Здорово, конечно, но это всего лишь безобидные «цветочки». Кучинг оказался еще и Меккой для любителей антиквариата «с привкусом человечины». Цены на него скромны, но не всякий европеец решается приобрести себе изящного деревянного идола — подлинного, только недавно из леса, где его десятилетиями, если не веками обливали кровью и «кормили» дымящимся мясом. Мы, во всяком случае, воздержались от покупки, хотя и вдоволь наглазелись на этих выкопанных прямо из болот, проросших извилистыми корнями «бесов-людоедов». Тем более что нам и самим пришла пора закусить перед сном и ранним выездом в джунгли.
В своей популярной, почти по-даррелловски увлекательной книге «Малайский архипелаг — страна орангутанга и райской птицы» Уоллес обмолвился, что ему, в сущности, необязательно было совершать опасные вылазки в глубь острова, поскольку большую часть материалов для исследования он ежедневно получал дома за обеденным столом. Если ученый и преувеличил, то немного. Наш собственный ужин оказался больше похожим на биологическую экскурсию по прибрежным зарослям, поскольку мы выбрали рыбный ресторан. Лучшее трапезное заведение Кучинга под названием Top Spot предлагает посетителям исчерпывающую наглядную иллюстрацию к теории эволюции в экосистеме илистых мелководий, окаймляющих изрезанные берега Малайского архипелага. В здешнем меню, как и в манграх, доминируют ракообразные — разноцветные крабы и креветки с синими клешнями пугающей длины. За ними следуют иглокожие — голотурии и ежи. Далее — мелкая рыба неведомых нам видов и прочее, и прочее. Участникам экспедиции «Вокруг света», среди которых было немало биологов, оставалось только нахваливать еду и сетовать, что им не довелось отведать ее накануне экзамена по эстуариям и манграм — природным сообществам, существующим в пограничных между пресноводными и морскими условиях. Эксперт-гурман Антон Ланге готов даже утверждать, что один лишь вкус мангровой креветки в кисло-сладком соусе составляет достаточную причину для того, чтобы прилежно, долгие годы учиться естественным наукам и получить в конце концов «законное» основание для поездок в малоизвестные точки планеты, подобные Сараваку. Кстати, это и недорого: ужин обошелся всего в 30 долларов на троих.
Эстуарий реки Бако: «глазами Уоллеса» — Чем жив абориген? — Тропа Линтанг — Керанги — Как погибают в джунглях, когда ничто не предвещает опасности
Во времена первопроходцев Кучинг был окружен неприступной стеной девственных джунглей, что давало Уоллесу возможность собирать материалы, не удаляясь особенно от столицы. Более молодые и материально заинтересованные люди, вроде Лоу, перед которым стояла жесткая задача — собрать коллекцию уникальных растений для коммерческой оранжереи его отца в Англии, рисковали сильнее. Они устремлялись в неведомое вверх по рекам и штурмовали заоблачные вершины, чтобы обозреть максимальные площади местности (об этом мы еще расскажем ниже). В наше время лишь отдельные островки нетронутого леса напоминают о былом великолепии, но и они, учитывая общий размер Калимантана, обширны и все еще таят в себе трудности для путешественников.
Национальный парк Бако, расположенный километрах в 40 от Кучинга и старейший в Сараваке, сохранил изначальный природный баланс, вероятно, благодаря изолированному полуостровному положению — с суши он практически недоступен. Туда мы первым делом и отправились, чтобы увидеть дикий мир Борнео «глазами Уоллеса». Выяснилось, кстати, что, хотя экспедиция состояла из опытных путешественников, ни один из нас никогда не бывал в здешних экваториальных лесах.
Чтобы попасть в заповедник Бако, необходимо добраться почти до самого устья одноименной реки, а затем, арендовав моторную лодку, передвигаться на ней — сухопутные дороги тут напрочь отсутствуют. Что ж, по воде так по воде. Неподалеку от пристани мы купили себе круглые соломенные шляпы от солнца, погрузились в длинную скрипучую посудину и отправились в путь.
Низовья реки по обеим сторонам изобилуют большими рыбацкими деревнями, где серые от сырости лачуги бедняков соседствуют с выкрашенными в яркие, кричащие краски жилищами тех, кто побогаче. Здесь, в илистом эстуарии, где день-деньской гуляют короткие злые волны (на мелководье они обычны почти везде), джунгли смыкаются с большой водой и образуют те самые мангры, о которых мы вспоминали вчера в ресторане. Они и составляют главный источник белка для местного населения — ведь ни животноводство, ни полноценное земледелие в этих краях невозможны. Справа и слева от нас река Бако, словно текучая тюрьма, была перегорожена сложными бамбуковыми конструкциями с висящими на них сетями. По ним, как по соломинкам, ползали люди-муравьи со своей муравьиной добычей — теми же рачками и им подобными…
Тем временем, поборов коварную зыбь и миновав устье, лодка ткнулась носом в широкую отмель. Закатав штаны и взвалив на плечи привычный груз съемочной аппаратуры, мы выбрались на заповедный берег.
Как всякие уважающие себя искатели приключений со стажем, мы заблаговременно, еще в Кучинге, изучили путеводитель по Борнео из знаменитой серии Lonely Planet. Для пробы был выбран один из самых простых маршрутов, описанный как «необременительная трехчасовая прогулка для любителей, проходящая по удобной дорожке вокруг штаб-квартиры парка Бако». На деле же тропа Линтанг оказалась во всех отношениях не «проста».
Поначалу все шло хорошо, во всяком случае, так, как мы и предполагали. Под плотным зеленым пологом нас ждала душная и душистая «баня», хорошо знакомая по низинным джунглям Старого и Нового Света. Все, «как полагается»: уходят в умопомрачительную высь колоннообразные деревья с досковидными корнями, их оплетают лианы-убийцы (иногда толщиной с добрую ель). Колючие ротанги смыкаются в неприступные заросли. Мириады малых и больших живых существ сигнализируют звуками и запахами о своем присутствии. Нужно постоянно поглядывать наверх, чтоб на темя тебе не свалился с огромной высоты тяжелый шиповатый плод дуриана… Первые несколько километров маршрута можно пройти по деревянному настилу, так что, хотя температура и зашкаливала за 34 градуса по Цельсию, иных трудностей под многоярусной лиственной крышей экспедиции преодолевать не приходилось. Но это продолжалось недолго — вскоре удобные «мостки» закончились, и нам пришлось карабкаться по отвесным скалам, с чрезвычайно крутыми лестницами, на вершину первой горы. Около часа, ведя про себя оживленный спор с безжалостным трекером-автором главы из путеводителя Lonely Planet, мы ползли наверх. Даже наш гид, представитель местного племени оранг-улу, жаловался на нестерпимую жару и поминутно предлагал остановиться. Признаться, и остальные путники с радостью проявили бы малодушие, если б не сияющая перед ними цель — одно из главных уоллесовских «чудес эволюции», кувшинчатое растение из рода Непентес (читатель заметит позже, что мысль и охота за ней стала рефреном нашего путешествия).
«Отправились в то же самое место, где вчера посчастливилось найти непентес. Наше упорство было вознаграждено: осматривая джунгли, мы обнаружили еще несколько разновидностей этого растения удивительно изящной формы… Мы были совершенно измождены длительной прогулкой под палящим солнцем, и если бы по дороге нам не попалась пара кокосовых орехов, молоко из которых спасло нас от жажды, неизвестно, что стало бы с нами…»
Достигнув зубчатой известковой гряды на высоте примерно 400 метров, мы рухнули на землю и в этот момент впервые увидели его. Непентес был прекрасен, однако, чтобы вполне насладиться «радостью встречи», уже не оставалось времени — ситуация накалялась в прямом смысле этого слова. Дело в том, что, выйдя на гребень, экспедиция оказалась в совершенно иной, новой экосистеме, где и обитает большая часть растительных сокровищ Борнео — в зоне так называемых керангов. На языке местного племени ибанов это слово обозначает «место, где почва непригодна для риса». Действительно, непригодна. Эти полуголые гранитные «лбы» напоминают, скорее, ледниковые отложения Скандинавии, чем тропический ландшафт. Они покрыты только лишайниками и голосеменными деревьями. Выступы скальной породы на вершинах, промытый горными ручьями песок, невысокое мелколесье и абсолютное отсутствие тени — вот что такое керанги. Отсюда жара, несравненно более сильная, чем под покровом леса, поэтому, чтобы просто физически выжить здесь, приходится, не задерживаясь ни на минуту, передвигаться короткими перебежками между горными ручьями, от которых, впрочем, тоже немного проку. Освежиться в их кристально чистой воде не удается — ее температура, кажется, позволяет варить мясо…
Следующие четыре часа мы потратили на судорожные попытки выбраться из знойного уголка девственной природы. В памяти от этого приключения остались смутные, но сказочно красивые картины каменных террас и круч, миниатюрных озер-купален, прихотью природы «залитых» в складки горных пород… А также остался ужас перед неожиданно затянувшейся прогулкой, которая, как мы опасались с каждым шагом все сильнее, станет последней в нашей жизни.
Несколько раз мы заблудились, спутав направление, которое долго, но безуспешно пытались определить с помощью красных стрелок, заботливо нарисованных кем-то на голых камнях. Затем наш проводник и сам потерял одному ему известные ориентиры, а тем временем температура на солнце поднялась до 45 градусов Цельсия и сознание начало меркнуть.
В общем, как писали в приключенческих романах времен Уоллеса, мы совсем уж потеряли всякую надежду и пали духом, когда перед нами вдруг показался глиняный обрыв с импровизированными «ступеньками» из переплетенных корней диптерокарповых деревьев. За ним открывался вид на море, и участники экспедиции обнялись, залпом выпили всю оставшуюся в их флягах воду и торжественно пообещали друг другу при первой возможности лично поблагодарить того, кто так достоверно и привлекательно описал один из самых красивых трекинговых маршрутов Борнео — тропу Линтанг.
Кинабалу, макушка Борнео — «Раджа» для раджи — Вершина Лоу и ущелье Лоу — «Трупная лилия», или монстр эволюции
Самую высокую точку на всем пространстве между Гималаями и Новой Гвинеей мы увидели еще из самолета, она оказалась асимметричной (возможно, так показалось из-за тумана) каменной глыбой без четко выраженной вершины. Восхождение на Кинабалу (4 101 м) сложно физически, но, как и в случае, скажем, Килиманджаро, не требует специальной альпинистской подготовки. Для ботаников же и экологов здесь и рай, и лаборатория, поэтому мы, не колеблясь, решили подниматься.
Уровень эндемизма на склонах калимантанского гиганта огромен. Только орхидей здесь насчитывается более 1 000 видов. Среди них — такие жемчужины, как «башмачок Ротшильда» или «золотая». Они вызывают дрожь в коленях у всех коллекционеров мира, а следовательно, и у контрабандистов. В результате и без того редчайшие растения балансируют на грани исчезновения, которую, увы, рискуют бесповоротно переступить в ближайшие годы — «особо опасные» хищения повсеместно продолжаются. Устроившись с некоторым комфортом в подобии горного шале с камином, команда разделилась: один из нас с проводником отправился на самый пик Кинабалу, чтобы «зафиксировать» на фотопленку ее покорение, а также смену природных сообществ на разных уровнях высот. Остальные предприняли «горизонтальное путешествие» вокруг склона горы к месту естественного «обитания» важнейшей «иконы» национального парка, о которой мы никогда не забывали, но еще не упоминали на этих страницах — непентеса раджи, крупнейшего хищного растения в мире.
Сначала предстояло миновать местность под названием Месилау, представляющую собой горный лес, где преобладают дубы (46 видов). Склоны весьма круты и суровы, становится ясно, почему первые европейские путешественники «пытались» назвать Кинабалу то Андами, то Альпами Борнео. Имена не прижились, но они «подходят»: абсолютные показатели высоты над уровнем океана тут неизмеримо выше, чем в керангах Бако, так что о жаре речи не идет. Напротив, прохладно даже летним днем, и прихотливые древесные стволы почти всегда окутаны туманом. Но керанговый пояс существует и в этих условиях, даже еще на «этаж» выше от подножия, чем дубовая роща, за несколькими преодоленными нами бурными потоками, только здесь он на порядок «аскетичнее»: флора представлена в основном вереском и некоторыми другими мелкими кустарниками. Голосеменные тоже встречаются, однако все это лишь ботаническое прикрытие для непентесов и их «короля»-раджи (простите за невольный каламбур). Незадолго до заката на отвесной круче ему не удалось «укрыться» от нас в зарослях пожухлой травы за сизой пеленой тумана.
Это был роскошный экземпляр. Неудивительно, что красота его «предков» так поразила эстета Джеймса Брука, что он в дальнейшем всегда принимал деятельное участие в экспедициях Лоу и оставил целые альбомы с рисунками «своего» кувшина, выполненными под руководством придворного ботаника. Антон Ланге, защитивший диссертацию по морфологии хищных растений, вполне разделяет мнение просвещенного монарха; к тому же, зная о великой редкости «раджи» в природе Кинабалу, он решил в точности повторить 150-летней давности маршрут Хью Лоу — там, где растение было найдено, есть шанс обнаружить его снова. Мы не ошиблись, и счастливы этим, хотя, в отличие от нашего предшественника, не имеем для радости корыстных оснований. Это сейчас мир полностью «перешел» на орхидеи, а в середине XIX века, в эпоху повального увлечения естественной историей, интерес к непентесам был не меньше. В огромных количествах они отправлялись с Калимантана в Европу. Сэр Хью разбогател на их продаже, но интереса к своему делу не потерял и в 1851 году стал первым европейцем, взобравшимся на вершину Кинабалу, этой удивительной горы. С тех пор это делали многие — сначала ученые, потом просто туристы. Сейчас для подъема на гору необходимо лишь иметь некоторую физическую подготовку, два дня свободного времени и оплатить услуги проводника-спасателя, без которого «гулять» по Кинабалу запрещено законом. Для нашего «альпиниста», однако, восхождение и спуск оказались трудными, так как двух дней у нас в запасе как раз не было — в полдень следующего дня в столице штата нас ждал самолет.
Вплоть до нижней границы крайнего температурного пояса — холодного «альпийского» — европейцы, как правило, чувствуют себя неуютно: уже достаточно разреженный горный воздух сочетается с жарой и духотой. Дорога состоит из 2 500 крутых либо вырубленных в скале, либо вырезанных на древесных корнях ступенек высотой около 40 см каждая. Сергею Гусеву пришлось почти «бежать» по ней, чтобы не отстать от одной из европейских групп, — а попутно ведь надо было еще и снимать все новые виды непентесов. Каково же было его удивление, когда в приюте Лабан Рата (3 500 м над уровнем моря), где альпинисты отдыхают перед ночным штурмом вершины, выяснилось, что все утро он гнался за профессиональными горными проводниками.
Идти дальше Лабан Рата не рекомендуют пожилым людям — если, не дай Бог, случится несчастье, их некому будет эвакуировать. Вертолеты сюда уже не долетают. Для остальных же финальный подъем по голому и скользкому гранитному склону начинается в четыре утра. Путь недалек — по ровной поверхности любой взрослый человек преодолел бы его за час-полтора. Здесь же, например, такой опытный спортсмен и выносливый путешественник, как Сергей, доложил остальным участникам экспедиции о победе только в 7 утра — по обычному мобильному телефону. Пик Лоу представляет собой небольшое, размером с обеденный стол, плато. На противоположной его стороне открывается вид на одноименное ущелье. И хотя уже рассвело, а дна ущелья не видно, так оно глубоко (около 3 км, если верить путеводителю). Достаточно сказать, что первая успешная попытка пересечь его пешком состоялась лишь в 1998 году, через 147 лет после «взятия» вершины Кинабалу! Тогда, как водится на Борнео, было найдено еще несколько десятков эндемичных видов растений.
Еще сам первооткрыватель обоих географических объектов писал, что подобраться к подножию горы оказалось для него сложнее, чем «залезть» на нее. В это легко поверить, особенно учитывая, что полтора века назад вокруг Кинабалу стояла сплошная стена джунглей, от которых теперь мало что осталось. Кроме того, окрестные жители из племени мурут категорически отказывались служить «бледнолицему» проводниками — для них, как и следовало ожидать, даже приближение к таинственной каменной громаде составляло строгое табу. Кто же по доброй воле захочет иметь дело со злыми духами? А уж если и решаться, то надо, по крайней мере, предварительно принести человеческие жертвы! С большим трудом перепуганному сэру Хью удалось уговорить вождей ограничиться животными. Впоследствии, как уже было сказано, к горе хлынул поток туристов, ныне это — вполне цивилизованное место; почти спортивный курорт, но нас уверяли, что вплоть до конца 1960-х символическое приношение божествам из девяти куриных яиц делалось перед каждым восхождением…
Вернемся, однако, в наши дни и к целям путешествия. Воссоединившись, обе группы экспедиции «Вокруг света» не спешили покинуть район горы Кинабалу: нам необходимо было найти и запечатлеть еще один экспонат эволюционной «кунсткамеры» Калимантана, и «прятался» он от нас дольше, чем все непентесы, вместе взятые. Несколько глубоких вылазок не дали результата, что и неудивительно: самый большой на Земле цветок, раффлезия, вырастает всегда непредсказуемо. Эволюционная дорога крайней паразитической специализации лишила его наземных вегетативных частей — корней, стеблей и листьев, а гигантский, до двух метров в диаметре (!), цветок, похожий на что угодно, но только не на то, что мы привыкли называть цветами, раффлезия образует прямо на своем «хозяине», лиане из рода Tetrastigma.
«Возможно, это самый великолепный цветок в мире… Он имеет размеры от края до края лепестков более ярда, его нектарник, шириной 9 дюймов, настолько глубок, что в него может поместиться, по-видимому, не менее полутора галлонов воды …»
Успех ждал нас в западных предгорьях, неподалеку от знаменитых горячих источников Поринг. Был он, впрочем, неполным: раффлезия Кейти, обнаруженная нами в бамбуковой чаще, уже отцветала и утратила свой знаменитый пронзительно-пурпурный цвет. А без него цветок и подавно трудно опознать. Даже ботаник Ланге долго отказывался верить, что перед ним не муляж, изготовленный туземцами для забавы приезжих простаков. Вдобавок этот истинный монстр эволюции на ощупь производит абсолютно искусственное впечатление, будто сделан из каучука, очевидно, чтобы трупные насекомые не почувствовали «подвоха». Лишь присмотревшись и ощупав растение, обнаружив на нем густое «эротическое» опушение, а также плесень, муравьиные погрызы и другие свидетельства скорого распада, авторы убедились, что никто не подшутил над ними. Слава богу, мы и здесь успели вовремя.
Последние убежища «лесного человека»: Сепилок и Кинабатанган — Рак джунглей и его метастазы — «3амечательные вещи»: контрабанда опиума и орангутангов — Людская алчность и людское милосердие
Если бы Альфред Уоллес жил на Борнео в наши дни, то, вероятнее всего, эволюционная теория все равно состоялась бы — разнообразие видов и феноменов, которым мы располагаем, все еще велико. Однако ему пришлось бы сильно поторопиться, чтобы не остаться в разгар работы без материала. На всем протяжении экспедиции нас не оставляло чувство печали, сопутствующее, вообще-то, всем современным «полевым» натуралистам. Ведь вот, с одной стороны, перед нами сказочные пейзажи первичных лесов, этих соборов естественной истории, с невероятной плотностью жизни на единицу площади и так далее. А с другой — мы в силу профессии лучше других понимаем, какими темпами все это деградирует, и приходим к выводу, что спасти старейшее на планете экологическое сообщество не удастся…
Промышленное уничтожение тропических джунглей, подробно описанное в литературе, в Малайзии якобы носит «щадящий», выборочный характер. То есть вырубаются только отдельные деревья, а основной массив остается нетронутым. Но «гуманизм» этот обманчив, и мы даже сказали бы, что такой метод быстрее и вернее ведет к экологической катастрофе, чем другие. Представьте: к каждому дереву бульдозером проламывается дорога, затем экваториальные ливни размывают ее. Проходит несколько лет, и каждый новый дождь превращает «шрам» на лесном теле в бурный поток, который в свою очередь подмывает огромные участки по соседству. «Метастазы» прекрасно видны сквозь иллюминатор самолета. А в штате Сабах сведение леса носит и вовсе тотальный характер. Большая часть наших маршрутов на его территории прошла по гигантским пальмовым плантациям, выращиваемым ради масла и в изобилии населенным крысами. Но нетронутые «островки биологических сокровищ» еще остались и здесь.
«Здесь огромное количество мартышек, макак и бабуинов всех видов и форм, однако самый замечательный вид обезьян — это «Оран-Утан», что на языке туземцев означает «человек леса».
Около полумиллиона лет назад, когда человек еще только начинал возвышаться над животным миром, орангутанги в Индокитае и на Больших Зондских островах были вне конкуренции. Мощные, интеллектуально развитые, эти единственные азиатские человекообразные обезьяны почти не имели естественных врагов и наслаждались пищевым изобилием — дикие фрукты, листья тропических деревьев, молодые побеги обеспечивали им неограниченную кормовую базу. Но пришли иные времена. Первые «притеснения» «лесные люди» испытали еще в каменном веке — наши предки, по-видимому, ловили их, чтобы держать у себя в пещерах просто для забавы. Потом ухудшились климатические условия, и к началу неолита огромные приматы выжили только на двух островах — Борнео и Суматра. А в XVII веке, когда пришли европейцы, для них начался настоящий кошмар. На них охотятся, их ловят и убивают — для развлечения, контрабанды, зоопарков, «случайно»…
«Я позвонила в солидную фирму, которую нашла в телефонной книге… Там мне сказали, что на следующее утро они могут раздобыть для меня двухлетнего орангутанга в отличном состоянии за 1 500 колониальных долларов. Они подчеркнули, что вообще есть очень много орангутангов для отправки в Европу, но лишь немногие из них находятся в первоклассном состоянии, на котором обязана настаивать компания с их репутацией. В более доверительной беседе мне сообщили, что здесь можно делать массу замечательных вещей — будь то контрабанда опиума или орангутангов…»
Барбара Харрисон, 1966 год
А тут еще косвенные последствия хозяйственной деятельности как злой рок преследуют обезьян: череда чудовищных пожаров, спровоцированных лесопромышленными корпорациями Индонезии на Борнео, в конце 90-х уничтожила десятки тысяч квадратных километров их исконного ареала, не говоря о том, сколько приматов погибло в огне. Сейчас их в природе не более пяти тысяч.
Но помощь идет. Автор вышеприведенной цитаты, английский зоолог Барбара Харрисон, со своим мужем Томом почти сразу после Второй мировой войны учредила первую программу спасения маленьких орангутангов-сирот в парке Бако. Позже центр их благородной деятельности переместился в Сепилок, где и побывала наша экспедиция.
Заповедник этот, основанный в 1964 году, сравнительно невелик — всего 43 км2 нетронутого низинного леса. По утрам полуручные орангутанги приходят на специальную площадку, где для них приготовлен завтрак — бананы и кисло-сладкие плоды дерева рамбутан. Аристократы джунглей с удовольствием и легкостью вскрывают их оболочку и неторопливо закусывают в окружении толпы ждущих своей очереди «плебеев» — свинохвостых макак. Спокойствие, сдержанность и совершенное человекоподобие мимики, невероятно длинные руки и пальцы — все это действительно удивительно контрастирует с макаками. И — простите за игру воображения — подчеркивает трагизм существования «последних из калимантанских могикан» в XXI столетии… Сепилок — место вполне туристическое, и визит сюда вряд ли можно назвать приключением, но, право же, мы не могли упустить возможность близко, накоротке «пообщаться» с гигантами, чей мир сузился до микроскопического пятачка — изза алчности двуногих «хищников». Впрочем, среди этих последних есть и такие, как Харрисоны. А значит, можно надеяться на новые встречи обычного человека с «лесным»…
…Что же касается нашей команды, ей эти новые встречи оказались уготованы очень скоро — еще до того, как мы покинули остров. В низовьях реки Кинабатанган, где эти обезьяны тоже еще встречаются, хотя и гораздо реже, чем в Сепилоке. Пять часов на джипе по пыльной дороге от Сандакана, бывшей столицы Британского Северного Борнео (так назывался Сабах в колониальную эпоху), — и мы на месте, в чудом сохранившемся узком коридоре джунглей, куда в последние 30—50 лет под натиском плантации «отступили» целые природные экосистемы.
По иронии судьбы, район Кинабатангана превратился в чуть ли не лучшее место для наблюдения за дикими животными в Юго-Восточной Азии. Остатки популяций сгрудились тут, как пассажиры в метро в час пик, и, чтобы видеть их, достаточно просто вертеть головой. Уникальные для острова обезьяны-носачи, два вида макак — длиннохвостые и свинохвостые, мраморные плоскоголовые кошки, выдры, все восемь видов птиц-носорогов и, конечно, орангутанги — все они «к услугам» любопытного путешественника.
Мы остановились в примитивном полевом лагере Сукау и совершили несколько дневных и ночных прогулок по реке, чтобы поближе подобраться к носачам — они держатся в верхнем ярусе джунглей, как правило, над самой водой. Причем, присмотревшись, легко можно определить группы двух типов — в первом, «гаремном», над самками господствует крупный самец. Его отличают не только размеры и холеный вид, но и ярко-красный пенис, знак доминанты, остающийся эрегированным почти всегда — в частности, во время схваток с другими самцами. «Гаремы» носачей многочисленны и подолгу задерживаются на одном месте, чего нельзя сказать о группах второго типа — «холостяцких» компаниях, где собираются молодые самцы. Это настоящие бандитские шайки, занятые в свободное от питания и сна время посягательствами на «чужих женщин». То и дело такая агрессивная компания налетает на респектабельную семью, и тогда берега реки оглашаются визгом. А после захода солнца здесь тихо, но для глаз на ночном Кинабатангане и его притоке Менанголе припасены свои зоологические радости. Несколько любопытнейших видов зимородков, совы-рыболовы, вараны, изумрудные суматранские гадюки и другие — все они остались в благодарной памяти и на наших фотопленках…
Четыреста лет и один час — Абсолютный рекорд по плотности видов — Тайна цветения — Последнее «прости»
Финальной точкой своего маршрута экспедиция «Вокруг света» не могла не выбрать легендарную долину Данум во внутренних районах Сабаха — последний «Эдем» дождевого диптерокарпового леса Борнео. Это название хорошо известно специалистам во всем мире.
Мощная лесопромышленная корпорация Sabah Foundation, которой принадлежит эта местность, законсервировала 43 км2 девственной природы на реке Сегама, примерно в 90 км к западу от Лахад-Дату. Рубить деревья там запрещено, но вокруг люди только этим и занимаются. На протяжении всех четырех часов нашего пути из вышеупомянутого города навстречу непрерывным потоком шли трейлеры, груженные бревнами. Точнее, каждый из них в состоянии взять на борт только одно бревно, а иногда лишь его часть — таковы здесь биологические масштабы. Едет тебе навстречу такая «поверженная колонна», и думаешь: ведь она простояла как минимум 400 лет и сделалась за это время целым «космосом», связанным миллионами нитей с тысячами других существ, которые карабкались по ней, прорастали на ней, добывали пищу — и в один день, в один час вдруг наступил конец (естественное умирание такого организма заняло бы годы). А грузовики все проносятся и проносятся мимо, как мы подсчитали, каждые 15 минут…
Если даже в виде бревна диптерокарпы производят такое впечатление, то что и упоминать о живых? Когда зеленая крыша «висит» над тобой на высоте в среднем 45 метров, а отдельные особо крупные экземпляры, так называемые эмергенты, в свою очередь, шумят кронами еще 25—30 метрами выше? А там, где идешь ты, пир ботанического разнообразия (мы уже неоднократно говорили о нем применительно к Калимантану, но вынуждены повториться!). Незатронутое плейстоценовым оледенением, это сообщество, затерянное между материковыми глыбами Австралии и Азии, донесло до нас 12 тысяч видов только семенных растений. Исследование, проведенное однажды на произвольно выбранной площадке в 128 акров, выявило 1 200 «наименований» деревьев, не менее половины из которых эндемики, — и 360 тысяч отдельных стволов! Абсолютный рекорд мира. Для сравнения — аналогичная проба в Панаме дала всего 306 видов и 238 тысяч «особей». А сумасшедшее разнообразие древесных пород дополняется ведь еще, по крайней мере, таким же числом видов эпифитов, лиан, ротангов и еще большим — споровых и низших организмов. Гигантские диптерокарповые с высоты своего «заоблачного» роста и не замечают, наверное, представителей 290 видов одних только диких пальм, которые достают им едва ли «до колена», а по человеческим меркам даже они высоки. Не видят великаны и прочую «мелочь» — все эти рамбутаны, хлебные деревья, мангустины, манго, фиги (более ста видов) и еще более экзотические салаки, паматодоны, тампои, для которых европейцы даже не успели придумать свои названия и пользуются туземными…
Цветение и плодоношение — самые интимные процессы растительной жизни — обычно бывают со всей надежностью скрыты от посторонних глаз и потому трудны для наблюдения. К тому же, во-первых, из-за беспрецедентного видового разнообразия отдельные экземпляры одного и того же вида отстоят в диптерокарповом лесу друг от друга на километры — картина принципиально отличная от березняков и ельников умеренных широт. А во-вторых, на экваторе нет сезонов, а значит, нет циклов цветения, и многие виды, очевидно, вообще не зацветают десятилетиями. Установлено, что у диптерокарповых это событие происходит «волнами», возникающими внезапно и распространяющимися по лесу, словно круги на воде. Каков механизм, причины, когда можно ждать этих волн — загадка. Удивительно все-таки, что о некоторых гигантах, к которым можно подойти, похлопать рукой по стволу и даже спилить, мало что известно, поскольку никто и никогда не видел их плодоносящими.
Альфред Уоллес и современные ему ботаники пытались привлечь к решению этой проблемы туземцев: даяки способны не хуже обезьян лазать и перескакивать с одного лесного яруса на другой, развивая при этом скорость до 30 метров в минуту. Но удача не улыбнулась родоначальнику калимантанской биологии, как не улыбается она и его «наследникам» из Полевого центра долины Данум, в распоряжении которых и вертолеты, и воздухоплавательные плоты, способные медленно «скользить» над поверхностью зеленого океана джунглей, как корабли, швартуясь к выступающим верхушкам эмергентов… Пока все безрезультатно. Впрочем, многие «побочные» наблюдения сделаны были — как над флорой, так и над фауной.
«…трудно себе представить, что огромная перепонка между пальцами используется этим животным только для плавания. В общем, мнение китайцев о том, что это — приспособление для полета, становится все более вероятным. Полагаю, что речь идет о первой известной науке летающей лягушке …»
Предсказание мэтра сбылось, но не скоро. Лишь в 1964 году появились первые фотографии древесных лягушек Борнео в парении. Действительно, оказалось, что длинные пальцы и огромные растягивающиеся перепонки между ними служат поразительным амфибиям в качестве маленьких парашютов, помогая планировать с деревьев. Структура здешних джунглей, как мы уже заметили, включает в себя значительные перепады высот: тридцатиметровые деревья часто соседствуют с семидесятиметровыми (не то, что, скажем, в амазонской сельве, будто подстриженной под одну гребенку). Именно отсюда — уникальный ряд адаптаций вроде описанного выше «полета». Между прочим, этот «номер» входит в репертуар не одних только лягушек, но еще и белок-летяг, ящериц, гекконов, лемуров, змей! У всех этих животных конвергентно, то есть независимо друг от друга, выросли кожные «пленки» между лапами или пальцами, а рептилии даже «додумались» до раскрывающихся ребер, которыми можно управлять прямо в воздухе: снижаться с большей или меньшей скоростью, следовать строго горизонтально, входить в пике… В условиях Калимантана это чрезвычайно выгодно — тебя не «достанут» наземные хищники, ты не свалишься в воду в пору свирепых муссонных дождей, да и просто — так быстрее.
В Дануме мы совершили несколько пеших вылазок, в том числе поднялись на 400-метровую скалу, служившую аборигенам ритуальным кладбищем, и с ее вершины наблюдали феерическое зрелище — пролет прямо под нашими головами стаи черно-белых «исполинов» — птиц-носорогов, патрулировавших свою территорию. Эти плодоядные пернатые с причудливыми наростами на клювах тоже с полным основанием служат символами острова — кто-то даже предлагал изобразить их на гербе Саравака, — и они тоже сильно пострадали от браконьерской охоты, поскольку китайцы издавна использовали их причудливые клювы, наподобие слоновой кости, для художественной резьбы. Тем не менее все восемь калимантанских видов умудрились дожить до наших дней, и вполне возможно, что этим они обязаны как раз непредсказуемости плодоношения местных деревьев: носорогам приходится вечно летать по Калимантану в поисках пищи. Сегодня они здесь, завтра там — люди с ружьями просто не успевали причинять стаям невосполнимый урон. По некоторым данным, крупные представители этого семейства в течение года облетают до 300 км2 площади. Но если исчезнут нетронутые леса, такие как в Дануме и близлежащем бассейне реки Малиау, им, конечно, не поможет и высокая мобильность…
…Но пока они беспечно кружат над родной землей, встречают рассвет в кронах гигантских диптерокарпов, «улавливают на крыло» мимолетные испарения утреннего тумана. Борнео просыпается под треск цикад и засыпает под гортанное кваканье диковинных лягушек. Пока что переносит бесшумное свое грузное, но ловкое тело с ветки на ветку невозмутимый орангутанг. И можно забраться по крутой 40-метровой лестнице, построенной сотрудниками Полевого центра, в густую крону величественной шореи, «мемориального» диптерокарпаэмергента, чтобы помахать на прощание рукой затерянному миру, который все еще существует вопреки людскому эгоизму и беспечности.
«Если бы я только мог привести свое судно в места, где киль британского корабля никогда еще не бороздил водную гладь, если бы мои ступни коснулись земли, на которую еще не ступала нога белого человека, если бы я смог увидеть то, что никогда не видели глаза образованного европейца, увидеть людей, живущих посреди дикой природы, только тогда я был бы по-настоящему счастлив». Так говорил Джеймс Брук, первый «белый» раджа Саравака на Борнео, и надо признать, что он практически осуществил свою мечту. Более того, не обладая по рождению ни высоким общественным статусом, ни особым капиталом, — при помощи лишь смекалки, здравого смысла, дипломатических способностей, храбрости и гуманности по отношению к туземцам он сумел составить конкуренцию целым великим державам. А именно — лично вмешаться в процесс колониальной экспансии и «вырезать» себе на карте мира собственное, приличное по размерам королевство под пальмами.
Брук родился в 1803 году в священном для буддистов городе Бенаресе на берегах Ганга. Отцом его был вполне рядовой налоговый инспектор британской администрации. Юноша рано попал на военную службу и в 21 год уже получил тяжелое ранение, чуть не унесшее его из жизни. Выздоровел он только через год, и потом до старости ощущал некие загадочные медицинские осложнения (злые языки утверждали, что пуля попала ему в гениталии, что повлекло за собой импотенцию. В самом деле, этот импозантный человек романтической и экзотической судьбы так никогда не женился и не завел детей…).
После этого несчастья заботливый родитель попытался было приспособить сына к коммерции и снарядил для него собственную морскую торговую экспедицию. Но затея кончилась крахом с огромными убытками для Брука-старшего и показала, что рассеянный мечтатель Джеймс непригоден ни к какому «полезному» делу. Впрочем, для последнего все обернулось не худо. Кое-как раздав долги, старый «мытарь» в 1834 году умер. После него даже осталось около 30 тысяч фунтов, которые позволяли тогда английскому джентльмену поддерживать респектабельное существование до гробовой доски.
Однако наследник — искатель приключений — распорядился состоянием совершенно иначе. Не истек еще траур по отцу, как он потратил его — до последнего пенса — на покупку смелую и странную. Брук купил у королевского яхтенного эскадрона военную шхуну «Роялист» в 142 регистровые тонны с пушками, порохом и четырехмесячным запасом провианта. Потом набрал команду и после пробного выхода в Средиземное море отправился к берегам Юго-Восточной Азии. Почему именно туда, с какой целью — вряд ли он сам сумел бы внятно объяснить (впрочем, в ту байроническую эпоху путешествия, как правило, цели не имели, скорее они имели смысл…) Быть может, его вдохновлял популярный тогда в Англии образ Стамфорда Раффлза, основателя Сингапура, а может быть, и нет, но по воле судьбы именно с Сингапура началось главное дело жизни Джеймса Брука. Тамошние власти попросили его доставить наместнику брунейского султана в Сараваке на Борнео подношения в благодарность за спасение экипажа одного британского военного корабля. Тот, не связанный ни с кем и ни с чем никакими обязательствами, легко согласился.
Вышеуказанный наместник, принц Муда Хасим, находился тогда в сложном положении. Рейды филиппинских пиратов-иллалунов и полудиких даяков практически отрезали всю северную часть острова. Смещенный за интриги предыдущий наместник плел заговор и искал союза с голландцами, владевшими значительной частью Калимантана. И вот, как это часто бывает в кризисных ситуациях, принц схватился за свалившегося ему на голову англичанина как за спасительную соломинку. А тот с радостью сыграл роль того, за кого его приняли. А именно — официального посланника могущественной «виндзорской вдовы», королевы Виктории. Военная форма, военный корабль, выправка — все говорило в пользу Брука, и он тут же начал «официальные» переговоры. Несколько залпов из пушек — и пираты отступили от саравакского берега. Несколько угрожающих заявлений — и потухли очаги антиправительственных восстаний… Несколько приватных приемов у Хасима — и абсолютно частное лицо, лишенное намека на государственные полномочия, обязавшись и дальше оказывать военную помощь силами «Роялиста», получает 24 сентября 1841 года в управление город Кучинг с прилегающими к нему районами. Ресурсов категорически не было — ни государственных, ни экономических, ни боевых, но Джеймс и тут «нашелся». Он применил способ, противоположный принятому в колониальную эпоху.
Джеймс объявил режим «чудаческой» по тем временам и местам толерантности, с равенством всех людей, народов и рас; с местным племенным самоуправлением и так далее. Недовольны остались только кучингские китайцы, у которых «белый» раджа отнял монополию на торговлю опиумом. Они даже однажды подожгли дом, где он находился, и Джеймс лишь в последний момент успел выскочить в окно. Позже верные ему даяки обезглавили виновных и долго коптили их головы на базаре…
В 1850 году новое государство Саравак с династией Бруков во главе признали США, а затем и Англия, восхищенная его цивилизаторской миссией. Еще через несколько лет трон ушедшего в лучший мир бездетного правителя унаследовал его племянник Чарлз. Он проявил на своем «посту» педантизм и упорство, столь чуждые с юности Джеймсу. Наступила эпоха расширения границ и приумножения богатств. Именно тогда Саравак приобрел те очертания, которые по сей день имеет одноименный штат Малайской федерации. Его площадь к 1917 году сравнялась с площадью Англии — поистине ни одно благородное английское семейство не владело ни прежде, ни потом таким «поместьем». Однако при сыне Чарлза Вайнере Бруке, застенчивом любителе удовольствий, обозначились первые признаки его упадка. Хотя в 1924-м он еще добился важнейшего свершения — заключения вечного мира между даякскими племенами, благодаря чему прекратилась массовая охота за головами, то был герой уже не байронического, а, скорее, декадентского типа. Время шло. В 1941-м Бруки пышно отпраздновали 100-летие своей династии, но буквально несколько месяцев спустя в Кучинг вошли японцы, и двор «белого» раджи в полном составе эмигрировал в Австралию. А еще через четыре года, когда союзники освободили Борнео, стало как-то само собой ясно, что в новом мире экзотическим заморским монархиям места нет. В 1946-м раджа Вайнер Брук отрекся в пользу Георга VI Английского, тем самым снова «польстив» отечеству, которое неожиданно получило новую колонию в тот момент, когда оно активно теряло старые…
Антон Ланге, Иван Шакуров | Фото Антона Ланге, Сергея Гусева
Авторы благодарят Министерство по культуре и туризму Малайзии и директора Московского представительства компании TOURISM MALAYSIA Роззи бин Ахмада за помощь в организации экспедиции.
Планетарий: Как сесть на хвост кометы?
Наше Солнце имеет миллиарды спутников самого разного размера, вращающихся вокруг него. Часть из них мы видим как планеты, некоторые наблюдаем в виде астероидов и метеоритов. Есть среди них и особые представители — кометы, периодически раздувающиеся до невероятных размеров, расцвечивая звездное небо огромными хвостами.
По прогнозам американских ученых, 15 января 2006 года в три часа ночи на Землю упадут частицы кометы Вильда-2. Однако это событие не должно беспокоить землян, поскольку осуществится оно планово: с неба прилетит не сама комета, а небольшая коническая капсула диаметром 80, высотой 50 см и весом 46 кг. Приземлится она с помощью парашюта на заснеженной равнине в пустынном районе американского штата Юта, в 110 км от города Солт-Лейк-Сити. Точнее — посреди обширного военного полигона для бомбометания и ракетных стрельб на участке размером 30х84 км. Внутри капсулы будет находиться кометная пыль, собранная американской автоматической станцией Stardust («Звездная пыль»). В случае мягкой посадки ученые получат уникальную возможность изучить химический состав кометы в лабораторных условиях. Комета Вильда-2 представляет особый интерес для исследования, поскольку к моменту встречи со станцией Stardust она пролетела вблизи Солнца лишь пять раз и изначальное состояние ее вещества изменилось незначительно. Чего нельзя сказать о комете Галлея, которая проходила близ Солнца уже более ста раз. Дело в том, что раньше ядро кометы Вильда-2 двигалось по орбите, расположенной между Юпитером и Ураном, было астероидом и не имело никакого хвоста. Но в 1974 году оно подошло очень близко к Юпитеру и гравитационное воздействие этой гигантской планеты изменило орбиту астероида так, что он стал каждые 6,4 года сближаться с Солнцем и превратился в комету. Каждое сближение кометы с Солнцем приводит к частичной потере легколетучих веществ, а ее более тугоплавкий материал остается почти нетронутым. Поэтому ядро «старой» кометы Галлея и имеет чрезвычайно темный цвет, а ядро «свежей» кометы Вильда-2 — довольно светлое, в его поверхностном слое много льда, который еще не успел улетучиться.
Чтобы наиболее точно узнать, из чего состоит комета, нужно проанализировать ее вещество с помощью различных высокочувствительных приборов, доставив его образцы на Землю. Но на борту небольшого космического аппарата такие приборы разместить сложно, ведь размеры станции Stardust 1,7х0,7х0,7 м — примерно как у письменного стола. Как же взять образец вещества, разлетающегося от ядра кометы с огромной скоростью? По космическим меркам Stardust двигалась относительно кометы неспешно, примерно в полтора раза медленнее, чем летают вокруг Земли искусственные спутники. Однако даже такая скорость была в несколько раз больше, чем у пули, — станция пролетала за одну секунду 6 км. Соприкосновение пылинок с контейнером из твердого материала на такой скорости (более 20 тыс. км/ч) привело бы к их сильнейшему нагреву и испарению. Единственным способом, позволяющим поймать и мягко остановить эти пылинки, оказалась ловушка из уникального материала — аэрогеля, который был создан в 1931 году, но большого распространения не получил. Сейчас он обретает вторую жизнь благодаря своим теплоизолирующим свойствам. На 99,8% аэрогель состоит из воздуха, а еще на 0,2% — из двуокиси кремния, попросту говоря — кварца, и представляет собой твердое вещество с пористой структурой, напоминающей губку, поры которой не разглядеть — их диаметр всего 20 нанометров (то есть на длине 1 мм помещается 50 тыс. таких пор). Аэрогель, использованный на станции Stardust, попал в «Книгу рекордов Гиннесса» как твердое вещество с наименьшей плотностью — 3 мг/см
При подлете к комете космический аппарат напоминал готового к сражению рыцаря, закованного в латы, — защитные экраны из нескольких слоев керамической «ткани» Nextel были установлены не только на приборном отсеке, но и на каждой из солнечных батарей, распластанных в виде двух крыльев. Предполагалось, что эти экраны защитят станцию от ударов пылинок и даже от небольших, величиной с горошину, камешков. 31 декабря 2003 года станция Stardust вошла в облако разреженного вещества кометы, простирающееся на сотни километров вокруг ее ядра. А 2 января 2004 года приблизилась к самому ядру кометы на расстояние 240 км. Оказалось, что полет среди пылинок не был безопасным — бортовые датчики показали, что внешний (амортизирующий) слой защитного экрана был пробит крупными пылинками не менее 12 раз. Однако последующие слои остались неповрежденными. Трижды встречались особенно плотные струи газово-пылевых выбросов, во время пролета сквозь которые в защитный экран за секунду ударялось около 1 миллиона мельчайших частиц. Когда станция приблизилась к комете, ловушка для пыли была выдвинута из защитного контейнера и расположена перпендикулярно потоку вещества, вылетающего из кометного ядра. Мельчайшие частички кометы, проносящиеся с громадной скоростью, застревали в аэрогеле, толща которого плавно замедляла их стремительный полет. В процессе торможения пылинки оставляли след в виде узенького туннеля длиной примерно в 200 раз больше своего диаметра. По этим следам их и будут отыскивать с помощью микроскопа перед извлечением для изучения. Через 6 часов после встречи с кометой аэрогелевая панель с застрявшими в ней несколькими десятками мг пылинок была упакована в защитную капсулу. Ученые рассчитывают, что по доставке на Землю им удастся обнаружить не менее 1 000 пылинок сравнительно крупного размера — диаметром более 15 мкм (в 4 раза тоньше волоса). Кроме сбора кометной пыли станция впервые сфотографировала ядро кометы с очень близкого расстояния. На этих подробных снимках обнаружились довольно необычные формы рельефа и вместо ожидавшихся двух-трех газовых струй насчитали более двух десятков газопылевых потоков, вырывающихся из-под поверхности кометы. Судя по снимкам, нагретый Солнцем лед на отдельных участках ядра сразу превращается в газ, минуя стадию жидкого состояния. Струи этого газа улетают в космическое пространство со скоростью несколько сотен километров в час. На фотографиях отчетливо видна твердая поверхность кометного ядра, покрытая кратерами глубиной до 150 м, острыми пиками высотой 100 м и резкими обрывами. Поперечник крупнейшего кратера — 1 км составляет 1/5 диаметра ядра кометы. Впечатление такое, что материал ядра очень крепкий, удерживающий крутые откосы кратерных склонов в первозданном состоянии, не дающий им обрушаться или растекаться. Ни на одном из трех десятков небесных тел, детально сфотографированных с космических станций (планеты, их спутники и астероиды), похожего рельефа до сих пор не встречалось. Возможно, что такие черты строения поверхности характерны лишь для ядер комет и вызваны солнечной эрозией.
Знаменитая комета Галлея по праву считается «главной » — ее появления вблизи Земли зафиксированы 30 раз начиная с 240 года до н. э. Английский ученый Эдмунд Галлей на рубеже XVII—XVIII веков впервые установил периодичность в ее движении и предсказал время следующего ее появления. С тех пор она и стала называться его именем.
В 1986 году, как известно, к ней была отправлена целая космическая флотилия — советские станции «Вега-1» и «Вега-2», европейская станция Giotto («Джотто») и японские Sakigake («Пионер») и Suisei («Комета»), да и американская станция ICE приняла участие в наблюдениях, хотя находилась от нее очень далеко, в 30 млн. км.
Наблюдения с космических станций «Вега» и Giotto впервые показали, как выглядит кометное ядро, которое до этого скрывалось от астрономов за облаками выбрасываемого им газа и пыли. По форме оно напоминает картофелину размерами 14x10х8 км. Неожиданным оказался и тот факт, что ядро темное, как сажа, и отражает только 4% падающего света. На обращенной к Солнцу стороне наблюдались выбросы газа и пыли, прорывавшиеся через темную оболочку. Ядро кометы Галлея очень пористое, содержит много пустот, и его плотность — 100 мг/см
За время пролета вблизи кометы на расстоянии 8 000 км с относительной скоростью 78 км/с (280 тыс. км/ч) станция «Вега-1» подверглась сильнейшей бомбардировке кометными пылевыми частицами. В результате вдвое понизилась мощность солнечной батареи и нарушилась работа системы ориентации в пространстве. То же самое произошло со станцией «Вега-2». Giotto прошла всего в 600 км от ядра кометы, и такое тесное сближение не обошлось без потерь. Еще на расстоянии 1 200 км удар кометной частички вывел из строя телекамеру, а сама станция временно потеряла радиосвязь с Землей. Две японские станции пролетели на более далеких расстояниях от кометы, выполнив исследования окружающего ее обширного водородного облака.