результатов исследования в политической, управленческой деятельности государства и общества. Этнонациональная проблематика вначале должна стать предметом науки, а потом политики. Сегодня в России с точки зрения методологии и политики сложилась уникальная ситуация. Мы имеем возможность, во-первых, оставаться марксистами, но не догматиками от марксизма в исследовании объективных основ развития этнонаций и этнонациональных отношений; во вторых, прибавить к объективному огромный социологический и политологический потенциал теорий, апробированных на Западе. При этом учесть также исторический опыт России в сохранении самобытных народов и их сожительства в рамках одной страны, а там и вести процесс формирования многонационального народа России, российской нации. Если же просто перейти полностью от марксизма к западным теориям, как это предлагают некоторые, то не только мы будем в роли учеников, но и сама практика перейдет на крайние позиции. Также несостоятельно использование только опыта имперского прошлого. Тут важно учесть рациональные зерна марксизма, общесоциологических теорий, разработанных на Западе и российский исторический опыт, расширяя тем самым простор нашего видения проблем, достигая исследовательской глубины, а значит, и возможности воздействия демократическими методами на развитие этнонаций и этнонациональных отношений, их стыковки на уровне гражданской общности – гражданской нации.

Если говорить о западных ученых, то они тоже достаточно критически относятся к достижениям различных теорий и методологии исследования этнонациональных проблем. Так, например, американский исследователь Р. Рокетт отмечает: «Социальная теория межнациональных отношений в основном сводится к ряду не связанных между собой концепций, таких как ассимиляция, внутренний колониализм, культурный плюрализм. В целом концепция национальных отношений не исчерпывается названиями, однако, создание единой стройной теории – трудная задача, которую еще предстоит решать»[192].

Мне представляется, что в этом плане более исчерпывающими, с точки зрения исследования базисных социально-экономических и традиционных факторов развития этнонаций и этнонациональных отношений, являются исследования советских, российских ученых: Бурмистровой, Ваграмова, Росенко, Хабибулина, Агаева, Серовой, Рогачева, Свердлина, Калтахчяна, Бороноева, Токарева, Губогло, Чешко, Степаняна, Доронченкова, Дробижевой, Михайлова, Козлова, Арутюняна, Бромлея, Тишкова и многих других. Думается, что в западной социологии и в марксистской теории, несмотря на то, что они называются по-разному, есть два направления исследований наций-этносов и этнонациональных отношений. Первое – это концепция функционализма, раскрывающая традиционную характеристику развития наций-этносов и этнонациональных отношений. Второе – это концепция конфликтологии, которая исследует развитие этнонаций и этнонациональных отношений только через призму конфликтов. Функционалисты, как западные, так и марксистские, исследуют проблему развития этнонаций и этнонациональных отношений, исходя прежде всего из их этнической и этнокультурной характеристики как общностей-наций, а также определенных функций, которые они исторически выполняют в обществе и в государстве. Думаю, что это направление ориентирует нас на достижение паритета интересов этнонационального, не допуская при этом дисфункционального искажения роли и места этнонациональной общности в обществе и в государстве. А этнонациональные стороны самих социальных общностей наиболее чувствительные, легкоранимые и легковозбудимые.

Важное значение имеет и состояние базисных факторов. «Для сторонников функционального анализа характерен упор на те социальные явления и процессы, которые способствуют сохранению общественной системы. Факторы, вызывающие нарушение равновесия, рассматривались как нежелательные и подлежащие устранению»[193]. Тут необходимо ориентироваться на «паритет интересов», на базе которого успешно функционируют базисные факторы развития этнонаций и этнонациональных отношений. Развиваясь таким путем и базируя этнонациональную политику на принципах и концепции функционализма, мы можем достичь традиционно стабильного развития межнациональных отношений в обществе и государстве, если, конечно, концепция функционализма не ограничится только теоретическими исследованиями, а станет основой фундаментальной практики, политической и управленческой деятельности государства и общества. Наличие самой теории никогда не спасает общество от конфликтов и противоречий, а лишь создает основы для целесообразного влияния на реальные этнонациональные процессы. Важно готовить политиков, правоведов и управленцев, которые были бы способны умело использовать эти теоретические выкладки в практической работе, как это делается в Академии государственной службы при Президенте Российской Федерации. Поэтому методология исследований этнонаций и этнонациональных отношений автоматически должна выходить на методологию управления, регулирования этнонациональными и межнациональными процессами.

В нынешних условиях, особенно в России, да и во многих других странах, на первое место выходит конфликтологическое толкование проблем в сфере этнонациональных отношений. И это получается из-за того, что свойственная для наций-этносов исторически формирующаяся функциональная сторона жизнедеятельности вовремя не исследуется и, следовательно, вовремя не регулируется, доводится до конфликтов. И потом начинают их изучение. А конфликты возникают, во-первых, из-за разрушения базисных основ развития наций-этносов; во-вторых, из-за искажения их взаимоотношений в отрыве от базисных основ, в-третьих, из-за нарушения паритета интересов развития и сотрудничества наций-этносов, их функционирования в данном обществе, в государстве. Оказываются разрушенными возможности равноправного и достойного развития. Когда вместо этого выстраивается определенная иерархическая лестница статуса наций-этносов, их развития и участия, национальности получают: одни – полный доступ к тем или иным сферам государственной и общественной жизни, а другие – отчуждаются искусственно. Одни этнонации, а точнее этнополитические элиты, в своих интересах от их имени начинают контролировать те или иные сферы общественной жизни: экономику, политику, власть, культуру, информацию, просвещение. При этом пропагандируются идеи этнонациональной исключительности, особых прав для якобы своего этноса в своих корыстных интересах, которые в массовом сознании превращаются в идеи этнонационализма и расизма.

Иерархическая лестница в системе этнонациональных отношений разрушает ее основы, ибо все национальности хотят быть не только равноправными, но и особенно равнодостойными. Признаки количественные и даже качественные в этнонациональном истолковании нарушают самочувствие и достоинство этносов. Нации-этносы не должны расставляться по ступеням привилегированности, как сильные и слабые, великие и не очень, древние и не древние, многочисленные или малочисленные и т. д. Если даже эти моменты имеют место на уровне наций-этносов, они не должны отражаться на уровне личности, индивида. Система этнонациональных отношений должна работать по принципу взаимодополняющих частей единого общества, единого государства, а не взаимоисключающих. Каждая российская этнонация со своей самобытностью и традициями способна дополнить собственным уникальным потенциалом те или иные стороны развития российского общества, российского государства. Если даже здесь и возможна иерархическая субординация, то только в смысле того потенциала, вклада, который та или иная этнонация может внести в общенациональное, общегосударственное начало. При этом сама система должна развиваться по законам гармонии, равноправного, справедливого и достойного развития каждой этнонации и не менее достойного взаимного сотрудничества. Малейшая дискриминация здесь приводит к противоречиям, нестабильности и к конфликтам, особенно когда доминирующая этническая группа начинает довлеть над другими этнонациями, сковывать потенциал и самобытные возможности их проявления. Сегодня мы говорим о паритете интересов, но пока, к сожалению, в системе этнонациональных отношений фактически основные функциональные задачи решаются путем накопления потенциала «группового доминирования» одной этнонациональной общности (элиты) над другими. И важно достигать этого и путем достижения паритета интересов и взаимодополнения единого потенциала и возможностей отдельных составляющих частей множества. Соответственно, та или иная этнонациональная группа в разных регионах страны подвергается явно или неявно доминирующему давлению со стороны других и, соответственно, вырабатывает энергию недовольства, неудовлетворенности, неравноправия. Таким образом накапливается «конфликтный потенциал» в сознании и в чувствах. Одно дело, когда этот конфликт или недовольство становятся поводом для своевременного вмешательства и повышения уровня согласия, учета и достижения паритета интересов. В этом случае конфликт может рассматриваться как момент развития. И совершенно другое дело, когда конфликт углубляется до противостояния и становится тормозом развития, открытой дискриминацией людей по этнонациональному признаку. В сфере этнонациональных отношений не очень подходит и концепция конфликтологии в целом, где общественные конфликты рассматриваются как «нормы социальной действительности». В межнациональных отношениях любого рода конфликты оставляют узелки отчужденности и недоверия, формируют основы для наращивания противостояния в будущем. Как правило, все межнациональные конфликты в наше политизированное время независимо от их природы становятся этнополитическими.

Нельзя руководствоваться в развитии этнонаций и этнонациональных отношений теорией сильного и слабого, коренного и некоренного, древнего или не древнего, отсталого или передового. Такие подходы закладывают почву для конфликтов в сфере этнонациональных отношений. Конечно, можно согласиться с тем, что в полной мере избежать межнациональных противоречий и конфликтов невозможно. И зная это, следует постоянно совершенствовать функциональные основы развития этнонаций и этнонациональных отношений. Не следует забывать, что развитие этнонаций, а значит и концепции этнонациональных отношений, это процесс естественно-исторический, идущий вместе с историческим прогрессом и тяготеющий к новым уровням общности людей.

В современных условиях межнациональные конфликты уже не могут выступать как норма развития общества. Богатейший опыт развития этнонаций, этнонациональных отношений, политических и управленческих возможностей позволяет обеспечить взаимоприемлемый для всех этнонациональных общностей, их представителей, общества и государства способ их существования, сосуществования и функционирования.

Говоря о перспективах развития этнонаций, нет необходимости отбрасывать исторический опыт, который способствовал их сотрудничеству и развитию в рамках многонационального российского государства. По многим параметрам уровень социально-экономического развития, культурно-информационного обеспечения жизнедеятельности тех или иных народов, в том числе и Российской

Федерации, достигнут был за прошлые годы, хотя и трагедий, несправедливостей было много. Но они, по сути, не носили межнационального характера. Социально-экономические различия объективно существуют, в том числе между различными этнонациональными общностями, но эти различия неоправданно выводить из особенностей психологии, характера, способностей или неспособностей этносов[194]. Этнонациональный фактор тут фактически не при чем. В большей степени здесь играют роль особенности развития экономики, культуры, управления, уровень образования, общения и т. д. Другое дело, что в конкретных исторических условиях для каждой компактно проживающей этнонациональной общности характерна определенная система распределения богатства и власти, этнонациональных и политических отношений. И они факторы не этнонационального характера, а социально-экономического. Другое дело, когда в рамках единого государства социально-экономическое неравенство становится фактором этнонационального неравенства в едином государстве. Или когда пренебрегают потенциалом, потребностями и возможностями национальностей в экономическом, социальном и духовном прогрессе. Когда мы говорим о достижении паритета интересов различных национальностей, равенстве, справедливости и достоинстве развития народов и этнонациональных отношений, то здесь первично преодоление прежде всего неравномерности социально-экономического различия, которое, в свою очередь, ограничивает возможности равноправного развития этносов-наций в различных сферах общественной жизни.

Недопустимо, чтобы в рамках единого демократического многонационального государства как на уровне государства, так и на региональном, местном уровнях, была доминирующая этнонациональная группа с точки зрения контроля за основными ресурсами: экономическими, политическими, информационными и т. д. Здесь мы должны выйти на уровень прав и свобод человека независимо от национальной принадлежности, что является в конечном итоге критерием самочувствия конкретных этнонаций в демократическом обществе, государстве. Иначе действительно возможно применение понятия «внутренний колониализм» (М. Тэтчер). И фактор «внутреннего колониализма» достаточно широко развивается в регионах Российской Федерации в силу отсутствия четкой региональной и этнонациональной политики, наличия, с одной стороны, традиций перекачки основных ресурсов в центр страны, а с другой – такого же рода пагубных традиций иждивенчества регионов. Именно подобные моменты стали разрушительными для Советского Союза. Особых выводов для себя мы из этих трагических уроков не сделали. Принцип «доминирующей группы» может иметь различное влияние в различных регионах. Порой даже этнонациональное меньшинство на уровне страны может представлять на данной территории «доминирующую группу». Возникновение таких «доминирующих групп» существенным образом может ухудшить межнациональную ситуацию в различных регионах страны. Притом, как ни странно, именно «доминирующие группы» иногда становятся инициаторами или провокаторами идей сепаратизма, шовинизма. В силу своего влияния им кажется, что все остальные ни к чему не способны, только мешают, сдерживают развитие данного региона или страны. Такие перекосы толкают некоторых на страшные выводы даже о «геноциде русского народа»[195]. Известно требование ведущих российских политиков и общественных деятелей отделить Эстонию, Латвию, Литву, Узбекистан и т. д. как регионы, которые содержатся, кормятся за счет Российской Федерации. В ответ там на местах возникли свои «доминирующие группы», свои «нации-государства», которые тоже считали, что Россия и все остальные их обкрадывают, сдерживают развитие. Эти факты следует учесть при разработке теоретических и практических концепций развития этнонаций и этнонациональных отношений в нашей стране. Надо учиться на ошибках и достижениях.

Кроме того, если тиражировать идеи о том, что неравномерность развития возникает ввиду «национальных особенностей» тех или других народов, то за этим возникают идеи «о полноценных» или «неполноценных» народах. Такое разделение не оправдано и не подтверждено ни наукой, ни практикой. Когда-то японцев считали чуть ли ни неполноценными, неспособными к самостоятельному развитию. Когда-то и арабов причисляли к этой категории. Таких примеров можно привести очень много. Это примеры глупости и невежества в большей степени, чем примеры, которые соответствовали бы действительности. В системе этнонациональных отношений России можно наблюдать и ситуации, когда не совпадают ожидания и возможности этносов и этнических групп (Т. Гурр). В частности, по-моему, у многих национальностей, как правило, превалируют ожидания над возможностями и реальными усилиями по достижению этих ожиданий. Может быть, в различной степени у различных народов России. Проявляется и другой парадокс: обострение конфликтов, наращивание противоречий в сфере межнациональных отношений приводят к тому, что возможности развития постоянно уменьшаются, а претензии возрастают. В какой-то степени в этой модели у нас развивается и этнонациональная политика, базируется на такой экономической политике, которая систематически стимулирует иждивенчество, а потом идут обвинения в адрес целых народов. Этнонациональная политика должна влиять на формирование всей системы общественных отношений многонациональной России.

И, наконец, основополагающую роль, особенно в современных условиях, в условиях кризиса и смуты, конечно же, играет так называемая концепция «этнонациональной солидарности». Вообще по своей социальной природе этнонациональные общности возникают в результате развития механизмов и чувств солидарности, общности. Этому способствуют культуры и традиции, язык и психология. Человечество идет от одних форм солидарности к другим – более высоким: от семейной солидарности к родовой, от родовой к этнонациональной, от этнонациональной к региональной, от региональной к общегосударственной, от общегосударственной к общечеловеческой. И мне представляется, что по уровню (способностей и возможностей) проявления солидарности можно определить и уровень развития самих этнонаций. Думаю, что чрезмерная острота проблемы этнонациональной солидарности в нынешних условиях объясняется тем, что этот этап ориентации только на национально-этническую солидарность играет меньшую роль в жизни человеческого общества, то есть мы освобождаемся от этапа острой необходимости и первичности узкой для современных условий этнонациональной солидарности, как мы преодолели в той или иной степени и узость семейно-родовой солидарности, которая на низших этапах развития человеческого общества играла всегда определяющую роль. Я, живя в Москве сегодня, никак не могу себя ограничивать рамками семейно-родовой и даже этнонациональной солидарности. В них для меня мало пространства для самоутверждения и развития. В этом плане надо подчеркнуть, что Россия как многонациональный народ, как государство находится на этапе необходимой выработки концепции этнонациональной солидарности как государства. Именно об этом стал говорить в своем обращении Президент России В.В. Путин после трагических событий в Беслане (2004 г.).

Национально-этнический признак как момент социальной солидарности нельзя отрицать, но он может уходить на задний план по сравнению с общегосударственным, гражданско-национальным. Превалирующее место в современных условиях занимает национально-государственный признак как наиболее перспективный элемент социальной и политической общности людей в современных условиях. Европа же фактически пытается выйти даже из этого критерия солидарности, общеевропейских моментов. Мы в этом контексте находимся на другом этапе исторического развития. Важно это осознать и выстраивать соответствующее культурно-информационное обеспечение данного феномена. А этнонациональная солидарность в ее узком понимании, конечно, возрождается тогда, когда на уровне нации-государства формируется неустойчивость, кризис, смута, как в нынешних условиях в России, когда ослабевают социальные, экономические, политические и духовные основы солидарности общества, государства, граждан. При разумном подходе мы можем избежать того, о чем пишут ученые, что если идти по пути политической, общегосударственной солидарности, якобы на первое место выступают или включаются механизмы ассимиляции. В современных условиях, наоборот, есть возможность подключать механизмы гармонии, паритета, а не те, которые были свойственны для XVIII–XIX вв., когда одна форма солидарности исключала другую. Мы можем сохранить этнонациональную самобытность, этнонациональную, этнокультурную солидарность, но при этом проявлять в доминирующем плане и характеристики, свойственные для нас как для граждан единого государства и единого многонационального российского народа, российской нации. Зная при этом о том, что в целом ряде случаев родовые, этнонациональные, этнокультурные моменты могут быть и базисными, в том числе и для общности более высокого уровня. Пока на уровне российского многонационального народа, России как государства у нас наблюдается дефицит гражданской национальной солидарности. Но без этого трудно будет вывести страну из кризиса. Выражение «у страны нет друзей и врагов, а есть лишь национальные интересы» имеет место в смысле соперничества стран, государств. Попытки же сегодня пренебречь в условиях рынка и демократии национальными интересами государства, расщепляя их то на независимые регионы, то на олигархов, то на разного рода лидеров, как правило, оборачиваются против государства, общества и граждан страны. Таким образом, при разрыве национального потенциала он может быть направлен на обслуживание антинациональных интересов с точки зрения интересов государства, народа. И здесь речь никак не идет о диктатуре этнонациональных интересов как интересов, стоящих над всем государством. В условиях демократии необходимо соблюдать баланс интересов. В этих условиях есть возможность, во-первых, дойти до всех уровней развития общества, государства, учесть их потенциал и потребности, во-вторых, расширить пространство представительства человека, нации-этноса, региона на более высоких уровнях общности людей. Рынок не означает максимальной прибыли при максимальном ущербе людям, народам, стране. Демократия не означает максимальной свободы при максимальном ограничении возможностей прав и свобод человека, народов, регионов. Поэтому для современной России, ее регионов и народов актуальна задача выработки «сознания органической принадлежности граждан государства к одному целому на основе своеобразия и самобытности всех народов, интересов и потребностей граждан всей страны»[196]. Россия должна работать на интересы своих граждан, своих народов, своего единого многонационального народа, формируя себя российской нацией, но не замыкаясь от всего мира, а накапливая потенциал равноправного участия в мировых процессах. Россия как страна, государство, нация находится на новом историческом этапе своего развития. Важно использовать в полной мере демократические возможности этого этапа для развития, прогресса, свободного творчества, самопознания, полноценного проявления индивидуальной, этнонациональной и гражданско-национальной самобытности. Есть возможность, оставаясь во всем богатстве самобытности народом-этносом, стать нацией-государством, открывая тем самым новые просторы для личностного, этнонационального, гражданско-национального становления. Российская нация будет развиваться как живой организм общности живых этнонаций в их гражданском единстве. Этнонациональное и гражданско-национальное, выполняя свои самобытные функции, выстраиваются на взаимосвязанных и дополняющих друг друга функциях целостности. И познание этой целостности – важнейшая задача методологии исследования этнонационального и многонационального в современной России.

§ 2. Интеграционные и дезинтеграционные тенденции в сфере этнонациональных отношений

Человечество развивается и становится человечеством в полном смысле этого слова на основе творческой, культурной деятельности людей. Индивидуальный созидатель культуры – это индивид, человек, а коллективный – это социально-культурные сообщества разного рода. Накопление достижений материальной и духовной культуры в одном регионе с одним языком, традициями формирует определенный культурный, духовный слой жизнедеятельности общностей, на основе которых формируются этнические, этнонациональные общности людей. Этнонациональная культура – это продукт исторического творчества самобытности данной общности людей. Этнос, этнонация – это прежде всего формируемый веками совместной жизнедеятельности культурный слой творчества и взаимодействия общности людей, на почве которой организуются новые и новые поколения людей данной общности. Все историческое движение людей определенной этнонациональной общности в самобытности собственного творчества и во взаимодействии с другими этносами, этнонациями и обозначает этнические, этнонациональные процессы. Это, прежде всего, реальная практика этнонационального и межнационального в различных конфигурациях. На основе анализа их особенностей познается все богатство сущности самого этноса, нации-этноса, а также формирование суперэтнонациональных общностей.

Этнонациональные процессы насильственно ассимиляционного типа приводят к механическому вымыванию многих этнических компонентов. При этом ослабление этнонационального ведет к усилению его агрессивности, стремлению к самоутверждению и сохранению революционными, а не эволюционными методами. Потеря языка и этнонациональной культуры через несколько поколений может создать на уровне индивида состояние маргинального сознания и маргинальной психологии и быть почвой деструктивного поведения. А интеграционный вариант ассимиляции – это эволюционная адаптация этнонаций друг к другу, переход к атрибутам и ценностям доминирующего этноса, нации, но при узкофункциональном сохранении своего языка и культуры. Это советский вариант развития этнонациональных процессов, но с классовым компонентом как доминирующим и над русским.

Этнонациональные процессы – это прежде всего внутриэтнонациональные, межэтнонациональные и надэтнонациональные геополитические и геокультурные отношения развития и взаимодействия этнонациональных общностей людей во всех сферах жизнедеятельности человека и социальных общностей. Статусность различных элементов этнонациональности и наднациональности тут различна. Например, то, что люди пользуются языком доминирующей нации-этноса в нации-государстве, может быть воспринято как с отчуждением, так и с доброжелательностью в зависимости от общей обстановки в сфере этнонациональных отношений, хотя это становится объективной необходимостью. Вытеснение этнонационального быта, костюма, кухни «городским костюмом» или «японской кухней» тоже можно рассматривать объективно, а можно и с отчуждением, как угрозу этнонациональной самобытности. Другое дело, когда все эти моменты в своей деструктивности накапливаются и становятся предметом этнополитологии и используются в политических целях для возбуждения агрессивности и сопротивления. Этнонацио-разделительные процессы проходят по всем трем линиям, о которых мы говорим выше, – внутри этноса-нации, в межэтнонациональной и надэтнонациональной сферах. Здесь определяющую роль в основном играют экономические, социальные, миграционные и политические факторы. Этнонациональные же моменты тут чаще играют вторичную роль.

«К объединительным этническим процессам, наиболее распространенным в классовых формациях и привлекающим наибольшее внимание современных исследователей, относится слияние групп людей различной этнической принадлежности и даже отдельных достаточно самостоятельных этносов в более крупные этнические общности, что приводит к общему сокращению числа этнических групп и этносов в отдельных странах и во всем мире. Основными видами этнообъединительных процессов являются уже упоминавшиеся выше консолидация и ассимиляция, а также межэтническая интеграция и иногда выделяемая этнорасовая “миксация”»[197]. Понятие «этнонациональные отношения» шире понятий «внутриэтнонациональные отношения» и «межэтнонациональные отношения». Слияние, интеграция, ассимиляция, отчуждение – это различные состояния всей системы этнонациональных отношений, которые охватывают внутриэтнонациональные и межэтнонациональные отношения.

Консолидационные тенденции развития этих процессов также объясняются действием различных факторов – от экономики и до политики. В них определяющую роль, как правило, этнонациональные факторы как бы и не играют, хотя отражаются на их состоянии, а также могут стать катализатором созидательного и разрушительного воздействия. Миграция китайцев на Дальний Восток Российской Федерации – это «чисто» экономическое явление, но часто обретает этническую и даже этнополитическую окраску, даже с преувеличениями и перекосами. Ассимиляционные процессы тоже идут как внутри этноса-нации, так и в межэтнонациональном, надэтнонациональном и в глобальном взаимодействии. Важно, чтобы они носили естественно-эволюционный характер и без угрозы основам существования и развития этносов-наций, их самобытности, а также создания межэтнонациональных общностей. Миграционная и иная нагрузки более активного пришлого населения обостряют в том числе и межэтнонациональные отношения. Важно их направлять в созидательное русло соответствующей политикой мер урегулирования.

В анализе этнических, этнонациональных процессов важна классификация этнонаций. И она может проводиться не только по всем базовым этнонациообразующим признакам, но и по уровню их внутриэтнонациональной, межэтнонациональной и надэтнонациональной нация-государственной, гражданской сплоченности, характера взаимодействия друг с другом внутри страны и вовне и т. д. «Особым видом классификации является «типологизация», для которой используется не один, а несколько «моделирующих» признаков; применительно к этносам речь пойдет далее главным образом об их «исторически-формационных» типах, получивших в советской литературе названия: «племя», «народность» и «нация». Именно такая типологизация, поддержанная и утвержденная философами-истматчиками, долгое время считалась «базовой», а потому с нее целесообразно начать историографию вопроса». В этнонациональном измерении на Западе предпочитают говорить о племенах, а в последнее десятилетие – об этносах, а в гражданском измерении – о нациях. Исходя из наших традиций, в первом случае мы будем говорить о народах, этносах, нациях, но отличая их как этнонации, с одной стороны, а с другой – нация-государство, гражданская нация или многонациональный народ. Вся эта типологическая характеристика свойственна для наших народов, этносов, этнонаций. В современных условиях в силу своей подключенности в мировом, глобальном процессах все этносы становятся этнонациями, объединенными вместе в определенные гражданские нации при доминирующей роли одной этнонации.

В свое время И. Арский, основываясь на работах Ф. Энгельса, детально рассмотревшего процессы этнонационального развития в Западной Европе и часто употреблявшего термин «национальность», попытался ввести в науку понятие национальности как типа этнической («исторической») общности, характерной для начального периода формирования наций[198]. Однако это его предложение, вероятно, вследствие начавшейся войны не было рассмотрено и осталось полузабытым; термин «национальность» до сих пор употребляется для обозначения всех видов этнонациональных общностей классовых формаций (например, в СССР – «Совет национальностей») или для обозначения самой этнической (этнонациональной) принадлежности (например, в переписях населения). Мне представляется, понятие «этничность» созвучно понятию «национальность», хотя национальность может выступать и моментом идентичности как представителя гражданской нации. Поэтому точнее и понятнее будет применение терминов «этнонациональность», «гражданская национальность».

Делить же народы в начале XXI в. на племена, народности, этносы, нации в зависимости от якобы зрелости или незрелости экономических и политических факторов, по-моему, неразумно. Каждая этнонация России в той или иной степени включена в глобальный процесс развития и интеграции. Конечно, следует учитывать как особенности своей терминологии, так и терминологии, принятой в международном масштабе и не только на Западе. Там тоже достаточно неоднозначна эта терминология, как показывают исследования. Неразумно отрицать и огромный опыт Запада, и не только демократический, но нельзя воспринимать и каждую брошюру, изданную в США, как инструктивное письмо ЦК КПСС, как это делают некоторые постмодернисты. Это – крайности.

Кроме того, обозначая «родовую общность» людей в современных условиях и при этом жестко классифицируя их по общественно-экономическим формациям, исходя только из принципа экономического детерминизма, можно поставить таким образом под сомнение весь исторический процесс формирования общности людей (этнонациональных и межнациональных), совместно проживающих в рамках определенных стран. Крайности интерпретации проявляются также при обсуждении понятий «советский народ», «российский народ», «российская нация» и т. д., при этом увлекаясь понятийным аппаратом, упуская реалии жизни, объективные процессы общностных отношений, потребности этнонационального и многонационального развития.

Дискуссия о понятии этнической общности (этноса, этнонации) привела к тому, что сомнению справедливо был подвергнут сам принцип триады «племя» – «народность-народ» – «нация»[199]. Н. Чебоксаров высказал предположение, что основным типом этнической общности для первобытнообщинной эпохи является не «племя», а «союз племен»[200], т. е. народность в старом понимании. Ю. Бромлей предложил дополнить диахронную типологизацию синхронной и выделять, с одной стороны, «этникосы», с другой – «этносоциальные организмы» (ЭСО) – относительно компактные общности, объединенные в своих государствах. Хотя в конце XX в. их всех можно было бы назвать этнонациями. Несколько позже Ю. Бромлей ввел разграничение по «уровням этнической иерархии», предложил учитывать: а) «основные этнические подразделения», или собственно «этносы» – совокупности людей, обладающие наибольшей интенсивностью этнических свойств; б) «элементарные этнические единицы», или «микроэтнические единицы» – те наименьшие части основного этнического подразделения, которые представляют собой предел делимости последнего (семья и индивидуум); в) «макроэтнические объединения»[201]. В современных условиях демократические принципы позволяют объединить, интегрировать в «макроэтнических объединениях» без похорон и сочинения «реквиема» многие этнонации. Гражданская нация объединит их, интегрирует на основе демократических принципов равенства и солидарности.

В целом в современных условиях, мне кажется, правильнее все этнические образования, независимо от целого ряда факторов, называть обобщенно в научном плане этнонациями, а в более широком – народами, а гражданскую общность – нацией-государством, многонациональным народом, российской нацией. Но это больше не этнологический, а социологический, этнополитический подход, ибо здесь не только этническое.

История развития и взаимодействия народов – это не только мирное, созидательное взаимодействие, взаимовлияние и взаимообогащение, но и трагедия борьбы и войн в угоду различным политическим силам. Справедливо сказано, что «сами этносы в таких случаях представлялись более объектами, нежели субъектами исторического процесса, не оказывающими на этот процесс существенного влияния». Да, многие народы, этнонации подвергались преследованию, унижению, подавлению и даже уничтожению со стороны различных политических режимов, в том числе и своей национальности, но вместе с тем они всегда боролись за свою самобытность, за ее сохранение. Как пишет В.И. Козлов: «Историку-этнологу, изучающему межэтнические конфликты и враждебные отношения между этносами, приходится признать существование особой силы, которая не только объединяет людей в один этнос (как это делает этническое самосознание), но и заставляет их действовать сообща для достижения определенной цели. По аналогии с понятием «патриотизм» (от греч. patris – отечество, родина), означающим преданность своему Отечеству, конкретно представлено государством для обозначения такой силы наиболее подходил бы термин “этницизм”».

Этницизм – это подчеркивание реальности существования и жизнедеятельности этнонаций как относительно самостоятельных субъектов исторического процесса. Образование нации из этносов в эволюционном русле есть этницизм, а в агрессивном – все же этнонационализм и нацизм. При этом глупо в каждом случае пытаться прибегать к национализму XVIII в. (Французской буржуазной революции) для решения вопросов самоопределения и суверенитета в XXI веке. Ныне это «этнонационализм», а где-то и нацизм, порождающий трагедии конфликтов. При этом оружие этнонационализма в XXI в. может иметь в своих руках даже атомную бомбу. «Основное качество национализма – это его реальная или потенциальная активность, его способность объединять членов этноса (нации) для каких-то совместных действий. Такая его способность обусловлена этническим (национальным) сознанием и опирается, с одной стороны, на естественный этноцентризм, с другой – на этническую (национальную) идеологию, вырабатываемую этническими (национальными) лидерами и связанную с этнической (национальной) парадигмой». Чрезвычайно мягкая характеристика этнонационализма. Важно понять, что этнонационализм – это агрессивность, патология.

Этноцентризм свойственен для всех. Но он опасен, когда агрессивно направляется против других этнонаций. В этом случае он становится этнонационализмом в своей изощренной, государственно подкрепленной форме – нацизмом. Это опасно в условиях диаспорного проживания многих исторических этносов. В XXI веке трудно провести между этнонациями разделительную линию «мы» и «они», тем более когда такое разделение обретает смысл – «мы – люди», «а они – недочеловеки», значит любые действия по отношению к ним оправданы. «Этническая парадигма» национализма в абсолютизации роли этнонаций в развитии человечества, а там особенно и роли своей этнонаций как богоизбранной, цивилизаторской и т. д. по сравнению с другими. Здесь этнонационализм всегда будет переходить в агрессию, в экстремизм. Увлечение этноцентризмом обусловливает переход в этницизм, а увлечение этницизмом приводит к этнонационализму. А далее – нацизм, фашизм. Это деструктивная дуга развития этнонационального, которая при чрезмерном увлечении замыкает, что пожароопасно для внутриэтнонациональных и межэтнонациональных общностей.

Этнонационализм (если применять этот термин) может содержать в себе потенциал, направленный на консолидацию, поиск, объединение и реализацию своей этнонациональной мобилизации, но она переходит в стадию этнонационального самоутверждения за счет свержения, уничтожения других, пренебрегая инонациональными интересами и самочувствием, более конкретно возможно проявление в том или ином аспекте этнонационализма культурно-языкового, экономического, политического, расового, доводя их до нацизма, сепаратизма, шовинизма, расизма и даже фашизма. В этом случае этнонация, как правило, изматывает и даже уничтожает и собственный потенциал. Перегрев тут опасен, как и переохлаждение.

Сейчас модны биологический, расовый этнонационализм, расизм. Многие, когда говорят о биологическом этнонационализме, приводят в пример Л.Н. Гумилева и его работы «Этногенез и биосфера Земли» (1989 г.). Мне представляется, что Л.Н. Гумилев лишь восполнял в своих работах природно-биологическую составляющую в характеристике природы этнонаций, которая игнорировалась однобокостью социализации (социально-классового подхода) этнонаций. В этом плане видимо и в теории Л.Н. Гумилева есть свои перекосы «биофизичности».

Любой теоретик увлекается своими идеями и стремится превратить их в идеологию, теорию, концепцию. Вот здесь заканчивается наука и начинаются политика, идеология, борьба с другими вместо борьбы за собственное, но важно учесть выводы теории Л.Н. Гумилева.

Кстати, повторюсь, то, что у нас называют национализмом, на Западе называют расизмом или нацизмом. Такой же этнонационализм доминирующей этнонации можно вывести из «агностического постмодернизма», который утверждает, что этнографу, изучающему свой народ, недоступно «объективное» знание о нем[202]. Или, как подчеркивает В.А. Тишков: «этносы, как и формации, суть умственные конструкции, своего рода «идеальный тип», используемый для систематизации конкретного материала, то есть они существуют исключительно в умах историков, социологов, этнографов». Вместо этносов, этнонаций появляются как бы некие «умственные конструкции». «Умственные конструкции» легко довести в деструктивную, шизофреническую стадию. Именно на основе «умственных конструкций» сейчас создаются различные этнонациональные мифы «древности», «величия», «богоизбранности» своей этнонации. Это мифология, оторванная от реальных этнонациональных процессов. И всякое инонациональное (в условиях жесткой конкуренции людей в различных сферах общества) истолковывается как угроза своей этнонациональности. Как отмечают авторы после 1994 г., угрозы этнонационального сепаратизма (кроме части Чечни-Ичкерии) со стороны республик и автономий не было. В это же время происходит закономерный «взрыв этницизма» в русской среде. Вызовы этнонациональной мобилизации в эпоху Б. Ельцина исходили от этнонациональных меньшинств, а в эпоху В. Путина – от этнонационального большинства, – считает Э. Пайн[203]. Речь же идет о все большем проникновении расизма, этнонационализма, нацизма в ткань многонационального российского общества, и это действительно есть «умственные конструкции» безумия.

В этой сложнейшей ситуации параллельно даются старые выводы: «Длительные трудности с определением понятия «нация» связаны не со сложностью определяемой материи, а с эпистомологически неверной посылкой придать значимость объективной категории по сути пустому, но ставшему эмоционально влиятельным слову, за исключительное обладание которым состязаются две формы социальной группировки людей – государства и этнокультурные общности. По моему убеждению, нация – это политический лозунг и средство мобилизации, а вовсе не научная категория. Состоя почти из одних исключений, оговорок и противоречий, это понятие, как таковое, не имеет права на существование и должно быть исключено из языка науки». Тем самым будоража всю систему этнонациональных отношений. Утопично на умозрительном уровне требовать «устранение лексики этнонационализма хотя бы из языка науки и перейти к общеразделяемым методологиям и терминологии, в том числе и к более глубокому и чувствительному пониманию феномена этничности». Это есть сложный комплекс характеристик, чувств и индивидуально-коллективистских стратегий, не разобравшись в котором академическое сообщество порождает не только общественную нетерпимость, плохое управление и трагические коллизии, но и ложные формы солидарности и неоправданные антагонизмы в собственной среде.

Мне иногда кажется, что призыв «назад в башни из слоновой кости!» (хотя, может быть, отечественные гуманитарии в них никогда и не пребывали) был бы сейчас более полезен, чем с традиционно мессианским задором «инженеров человеческих душ» предписывать обществу плохо осмысленные интеллектуальные проекты, особенно в период, когда управленцы заняты его глубоким переустройством». Свергая все и вся, предлагается своеобразный этнонационализм, смысл которого в свержении этносов, этнонаций путем их растворения в гражданской нации, в нации-государстве. При этом таким образом тормозится процесс формирования нации-государства, закономерный в ходе интеграции людей всех этнонациональностей страны, и идет озлобление этнонаций друг против друга, где каждая думает, что ее свергают, «хоронят», ей объявляется «конец». Подобные теории приводят к искусственному противопоставлению наций-этносов и нации-государства друг другу в историческом измерении как антагонистов. Вместе с тем они не антагонисты, а исторически вмонтированные друг в друга процессы общности, солидарности людей нового уровня. Именно подобные деструктивные подходы будоражат этнонаций и мешают им вмонтироваться в гражданскую нацию. Такой национализм от имени нации-государства, если даже не реально, но идеологически будет воспринят, истолкован как этнонационализм доминирующей в данном государстве этнонаций. Об этом следовало бы подумать, особенно в нынешних условиях, учитывая тенденцию, о которой пишут Э. Пайн и другие.

Что касается применения у нас англо-саксонской терминологии, то вопросов нет, надо сближать позиции и методологию, но не терять то, что у нас накоплено. Правильно пишет В.И. Козлов о том, что «наши терминологические пути разошлись еще в XIX веке»[204]. Но и тут надо сближаться хотя бы в XXI веке. Сближаться, а не уничтожать все свои традиции ради того, чтобы войти в другую систему. Этносы, этнонаций способны создать нацию-государство, но они способны еще и разрушить его. А без этнонаций никому еще не удавалось создавать нацию-государство. Поэтому следует ли противопоставлять их? Думаю, что нет! Это опасно. В.А. Тишков пишет: «То, что государства создают нации, а не наоборот, стало уже академическим трюизмом…»[205]. Да, если речь идет о нации-государстве. Но в этнонациональном плане не только создают, но и разрушают, если пренебрегать тем историческим материалом, этнонациями, на основе общности которых строятся нации-государства. В такой же степени, если не еще с большей обоснованностью, можно говорить то, что этносы-нации создают нацию-государство. В этом больше обоснований. Основной вывод статьи В. Тишкова «Забыть о нации…» сводится к утверждению: «или все этнические общности могут называть себя нациями, если это продолжает иметь какое-то значение в мире современной политики, или никто»[206]. Надо ли ставить теорию, да и практику в подобный тупик, чтобы потом загонять как нации-государства, так и нации-этносы в тупики исторического развития и социально-политического самоутверждения. Надо было бы чему-то научиться хотя бы после развала Советского Союза. В конечном итоге какой успех принесло явление преувеличения, гипертрофирования советского над этнонациональным. Такие подходы ведут к новым трагедиям, к сожалению.

Кроме того, совершенно не оправдан диктат государства над этнонацией как над несущественным, отмирающим, уходящим явлением. Опыт показывает, что этнонациональные общности порой бывают даже более устойчивыми и жизнеспособными, чем даже государства. Где сейчас самое мощное и крупное советское государство? Его нет. Кануло в историю, а хакасы, нанайцы, аварцы, русские продолжают быть и чувствовать себя самобытными историческими общностями.

Сущность, смысл теории этноса, этнонации, межэтнических, этнонациональных отношений, как и этнонациональной политики, в учете самобытности каждой общности и достижении паритета интересов всех этнонаций, в том числе и в едином государстве-нации, в гармонизации этнонациональной общности во всей системе общественных отношений данного государства, в рамках которых действуют эти этнонациональные общности.

Отрицание этнонаций, перспектив их развития фактически есть проявление «внутреннего сепаратизма», когда этнонации таким образом выталкиваются из единого государства, в отличие от сепаратизма, когда этнонации требуют обособленности от единого государства. Еще не известно, какой из этих вариантов более опасен для государства по своим последствиям.

Для России важна интеграционная, соборная, собирательная модель этнонациональной политики, сохраняющая самобытность этнонаций и на этой основе формирующая гражданскую общность, нацию-государство. Значит, нужна и соответствующая теория развития и солидарности этнонаций в едином государстве, формирование российской нации, а не теория, будоражащая этнонации, поднимающая их на бунт и баррикады, ибо им грозит «отмирание», «конец», «реквием». В теории изначально должна быть понятна вредность идей «роспуска», «похорон» этнонаций, как и этнонациональный сепаратизм внутри единого государства. Главное в этнонациональной политике – это обустройство всех наций в составе единого государства, нации-государства, формирование на основе их общности гражданской общности этнонаций. Многонациональность – явление всемирное в современных условиях. Бороться против этнонаций, возвращая всех в эпоху буржуазных революций, глупо, когда человечество уже научилось жить в многонациональных общностях, не уничтожая друг друга, а сохраняя в режиме солидарности.

В свое время В.И. Ленин указывал на две исторические тенденции в национальном вопросе. «Первая: пробуждение национальной жизни и национальных движений, борьба против всякого национального гнета, создание национальных государств. Вторая: развитие и учащение всяческих сношений между нациями, ломка национальных перегородок, создание интернационального единства капитала, экономической жизни вообще, политики, науки и т. д. Обе тенденции – суть мирового закона капитализма. Первая преобладает в начале его развития, вторая характеризует зрелый и идущий к своему превращению в социалистическое общество капитализм»1. Если мы вернулись к капитализму, то давайте учитывать хотя бы эти особенности. Используем эти тенденции для солидарности наших народов, для формирования российской нации как гражданской общности всех этнонациональностей России.

Обособление этнонаций, их свержение, будоражение этнонационального сепаратизма деструктивны в своей основе, как и их замкнутость, оторванность. XXI век объективно обусловливает дорогу сближения и интегрирования людей различных национальностей. В новых геополитических условиях важны подходы не уничтожения, роспуска, конца этнонаций, а самобытного и интеграционного их развития. Многонациональность есть благополучная и перспективная среда для самобытного развития индивидов, этнонаций и российского государства в целом.

§ 3. Сознание, дух, характер в этнонациональных процессах

В свое время подверглось жесткой критике то, что в число нациообразующих признаков включали «психический склад нации», «национальную психологию». Теперь это уже раздел социальной психологии «этническая психология». Еще античные историки и географы (Ксенофонт, Страбон и др.), описывая окружающие этносы, прибегали к чрезвычайно субъективным психологическим характеристикам, определяя одни из них как «трудолюбивые», другие как «воинственные», третьи как «изнеженные и развращенные» и т. п. Некоторые мыслители, например Гиппократ, пытались отыскать причины таких психологических различий, связывая их обычно с особенностями климата, ландшафта, в котором живут те или иные этносы. В последующие столетия усиление взаимообщений между развивавшимися государствами и особенно массовая колонизаторская экспансия европейцев в заокеанские страны способствовали расширению и умножению этнографических работ, посвященных описанию иноземных народов с их психологическими характеристиками, а мыслители того времени приложили еще больше стараний к отысканию причин этих различий. Так, французский философ Ш. Монтескье в книге «О духе законов» развивал мысль о том, что психические особенности народов («народный дух») формируются главным образом, как и у Гиппократа, под влиянием климата и определяют быт, нравы, общественный строй народов и даже систему их законодательства[207]. Но психические характеристики использовались не совсем в благовидных целях, например, что «негры – ленивы, а японцы – трудолюбивы», «индейцы могикане – благородны, а ирокезы – коварны», испанцы – вспыльчивы, а финны – невозмутимы и т. д. и т. п.

Философ Г. Гегель главным вел учение о «духе народа»[208]. Г. Гегель и И. Кант говорили о «национальном духе» народов своего времени. Кант свои размышления «о характере народов» связывал в целом с «характером рода человеческого»[209], но видел и специфику. В своей работе «Очерк научных понятий по некоторым вопросам всеобщей истории» Н. Чернышевский «о различиях между народами по национальному характеру» отметил, прежде всего, неполноту знаний о психических особенностях исторических и современных ему народов, а также неправильное толкование имеющихся о них сведений. По мнению Н. Чернышевского, эти погрешности вызваны тем, что за национальный характер всего народа принимают некоторые психические особенности какой-то его группы на одной из этапов ее исторического развития. При этом данные характеристики национального характера сочетаются с прямыми вымыслами и приводят к тому, например, что ходячие характеристики даже таких сравнительно изученных народов, как французы, англичане и немцы, – фантастичны, так что сами эти народы «дивятся и, смотря по настроению духа, хохочут или сердятся, читая нелепости, пользующиеся у иноземцев репутацией их характеристик»[210].

Но он выступал против противопоставления нравов и традиций народов. Он писал: «По образу жизни есть очень важные различия между людьми, но в Западной Европе все существенные различия этого рода – не национальные, а сословные или профессиональные. Землепашец ведет не такую жизнь, как ремесленник, работающий в комнате… По образу жизни и понятиям земледельческий класс всей Европы представляет собой как бы одно целое; то же должно сказать о ремесленниках, о сословии богатых простолюдинов, о знатном сословии. Португальский вельможа по образу жизни и по понятиям гораздо больше походит на шведского вельможу, чем на земледельца своего народа; португальский земледелец в этом отношении больше походит на шотландского или норвежского земледельца, чем на лиссабонского богатого негоцианта»[211].

Труд В. Вундта «Психология народов» представлял собой лишь сводку имевшихся в этнографической литературе описаний тех элементов духовной культуры (мифов, традиций и пр.), которые, по мнению автора, не вмещались в рамки индивидуальной психологии и характеризовали собой особенности «этнической психологии»[212]. По ходу изложения этой, в сущности, «психологизированной этнографии» В. Вундт пытался доказать, что основой всех психических процессов является внутренняя активность души – «апперцепция». Существенным недостатком работ В. Вундта и его последователей является чрезмерно идеалистическое понимание соотношения между «этнической психологией» и «культурой», которая, по их мнению, возникает как продукт психологии, более того, отождествление духа и психологии этнонаций.

Идеалистической концепцией руководствовался и теоретик австрийских социал-демократов О. Бауэр, попытавшийся, как уже отмечалось в первой главе, изложить «марксистскую» теорию нации. Главным признаком нации он полагал «национальный характер»: «Нация – это вся совокупность людей, связанная общностью характера на почве общности судьбы»[213]. «Под национальным характером, – писал он, – мы, прежде всего, понимаем не совокупность всех физических и духовных качеств, свойственных нации, а только особенности в направлении воли, тот факт, что у различных наций одни и те же вещи вызывают различные реакции, одно и тоже внешнее положение обуславливает различные волевые действия… Немец и англичанин различно действуют в одинаковых условиях… различно подходят к одной и той же работе…. желая развлечься, выбирают себе разнородные удовольствия… Будучи одинаково состоятельными, предпочитают различный образ жизни, удовлетворяют различные потребности»[214].

Этнонациональный дух, национальный дух – это, видимо, прежде всего определенные целостные формы проявления социокультурной природы этнонаций, чувств и инстинктов, идей и действий в соответствии с особенностями развития данного общества. Вся система духовной, традиционной жизни общности – это поддержание и передача от поколения к поколению «этнонационального характера, от которого зависит существование общества» (А. Рэдклифф-Браун). При этом «дух народа» есть определенное сцепление, форма тех или иных проявлений чувств, поведения на определенных, общепринятых ценностях и образах, характерных для людей данной общности. У каждой этнонаций формируется «доминирующий настрой», «этнос» этнонациональной общности. Э. Фромм выводит четыре типа культур, характерных для этнонациональных общностей[215], но во всех в них общая социокультурная природа человека и общности людей.

С. Калтахчян в работе «Ленинизм о сущности нации…» много места уделил опровержению признака общности психического склада нации или «национального характера»[216]. Как бы в ответ на нее вышла книга другого философа Н. Джандильдина, который доказывал реальность и важность «национального характера» и порицал инакомыслящих словами: «Те товарищи, которые оспаривают реальность национального характера, выступают, на наш взгляд, против очевидного факта, проявляя при этом излишнее упрямство»[217]. «Очевидные факты» в данном случае обычно сводились к утверждениям, будто бы французам свойственны «юмор и остроумие», немцам – «пунктуальность», испанцам – «темпераментность»[218], а японцам, по Н. Джандильдину, – «невозмутимость перед лицом опасности»[219]. Были, наконец, и такие знатоки, которые по данному вопросу как бы вели споры сами с собой; показательны в этом отношении работы историка и психолога И. Кона, в которых признание «национального характера» каждый раз сопровождалось существенными оговорками; даже поставив в заглавие одной из своих статей прямой вопрос: «Национальный характер – миф или реальность?», в конце статьи он ответил уклончиво: «Мне кажется – и то, и другое»[220]. Думается, что это правильный ответ, ибо сущностное и идеологическое, объективное и субъективное здесь сочетаются, и духовно-психологические характеристики многих этнонаций созвучны.

С. Токарев авторитетно отметил, что привлечение к проблеме определения этнической общности признака «психического склада» или «национального характера» «кроме путаницы ничего не вносит»[221]. Его противники, будучи не в состоянии опереться на методологическую базу, обычно взывали к «здравому смыслу». Так, В. Алексеев писал, что «каждому непредубежденному человеку ясно… существование национального характера»[222]. Ясно, если каждый человек имеет свой характер, то и общности людей формируют своеобразие психического характера. Индивидуальные проявления никто не отрицает, но и общностные имеют место как момент систематизации отдельных элементов, ценностей и установок. При сравнительном анализе «дух нации», ментальность нельзя определять по принципу: хорошее и плохое.

Дискуссия по этой тематике вновь возникла десять лет спустя в связи со статьей А. Дашдамирова о методологии исследования «национально-психологических» проблем. Возможность использования каких-то обобщенных этнопсихологических характеристик, могущих быть объединенными в «национальный характер» или подобные ему понятия для использования в качестве этнических признаков, в этой дискуссии не стояли в центре внимания, тем не менее многие участники затронули и эту проблематику[223]. При этом А. Дашдамиров был одним из первых исследователей, обративших внимание на проблему личности в системе этнонациональных отношений, без изучения которой невозможно оценивать дух, психологию, характер как целостное проявление на уровне общности. Здесь приближение к особенностям индивидов, которые все же растворялись в общности. В постановочном плане эти проблемы рассматривались и в кандидатской диссертации автора[224].

Почти все участники дискуссии признавали существование каких-то психических особенностей у различных этнических групп, отмечали желательность и даже важность их исследования с учетом влияния таких особенностей психики на национальные и межнациональные отношения. При этом отмечалась сложность подобных исследований и полезность взаимодействия этнографов с психологами, работающими как по общей психологии (психологии личности), так и социальной психологии (психологии общности).

В. Алексеев, например, определил русский национальный характер такими качествами, как «чувство национальной гордости», «чувство сотоварищества», «смекалка», «миролюбие», добавив корректно, что «многие из таких черт в той или иной степени свойственны духовному облику и других народов»[225]. Скорее речь может идти об особенностях проявления черт характера данной общности. Нет народов, которым вообще было бы не свойственно, скажем, чувство национальной гордости или товарищества, или смекалки, а если свойственно, то не полностью, а лишь в слабой степени!? Дело не в слабом и сильном, а в особенностях их проявления. А. Дашдамиров отнес себя к сторонникам тех, кто считает, что «специфика национального характера того или иного народа заключается не в каких-то неповторимых характерологических чертах, а скорее в неповторимом их сочетании»; вместе с тем он заявил, что различия между нациями следует искать не в том, «насколько одна храбрее, трудолюбивее или добрее другой», а в «стереотипизации своеобразия форм проявления черт человеческого характера»[226]. Такова общефилософская методология рассмотрения этнонационального характера, которая влияет и на формирование характеристики многонациональной общности, нации-государства.

Более осторожный И. Кон, характеризуя основные направления поисков «национального характера», кроме рассмотренного уже выше прямого «психологического» подхода, предложил выделять «этнографический» и «историко-культурный» подходы[227]. По первому из них во главу угла ставится непосредственное наблюдение с описанием бытового поведения и нравов народов, что, как и в случае «психологического» подхода, ставит перед исследователем вопросы: какие же именно группы этого народа следует наблюдать, как эти наблюдения фиксировать, с какими группами других народов их сравнивать и как синтезировать полученные результаты. Специалисты-этнографы в таких занятиях не преуспели, а заслуживают внимания некоторые произведения путешествующих журналистов, например очерки В. Овчинникова о жизни японцев и англичан[228]. Кстати, прекрасные работы, которые содержат высокий научно-исследовательский взгляд на особенности духа и характера народа.

Вернемся к Н. Чернышевскому, который критически рассматривал проблему «национального характера» и заключал: «Мы имеем очень мало прямых и точных сведений об умственных и нравственных качествах даже тех современных народов, которые наиболее известны нам, и ходячие понятия о характерах их составлены по материалам не только недостаточным, но пристрастно и небрежно… Заменить небрежные и пристрастные характеристики народов верными – дело очень хлопотливое, и у большинства ученых нет серьезного желания, чтобы оно было исполнено, потому что обыкновенная цель употребления характеристик народов состоит вовсе не в том, чтобы говорить беспристрастно, а в том, чтобы высказывать такие суждения, какие или кажутся выгодными для нас, или льстят нашему самолюбию». Этот вывод можно было бы повторить и сейчас, используя, например, весьма пристрастные определения психического склада чеченцев, обусловленные проходившей там войной[229]. И в массовом сознании насаждаются как бы свойственные чеченцам сиюминутные, обусловленные чаще внешними факторами черты характера – агрессивности, чуть ли не доведенной до бандитизма, при этом вновь забывая, что внешние и внутренние агрессии деструктируют дух, психологию индивидов и общности, искажают их. Кризисное проявление духа и характера нельзя истолковывать как этнонациональный дух.

Мнение о существовании какой-то общности психического склада наций (этносов) или национального (этнического) характера еще продолжает бытовать особенно среди части философов, слабо разбирающихся в существе этой проблематики[230]. А что делать, если «сильно разбирающиеся в существе этой проблематики» этнологи и антропологи заняты лишь голым отрицанием всех проявлений этнонационального? Но независимо от философов социальная общность формирует особенности своего психического склада, духа, характера, менталитета. Тем более, если мы признаем то, что групповое сознание проявляется у конкретных общностей людей; одной из его разновидностей является этническое сознание[231]. Странно утверждать, что если не было бы философов, то духа, психики этнонации не было бы. Другое дело, когда «весь дух» направлен против других и утверждается на свержении других. Это уже деструктивный дух[232]. Но это уже не исследование духа, а дух ругательства и свержения других. Почему-то наши этнологи не пишут о таких работах, где расизм и нацизм буквально выпирают.

Понятие «самосознание» носит более узкий смысл и представляет собой индивидуальное сознание, направленное на самого себя с целью идентификации, самопознания и т. п. По И. Кону, самосознание есть «осознание себя как некоей устойчивой, более или менее определенной единицы, которая сохраняется независимо от меняющихся ситуаций (сознание своей идентичности)»[233]. Такая самоидентификация может осуществляться на личностном уровне путем сопоставления себя с другими конкретными людьми и на личностно-групповом уровне путем сопоставления себя с различными группами (коллективами) людей, идентифицируя себя с одной из этих групп и отделяя от других по принципу «мы» – «они», не в смысле свержения, а сравнения. Сущность таких групп разнообразна – род, конфессиональная община, землячество и т. д., поэтому в головах людей сосуществуют различные виды самосознания и характера.

Важность этнического, этнонационального самосознания для определения этноса (нации) была понятна не сразу, и этот признак этноса-нации в первой половине XIX в., когда этнонациональные движения в Европе уже набирали силу, еще не был назван, так сказать, своим именем. Примерно то же самое происходит и с особенностями этнонациональной психологии, а сознание не бывает без психики, как психика без сознания. Т. Стейни – специалист по психоанализу – подчеркивает, что даже культуры в большинстве своем – вторичный институт, производный от институтов сознания, опосредованный ранним опытом[234]. Он же говорит, что и «этничность – это не то, что ты есть (реальность), а то, каким бы ты хотел быть (фантазия)»[235]. Но вместе с тем важен и опыт, каков он (человек) на практике сегодня и сейчас есть. В этом реальность между мифами прошлого и фантазиями будущего. Но человеческое (общинное и индивидуальное) еще находится под давлением идей, где одни боятся индивида, а другие – их общностей. Но и то, и другое – реальность. Самобытность их проявления – другой вопрос. Это для исследования, а не отрицания и свержения.

Состоявшийся в Санкт-Петербурге в 1872 г. Международный статистический конгресс, рассмотрев вопрос об определении национальной принадлежности в переписях населения, пришел к заключению, что эта принадлежность не тождественна языковой и что ее определение должно основываться на самосознании опрашиваемых лиц. В подтверждение правильности такого подхода известный русский этнограф В. Водовозов в начале XX в. писал: «Если человек считает себя поляком, значит – он поляк, хотя бы он не был католиком, хотя бы он был оторван от польской территории и хотя бы даже он забыл свой язык (в этом последнем случае, однако, он по большей части себя поляком считать не будет). Если человек, происходящий от польских родителей, отказывается от наименования поляка, то, хотя бы он был католиком, хотя бы он жил в Польше, его все же не следует считать за поляка. Таков единственный рациональный принцип, которого следовало бы держаться и при статистических вычислениях национального состава данного государства, и при создании разных культурных учреждений (школ, академий и т. д.) для отдельных национальностей»[236]. Вполне приемлемый подход, который был определен достаточно давно. Надо все это учитывать.

Рекомендации Петербургского статистического конгресса были практически воплощены в жизнь лишь после Первой мировой войны, когда в Советской России (1920 г.), в Венгрии (1920 г.), а затем и в некоторых других странах были проведены переписи населения, в программу которых был включен вопрос о «национальности», относимый к самосознанию опрашиваемых, либо в сочетании с вопросом о родном языке, либо как единственный этнический вопрос. Все последующие советские переписи населения (1926,1937 и 1939,1959,1970, 1979 и 1989 гг.) содержали оба эти вопроса, причем определение этнической принадлежности основывалось в них именно на вопросе о «национальности» (в 1926 г. – «народности»), а вопрос о родном языке имел в этом отношении вспомогательное значение. Материалы этих переписей показали, что случаи несовпадения национальности и родного языка имеют массовый характер: в 1959 г., например, 11,9 млн. человек, а в 1989 г. – 20,8 млн. показали своим «родным» языком язык другой национальности при сохранении прежней национальной принадлежности. Это объясняется языковой ассимиляцией, широко распространенной, кстати сказать, и в других многонациональных странах мира. При этом такая практика не приводила к корректировке подхода И.В. Сталина в его определении. Почему-то из переписи 2002 г. вопрос о родном языке был исключен стараниями в том числе и тех, кто построил свою этнологию на отрицании тех или иных признаков принадлежности этнонаций. В данном случае удалось «отменить» родной язык. Они в моделях и типах автомобилей разбираются лучше, чем в характеристиках этнонационального. Порой даже пренебрежительное незнание этнонационального, уход от него, его отрицание объявляется высшим достижением этнологии.