Блуждающие тени

Противными были посещения журналистов и различных проверяющих органов - журналисты всё время норовили уличить меня в том, что я аферист, который наживается на горе людей, ехидно задавали вопросы 'с подковыркой', я гнал их, научившись определять этих кадров сразу, с порога.

Кстати сказать. У меня проявилось ещё одно странное свойство - коснувшись человека, задав ему определённые вопросы, я мог увидеть какие-то картинки из его жизни - подобное я видел в старом фантастическом фильме. Герой этого фильма мог определить убийцу, взяв кого-то там за руку, или взяв предмет, который человек держал ранее. Насчёт предмета не знаю, но вот то, что можно узнать всё о человеке, коснувшись его - я убедился полностью.

Однажды ко мне пришла молодая парочка - девушка была бледна, некрасива, толста и ко всему прочему, у неё на шее сидел огромный слизняк. Её партнёр, или жених, не знаю, как его назвать, мне очень не понравился - он был таким лощёным, таким предупредительно слащавым и демонстративно влюблённым в свою некрасивую подругу, что и без особых способностей становилось ясно - типичный альфонс.

 Когда я случайно задел его рукой, в моей голове вспыхнула картинка - толстая девушка с криком падает с высокого этажа дома на асфальт - он так ясно это представлял, что эта картина вспыхнула у меня в голове, как кадр из кинофильма. И тут же картина - этот молодой человек и рядом голая девица с длинными распущенными волосами, брюнетка, с чувственным губастым ртом, в самом интересном состоянии процесса...

Мне стало неприятно, и я, сделав вид, что хочу получше полечить эту толстушку, выгнал её парня из квартиры, затем пригласил девушку в зал - теперь я тут принимал посетителей, устроив что-то вроде кабинета психотерапевта, или психолога - не знаю, как назвать. Пристально посмотрев на девушку, я сказал:

- Знаете, зачем я вас позвал? Я хочу открыть вам глаза. Мне вас стало жалко и я не люблю когда подличают.

Девушка грустно улыбнулась:

- Вы про Виктора? Вы уже не первый мне это говорите. Он меня любит. Я не хочу ничего слышать о том, что он негодяй, которому нужны мои деньги. Папа оставил мне деньги, перед тем, как разбился его самолёт над Саянами, вот теперь все думают что на меня набросятся ловцы наследств. И вы туда же, хотите обвинить моего любимого?

- И я туда же. Подумайте - нет ли в вашем окружении некой девушки с губами, как у Анджелины Джоли, с длинными чёрными волосами, высокой и стройной? Так вот - он с ней спит. Я видел это в его голове. И ещё - я видел, как вы летите с высоты пятнадцатого этажа на асфальт. Не ходите с ним на высотные дома, если будет предлагать.

- Всё? - девушка недоверчиво и сердито смотрела на меня - а лечить будете?

- Да я уже вас полечил - проклятие снял, вероятно, вы уже стали чувствовать себя лучше, не правда ли? Всего доброго вам, ваш молодой человек вас заждался. Помните про высотные дома...

Я выпроводил девушку, сердито косящуюся на меня и подумал: какого чёрта я лезу не в своё дело? Ну, убьют её, и что? Если она сама хочет, чтобы это сделали, я-то причём? И вообще - что я здесь делаю?

Посмотрел вокруг - мать суетится на кухне, разговаривая с какими-то людьми, в прихожей столик для записи посетителей, в зале кабинет для приёма, свободен я только в своей комнате, когда запираюсь и не отвечаю ни на какие стуки и крики за дверью.

 Уже четыре месяца я снимаю проклятия с людей, проклятия ли? Что это за слизни? Я так это и не узнал. Пытался найти упоминание о них в интернете, пытался связаться с какими-то экстрасенсами - бесполезно. Экстрасенсы оказались на сто процентов аферистами, в лучшем случае слегка владеющими паранормальными способностями, никаких слизней они не видели, и вообще принимали меня за сумасшедшего, переставая отвечать на мои письма или звонки по скайпу. Постепенно, я прекратил всё общение со всеми ними.

Мне всё осточертело. Мне осточертела эта квартира, мать с её разговорами с объявившимися вдруг помощниками организации лечебного процесса, толпы людей, которые ждали, заглядывая в дверной проём - когда же они войдут в квартиру?

 Выйти во двор я не мог - начинали шептаться и цепляться ко мне - 'Это он! Это он!'. Ко мне подбегали на улице и просили снять проклятие, ночевали на лестнице и в машинах возле подъезда, в ожидании посещения.

Соседи начали писать жалобы. Жалобы дошли до самых верхов, и началось: проверяющие шли потоком, один за одним - началось с каких-то инспекторов, участкового, который важно шагал с папкой по квартире, но так и не найдя к чему придраться, свалил к себе в опорный.

Пытались прорваться телевизионщики с какого-то местного канала - предупредил мать, чтобы она ни под каким видом их не пускала - так когда они пришли, она обдала их вчерашним супом - слава Богу тёплым, потому что уделаны они были с ног до головы и ушли, угрожая, что так распишут нашу богадельню, что прокуратура нами сразу заинтересуется.

 Прокуратуры пока не было - видимо не успела до нас добраться. Но конкретный, серьёзный наезд, проблемы, начались однажды, в понедельник, с молодого человека, который зашёл ко мне сгибаясь и изображая сильную боль.

 На нём не было слизняка, и видно было, что он шибко и ненатурально изображает болезнь - взяв его за руку я чётко увидел человека в форме, рядом с которым, улыбаясь, сидел этот парень, вполне даже здоровый и веселый, и совсем недавно здоровый и весёлый, часа два назад.

Посмотрев в глаза парню я спросил:

- Что, вы штатный сотрудник, или так, по велению души пришли разоблачить афериста?

Парень сразу прекратил изображать страдания:

- О чём вы? - его глаза сделались колючими и настороженными - не понимаю!

- Всё понимаете. Если ваш начальник хочет правда что-то выяснить - пусть приходит сам. Или боится?

- Ничего он не боится! - начал парень, тут же заткнулся и покраснел, потом вскочил и выбежал из квартиры.

Его начальник и правда появился - на следующий день.

Он вошёл в квартиру с видом хозяина, по его лицу было понятно, что он точно не ждал у порога сутками, да и не собирался - такие люди всегда вне очереди и берут то, что им надо.

- Приветствую. Вы Пётр? - из-за плеча важного чиновника испуганно выглянула моя мать и пожала плечами - что, мол, я могла сделать?

- Я Пётр! - посмотрел на человека - ну да, его я видел в видении парня вчера вечером, только он был в милицейской форме - по-моему полковничьей, а теперь - в дорогом, даже на вид, костюме, в золотых часах. Лицо умное, глаза смотрят хмуро и хитро, как будто пронизывают насквозь и заранее знают, что я виноват.

- Так что вы тут устроили, Пётр? Прежде чем принять к вам меры, решил узнать получше, что тут происходит, посмотреть на это бесчинство! Кто вам позволили устраивать из квартиры лечебницу? Вы имеете медицинское образование? У вас есть разрешение на практику? Предъявите ваше разрешение! Вы получаете доходы, нигде их не отмечаете, ни в каких декларациях - вы нарушаете закон, и мы вас можем арестовать!

Я стал медленно закипать от злости, глядя на этого холёного борова, по хозяйски топающего по моей квартире:

- Вы, вообще, кто такой? Вы чего тут расхаживаете, как хозяин? У вас есть право врываться в дом, допрашивать, выдвигать обвинения? Шли бы вы отсюда к чёртовой матери!

Глаза полковника сузились, его перекосило от злости:

- Значит так, да? Наглеешь? Сопляк! Я просто тебя уничтожу, вместе с твоим притоном! Бабки берёшь и не делишься? Гадёнышь! Чтобы каждую неделю по десять штук отдавал! Тогда будешь работать! Нет - я эту свору разгоню, а тебя закрою!

- На основании чего закроешь-то? Я и не открывал ничего. Не лечу никого. И - кстати сказать - ни рубля в руки не взял!

- Ты не взял - твоя мамаша берёт! В среду пришлю парня - вчера который был - чтобы ему передал десять штук. И так каждую среду будешь отдавать. Всё, разговор закончен! - полковник нарочито топая ботинками вышел на лестницу, а я опустошённо закрыв глаза стал думать - что делать? И правда ведь, закроет! И хрен с ним - закрывает. Не хочу больше этот конвейер бед обслуживать. Чёрт с ним, с этим предприятием - ошибка была. Найду что-то и получше для заработка. На том и порешил.

Получилось так, что к моменту визита полковника (так я для себя его окрестил), я уже созрел для того, чтобы закрыть предприятие.

 Впрочем, как оказалось, полковник имел в виду другое закрытие - по своей тёмности я не знал, что на уголовном жаргоне, а также на жаргоне милиционеров, 'закрыть' - означало вовсе не закрыть предприятие, а нечто худшее...

В среду в двери заглянул тот самый хорьковатый парень - он нашёл меня глазами и спросил:

- Приготовил?

- Нет, не приготовил. Пошли вы нахрен с вашим полковником!

- Вот так, да? Ну, пеняй на себя! - парень исчез, а я продолжил приём 'проклятых' людей.

Около пяти вечера я прервался, чтобы поужинать и уселся на кухне, хлебая щи и заедая их пирожками с мясом, которые очень хорошо умела делать мать.

Слава Богу - я успел съесть большую чашку, умять три пирожка, когда в дверь позвонили и обломали мой ужин...

После того, как мать открыла дверь, в неё ворвались вооружённые люди в камуфляже и стали дико вопить, как будто напали на наркопритон или логово террористов:

- Всем оставаться на местах! Лежать! Стоять где стоите!

Я очень удивился взаимоисключающим командам - как это я буду лежать, если я сижу, и как буду стоять - если не стою? Выяснить данные вопросы решил у главного, громче всех оравшего, тут же получил сапогом в рёбра и улёгся на полу в позе зародыша - мне было очень больно и обидно, и скоро я всё-таки просветился и узнал, что 'закрыть', означает не ликвидацию предприятия.

А оно означало, что меня вульгарно сажают в милицейскую автомашину под взглядами сочувствующих и злорадствующих людей, и везут в КПЗ, где нормально оформляют задержание по подозрению в мошенничестве и ещё по множеству статей, в которых, слава Богу, не было статей по педофилии и изнасилованиям - и за это спасибо важному полковнику.

В 'обезьяннике' сидело с десяток людей в разной степени целостности - двое с подбитыми глазами и разбитыми носами обсуждали какую-то 'суку Таньку', которая 'ввела в блудняк', трое других негромко переговаривались, озираясь по сторонам, четвёртый...в общем шла напряжённая, активная жизнь.

Меня вызвали довольно скоро - как я и ожидал. Два милиционера - спереди и сзади, повели меня по пыльной лестнице на второй этаж, мимо пахнущего хлоркой и неисправным унитазом, туалета, в самый конец коридора, где на двери была привешена табличка: Начальник Управления Общественного порядка Кантирович.

Милиционер постучался и не дождавшись ответа заглянул за массивную деревянную дверь:

- Товарищ полковник, задержанного доставили!

Меня втолкнули в кабинет и я оказался перед сидящими у стола трёмя мужчинами - полковник так и был в гражданской одежде, рядом же сидели два в милицейской форме - майор и подполковник. По их виду, они были давно и глубоко пьяны - рубахи расстёгнуты, галстуки отпущены, лица их были красны, а на столе перед ними стояли рюмки и тарелочки с лимонами и бутерброды.

- Ну что, наглец, вот я тебя и закрыл! Предупреждал же! Видите, ребята, какой наглец - я пришёл к нему по доброму, предупредить, помочь, а он меня нахрен посылает!

Полковник встал из-за стола, обошёл его справа и споткнувшись об угол шкафа, сказал:

- Ты кто такой, сучонок, чтобы притивиться мне, Кантировичу?! Да я тебя сгною! Да я тебя! - он размахнулся и врезал мне правой рукой в скулу, разодрав кожу перстнем и отбросив в угол, на пол.

 Я был в наручниках и упав на спину испытал невероятную боль - похоже руки мои распухнут потом до размеров брёвен. От ярости и боли я зарычал, и мне страшно захотелось убить этого поддонка, захотелось, чтобы он стёр улыбку со своей поганой морды, и тут, со мной что-то случилось - мозг вспыхнул огнём и из меня что-то полезло, как будто мозг выдавливал из себя что-то чёрное, гадкое, это гадкое лезло, лезло и вдруг оно обернулась 'слизняком', размером с футбольный мяч! Э

Этот слизняк метнулся, как кошка, и шлёпнулся на голову полковника - тот охнул, и схватился за голову:

- Ну, пацаны, говорила мне мама - не пей, не пей больше! Не слушал её! Что-то у меня голову сжало, как в обручах.

Полковник проковылял на место и уселся, глядя в стену бессмысленными глазами:

- Давно так голова не болела. У вас не болит, ребята? Может, погода меняется?

- Да нет, вроде бы не болит - ответил один из собутыльников, и потом тихо ему прошептал - слушай, ты бы не связывался с этим типом - всё-таки экстрасенс, говорят - нашлёт ещё какую-нибудь гадость...

- Да пошёл он! Это обычный аферист, никакой он не лекарь - я следил за ним. Бабки грёб лопатой - делиться не желал! Вот теперь пусть посидит. Ну что, ещё по одной?

- Нет, мы пойдём домой, хватит. Нормально посидели - подполковник с сожалением поднялся и кивнул на меня - а с ним что будешь делать, правда его закроешь?

- Закрою - теперь куда деваться, обязательно закрою! Щас оформим и в сизо...пусть посидит полгодика, подумает, кто тут хозяин.

Я лежал в углу, смотрел на хозяина кабинета, на его друзей и думал - что случилось? Как я выпустил эту гадость из себя, и почему у меня вдруг перестала болеть отбитая скула? Почему у меня зажили ссадины на руках, скованных наручниками, руки не болят и вообще - я чувствую себя великолепно, в отличие от этого негодяя, как вижу!

А негодяю и правда было плохо - он с трудом поднялся, потирая виски руками, подошёл к внутреннему телефон и сказал в него, отрывистым и грубым голосом - быстро сюда помощника - задержанного отправить в сизо!

Потом полковник положил трубку, уселся снова за стол и стал смотреть на меня тяжёлым взглядом:

- Сгною тебя! Будешь сидеть в сизо и полгода, и год - пока не начнёшь соображать, как себя вести и не приползёшь ко мне на коленях! Буду узнавать время от времени - как ты, не готов ли уже работать как следует, как надумаешь - скажешь. А пока посиди. Там сейчас хорошо...курорт! - полковник усмехнулся, явно зная что-то интересное о сизо и отвернулся, потирая виски.

Я молчал и смотрел, как на его голове пульсирует чёрный, как уголь, футбольный мяч. Толстая чёрная нить тянулась ко мне, и я думал - теперь я знаю, куда и зачем тянутся эти нити. Сколько же нас таких? Сколько людей питаются чьей-то жизнью? Откуда, вообще, взялась у меня эта способность? Ответа не было.

Серый автозак втянулся в унылый двор, меня вывели из машину с обязательными словами - 'Руки за спину! Смотреть вперёд!' и повели по длинным коридорам, выкрашенным синей краской.

В дежурке скучный толстый капитан оформил мой приём, забрал всё, что у меня было в карманах (а у меня там и ничего не было), шнурки из кроссовок, и вот я уже снова шагаю по коридорам и переходам сизо к своему пристанищу на ближайшие недели и месяцы - камере сто тридцать четыре. Вот в этой-то камере я и узнал, что такое ад на земле.

Переход от роли мессии к роли заключённого был настолько быстр и шокирующ, что мой мозг до конца так и не мог это осознать, особенно, когда открылась дверь в 'преисподнюю' номер сто тридцать четыре и перед глазами предстал он, Ад: в камере, предназначенной для двадцати человек, находилось восемьдесят.

 До сих пор я не понимаю - зачем засовывать в тюрьму всех, без разбора? Ну ладно я - меня засунули туда специально, как бы попрессовать, не как бы - а точно попрессовать, но эти-то - мелкие мошенники, воришки, семейные дебоширы и пьяницы - им-то что там делать? Почему судебная система работает так, что эти люди, ещё не осужденные, должны месяцами находиться в диких условиях, фактически быть наказанными с недоказанной виной? Нет ответа у меня, и никогда не будет.

Это тесное помещение было заполнено клубами дыма, тут курили, и дыму некуда было уйти - он стоял у потолка тяжёлой полосой, во влажной жаре, как тыманные испарения каких-нибудь африканских или южноамериканских болот.

 В этом дыму лазили полуголые, мокрые от пота люди, с блестящими от лихорадки, жары и бессонницы глазами - мои будущие товарищи по несчастью - только вот товарищами их называть было совсем нельзя, это точно.

Моё появление в камере было воспринято никак - на меня почти не обратили внимания, хотя я ждал, что будут сейчас докапываться - хоть я и не вращался в кругах близких уголовным, но кино-то смотрел, а наши киношники любят смаковать всякие подробности из жизни зеков.

Стал лихорадочно вспоминать - как мне себя вести и громко поздоровался с камерой:

- Приветствую! Кто старший, с кем говорить?

С завешанных тряпками нар слез молодой парень с одутловатым лицом и протянул мне руку:

- Давай здороваться, что ли?

Я посмотрел на заинтересованные взгляды вокруг и почуял что-то неладное - не стал с ним 'ручкаться', а ещё раз спросил:

- Кто старший в камере?

Одутловатый не отставал:

- Что, тебе западло здороваться с своим товарищем?

- Цыц, Мурка! - откуда-то издалека, от окна раздался жёсткий голос и на нарах присел мужчина лет сорока, по пояс голый, весь в наколках - иди сюда, парень.

Я прошёл к нему, и мужчина, посмотрев на меня, спросил:

- По какой статье чалишься?

- Мошенник, говорят... - развёл я недоумённо руками.

- Ага значит, сто пятьдесят девятая, часть какая?

- Третья.

- Значит - крупный размер. А чего без барахла, если крупный? Сидора нету?

- Нет. Вот что на мне, в том и привезли. Из дома взяли, даже одеться не дали.

- Ну, тут одеваться тебе не особо к чему...скоро раздеваться будешь. Чуешь, какая тут температура?

И правда - в камере стояла удушающая жара - люди были покрыты каплями пота, стояла вонь, идущая от грязных тел, от носков, от параши - хотелось блевануть от этой вони, но так было бы только хуже.

Ещё, заметил - половина, как минимум, заключённых была со слизняками, и тот, кто о с мной говорил - тоже. Его слизняк сидел на руке, которую тот время от времени морщась потирал.

- А за что тебя взяли? Что шьют-то? (уже потом я понял, что смотрящий 'упорол косяк' - нельзя заключённого расспрашивать о том, что ему вменяют - могут принять за 'наседку')

- Я с людей проклятие снимал, ну, как бы, лечил. Ну а полковник Кантирович решил. Что я должен ему платить. Я не захотел.

- Правильно. Нечего краснопёрым бабло отдавать! Надо на общак платить, а не этим боровам!