Помоги проекту - поделись книгой:
Вместе с матерью пленного сына разведчики провезли по всему Луганску — показали город, разрушения, дали поговорить с горожанами. И… отпустили домой. Расставаясь, бортмеханик молчал, мать плакала. Когда их посадили в автобус, Сергей вдруг сказал: «Я за штурвал самолета больше не сяду никогда. Клянусь!».
После на связь выходила его жена — Людмила. Тоже плакала, тоже благодарила. Говорила, что если Бог даст им сына, то назовут они его в честь командира разведчиков Михаила Гончарова с позывным «Дубки». Правда, если случится такое, ему об этом уже не узнать — Миша погиб через полгода.
Тем временем сержант Унгер, что называется, не вылазил с передовой. В ноябре 2014 в Станично-Луганском районе его группа выявила позиции ВСУ в районе Валуйского. В декабре они обнаружили склады в Камышном и Верхней Ольховой. По данным разведки Унгера и его группы, нашей артиллерией было уничтожено порядка 50–60 единиц бронетехники и артиллерийских установок противника. Все обнаруженные склады наши также накрыли. Офицеры-артиллеристы, имевшие за плечами советскую армейскую школу, смеялись: «Сань, тебе бы в Союзе уже с Орденом Боевого Красного Знамени ходить, если б не „Героем“…».
В январе разведчики комендатуры успешно провели операцию сопровождения и обеспечения безопасности работы большой группы журналистов вдоль всей линии фронта — от Свердловска до Фащевки. Противодействовали вылазкам вражеских диверсионно-разведывательных групп, проходивших на снегоходах почти до ВВАУШа[4] и запускавших оттуда беспилотники ВСУ, ведшие безнаказанную артразведку. Потом по выявленным целям Луганск несколько дней расстреливали из Градов и Ураганов. Не стало ДРГ противника — кончились и обстрелы.
Потом началась бои за Дебальцево.
Туда Саша попал 5 февраля. Комендантский полк держал правый фланг обороны стратегически важного поселка Чернухино.
11 февраля ими была предпринята первая попытка провести штурмовую группу численностью до взвода. Унгеру поручили проводку этих 24 бойцов. Входили грамотно — в стык между подразделениями ВСУ. Должны были занять оборону под мостом. Однако при заходе они обнаружили замаскированные позиции киевских силовиков: слева мощные огневые точки, а справа танки, открывшие огонь прямой наводкой по соседям — еще одной прорывавшейся группе, возглавляемой командиром комендантского полка Сергеем Грачевым. Осознавая риск уничтожения, Унгер принимает решение об отходе и выводит из-под трехчасового перекрестного огня всех своих 24-х бойцов без единого убитого и раненого. До цели в тот раз не дошли буквально 300 метров.
В ночь с 11 на 12 февраля была повторная попытка завести штурмовую группу. Они первые вошли в окраинный поселок Октябрьский города Дебальцево. Это была сборная в составе бойцов комендантского полка, батальона «Заря» и группы бойцов командира с позывным «Добрый». Следом под прикрытием нашей артиллерии вошла еще одна штурмовая группа комендачей под командованием Сергея Новомлинского с позывным «Пуля». Заведя свои группы, Унгер с бойцами сопровождения вывел в расположение штаба полковника Грачева и еще несколько офицеров полка. А уже утром был получен новый приказ: проводка пешей колонны новобранцев с ящиками боекомплекта для вошедших в Дебальцево штурмовых подразделений.
Унгер был ведущий. Двое бойцов обеспечивали боевое охранение, и 10 человек «шерпов» — необстрелянных носильщиков в караване боеприпасов.
В точке прибытия под мостом выйти на связь с встречающей группой не удалось. При этом отсутствие боекомплекта могло сорвать основную задачу штурмовых подразделений: доразведку позиций противника и ночной штурм с прорывом обороны в точках своих боевых задач. Оставить ребят без боекомплекта было равно предательству, и Унгер принял решение двигаться дальше. Два бойца успешно выдвинулись в поселок и предупредили, что группа с боеприсами идет в Октябрьский.
Двигались скрытно, не обозначаясь. Первая двойка прошла удачно и вошла в точку прибытия. Следом Александр возглавил выдвижение основной группы.
Около 9 часов утра, не доходя до первой линии домов, они были накрыты массированным огнем. В первое мгновение на группу обрушился огневой шквал всех средств, имевшихся на позициях ВСУ — минометы, станковые и подствольные гранатометы, снайперы и пулеметчики буквально смели редкую цепочку разведчиков. Унгер почувствовал глухой удар и, оставаясь в сознании, рухнул в снег. Им в целом повезло, если можно так сказать, что шли грамотно: рассредоточено, тройками — поэтому-то и удалось избежать больших потерь. Помимо раненого Александра, один двадцатилетний боец — Дмитрий был убит, сразу наповал. Остальные успели залечь.
Ребята стали кричать: «Саша! Дима!», но Унгер понимал, что они сейчас прекрасно видны в снайперские прицелы и, не шевелясь, выкрикнул команду «отход». Те сразу не послушались, сидя в относительном прикрытии насыпи кричали: «Комендатура?! Кто живой?!» В ответ старший группы кричал: «Не подходить! Держитесь от меня подальше». И лишь когда вокруг стали плотно ложиться разрывы минометых мин и ВОГов,[5] ребята на счет «три» рванули под огнем к спасительным постройкам. Завязался бой длившийся до вечера. Киевские каратели поверили, что оба лежащих на открытой местности бойца — мертвы.
Поначалу он притворился мёртвым, понимая безнадежность своего положения. Потом начал замерзать. Временами путалось сознание, и он уже ощущал себя то убитым, то парализованным. Унгер не мог перевернуться, мешали два автомата, висящих на простреленном в нескольких местах правом плече. Неподъемный бронежилет вдавливал в промерзшую землю. Позже он поймет, что этот тяжелый «бронник», в общем-то, и спас ему жизнь: помимо изначально приторможенной пули, натворившей с ним столько бед, на тяжелой спинной бронепластине бойцы позже обнаружат несколько насечек и деформаций — она приняла на себя как минимум два серьезных осколка.
Рядом на позициях ВСУ «под парами» стоял БТР, но противник не торопился выходить в простреливаемое поле. Но самой большой опасностью был холод. Саша согревался, разминал руки, сжимая-разжимая пальцы, напрягал мышцы тела, попеременно на счёт качая мышцы спины и пресса.
Он потом рассказывал: «Я прекрасно понимал, что если потеряю сознание или, не дай Бог, провалюсь в дремоту, усну, то это всё — кранты. Где-то рядом, в сознании, держала Янка,[6] а под сердцем грели мысли о дочери. Умереть сейчас — это как предать своих девчат. Вот я и работал, качал мышцами все эти 13 проклятых часов…».
Так Унгер продержался до темноты. Когда окончательно стемнело, попробовал перевернуться и… не смог. Поначалу, говорит, дико испугался, словно вспышкой смертной боли обожгло: «Парализовало!». Но потом отдышался и понял, что он просто примерз к земле. Просто. Примерз к земле…
Сантиметр за сантиметром он сбросил с простреленного плеча два автомата. Потом вытащил левой рукой отточенный штык-нож — срезал разгрузку. Также выгрызая по сантиметру, вырубил из смерзшегося от крови снега и льда немую правую руку. Следом вырвал, вырубил ватные, чужие ноги. И пополз…
Сейчас он смеется: «Полз вначале, как Маресьев в кино: в левой здоровой руке пистолет, нож на боку — вот и всё оружие. Ну, воин-разведчик, чё там…»
Дополз до насыпи, как-то перекатился да встал на корточки. Потом поднялся и побрел, смутно угадывая направление. Чуть разогревшись, почувствовал ноги, пошел более осмысленно. Двигался как пьяный, шатаясь, ежесекундно рискуя упасть и больше не подняться. Желание, говорит, было просто дойти, да и сам этот поход он вспоминает с очевидным содроганием — как пытку. Через два-три часа, счет времени он давно потерял, его грубо окрикнули: потребовали назваться, в ночи громко клацнули автоматные предохранители. Разведчик, каким-то иным, запредельным чутьем уловив, что это свои, ответил:
— Я из раненых комендачей. Унгер моя фамилия…
В ответ прозвучало обнадеживающее:
— Не гони, тварь… Унгера убили!
Значит, точно свои…
Стрелять сразу не стали — подошли, сняли капюшон и чуть не затискали в объятиях. Под мост спускался уже поддерживаемый с двух сторон однополчанами. Однако сил хватило лишь на этот последний рывок. Саша начал проваливаться и прямо сказал: «Мне не дойти».
Далее все вспоминается им через матовое стекло полузабытья — носилки, двести метров, чуть ли не бегом до машины. Полевой лазарет в Зорянке. Перевязка, эвакуация, больница в Алчевске — там удалили первую пулю из правого плечевого сустава. Оттуда перевод в Луганскую республиканскую клиническую больницу, еще одна операция — удалили вторую пулю, которую невозможно было заметить без аппаратного обследования из-за развившейся огромной гематомы во всю правую половину туловища. Там же нашли и третью пулю, извлечение которой в условиях блокадной Республики, отсутствия набора узкоспециализированных инструментов и препаратов не представлялось возможным.
Поначалу он хотел переждать до окончания войны, ведь видимых неудобств засевшая в теле пуля ему попервах не доставляла. Разведчик прошел полный курс лечения. Возвратился в строй. Александра Унгера торжественно наградили Медалью «За отвагу» II степени. Он начал тренировать непослушную руку и потихоньку встраиваться в службу, но вскоре появились первые грозные симптомы. И главное — не оставляющая ни на минуту боль. Дополнительное обследование и приговор: «Без операции возможен частичный или полный паралич с непредсказуемыми последствиями. Пулю надо удалять».
Помощь пришла с неожиданной стороны. Первыми от командира полка, полковника Сергея Грачева, о проблеме Александра узнали журналисты Государственного информационного агентства «Луганский Информационный Центр». Следом подключились творческие союзы. В ходе X Санкт-Петербургского международного книжного салона секретарь правления Союза писателей ЛНР Андрей Чернов при посредничестве российских писателей провел успешные переговоры с нейрохирургами питерской Военно-медицинской Академии им. Кирова. Следом подключилась тяжелая артиллерия: главные врачи двух Луганских научно-медицинских центров Олег Вольман и Александр Торба помогли с последними освидетельствованиями и документами, а министр здравоохранения ЛНР Лариса Айрапетян подготовила именное обращение к главе Военно-медицинской Академии. Все финансовые затраты на эту командировку взял на себя трудовой коллектив одной московской компании. Их руководитель — неравнодушный человек, писатель, легендарный в среде прошедших Афганистан, Югославию и ветеранов ВДВ человек — как-то вскользь обмолвился перед коллегами о предстоящей операции. Вердикт сослуживцев был неумолим: «А почему это только Вы хотите ему помочь? А мы что, Донбассу — чужие?!».
Через неделю после операции Александр Унгер сидит рядом и рассказывает о будущем.
— Понимаешь, я с этими госпитализациями, переездами, перевязками и так много времени потерял. Ребята служат, воюют, я не могу выпасть из процесса. Война не закончена, да и без боевых действий работы тут на десятилетия. Нельзя мне из строя выпадать. Никак нельзя…
Слушая, записывая рассказ Александра, я думаю: и это что — реально таких людей победить? Купить, прикормить печеньками с рук, прельстить кружевными трусиками, что там ещё обещали со сцены Майдана? Вот неужели на «той» стороне до сих пор нет понимания, что они столкнулись с окончательным выбором людей Донбасса? И любой язык силы здесь может решить лишь одну проблему: высвобождение невиданной энергии противостояния. Возьмем одну конкретную судьбу: жил себе — растил ребенка и работал простой луганский мебельщик. Вы ему бомбардировку мирного города — он вам запись в ополчение. Вы ему «Едыну Крайыну» — он вам полсотни сожженных единиц бронетехники. Вам мало?! Вы ему три пули в корпус и несовместимое с жизнью ранение — он назло вам выползает и становится в строй с непогашенным больничным. Так, может, все же хватит повышать ставки?
Напрасная жертва Дебали[7]
Мы стоим у входа в типовую будку железнодорожного переезда. За ухом клацают затворы и вспышки зеркалок, но внутрь никто из репортеров не заходит. Да и смотреть там, по большому счету, не на что. Вход перекрывает нижняя филенка облупившейся, некогда ядовито-синей двери, чудом оставшаяся висеть на вываленном наружу дверном проеме. Стекол в оконных рамах тоже не осталось. Из убранства лишь посеченные осколками стены, в щепу битые доски пола да кирпичное крошево, покрывающее весь этот бедлам ровным саваном. Но и он не может скрыть того, к чему прикован наш взгляд — огромная высохшая бордово-коричневая лужа, пропитавшая кирпичный бой, развороченную стяжку пола и побелку висящей лохмотьями дранки потолка. Нет, это не сурик — не краска. Это — кровь безымянного украинского хлопца, перемолотого бездушной мясорубкой гражданской войны. Не знаю, был ли это его первый бой, но точно знаю, что последний. Бой безнадежный и бессмысленный. Как и напрасная жертва, принесенная им на алтарь этой безумной войны.
Последние дни Дебальцевского котла. Крышка захлопнута. Наши ведут непрерывную разведку боем, наносят методичные артиллерийские налёты — не дают ВСУ, воякам террбатов и прочим украинским силовикам поднять головы — кинжальными ударами деморализуют противника. Постоянно просачиваются вглубь линий украинской обороны разведдиверсионные группы. Работают снайперы. Тяжелые потери с обеих сторон.
Стык участка фронта возле железнодорожных депо Дебальцевского узла по соседству с 4-й бригадой держат бойцы отдельного механизированного батальона Корпуса Народной милиции ЛНР, по привычке именующие себя «Батальон „Август“». Часть легендарная — герои битвы под Санжаровкой.
Яков «Малыш» — тридцатилетний ополченец, бывший гидромелиоратор, а ныне командир тактического звена — решает поставленную командованием задачу. Участок зоны его ответственности входит в число точек вероятного прорыва. Полученные сведения гласят, что буквально в двух шагах, в районе «2-й промплощадки», украинские силовики посредством мощной бронегруппы со дня на день попытаются вырваться из окружения. По плану реализации разведданных принято решение: во-первых, сформировать танковый кулак, дабы поддержать сосредоточенным огнем подразделения 4-й бригады на танкоопасном направлении. Как раз там, где, по данным разведки, противник и будет пытаться прорваться своей бронегруппой. Во-вторых, устроить засаду для сумевших вырваться из огненных тисков 4-й бригады и отдельного механизированного батальона.
Задача не простая, учитывая сложный рельеф железнодорожной промзоны, находящийся под боком ж/д туннель и, самое главное, бомбоубежище с мирными жителями всего в ста метрах от потенциальной точки прорыва украинских военных. Огромную помощь в планировании операции «Малышу» оказал заместитель командира батальона по воспитательной работе с мирным позывным «Петрович», некогда опер уголовного розыска майор Виктор Зотов. Всё успели за ночь. Демонстративно приволокли тягачом и поставили якобы на боевую позицию — неисправный Т-72. Из целого в этом передвижном «ремкомплекте» там была только броня да траки, но вид танк имел весьма впечатляющий — даром, что не окопан капониром и вообще лёгкая добыча — прыщ у всех на виду. А вот позади, за бетонное ограждение железнодорожного депо, аккуратно встало ровнехонько три Т-64 — с полными боекомплектами, намеченными секторами обстрела и четким пониманием своей боевой задачи. Оставалось только ждать.
Ожидать пришлось совсем недолго. Бронегруппа появилась на рассвете и четко шла по указанному разведчиками маршруту. Шесть украинских танков, БМП, БТРы, грузовые машины с личным составом, выстроившись походной колонной, двигались прямо в лоб основной засаде, организованной на позициях 4-й бригады.
По своему «афганскому» прошлому я понимаю всю сложность и практическую невыполнимость поставленной командованием Корпуса Народной милиции боевой задачи. Вся бронетехника оборудована соответствующими, весьма сложными и чувствительными, продвинутыми средствами разведки, наблюдения и связи. Плюс в любой подобной операции должно быть боевое прикрытие в виде передового и боковых дозоров, а также прикрывающий тылы арьергард. Все это должно быть обеспечено для защиты колонны. Тем более в условиях войны и, тем паче, выходя из окружения — прорываясь через боевые порядки! Подчеркну: сквозь оборону противника, имеющего не только средства противотанковой борьбы, но и свою собственную полноценную артиллерию и современные танки. Поймать в засаду колонну бронетехники — это же не пьяного в подворотне ночью перестреть?! Тем не менее, когда украинская бронегруппа буквально ввалилась в засаду и её внезапно, разом поглотил огненный мешок, какого либо внятного сопротивления она не оказала.
Первыми встали и тут же жирно зачадили шедшие впереди танки. Остальная бронетехника заметалась по полю. Сметаемые огнем бортовые машины и не думали драпать — водители, обгоняя пехоту, первыми рванули врассыпную. Все смешалось — дым, металл, огонь, земля и люди.
Один из украинских танков, мчась галсами по раскисшей грязи, каким-то чудом вырвался из огненной мясорубки и влетел в граничащий с промзоной частный сектор. А влетев — тут же заглушил моторы и затих.
Настал ход Якова. Вывести свои три танка из засады — нельзя. Во-первых, все ещё высока вероятность выхода из боя и другой бронетехники противника. Во-вторых, в танковом бою накоротке как минимум один из наших танков первый напорется на выстрел в упор. И, в-третьих, просто представьте танковый бой четырех тяжелых машин внутри частного сектора — сколько жилых домов будет разнесено и раздавлено бронёй вместе с попрятавшимися в подвалах людьми? Времени на долгие размышления нет. Пехоты, как таковой, в звене также нет — это же танкисты. Нет и ручных гранатометов. Зато есть группа разведчиков и их отчаянный «замковзвода» Серёга, 30-летний шахтер из Краснодона, готовый зубами рвать врага. Ещё у мужиков есть «Шмели»[8] с термобарическими зарядами, которые прелесть как хороши против укрепленных огневых точек или строений, но совершенно бесполезны против тяжелой бронетехники.
Тем не менее, мужики пошли. Как заявил Серёга: «Ну, не выгоним, так хоть заставим обозначиться». Грубо говоря, пехота шла «вызывать огонь на себя». Быстро обнаружили затаившийся танк и буквально с тридцати метров — через улицу — подряд вколотили под башню с пяток термобарических зарядов. Это надо просто представить себе, как троих перепуганных танкистов, закупоренных в консервной банке брони, вдруг пять раз подряд глушат аналогом 120-мм гаубичного фугаса. Они не выдержали… Взревев форсунками, Т-64 вылетел под орудия засады Якова и сходу выхватил два прямых попадания. Результат соответствующий: детонация боекомплекта с отрывом башни и невозможностью идентифицировать погибший на месте экипаж без анализа ДНК. Это третий танк, уничтоженный звеном «Малыша» — еще две машины были сожжены им в ходе флангового расстрела основной бронегруппы, в лоб напоровшейся на засаду 4-й бригады.
Выжившую в бойне пехоту ВСУ гоняли по промзоне, как зайцев по пролеску — вдумчиво и неторопливо. Один из «воякив» спрятался в будке ж/д переезда. Бежать оттуда было некуда да и незачем. С ним попытались говорить, старались объяснить, что крови никто не хочет — ведь это уже ничего не решало: все украинские пленные максимум через две недели после описываемых событий уже были дома. Но он в ответ истерил, матерился и на мове угрожал всеми карами. От наших бойцов до будки оставалось метров двадцать. Когда в очередной раз с ним попытались заговорить, из будки вслед за проклятиями вылетела граната. После взрыва туда в ответ влетело три. Всё кончилось, не начавшись. Посеченный осколками паспорт гласил, что погибший — выходец из Днепропетровской области. Никаких других документов на нем не нашлось, поэтому определить принадлежность к конкретной части или подразделению на месте не представлялось возможным. Тело выволокли из будки, положили прямо у переезда, накрыли одеялом, и вскоре его забрала похоронная команда. Буквально через несколько дней, вместе с пленными, этот 200-й был передан украинской стороне. Ни имени, ни фамилии никто из военнослужащих батальона не запомнил. Единственно, у всех бойцов осталось недоумение от этой бессмысленной, напрасной смерти.
Чем была для него это битва? За что он умер? Ради чего и ради кого где-то под Днепропетровском сегодня рыдают убитые горем родители? Неужели набор совершенно диких иллюзий, вдалбливаемых в головы простых украинцев, стоят одной этой жертвы?! А ведь она не одна. Ведь их тысячи и тысячи. И конца и края этому потоку смертей не видно — тут ведь не сотня, тут уже «Небесные дивизии» сформированы. Недаром древние говорили: «Когда боги хотят покарать, вначале они лишают разума»…
Мергельные окопы Станицы
Под колесами редакционного бусика крошится и осыпается мергель. Мы, старательно объезжая ухабы, карабкаемся в гору. Внизу под нами поселок Пионерское, вокруг дачи, а прямо по курсу — сразу за ведущим к Донцу обрывом — раскинувшаяся за рекой «зеленка», где расположился ударный бронетанковый кулак Вооруженных Сил Украины, ныне бесцветно именуемый ополченцами «противник».
Едем в гости к командиру разведвзвода 1-й отдельной казачьей сотни Станично-Луганского района Виктору Плешакову с позывным «Дон». Мужику хорошо за пятьдесят, сам добровольцем приехал на войну из Питера и с лета 2014 года находится на передовой. За последние бои в районе Дебальцево два бойца его подразделения получили правительственные награды. Рассказывает обстоятельно и при этом по-военному, четко.
Люди во взводе разные. За два наших корреспондентских приезда мы видели здесь и мужиков под 60, и совсем зеленых мальчишек. Все добровольцы, других людей здесь нет. Есть и местные, и ребята из России. Все добирались за свой счет, ехали в неизвестность, толком не зная, в какое конкретно подразделение они попадут. Кто-то что-то услышал, посоветовал, так и прибивались. Добирались своим ходом. Вот как командир рассказывает об одной из таких историй.
«Был у нас парнишка из Комсомольска-на-Амуре. Сейчас он в отъезде, решает домашние проблемы, но скоро должен вернуться. Так вот он, чтобы приехать сюда, на войну, продал машину. С Дальнего Востока дорога недешевая весьма. Что-то оставил жене и поехал — в никуда, не зная даже, к кому и куда попадет. А когда случились у него семейные проблемы, то мы всем миром ему деньги на обратную дорогу домой собирали. В один конец парень билет взял».
С местными, судя по всему, отношения чуть ли не родственные. Когда корреспондентская группа прибыла на позиции разведвзвода в первый раз, практически одновременно с нами пришла хозяйка дачного участка — принесла миску домашних пирожков. И пока мы записывали интервью, она пошла с одним молоденьким бойцом в сад — учить его, как и где подвязывать виноград. «Самой уже тяжело, а ему еще пригодится», — смеется пожилая женщина.
Основной задачей подразделения является разведка и ведение наблюдения за действиями противника. Район постоянной дислокации у взвода для этого более чем удобный. Наш берег — это господствующие высоты, вся «зеленка» противника — как на ладони. На высотах оборудованы наблюдательные пункты. Разведка ведется круглосуточно. Но и встретить незваных гостей взвод вполне может — и сами не с пустыми руками, и техника соответствующая тоже присутствует.
— Задачи меняются от ситуаций по периметру. С той стороны — Станица, здесь река Северский Донец, — рассказывает взводный. — Этот берег наш, тот берег их, вплоть до реки Деркул — границы с Россией. Вот я здесь с августа, когда здесь линия фронта стабилизировалась по Донцу. Мы периодически туда-сюда ездим, где не хватает народу, приезжаем, помогаем. Например, в феврале было всем жарко под Дебальцево, мы отправляли людей туда. Три недели стояли в Санжаровке, а на четвёртую поехали уже в Дебали.
В районе Станицы Луганской, в непосредственной близости от передовой, ВСУ сконцентрировано сотни единиц бронетехники, установок залпового огня, самоходной и ствольной артиллерии. И это ни для кого не секрет, тем более, когда никто особо не прячется. Так, например, 27 марта за одну ночь украинские силовики стянули к линии соприкосновения порядка 200 самоходных артиллерийских установок.
«У нас здесь доминирующие высоты, этот берег высокий, тот берег низкий, видно всё очень хорошо километров на 10, — говорит командир разведвзвода. — Тем более, в „зелёнке“, когда еще листа не было, видно великолепно. ВСУ достаточно казённо выполняет задачи по маскировке, реально люди воюют из-под палки. Если смотреть внимательно и день за днём, можно увидеть практически всё, так вот, всё, что должно было выводиться на 50 км, здесь, в углу Деркула и Донца, всё нашпиговано техникой. Бронетехники немерено. Лично видел 2 „Смерча“, а это даже не „Град“. В одну ночь танковый батальон зашел. Тут удобное место, дороги есть хорошие для армейской техники и „зелёнка“. Капониры у них ещё с осени, мы наблюдали, как они это всё себе рыли. Очень интересное у них ноу-хау: чтобы скрыть передвижение, метров в 300 выкапывается траншея, куда техника заходит, и капониры, как ячейки, стоят.»
Все минские договоренности с украинской стороной, а также откровенная игра ОБСЕ «в одни ворота» здесь, в окопах, воспринимаются исключительно матерно. Бойцы уверены, что для Украины все эти дипломатические потуги — лишь дымовая завеса для перегруппировки и сосредоточения сил.
Вот что о реальном выполнении минских договоренностей рассказывает командир разведвзвода: «До нас доходила информация, что 20 °CАУ-шек загоняли. Батальон танков я видел лично, две большие колонны, минут сорок шум движков — это приличная колонна, машин на 100. Танки, „Уралы“, службы обеспечения, связисты, все подряд. Батальон зашел, обеспечение, кроме этого, личный состав на чём-то возится. Например, мы отсюда видим кусок поляны, туда заезжает „Урал“ с полевой кухней, он её отцепляет и уходит. Полевая кухня — это минимум рота, понятно, что полевая кухня просто так на поляне стоять не будет. Там есть люди, их надо кормить. Вот таких вторичных признаков очень много, если их анализировать, то складывается вполне реальная картинка — техники много».
Вот рассказ разведчика о миссии ОБСЕ: «ОБСЕ-шники к нам приезжали, куриц считали на предмет того, как живут местные жители, — смеется Виктор. — Еще поездили по магазинам. Я спрашиваю, а вас не интересует техника украинская? Вот в трёх километрах, дам бинокль, покажу. Если не поленитесь полдня посидеть, увидите передвижения. Утром прогревают технику, видно дымы. Никто особо не таится, тем более, от ОБСЕ-шников, потому что, было бы желание увидеть, они бы увидели. Естественно, никакого желания они не проявили. Они и так это всё знают. Тут сплошное нарушение Минских соглашений. Все про это знают, кто должен интересоваться. И ОБСЕ в том числе».
В Луганске настроения — все знают, что война возобновится, но никто не знает, когда именно. Люди со страхом смотрят репортажи из Донецкой Республики и задаются простым вопросом: «Когда же полыхнет у нас?». Здесь, на передовой, напротив, царит спокойное ожидание — то, что боевые действия начнутся с новой силой, для бойцов аксиома. Разведчики считают, что на этом участке фронта, в треугольнике между Донцом и Деркулом, техника накапливается как в отстойнике, а для Луганска опасны только системы залпового огня.
«САУ-шки ещё здесь поработать могут, а „Смерчи“ нацелены на Луганск. Тому же „Граду“, например, чтобы на боевой взлёт стала ракета, надо 7 км. Чтобы разбомбить город, этого не хватит. Это только в кино за минуту рушится всё. Чтобы разрушить город, это надо проводить бомбардировки. Думаю, что эта группировка не атакующая. Пока, на мой взгляд, это просто отстойник, потому что если перегонять ту же танковую колонну на 50 км, при том состоянии техники, что у них, то половина танков просто не дойдёт. А потом если их нужно будет вернуть, ещё половина от дошедших в пути сломается. Так же большой расход ГСМ. Технику же вводят не ландыши нюхать, а для боевого применения. То есть, как я вижу, их цель — сохранить технику в непосредственной близости от потенциального театра военных действий».
Разговоры о возможном понтонном форсировании Донца и слухи об украинских учениях взводный не поддерживает: «Понтоны у них точно есть, без вопросов, но река разделена, тот берег их, этот — наш. Чтобы проводить учения, надо 2 своих берега, это не соответствует действительности».
Огневые налеты и перестрелки, переходящие иногда в серьезные бои с привлечением артиллерии, на всем протяжении фронта в Луганской и Донецкой республиках происходят постоянно. Также с обеих сторон фронта активно действуют различные диверсионно-разведывательные группы. Ни о каком перемирии речи не идет, единственно, дело не дошло пока до начала полномасштабных боевых действий. И здесь, на позициях, ситуация не сильно отличается от других участков фронта — обстрелы, огневая разведка, беспокоящий огонь.
«Обстрелы по нашей территории ведутся постоянно, — рассказывает Виктор. — У нас, грубо говоря, каждую ночь весело. Работают миномёты, БМП-1, ЗУшки. Дистанция самая рабочая — до 2 км. Они знают, что у нас есть ПТУРы. Вот периодически их танчик выйдет на полянку и стоит „заманухой“. Постоял, мы не повелись, он и уехал. А так стандарт 82-мм — „Васильки“, наводчик у них, кстати, хороший. Гоняли тут нас на карьере — выехали 3 „Василька“, отработали по 5–6 залпов. Мы бегали по окопам как сайгаки. Там много чего есть и серьёзного калибра. Правда, ночью идентифицировать невозможно. Периодически, чаще, чем хотелось бы, некая неопознанная бронетехника обстреливает наши НП. Они прекрасно понимают, где мы сидим. Тем более, здесь мергель, глина — мы с осени окапывались, и наверняка у них есть опытные наблюдатели. Периодически им надо нас пинать, чтобы мы не расслаблялись».
О том, что между ВСУ и подразделениями Национальной гвардии, а также территориальных батальонов постоянно идут стычки и перестрелки, перерастающие иногда в полноценные боестолкновения, общеизвестно. Здесь же, в окопах, считают, что между армией и нацформированиями идет реальная война.
Вот что рассказывает разведчик: «А ночью тут вообще концерты бывают. У них возникают перестрелки своих со своими. ВСУ с Нацгвардией. Тут нелюбовь конкретная, неделю назад 2 ПК работало, из „семёрки“ выстрелов 12, автоматной трескотни немерено. Потом выехал неопознанный БМП, отработал боекомплект, и всё затихло. Но это их тёрки между собой, и это происходит регулярно. В Станице постоянные ночные бои у них были зимой. До нас доходила информация, что ребятам ВСУ нужно получить корочки УБД. Не ручаюсь за достоверность, но у меня такая информация: чтобы получить корочку, надо поучаствовать в боестолкновении. Поэтому ночью начинают пулять по берегу, отражать атаку „сепаратистов“. Поотражали — всё нормально. Сделали записи, расчёт БК отчитались. Потом приезжают нацгвардейцы и начинают выяснять, не было ли это инсценировкой.»
Возможно, вражда между военнослужащими частей украинской регулярной армии и националистическими военизированными формированиями кроется, в том числе, и в отношении бойцов террбатов и нацгвардии к мирному населению, которое иначе как карательным назвать нельзя. Грабежи и беспредел принимают неконтролируемые масштабы.
«Мы все знаем, что творится на той стороне, — рассказывает Виктор. — Здесь же война юных тимуровцев по телефону. Мы шагнули, они знают через 20 минут — бабуля посмотрела, набрала телефон, позвонила зятю, тот побежал, сказал полицаям. У нас та же история с той стороны. Везде идет обмен информацией постоянно. Все с мобильными, какие-то незаметные перемещения — нереальны. Или как грабят. Раньше усадьбы выносили, сейчас два БТРа заезжают, купорят улицу с двух сторон и все дома улицы выносят. А как людей вывозили и били смертным боем лишь по подозрению в иных взглядах. Повыбили зубы, поломали ребра, расстрел имитировали. Все всё знают. Не будет тут мира. Слишком много крови с обеих сторон, война прокатилась по селу, по конкретным семьям».
Украинские медиа на фронте тоже читают. Интернет на позициях редко, но все же есть. По прочтении комментируют: «Читал хохму в интернете, как сепаратисты хотели захватить Станицу, но доблестные воины ВСУ отразили атаку, и с многочисленными ранеными наши покинули территорию. На самом деле, это была наша разведка — 26 человек. Мы по любому не смогли бы взять Станицу. Потом на этой волне в инете пошла следующая информация: мол, через 3 дня в Станицу вошли сепаратистские танки. Наверно, на Украине народ и это съест, потому что они не представляют себе, что здесь всего один мост, который они взорвали, и по нему танки не проедут. Он и до войны был в аварийном состоянии. Больше мостов нет, понтонов тоже нет. Откуда взялись в Станице 3 сепаратистских танка, для меня осталось большой загадкой», — смеется Виктор.
Вот такой у нас получился разговор с разведчиками 1-й отдельной казачьей сотни Станично-Луганского района. На сегодня можно констатировать массовые нарушения минских договоренностей — серьезную концентрацию бронетехники, личного состава, а также возросшую интенсивность перестрелок и огневой разведки. Высокая вероятность возобновления боевых действий сохраняется. Нам же, жителям Луганской Народной Республики, остается всерьез уповать лишь на мужество наших защитников, их стойкость, верность воинскому долгу и готовность сражаться за каждую пядь земли Луганщины.
Воля к жизни Виктора Равлика
Открытое, доброжелательное лицо контрастирует с жуткими следами снятых с рук и тела кусков кожи, с бурыми пятнами набухающих сукровицей бинтами, которыми словно мумия из фильмов ужасов, он плотно запеленат от пояса и ниже — до самых кончиков пальцев ног. На кровати палаты для «тяжелых» ожогового отделения Луганской Республиканской клинической больницы уникальный пациент: ополченец, чудом выживший после разрыва зажигательного минометного боеприпаса украинских карателей. Боец территориального батальона «СССР Брянка» Виктор Равлик с позывным «Татарин», выкарабкавшийся из могилы наперекор всему — тяжелейшим ожогам, гангрене и страшной боли. Теперь он поставил себе новую цель — за месяц опять научиться ходить и вернуться в строй.
Его судьба просто подкупает своей обыденностью. Ведь таких судеб на Украине буквально — миллионы. Уроженец приморского Николаева, сорокапятилетний Виктор все эти годы прожил в небольшой деревне Михайлюки Новоайдарского района Луганщины. Крупный рогатый скот, свиньи. Когда-то закончил Старобельский сельскохозяйственный техникум. Работал зоотехником в колхозе. Крепкое подворье. Женат. Две взрослые дочери. Абсолютно мирный, хозяйственный трудяга. Даже в армии в свое время не служил — зрение минус 15.
Но когда его страна начала сходить с ума, Виктор понял, что оставаться в стороне не имеет права. С началом Майдана и ростом движения сопротивления в Луганске, новоайдарский зоотехник стал регулярно приезжать на митинги под стены государственной администрации.
— Я такой человек по натуре, не люблю беспорядки, бардак. Для меня превыше всего справедливость. Они устроили Майдан. И к нам пришли, не мы — к ним. А ведь мы многого не просили, но с нами даже не стали разговаривать — сразу пригнали бронетехнику и стали расстреливать. Вот поэтому я взял в руки оружие, встал и пошел даже со своим зрением. Слепой не слепой…. Да, вижу я плоховато, однако метров с двухсот уже не промажу.
На другой день после взятия штурмом СБУ Равлик с сельчанами приехал уже основательно. Создали пост возле Горгаза, рядом с Церковью. Следили за порядком, смотрели, чтобы в палаточный городок не пронесли оружие. Все тогда всерьёз опасались штурма, готовились к нему. Но у войны своя логика. Вместо полицейской спецоперации киевский режим кинул на подавление восставших республик Донбасса танки.
— 24 мая мы попали к Алексею Мозговому, рассказывает Виктор. Тогда никакой бригады и «Призрака» еще не существовало, был просто его отряд. У него мы получили БМД — Боевую машину десанта. Эту машину отбили у Нацгвардии, отремонтировали её. Экипаж на ней весь из наших ребят — все из одной деревни. Три тимуровца: «Якут», «Валико», и я — «Татарин».
Сам Равлик служил рядовым, автоматчиком. Вместе с друзьями и отрядом Мозгового участвовал в боях под донецким Северском. А по возвращении приняли осознанное решение уйти. Вот как он сам об этом рассказывает:
— Когда мы оттуда вернулись, у нас вышли разногласия с Мозговым. Техника неисправна, а ребят гонят в бой. Это чистое самоубийство. Мы подошли к нему, говорим, мы, конечно, фанаты, но не самоубийцы, с головой дружим, так воевать нельзя, так мол и так — хотим уйти. А он говорит: «Я не против, идите. Война ещё большая, ребята — всем хватит»…
Так и ушли сельчане — втроем, как и пришли. А уже 3 июля 2014 михайлюковцы вошли в другой отряд — батальон территориальной обороны «СССР Брянка» и с тех самых пор воюют в его составе.
— Нас называли по-разному, то «территориальный батальон», то «народная дружина Луганщины». Там я был рядовой, потом дорос до старшины, — рассказывает Виктор. — Вначале мы держали оборону блокпоста в сторону донецкого Ямполя. Обстреливали нас до десяти раз в сутки. В основном, били из тяжелых минометов. Бывало, накрывали с «Градов». Другие ребята участвовали и в ближних боях, мне тогда не довелось. Тяжелые летние бои в 2014 году были у нас в Вергулевке, Комиссаровке. Я особо не засветился в этих летних боях — четыре месяца служил на базе, хозяйствовал. Потом, в ноябре, перешел в Комиссаровку. Последнее время служил в «тревожной группе»: приехали, отработали, уехали. Там тоже служил автоматчиком. И посты держали, и отбивались — всякое бывало. Подвигов я никаких не совершал, был рядовым бойцом — делал свою работу. Комиссаровка, Боржиковка, так мы дошли до пригородов Дебальцево.
Потери отряд практически не понес — всего несколько раненых. Как говорит ополченец — выручали грамотные действия комбата с позывным «Лютый» и начальника штаба батальона с позывным «Крым». Также залогом успешных боевых действий оказалась отлично подготовленная, слаженно работающая батальонная разведгруппа.
По окончании зимней кампании «СССР Брянку» перекинули на новый участок.
Поделиться книгой: