Помоги проекту - поделись книгой:
Речь сейчас идет о серьёзных инвесторах, а не об армии безбашенных идиотов, которые, прослышав о форме S-1, поданной Twitter в SEC, тут же кинулись скупать акции совершенно посторонней компании (NASDAQ: TWTRQ). Идиотам удалось всего за несколько часов поднять котировки этого безнадёжного «мусора» на 1 800 процентов!
Как бы там ни было, но в заявке S-1 Twitter есть фундаментальная изюмина, которая радикально меняет представление о перспективах этой компании. Когда я прочитал об огромных убытках Twitter, меня сразу заинтересовал источник издержек. Невозможно же $140 млн потратить на 1 800 человек, состоящих в штате компании. Куда уходят деньги?
И вот он — момент истины: львиная доля расходов Twitter приходится на НИОКР! В 2010 году — $29 млн (при суммарном годовом доходе $28 млн!), в 2011-м — $80 млн (при доходе $106 млн), в 2012-м — $119 млн (доход — $316 млн), в первом полугодии 2013-го — уже $112 млн (доход — $253 млн).
Только вдумайтесь в эту цифру: «Твиттер» начинал с того, что тратил на исследовательские работы больше, чем вообще зарабатывал, а сегодня эта цифра составляет умопомрачительные 44% от доходов! У подобных пропорций не только нет аналогов, но и вообще непонятно, какими такими уникальными научными разработками занимается компания?
Думаете, Twitter тратит $119 млн за 6 месяцев на развитие трафика мобильной рекламы? Всякое в жизни бывает, поэтому не будем исключать и это безумие. Однако что-то мне подсказывает, что разрабатывается совершенно другой продукт. И совершенно другой товар. Тот товар, на котором компания и собирается зарабатывать деньги в будущем.
У меня нет никакой конкретной информации (кроме здравого смысла и интуиции), поэтому ничего утверждать с уверенностью не стану. Лишь выдвину предположение: чудо-товар Twitter, который три года подряд оттягивает на себя львиную долю выручки, связан каким-то. образом с аналитической ценностью пользовательского трафика, находящегося в распоряжении компании
Ценностью не политической и идеологической (оставим монополию на этот морок АНБ!), а сугубо коммерческой и связанной с так называемыми фильтрами персонализации.
И здесь мы плавно и элегантно выходим на головокружительную тему, которую я запланировал для завтрашнего «Битого Пикселя». Речь у нас пойдет о «Filter Bubbles» Эли Паризера, формировании замкнутых индивидуальных дискретных пользовательских пространств, а также о коммерческих аспектах тотального сбора, обработки и анализа частной информации, которыми последние 15 лет занимаются все социальные сети и коммерческие онлайн-структуры без исключения.
Всемирный забег университетов, сезон-2013/2014
Когда-то, в годы расцвета индустриальной эпохи, германские металлурги умели оценивать объёмы мартеновской стали, которую произведёт та или иная страна. Они брали содержание металлического лома в шихте; тогда нормальной была цифра в 60%. Брали время, за которое свежевыплавленная сталь превратится в лом и пойдёт в мартены. Смотрели, сколько стали в стране производилось три десятка лет назад, и могли заглянуть в будущее… (Подробнее об этой методике можно прочесть в мемуарах «О науке и жизни» члена-корреспондента АН СССР В. С. Емельянова, одного из создателей отечественной тяжёлой индустрии.) Но это — минувшая индустриальная эпоха. А теперь, в эру информационную, кардинально важными для экономики являются иные ресурсы.
Зададим простой вопрос: почему Россия сумела создать национальные поисковые, почтовые системы, свои социальные сети? («Стратегический поисковик, стратегическая почта и стратегическая соцсеть») Одним из вариантов ответа (и одним из необходимых условий существования), бесспорно, будет уровень образования их создателей. И предпринимателей, и специалистов.
Система высшего образования в нашей стране была заложена в Российской империи, на конец девятнадцатого века имевшей девять университетов и пять «общенациональных» — были ещё и «ведомственные» — высших технических учебных заведений. (Впрочем, университеты Харьковский, Святого Владимира, Варшавский и Юрьевский, равно как и Харьковский практический технологический институт с Рижским политехническим институтом, находились за рубежами страны.) Потом был советский модернизационный проект, с очень неплохим общим уровнем преподавания точных и естественных наук, нужных для тяжёлой и оборонной индустрии. А затем были известные реформы и потрясения… В каком же состоянии находится отечественное высшее образование сейчас? Ведь то, что было оценено многомиллиардными IPO российских интернет-компаний, представляет собой косвенную монетизацию достижений былой системы высшего образования.
Единственный способ оценить это — обратиться к международным рейтингам. Другого способа в глобализованном мире нет: даже профессиональные патриоты предпочитают германские машины, а лечиться ездят в швейцарские клиники. И одним из общепринятых университетских рейтингов является The Times Higher Education, и сейчас как раз представлен рейтинг за 2013–2014 годы. Посмотрим же на него внимательнее. Составляет его лондонский журнал Times Higher Education (THE), специализирующийся на проблемах высшего образования. Информационную поддержку рейтингу оказывает медиакомпания Thomson Reuters. В существующем формате рейтинг формируется ежегодно, начиная с осени 2010-го. Университеты оцениваются по интегральному показателю, в котором «взвешиваются» качество образования, международная оценка, исследовательская работа, инновации и цитируемость.
И вот — свежий рейтинг. Смотрим — и ищем российские названия. Увы, в первых двух сотнях рейтинга Times Higher Education World University Ranking 2013–2014 их нет. Как, впрочем, не было и в рейтинге прошлого года. Московский государственный университет имени Ломоносова найдётся лишь в диапазоне от 226-го до 250-го места. В компании сразу с двумя вузами Каталонии, Барселонским и Барселонским автономным университетами, с университетами Сан-Пауло, Пенджаба и Витватерсранда: Бразилия, Индия и Южная Африка ведь наши соседки по BRICS. (О том, что Пекинский университет находится на сорок пятом месте, а КНР есть та самая «Си» в BRICS, скромно умолчим…)
Но это — сравнение географическое. А как обстоит с хронологическим? В прошлом году МГУ находился в диапазоне 201–225. За год снизились оценки его учебной деятельности и оценки исследовательской деятельности. Немного подросли его международная оценка, оценка инновационной деятельности и почти в полтора раза — цитируемость… Впрочем, ещё годом раньше место МГУ вообще было в конце третьей сотни, в диапазоне 276–300, когда и учебная деятельность, и цитируемость оценивались драматически ниже…
Мы так подробно остановились на МГУ, потому что он — единственный из университетов Российской Федерации в «списке 400» сезона-2013/2014. Кроме него, из наследия Российской империи — СССР там присутствует Тартуский университет, ранее упомянутый как Юрьевский. Fuimus Troes, fuit Illium — впрочем, преподавание классических языков пресекли ещё большевики…
А в рейтинге прошлого года в этом диапазоне мы могли видеть Московский инженерно-физический институт.
Причём сделанные англичанами оценки ММИБа по одному из параметров — цитируемости — как мы видим, имеют даже более высокое значение, нежели у абсолютно заслуженно находящегося во главе всемирного списка Калифорнийского технологического. 100% у МИФИ и 99,8% у Калтеха. Но это — исключение, которое подтверждает правило. В этом году МИФИ в «список 400» не попал…
Так что ситуацию иначе как угрожающей назвать нельзя. Образование — ценнейший ресурс информационного общества. А в стране, по сути дела, имеется единственный полноценный университет… Нет, образование на точных и естественнонаучных факультетах он даёт все ещё прекрасное и бесплатное. (У двоих друзей дети этим летом защитили докторские в европейских университетах из первой сотни; дипломы о высшем образовании они получали в МГУ.) Но это опять исключение из правила. Один университет на восьмую часть обитаемой суши. И тот съехавший на четверть сотни позиций за год… Представьте себе, из погружающейся в полуденную сиесту Каталонии по соседству сразу два университета, а из России — только один. А ведь в Испании есть не только Каталония, и в списке THE присутствуют не только университеты Барселоны. И Италия, находящаяся в экономическом кризисе, представлена там довольно широко. И у соседей по BRICS дела обстоят лучше, чем у России, — особенно у Китая и Индии… (Мы тут не смотрим на США с их экономическим доминированием и на Британию, извлекающую пользу из культурного доминирования английского языка.)
Впрочем, есть ещё рейтинг репутаций университетов 2013 года: тут у МГУ дела обстоят лучше, пятидесятая позиция. Но репутация — материя, в отличие от исследований и цитирования, скользкая… А в списке пятидесяти лучших инженерных и технологических вузов планеты за 2012–2013 годы нет ни одного российского.
Так что дела в сфере высшего образования в нашей стране обстоят весьма печально. На мировом уровне работает единственный университет, оценки которого не просто волатильны, а имеют тенденцию к снижению… То есть унаследованный ресурс в значительной степени уже израсходован, и быстро восстановить его не получится. Точно так же, как мартенам был нужен металл, выпущенный десятилетия назад, так и профессорским кафедрам нужны те аспиранты, которые не пришли на них в девяностые. (Можно вспомнить популярный в отечественной оборонке анекдот, что даже девять женщин не родят ребёнка за месяц…) Так что кадровые потери образования будут сказываться ещё очень долго. С неизбежным влиянием на экономику всей страны. А оптимизм может придавать лишь прошлогодний показатель цитирования МИФИ!
«НормаСахар» как образец креативной ИТ-бизнес-модели
Сегодня хочу рассказать об очень интересном онлайн-проекте, который реализуется на стыке информационных технологий, медицины и нетрадиционных схем финансирования. Соединение в одном флаконе столь разнообразных направлений рождает, на мой взгляд, очень перспективную модель для развития ИТ-бизнеса в обозримом будущем, поскольку «междусобойные» схемы, похоже, себя уже исчерпали.
В 1990 году я изменил филологической науке (после защиты диссертации я работал в Институте мировой литературы АН СССР) и подался в предпринимательство. Волею судьбы мой американский партнер в СП занимался фармакологией и медицинским оборудованием — обстоятельство, навсегда соединившее в моём сознании необходимость зарабатывать деньги с общественной пользой.
Наша компания покупала в американских больницах бывшее в употреблении медицинское оборудование и стоматологические установки, восстанавливала его в московской мастерской (в основном речь шла о замене блока питания со 110 на 220 вольт) и продавала российским клиникам за одну десятую цены нового оборудования. Реально одну десятую: новый стоматологический кабинет стоил около $20 тыс., восстановленный нами — $2 тыс. Разлетались как пирожки.
Схема такой монетизации успешно работала несколько лет, а затем развалилась под нажимом «русского бизнеса»: закупается самое дорогое, новейшее, с иголочки медицинское оборудование под выделенные государством средства в обмен на откат, доходящий до половины контрактной цены. Против лома, что называется, нет приема, поэтому пришлось расстаться с американцами и переключиться на производство газированных напитков.
Обсуждать «русскую схему» не имеет смысла: сегодня она жива и здорова, потому что в нашей стране вечна. Однако никакого отношения к бизнесу не имеет, поскольку задействует совершенно иные социальные локомоции: умение правильно жениться, умение строить правильную карьеру в молодежных и партийных организациях, умение заводить нужные знакомства и т. п. Во всём этом я полнейший профан, поэтому ничего дельного читателям сказать не смогу.
Бизнес-модель молодого врача-эндокринолога Александра Подгребельного заинтересовала меня в первую очередь своей необычной схемой монетизации. Я, конечно, понимаю, что «Купи дешевле — продай дороже» либо «Сделай что-то своими руками и продай» являются универсальными и вечными двигателями бизнеса, однако именно эта универсальность и вечность превращает традиционные схемы монетизации в чрезвычайно сложную для успешной реализации модель предпринимательства.
То же относится и к чисто «доильным» схемам, популярным в отечестве: запусти проект и всеми правдами и неправдами попытайся подцепить его под какую угодно государственную программу финансирования. Штука замечательная, однако очень сомнительная в практическом отношении. Для того чтобы «доить» постоянно, одной удачи и случайного везения недостаточно: нужны «крепкие связи», которые возвращают нас к выше помянутой «русской схеме». В противном случае никакого бизнеса не построишь: даже если повезёт один раз и получишь грант (госзаказ), повторить успех вряд ли получится.
Бизнес-модель «НормаСахар» оригинальна именно идеями монетизации. В схеме их две, и обе не имеют никакого отношения ко всем традиционным подходам, которые я только что вскользь помянул.

Познакомился я с доктором Подгребельным летом (он прислал мне письмо по электронной почте с критикой технических ляпов в моем «Битом Пикселе» «Барнаби Джек и ствол без дыма»). Александр помянул в письме о своих диабетических проектах, которые, как вы догадываетесь, не могли меня не заинтересовать по медицинским соображениям. Я просмотрел сайты, очень заинтересовался стройностью бизнес-конструкций, хотя в тот момент ещё не знал о самом главном — коммерческом потенциале этих деловых начинаний, который как раз и обусловлен оригинальными схемами монетизации.
В сентябре мы с Александром встретились в Москве, побеседовали — и вот теперь с удовольствием делюсь полученным опытом с читателями.

Для начала пара слов о том, что такое «НормаСахар». Это автоматизированная система онлайн-слежения за состоянием больных диабетом, которая позволяет не только мониторить уровень глюкозы в крови и в полуавтоматическом режиме рекомендовать дозы инсулина, необходимые для компенсации заболевания, но и организует удаленные врачебные консультации.
Первое, что бросается в глаза: проект «НормаСахар» открыт как бы с обеих сторон — и для пациентов, и для профессиональных медиков. Первые получают уникальную возможность держать свой недуг в оптимально компенсированном состоянии. Вторые — оказывать врачебную помощь и при этом зарабатывать деньги.
Выглядит это следующим образом. Страдающий диабетом человек бесплатно регистрируется в системе «НормаСахар» на портале и скачивает мобильное приложение для любой платформы (iOS, Android, Windows Phone). Далее он заполняет опросный лист, вопросы в котором напоминают первичный прием у эндокринолога, а также вводит основные параметры инсулиновой и (или) медикаментозной терапии, которой он уже пользуется в настоящее время.
Делается это один раз: всё дальнейшее отслеживание вашего состояния происходит динамически в полуавтоматическом режиме. Вы лишь ведёте дневник самонаблюдения, фиксируя в мобильном приложении в реальном времени уровни сахара в крови, количество съеденных углеводов, количество введённого болюсного инсулина и ряд других параметров.
Программа на основании анализа введённых пользователем данных опять же в режиме реального времени и с учётом индивидуального набора коэффициентов рассчитывает размер болюса инсулина, который нужно ввести в настоящий момент времени, чтобы утилизировать то количество углеводов, которое вы собираетесь съесть. При этом калькулятор болюса инсулина учитывает активный инсулин, оставшийся в вашем организме от предыдущих инъекций, учитывает физическую нагрузку и работает таким образом, чтобы предотвратить развитие гипогликемических состояний, то есть — «не переколоть» и «не недоколоть» инсулин, а чётко рассчитать именно ту дозу препарата, которая нужна вам в данный момент времени. Калькулятор болюса инсулина работает как с мобильного приложения «НормаСахара», так и через веб-интерфейс на сервере «НормаСахара».

Далее начинается самое интересное. Вся эта информация, постоянно обновляемая в реальном времени, транслируется на сервер и аккумулируется в базе данных, привязанной к вашему индивидуальному аккаунту. Эту информацию вы можете использовать сами, но — главное! — ее использует врач-консультант, которому вы можете задать вопрос прямо из своего мобильного приложения НормаСахар.
Здесь включается обратная составляющая проекта. Врачи-эндокринологи, зарегистрированные в системе и принимающие участие в работе «НормаСахара», скачивают на свои смартфоны собственное мобильное приложение (оно называется «НормаСахар Доктор»), с помощью которого они постоянно взаимодействуют со своими пациентами: отвечают на заданные в рамках консультации вопросы, анализируют динамически изменяемые показатели в базе данных пациента и — самое важное! — по результатам анализа и консультаций меняет индивидуальные коэффициенты и настройки калькулятора инсулинового болюса для того, чтобы максимально оптимизировать калькуляции для каждого конкретного больного.
 Такова модель «НормаСахар» в общих чертах. Разумеется, Александр Подгребельный ничего особенного здесь не придумал: подобные сервисы уже не первый год пользуются огромной популярностью в Соединённых Штатах и странах Западной Европы (за последнее не ручаюсь, но про американские аналоги мне Александр точно рассказывал). Заслуга доктора Подгребельного, однако, в том, что он не просто первым реализовал эту жизненно важную для общества социально-медицинскую услугу в нашей стране, но и организовал техническое обеспечение проекта по единственно верному сценарию, который я бы условно определил как «подход Apple».
Загляните на досуге в App Store или Google Play и потестируйте любые медицинские приложения. Подавляющее большинство этих приложений сделано программистами по собственной инициативе, поэтому выглядят они совершенно чудовищно. Вне всякой критики. Иначе и быть не может, потому что токарь не должен создавать космические корабли. Токарь должен вытачивать детали по переданным ему чертежам. Больше ничего.
Программист — это пролетарская профессия. Как токарь. Как слесарь. Как водопроводчик. Нравится ли это нам или нет. Единственное, что может хорошо сделать программист сам по себе, — это смастерить инструмент для собственных нужд. То есть — создать что-то компьютерное и для компьютеров же пригодное: утилиту для дефрагментации жесткого диска, антивирус, конвертор видео- и аудиоформатов и т. п. Ничего хорошего за пределами своей собственной профессиональной епархии программист сделать не может. И слава богу. Не его это забота.
«Подход Apple» заключается в том, что люди, понимающие в дизайне, маркетинге и бизнесе, приходят к программисту и говорят: «Сделай то-то и то-то! Так-то и так-то! И не дай бог тебе отклониться на микрон от поставленной задачи». Программисты, находящиеся в штате Apple, выполняют задания — и в результате мы получаем продукты, которые пользуются бешеной популярностью у тех, для кого они создаются, — у рядовых потребителей. Разумеется, профессиональным программистам и гикам эта продукция не нравится, однако тот факт, что один только «Айфон» приносит Apple больше денег, чем абсолютно ВСЕ хардверные и софтверные продукты Microsoft, для меня является истиной в конечной инстанции.
 Точно по такой же модели создавалось техническое обеспечение проекта «НормаСахар»: врачи подходили к программистам и говорили: «Нужно написать программу, которая будет выполнять то-то и то-то, выглядеть именно так и никак иначе, а данные должны сводиться в таблицу такого вида, какой удобен для нас, врачей, потому что нам с этими таблицами работать и нам анализировать данные».
В результате мы получили совершенно уникальные мобильные приложения. В прямом смысле слова: у них нет аналогов. Александр Подгребельный специально сделал акцент во время демонстрации на виде динамически обновляемых таблиц в приложении «НормаСахар Доктор», где все нужные для анализа данные представлены в одном окне и сведены так, как это только бывает удобно для врача-эндокринолога. Аналоги, представленные на рынке, выводят данные по-программерски и перректально — в нескольких таблицах и разрозненных представлениях.
Теперь самое главное — какова монетизация проекта «НормаСахар»? Сегодня программа совершенно бесплатна для пользователей во всех своих функциональных аспектах, за исключением индивидуальных докторских консультаций. Для врачей это тоже пока единственный источник заработка. С учётом того, что стоимость этих консультаций много ниже того, чт

Подобная ситуация временна, считает Александр Подгребельный. Свой проект он видит полностью бесплатным для конечного пользователя. В том числе и в аспекте индивидуальных консультаций. «Неужели поможет финансировать проект государство?» — осеняет меня наивная мысль. «Полно вам бредить», — не сказал, но наверняка подумал Подгребельный. Какое к черту государство?! К «НормаСахару» некуда прикрутить «русскую схему» — значит, государству это не интересно.
Поделиться книгой: