Помоги проекту - поделись книгой:
Сергей Шонин был на этот счет предельно четок:
— Если говорить об общем числе, то, скорее всего, речь может идти о тысячах подобных захоронений на территории Луганщины.
Шли назад уже затемно. Ребята из СТБ «разогрелись». Старший съемочной группы Борис все пытался добиться от меня и от Мухи подробностей начала восстания, бомбоштурмового удара по зданию бывшей областной администрации, расстрелу Луганска и началу боевых действий. И, что меня поразило, он действительно хотел разобраться в ситуации! Более того, говоря о федерализации, русском языке, выпытывая суть наших требований, он действительно пытался нащупать, уловить тот зыбкий путь, который может привести Украину если не к миру, то хотя бы к началу диалога. Как минимум — к прекращению братоубийственной войны. Коллега реально хотел понять, как и чем можно остановить кровопролитие.
И я не просто уверен, а четко знаю это, так как видел тот сюжет, который они выпустили. В этой новости СТБ не было ни грана лжи. В нем не было ни одного передергивания или искажения смыслов, на которые так щедры украинские средства массовой информации.
Недавно брал интервью у известного луганского ученого — философа и религиоведа Константина Деревянко. Он высказал достаточно простую мысль: «Через нас проходит геополитический раскол между Россией и Западом, а Украина, попавшая в этот разлом, больше не держится православными скрепами».
Возвращаясь домой, я вдруг подумал, что вот эта гуманитарная миссия и есть та самая, практически незримая скрепа, все еще удерживающая всех нас от срыва в окончательный кровавый хаос взаимной ненависти и истребления. Ведь да — в масштабах тысяч не поднятых тел — сделанное нами — ничто. Но! Шесть конкретных матерей получат тела своих детей. Для человеческого отпевания, захоронения и вечного пристанища. Для каждой конкретной семьи сделанное нами — «афганцами», доламывающими очередную войну, молодой мамой и уже вдовой Аллой, водителем «Офицерского Корпуса» Сашей, бывшим спецназовцем Валерой из «Центра содействия государству в противодействии экстремистской деятельности», журналистами информагентства и нашими коллегами из СТБ — это реальный подвиг. Самой своей миссией мы, как тонкая прозрачная линия, стоим между ненавистью, жаждой мести и взаимным истреблением.
Завтра мы поедем менять пленных. Тоже в одностороннем порядке. Просто возьмем и отдадим сопливых мальчишек приехавшим за ними матерям. Потому что так надо. Потому что так — правильно. Потому что это — наша миссия…
Уроки ненависти Игоря Мирошниченко
Напротив меня молодой парень: модная стрижка, вьющаяся русая бородка и цепкий, испытующий взгляд. Отчетливо вижу глаза «человека с прошлым». Не спутать ни с чем — перед взором двадцатитрехлетнего парня уже прошли вырезанные правосеками блокпосты, бои под Славянском, сбитый вертолет генерала Кульчицкого, сбор разведданных, предательство товарища, плен, две недели истязаний и пыток, приговор суда на 15 лет строгого режима, обмен пленными, и вновь война в Дебальцево да бои под Станицей. Опять павшие и раненые товарищи. Таков жизненный путь бойца ополчения Игоря Мирошниченко с позывным «Хакер».
Игорь родился 23 года назад в мирном, тихом Красном Лимане, что в Донецкой области — курортный городок в 30 км от Славянска. Сказочные места так называемой «Донецкой Швейцарии» — санатории и дома отдыха в лесах возле Голубых озер. Родители, уроженцы Ростовской области, переехали в этот благословенный край за несколько лет до развала Союза.
Обычная семья, счастливое детство, рядовая школа. По окончании поступил в Славянский авиационный колледж на двойную специальность авиационного механика и автомеханика по обслуживанию всей автомобильной техники, работающей в аэропортах страны. Даже немножко успел поработать по специальности. Но денег катастрофически не хватало — пошел искать более хлебное место.
Начал с торговой сети «Мобилочка», где толковый паренек, хорошо разбиравшийся в технике и в компьютерах, менее чем за год стремительно продвинулся от рядового продавца-консультанта до управляющего торговой точки. Став достаточно продвинутым IT-специалистом перешел оттуда в торговую сеть «Фокстрот». Собирался учиться дальше, да тут случился Майдан.
Пока в Киеве скакали — Донбасс работал. Игорь говорит, что это его тогда не касалось. Своих проблем хватало: болела Мама, нужны были деньги, поэтому приходилось ежедневно доказывать, чего ты стоишь: «В политику вообще не лез, лишь бы политика меня не касалась и давала спокойно работать». Но жизнь распорядилась по-своему, и вот вокруг Славянка появились первые блокпосты.
В Пасхальную ночь 20 апреля 2014-го вооруженные бойцы «Правого сектора» в районе «Масложир» безжалостно перебили самооборону блокпоста, расположенного в направлении Череповки. Из всего оружия у стоявших там, как живой заслон, людей были лишь иконы. Однако это нападавших не остановило. Три трупа, раненые…. Показательная расправа, совершенная в великий православный Праздник, это демонстративное зверство против мирных граждан и стало спусковым крючком. Народ всколыхнуло.
Игорь, знавший и любивший Славянск, ставший для него вторым родным городом, бросив всё, ушел в ополчение. Попал в группу Антона с позывным «Зверь». Поначалу там с оружием дела обстояли очень плохо — один автомат на троих да патроны на счёт. Потом стало полегче. Получил первое оружие: пистолет Макарова, укороченный автомат АКСУ. Очень быстро стычки переросли в полноценные бои. Подразделение, где воевал Мирошниченко, несколько раз серьезно отличилось. Вместе с боевыми товарищами Игорь участвовал в захвате легендарной самоходки «Ноны», попившей потом столько крови киевским карателям и на Карачуне, и на других рубежах обороны. Бойцы именно его отряда сбили вертолет генерала Кульчицкого, что бы потом не писали украинские СМИ о коварном российском операторе ПЗРК, поставившем жирную точку в карьере бравого генерала. Было всё — и обстрелы блокпостов, и нападение диверсионных групп, артиллерийские и авиационные бомбоштурмовые удары.
— Вокруг такие же пацаны. Всем по 18–20 лет. Ни дня, как и я, не служившие в армии. Все учили по ходу. Правда, не все после учебы выжили, — грустно улыбается Игорь.
— Наш блокпост держал проход между Красным Лиманом и Краматорском. Такое мощное укрепление, отлитое из бетона. Даже их артиллерия и САУшки не могли нас оттуда выбить. Тогда они подняли откуда-то из-под Харькова или Чугуева пару Су-25 и в четыре захода нанесли массированный БШУ по блокпосту. Разнесли всё в хлам. Двоих ранило, но никто не погиб. После этого часть нашего отряда ушла в Горловку, а часть в Славянск. Выводом людей тогда занимался Моторола, очень грамотно вывел. Я оказался в группе возле завода «Стирол», — рассказывает он.
— Только стало налаживаться, и тут позвонил мой дядя: «Матери срочно нужна операция на сердце. Бегом домой!».
Пришлось Игорю вернуться — прямиком в оккупированный киевскими силовиками Красный Лиман.
До родного города добрался нормально. Времени не было разбираться — нужно было срочно искать деньги на операцию. А где их искать, кроме как заработать?
— Поначалу работал как проклятый: днем на стройке, вечерами подрабатывал грузчиком. Потом нашел частного предпринимателя — там стало и денег побольше, и работа уже не так выматывала. Но все равно чувствовал себя, как в тылу врага, — говорит Игорь.
А тут еще — в доме по соседству — обосновались правосеки. Мирошниченко без дела не остался. Собирал информацию по передвижению и местам дислокации противника. Нашел канал связи. Как продвинутый «ай-тишник» парнишка разобрался с технологиями электронной передачи данных, что не перехватить и не «спалиться». Появился способ передавать координаты.
Интересным решением оказалось «ноу-хау» съема информации. Собирал для наблюдения обычный автомобильный видеорегистратор, батареи, компакт-диск. Готовый блок монтировал в обыкновенный скворечник, который направленно вешал при попутном монтаже линии связи.
Жизнь начала налаживаться, Матери провели успешную операцию, Игорь начал думать о возвращении в строй. Однако, как зачастую в реальной жизни, беда пришла, откуда никогда не ждут — нашелся предатель.
Парень, с которым Игорь проработал два года в торговой сети «Фокстрот» пришел в ближайшую комендатуру и просто написал заявление. В своем добровольном доносе он слил всё, что знал и что придумал сверху — даже написал, дескать, Игорь командовал САУ «Гвоздика».
— Мне даже очную ставку с ним делали, — рассказывает Игорь. — Но к тому времени я уже был настолько забит и дезориентирован, что даже не посмотрел ему в глаза.
Взяли Мирошниченко «ВСУ-шники» — 95 Житомирская отдельная аэромобильная бригада ВДВ. По жестокой иронии судьбы их база располагалась в общежитии Славянского колледжа, где когда-то учился Мирошниченко.
У военных, как и всех украинских силовиков, был свой отлаженный, бесперебойно действующий пыточный конвейер. Там же в общаге, на пятом этаже. Все транспортировки сопровождались неминуемым полиэтиленовым пакетом на голову. Пакет обыкновенный, мусорный, но всегда намочен в солярке. Этот запах заставлял задыхаться, путал сознание, загоняя несчастных пленников в сумеречную прострацию. Перед допросами, всегда сопровождавшимися издевательствами и пытками, раздевали догола. Парень рассказывает, что психологически это было даже тяжелее избиений.
— Приняли жестко. Первый день в плену я до земли не долетал — вшестером футболили ногами, пока я окончательно не вырубился, — говорит Игорь. — Вначале не понял, куда попал, но потом, чуть отойдя от постоянных побоев, уже по нашивкам, по флагам разобрался.
Все палачи в новенькой натовской форме, явно не с передовой. Все в масках, которые никогда не снимали. У всех новенькие берцы и оловянные глаза за прорезью балаклав. Нелюди.
Пыточные, рассказывает Игорь, представляли собой обычную комнату с решеткой или шведской стенкой, к которой пристегивали истязаемых. В ход шли обычные палки, шланги и стальные прутья. Лупили, не разбирая, и выборочно. Особо мучительной пыткой оказалось битье по пяткам. После двух недель пыточного конвейера Игорь месяц не мог стоять иначе, чем на носочках. Четырнадцать суток реального ада. Тело как один огромный синяк. Парню сломали руку. Перебили две ребра. Рукоятью пистолета пробили голову. Раскрошенные коренные зубы. Разрублено лицо под скулой — огромная гематома на половину лица.
— Мне, конечно же, повезло, — говорит Игорь. — Одного мужика молотили так, что его сломанные ребра проткнули внутренние органы. Он умер в страшных мучениях у нас на глазах. Одного просто расстреляли — просто так. Второго пристрелили походя. Говорили, что при попытке бегству, но куда там бежать? Видно, у человека просто нервный срыв случился, он дернулся, а его грохнули из пистолета, как собаку.
— Раз как-то привязали кого-то нагишом к машине и таскали кругами по двору, остальных заставляли смотреть. И говорят нам: «Не скажете — завтра вас так катать будем». Визжащее окровавленное мясо. Так и таскали несчастного до смерти. Кто пытался опустить глаза или отвернуться — страшно били.
Пленных не кормили. Вообще. И не поили. Люди собирали снег и воду с подоконников.
Мирошниченко повезло и тут. Один боец, видимо знавший Игоря по мирной жизни (говорит: «Глаза знакомые»), как-то дал тому поесть — одна консервная баночка кильки. Единственная еда за две недели.
Обычно человек, который пытался держаться, выдерживал три-четыре дня, потом подписывал все, что давали палачи. Игорь держался больше недели. «Как выжил — до сих пор не понимаю», — удивляется он.
Однако после двух недель ада часть пленников вместе с Мирошниченко отвезли на Карачун, где оказались катакомбы и подвалы. Там пленников уже кормили. Правда, раз в три дня. И даже поили. Да и били в разы меньше, разве когда пьяные приходили «оттянуться». Пьянствовали они, к сожалению, частенько, однако ни в какое сравнение с тем, что пережили пленники перед этим, эти пьяные забавы, разумеется, не идут. Можно считать за санаторий.
После еще двух недель пребывания в катакомбах Карачуна, Игоря внезапно подняли ночью, надели чужую шапку, непременный пакет с солярой и вывезли в Днепропетровское СБУ. Там уже не били. Более того, увидев, в каком состоянии прибыл подозреваемый, оперативники тщательно сфотографировали все побои — мол, «это не мы». Из медицинской помощи дали бинтик и перекись водорода. Вылечили, одним словом. Рука и ребра срослись сами. Не прошло и месяца, как смог становиться на пятки.
Быстро сшили дело. Всё как положено — следователь, адвокат. Инкриминировали «террористическую» 258 Статью УК. Следом прицепили 263 «оружейную» статью — дома у Игоря при обыске удачно «нашелся» весьма серьезный гранатомет РПГ-26.
Окончательно погубила парня групповая фотография ополченцев на фоне сбитого вертолета генерала Кульчицкого. Где СБУшники взяли это фото, кого они захватили ранее, Мирошниченко не знает, но идентифицировали его улыбающееся лицо на фотографии они однозначно. Отпираться было бесполезно: 15 лет без права амнистии.
После приговора перевели в СИЗО. Посадили к ворам. Уголовники же принципиально придерживались аполитичной линии, жили по своим понятиям и с миром «политических» не пересекались.
— Среди воров, особенно проходящих по тяжелым статьям с длительными сроками, были люди рвавшиеся в ополчение, — рассказывает Игорь. — Одни прямо говорили: «Да я пойду и совершу подвиг. Лучше рискнуть, чем тут пятнашку корячиться!». Но были и другие, поддерживающие Украину.
Еще до приговора начались «мутные движняки». Вначале один из следователей предложил свои услуги, точнее сделку: за 50 тыс. грн. поменять статью на более легкую (от 3-до 7 лет) или поставить на обмен пленными. Денег таких, конечно же, не было. Мать безрезультатно писала жалобы и ходатайства. Оставалось ждать этапа. И вновь вмешалась судьба в виде Минской формулы обмена «всех на всех».
26 декабря 2014 колонна из девяти автобусов пленников прибыла к точке обмена. 225 ополченцев и гражданских лиц, попавших в жернова украинского правового беспредела, в тот раз обменяли на 151-го украинского силовика. Никаких документов украинские власти никому не вернули. Мирошниченко собственноручно написал заявление на обмен. Всем ополченцам сказали: «Вы по-прежнему в розыске. Вас будут искать, находить и сажать на конкретные сроки».
При этом настоящих ополченцев в партии было не более трети. Большинство же — обычные граждане, так называемые «бытовые сепаратисты» или «диванные войска», схваченные по наводке знакомых или за неудачное слово. Достаточно одного паблика в Фейсбуке или другой соцсети, чтобы ночью вломились СБУшники. Потом человека поставят на пыточный конвейер, где за три-четыре дня любой подпишет всё, что скажут. Обычная практика — параллельно подкинуть тротиловую шашку или гранату РГД-5. Причем в пластиковом канцелярском файле, стерильные — без отпечатков пальцев. Отпечатки им не нужны — все, что нужно, потом выбьют в виде признательных показаний. Таковы нынешние нормы украинского процессуального делопроизводства.
— Они ведь лупят смертным боем всех — нас, гражданских, женщин, стариков — без разницы. Признаваемость 100 %. Забитых до смерти никто не считает, — рассказывает Игорь.
В Авдеевке освобожденных предъявили прессе и представителям ОБСЕ. Оттуда отправили в Донецк, поселили в общежитии. Всех проверили, попутно выявив шестерых «засланных казачков». Один глубоко законспирированный «розвідник» даже прибыл на обмен с деньгами и удостоверением «сотника майдана» в кармане.
Освобожденным помогали чем могли. С ними работали психологи, ведь физически восстановиться оказалось легче, чем психологически. Многие вернувшиеся из плена не выдерживали — нервные срывы, истерики. Люди не спали по ночам, многие были морально сломаны и раздавлены.
Огромную помощь оказывали волонтеры Валя и Галя. Оформляли документы, помогали со статусом беженцев, тем, кто хотел уехать в Россию. Но Игорь посчитал просто: «Не забудем, не простим». И пошел в Донецкий военкомат искать место в строю. К его удивлению места не нашлось — Новый год, Рождество, «полный комплект». Кто-то подсказал, что в Луганске таких проблем не будет. Волонтеры не подкачали — уже 6 января парень прибыл в город и определился в Первый казачий полк им. Платова.[1]
Новогодние каникулы окончились для Игоря не начавшись — бои под Дебальцево, первая атака на Санжаровку, неприступные оборонительные сооружения киевских силовиков. Перед самой ротацией совсем уж не повезло. Две ракеты украинского «Града» попали в дом, где располагался его взвод. Удача, что все выжили, хотя Мирошниченко и его товарища, молодого парня Игоря Каратаева с позывным «Капай» завалило разбитой крышей. Наш герой две недели не мог разогнуть спину и выполнять какие-либо работы, Каратаев же ушиб шейный отдел позвоночника и почти месяц ходил в нашейном корсете. Лечились уже дома — всё подразделение по ротации отправили назад, под Станицу.
Всю весну и нынешнюю половину лета парням приходится жарко: практически каждодневные обстрелы, «бодание» с РДГ карателей и броней противника, ведущей обстрелы из-за реки.
Неделю назад глупо погиб боевой товарищ Игоря — Виктор Николаев. Вместе с ним был тяжело ранен Каратаев. В тот день двойка из снайпера и оператора ПТРК искали место для противотанковой очередной позиции. На подходе услышали характерный щелчок и приняли его за рикошет пули — через реку тут частенько работают украинские снайперы, зачастую используя приборы бесшумной стрельбы. Присели, начали осматриваться. Взрыв. Оказалось, что сорвали растяжку самодельной мины. Пятидесятилетний русский доброволец из Йошкар-Олы, археолог, так и не дописавший свою диссертацию, необычайно светлый человек Виктор Владимирович Николаев умер от полученных ран по дороге в больницу. Парнишка «Капай» получил множественные осколочные ранения по всему телу с головы до ног, взрывом ему разорвало рот, перебило фаланги пальцев на правой руке. И… три осколка засело в глазу. Два достали врачи Луганской Республиканской клинической больницы. Один осколок застрял в стекловидном теле, разрушен хрусталик. Парнишку ждет несколько операций. При этом врачи говорят, что зрение ему сохранят.
Игорь Мирошниченко со своей стороны говорит так: «Что поделаешь, это война. Тут всякое бывает…. Однако пути назад нет. Ненавидеть меня уже научили. Простить невозможно. У нас один путь. И мы дойдём до победы. Всё остальное — потом….»
Сталинград под Санжаровкой
Грузно осев прожженной, разодранной в клочья литой броней в грязный талый снег, некогда грозный Т-64 напоминает сейчас скорее развороченную братскую могилу, нежели боевую машину. Останков экипажа здесь уже нет, но с правой стороны люка оператора-наводчика выгоревшей башни заметны грязные, шелушащиеся под январским солнцем дымчато-черные потеки. Я знаю, что это такое. Помню из прошлой жизни. Видел в Афгане. Это — жир. Сгоревший жир. Человеческий жир. У него еще есть запах. Он особенный — навсегда въедается в душу и возвращается во снах. Этот запах, знаю, до конца жизни будет преследовать всех тех, кто выжил в Санжаровской мясорубке — битве за высоту 307,9 — одну из ключевых точек в создании «Дебальцевского котла». Если попавшие в окружение части ВСУ и наемников разгромят, а этому есть все предпосылки, то украинская армия потерпит поражение в зимней кампании, которая, скорее всего, станет поражением и в их войне против восставших республик Донбасса. А значит, были не напрасны жертвы бойцов и офицеров отдельного механизированного батальона корпуса Народной Милиции Луганской Народной Республики, выдюживших под Санжаровкой свой собственный Сталинград.
Высота 307,9 находится на юго-западе от маленького села Санжаровка Артёмовского района Донецкой Народной Республики. Однако, сражаются здесь луганчане — отдельный механизированный батальон корпуса Народной Милиции. Неофициально они называют себя «Батальон им. Александра Невского» или, что чаще, батальон «Август», в честь Августовской иконы Божией Матери — почитаемой иконы Богородицы, написанной в память её явления в 1914 году русским воинам перед Варшавско-Ивангородской операцией, битвой под городом Августов Сувалкской губернии Российской империи (ныне на территории Польши) в годы Первой мировой войны.
Само село наши взяли с ходу и практически без боя. Единственно, откатив от населенного пункта, украинские силовики нанесли по Санжаровке массированный удар со всех имеющихся в наличии артиллерийских систем. Как всегда пострадали только мирные жители. Прямым попаданием 120-мм минометной мины был разрушен дом, девочка-подросток получила тяжелую черепно-мозговую травму. Ребенка удалось экстренно эвакуировать. А батальон стал готовиться к штурму господствующей высоты.
На стратегически важной высоте 307,9 Вооруженные Силы Украины создали настоящий укрепрайон. Украинские танки «Булат»[2] стояли в капонирах. Перед высотой на танкоопасных направлениях созданы накрытые сетями 3D танковые ловушки. На самой высоте — врытые в землю железнодорожные вагоны, перекрытые в два наката сверху железобетонными плитами и землей. Отрыта сеть инженерных сооружений полного профиля. Оборона была значительно усилена контингентом польских наемников.
Перед боем комбат с позывным «Батя» поставил боевую задачу, довел простым, понятным словом её важность до каждого и… перекрестил бойцов. С Богом!
25 января 2015 года в 6-30 началась артподготовка, которая, к сожалению, мало что дала — слишком серьезно окопались. Наемники восприняли обстрел буднично, за что впоследствии и поплатились. Первым, скрытно обойдя высоту, около 9-00 на позиции противника вылетел танк Михаила Савчина с позывными «Монгол». Один из вражеских экипажей в это время беспечно курил на броне — ведь обстрел же «закончился»! За что и был расстрелян в упор.
Тем временем остальные танковые взводы с нескольких направлений пошли на штурм высоты. Непосредственно командовал наступлением на поле боя командир танковой роты Александр Карнаухов. Завязался встречный танковый бой. Потеряв несколько единиц бронетехники, противник откатил назад. Наши машины выскочили на высоту 307,9 и буквально стали закатывать под бетон деморализованных наемников. Отошедшие поначалу украинские танки пошли в контратаку. Наши к тому времени практически полностью израсходовали боекомплект. Начали откат. Отход штурмовой группы координировали Александр Карнаухов и командир танкового взвода Дмитрий Роговский. Откатывались уступами, загораживая друг друга. По фронту их прикрывал танк «Монгола».
Есть такой закон войны: «Идешь первым — отходишь последним». При этом в серьезном бою шансы выжить стремятся к нулю. Первая ракета ПТУРС (противотанковый управляемый ракетный снаряд) ударила танк Савчина в область башни. Спасла динамическая защита, но танк встал. Следом, в другую полусферу, ударил еще один гранатометный выстрел. Танк загорелся. Комбат дал приказ покинуть горящую машину. Экипаж приказ не выполнил. Танк продолжал бой, раз за разом, словно тяжелые дюбели, продолжал вколачивать снаряды в наседавшую бронетехнику противника. По рации слышен был крик Михаила: «Прикрою, мужики! Отходите!» и далее: «Это вам за Семёновку…!» — и новый грохот танковой пушки. После третьего прямого попадания ПТУРС жирно чадящий Т-64 «Монгола» заполыхал вовсю, но… сделал еще как минимум два прицельных выстрела. Экипаж, сгорая заживо, вёл бой. Успевшие отойти бойцы батальона не могли сдержать слез.
Сразу после отхода по батальону был нанесен массированный артудар — раненых прибавилось. На оставленной высоте жарко горели танки. Поле боя, словно траурной пеленой, покрылось чадом пожарища.
Итоги боя.
Потери противника: три танка «Булат» полностью сожжены, несколько танков ВСУ повреждены, однако степень поражения и их ремонтопригодность по понятным причинам установить пока невозможно. Также сожжены две БМП-2 и два БТР-80. Противник, в основном наёмники, потерял порядка шестидесяти человек 200-ми и 300-ми.
Наши потери: два бойца погибли точно, пятеро раненых (в основном, результат артналета после боя) и пять человек на сегодня числятся пропавшими без вести (экипажи 2 танков). Два танка потеряли непосредственно на высоте (одному механику-водителю удалось вернуться). Две бронемашины попали в замаскированные танковые ловушки, однако, без серьезных повреждений. Среди раненых — герой этого сражения, командовавший наступлением непосредственно на поле боя, Александр Карнаухов. Тяжелые ранения в обе ноги, угроза ампутации. Врачи не теряют надежды.
Слушая рассказ участников, начинаешь испытывать дежавю — сегодняшний ли это день или рассказ о сражении времен Великой Отечественной? Кто эти былинные мужики, заживо сгорая в танке, бились до последнего снаряда?
Смотрим: павший смертью храбрых «Монгол» — командир танкового взвода Михаил Евгеньевич Савчин. Сорокалетний уроженец Луганщины, родом из городка Зимогорье, видимо, в прошлом шахтер — рассказывать о себе не любил, а теперь уж и не узнать. Тридцатилетний командир танковой роты Александр Карнаухов, шахтер из Краснодона. Еще один герой — командир танкового взвода Дмитрий Роговский — 50 лет, шахтер из Лисичанска. Комбат — пятидесятилетний Александр Костин, в прошлом майор Ракетных Войск Стратегического Назначения Советской армии, бывший шахтер, отец троих детей, перенесший летом прошлого года два инфаркта подряд. Все батальонные офицеры, все жители Луганщины, все шахтеры — взрослые, состоявшиеся мужики, вставшие на защиту своего края.
Ну а кто же бьется с той стороны фронта? Обманутые, затурканные мальчишки с Волыни, Житомира и Львовщины. Отморозки из правого сектора, нацгадов и фашистских территориальных батальонов, вобравших в свои ряды всю мразоту — деклассированное отребье, бесноватый криминалитет и буйную поросль новоявленных нацистов. Наемники из Польши и Прибалтики, на генетическом уровне ненавидящие все русское. Неужели они не понимают, что они все умрут на этой земле? Это же очевидно!
Вот единственно, чего я никак не могу уразуметь — в чем мотивация, за что они решили лечь костьми на Донбассе? За жалкие сто баксов в день, за упырей, облепивших украинский властный Олимп? Или за пропитанные могильным смрадом фашистские идеи родом из позапрошлого века. За что гибнет весь этот сброд???
Санжаровская высота на сегодня еще не взята. Крышка Дебальцевского котла тоже пока полностью не захлопнута. Однако это теперь ничего не решает. Здесь, на земле Донбасса — схлестнулись, сошлись грудь в грудь две исполинские силы. Дух русского народа, вобравший в себя все национальности бывшего Союза. Великодушный, свободолюбивый, алчущий справедливости. Страшный в гневе своем — не терпящий порабощения, произвола и иноземного гнета.
И противостоящие нам бесы Запада — духи растления, алчности, хаоса.
Битва на высоте 307,9 словно рентгеном высветила эти силы. И показала, на чьей стороне будет победа. Ибо победа всегда на стороне правого. «Не в силе Бог, а в правде!» — сказал Благоверный князь Александр Невский, имя которого носит отдельный механизированный батальон корпуса Народной Милиции Луганской Народной Республики.
Три пули разведчика Унгера
Посреди письменного стола лежит маленький марлевый квадратик. Точнее — операционный конверт, в который завернута пуля калибра 5,45 мм. С виду мелкая и неказистая. Самая последняя из трех и… самая проблемная. Я ее видел раньше, правда не так — вживую, а на рентгеновском снимке, где она, словно стартующая ракета, застыла острым кончиком вверх, аккурат, между позвонками шейного отдела и гортанью. Тогда, пробив под острым углом обвес и срикошетив о пластину бронежилета, она вошла в тело, пройдя сквозь рёбра ниже подмышечной впадины. Перебив по пути ключицу, каким-то чудом кувыркнувшись меж сонной артерией, позвоночником и ярёмной веной, она остановила свой путь в мягких тканях горла.
Именно из-за этой «пульки» моего собеседника хоронили трижды: вначале киевские каратели, принявшие в оптику прицелов недвижимое тело за 200-го «ватника». Потом однополчане, встретившие вышедшего к своим полумертвого бойца, как посланника с того света. И, наконец, врачи легендарной питерской Военно-медицинской Академии им. Кирова, где эту пулю наконец извлекли. И лишь потом после успешной операции сказали: «Саша, мы не хотели тебя пугать, но раз всё обошлось, то знай — с такими ранениями не живут».
Началось все сорок лет назад в далеком августе 1975 года в городке Свердловск, Ворошиловградской области — в простой советской семье родился маленький Саша Унгер. Обычный город, обычная семья. Отец — милиционер, как мог боролся с экономической преступностью. Видимо боролся эффективно, так как был предательски застрелен ночью 1979 года. Удивительно, но сын, несмотря на возраст в четыре годика, помнит тот прощальный папин поцелуй, когда отец заступил на свое последнее ночное дежурство. Утром пришли сослуживцы и принесли страшную весть. Мать, инженер-конструктор ряда промышленных предприятий Свердловска, тянула семью на себе. Надорвалась — в 2004 году ей удалили почку. Сейчас пенсионер, инвалид II группы.
Мальчик звезд с неба не хватал, но и не бездельничал — добротная середина и самая рядовая биография донбасского школьника: учился без провалов — «хорошист», активно занимался спортом. Как юный рапирист выступал на городских соревнованиях. Позже увлекся боксом, правда, уже не для спортивных достижений, а ради умения защитить себя и близких.
После школы поступил в Международный институт управления бизнеса и права на базе Коммунарского горно-металлургического института.[3] Однако, по серьезным семейным обстоятельствам, окончить университет так и не удалось.
Пока учился, подрабатывал водителем. Потом полученные знания и упорство помогли занять управленческие должности на ряде промышленных производств — работал на кирпичном заводе и заводе автоклапанов.
С 1993 года перебрался в Луганск. За это время женился, а в 2000 году у Унгеров родилась дочь Елизавета. Родители вкладывались в ребенка как могли — образовательные кружки, танцы, спорт. Сегодня она успевающий в учебе, образованный и развитый подросток.
В 1998 году Александр решился начать свой бизнес. Много и тяжело работали. Как он образно говорит: «Да — пахали, но ведь на себя!». Делали мебель, столярные изделия, инкрустации из шпона. При этом производство было социально ориентированным: продукцию выпускали массовую и не дорогую, неимущим и малообеспеченным делали серьезные скидки, со своих работяг три шкуры ни драли. Результат при такой бизнес-модели был вполне прогнозируемым: крепкое производство практически не развивалось и рынка не захватывало, а собственник ездил на скромной машине ВАЗ 2121 «Нива», от которой впоследствии и получил свой боевой позывной: Саня «Нива». Ведь бизнес Унгера устоял, это сама страна рухнула — началась война.
В ноябре 2013 он со своим напарником поехал в Ровно заключать договор с заводом-производителем исходных материалов для мебельного производства. Возвращались 20 ноября, в самый разгар майданных страстей. До вечера блукали, пытались проехать Киев. Там, говорит, он воочию увидел первые признаки национального беснования. Страна день за днем слетала с катушек. Уже в феврале 2014 в Луганске бывшие бандюки, в очередной раз срочно перекрасившись в новые политические цвета, устроили стрельбу в самом центре города.
Сегодня Александр рассказывает о том времени так: «Все происходящее я воспринимал, как чистое безумие. Почему никто не хотел замечать очевидного — попрания наших, безусловных прав? Права на язык, на веру, на родственные отношения с братской для нас Россией. Почему отстаивание своих исконных прав и свобод или, например, то же неприятие наглого переписывания истории с их стороны воспринималось как тяжкое преступление? И главное — ведь с нами никто даже не пытался разговаривать. Ведь ни разу! Нас просто пришли тупо ставить в стойло! Ну, конкретно, как скот!».
Тем временем кровавый шабаш нарастал, ежедневно повышая ставки. Корсунь. Запорожье. Потом Одесса. И вот Луганск — бомбоштурмовой удар по зданию областной государственной администрации. А следом, еще кровь на ступеньках не остыла, как стеной поднялся неистовый свидомый вой и циничные вопли СМИ о взорвавшемся кондиционере. Это и стало последней каплей. Унгер понял, что — всё, мира не будет. На следующий день после удара по обладминистрации он пошел записываться в ополчение.
На тот момент в Луганске насчитывалось всего два легитимных боевых подразделения — батальон «Заря» и военная комендатура. Унгер, не выбирая, просто пришёл и записался в разведку, подчинявшуюся комендатуре. Вскоре начались боестолкновения. И тут, как и на любой войне, разведподразделения по-умолчанию оказались на самом острие. В критических моментах, как, например, в летних боях обороны Луганска, их стали бросать на усиление — в первую линию, в самое пекло.
Вместе с бойцами разведки Унгер принимал участие в боях за Металлист, Юбилейный, Сабовку, Георгиевку. Ко времени стабилизации фронта они уже, в основном, ходили в глубину линий противника: вскрывали координаты обстреливающих Луганск артиллерийских батарей противника, фиксировали точки расположения складов, транспорта.
Были и нестандартные задачи. Так, Александр участвовал в захвате выживших лётчиков самолета Ан-26, сбитого в районе Давыдо-Никольского. Одного пилота взяли местные Краснодонского ополчения, а вот второго — как раз разведчики комендачей. Причем взяли в буквальном смысле слова — скрутив, при попытке застрелиться. К уроженцу Винницы, бортмеханику Сергею потом приехала мама — Мария Васильевна. Прибыв в подразделение комендантского полка, женщина была просто ошарашена. В медицине это называется «когнитивный диссонанс», а на улице «разрыв шаблона» — её ожидания и реальность вошли в неразрешимое противоречие. Бедная женщина, уже оплакивающая своего наверняка кастрированного и безусловно изувеченного «сыночку», увидала того в полном здравии — сытого-умытого, одетого в новенькую гражданскую одежду. А ведь она морально уже была готова лицезреть толпы озверевших русско-башкирских спецназовцев и, главное, украинскую страшилку номер один: злобных чеченов, непрестанно насилующих женщин и детей.
Поделиться книгой: