Ритмы истории

МЕЖДУ МАРКСОМ И ТОИНБИ

Автор этой статьи не является марксистом. С позиций сегодняшнего дня мнение оппонентов К.Маркса во многих случаях представляется мне более убедительным. Но у К.Маркса-теоретика есть одно несомненное достижение. Это — формационная теория. Конечно, К.Маркс не является первооткрывателем стадиальности общественного развития. Это признавал и Ф.Энгельс[13]. Но в работах К.Маркса впервые появилось понятие формаций — социальных комплексов, сменяющих друг друга. Под влиянием своей профессии эти формации К.Маркс определил как общественно–экономические, основанные на определенных форме собственности и способе производства (экономический детерминизм К.Маркса нельзя признать вполне обоснованным). Создать стройную концепцию сменяющих друг друга формаций К.Маркс не успел. Он построил подробную модель «капиталистической формации», предсказал появление в будущем «коммунистической», призванной преодолеть классовый антагонизм. Но с докапиталистическими формациями возникли сложности — после первобытности возникали сразу две доминирующие формы собственности и следовательно, по Марксу — формации) — античная и азиатская, которые затем сменялись феодализмом[14]. Чтобы как–то ликвидировать это раздвоение, последователи К.Маркса объединили античность и азиатские деспотии в «рабовладельческую формацию» несмотря на то, что ни в одной стране древности рабы не составляли большинства населения (применительно даже к «самой рабовладельческой» Греции это признают и сторонники концепции рабовладельческого способа производства[15], а относительно стран Древнего Востока этот факт уже не вызывает никаких сомнений).

Естественно, такое насилие над историей вызывало время от времени «бунты» историков–практиков, которые доказывали вспомогательную роль рабовладения в странах Древнего Востока. Они выдвигали концепции параллельного существования двух способов производства в древности либо предлагали объединить все многообразие докапиталистических эксплуататорских обществ в единой докапиталистической формации. Сторонники прежней концепции признавали, что название «рабовладельческий способ производства» и «рабовладельческая формация» во многом условны, и наряду с рабовладением важную роль здесь играет эксплуатация крестьянского населения государственной корпорацией.[16] Идеологические органы каждый раз прекращали такие дискуссии. По ряду причин. Во–первых, утверждение о том, что государственная корпорация может быть эксплуататором сама по себе, а не как проводник воли какого–то иного класса, могло навести на мысль, что в СССР создано эксплуататорское общество с господствующим классом в лице государственной бюрократии. Во–вторых, предложение выделить две формации, существующие параллельно, а не последовательно, опиралось на богатый фактический материал о культурно–географических различиях стран Востока и Запада. Бросалась в глаза недооценка официальной идеологией местных особенностей, которые нивелировались формационной теорией. От теории отдельного «азиатского» способа производства — один шаг к цивилизационной теории, противостоящей стадиальному (в частности — формационному) подходу к общественному развитию (и также к обнаружению черт азиатского способа производства в СССР).

Дискуссии советских историков «сворачивались», но марксистско–ленинскую «пятичленку» это не спасло. Коммунизм не наступил, ограничения на свободу дискуссий исчезли, и официальная доктрина была разрушена. Но, избавившись от искусственной схемы, историческая публицистика, а за ней и наука, стали «выплескивать из купели ребенка», полностью отказываясь от формационного подхода.

В качестве альтернативы, естественно, выдвигается представление о том, что человечество развивается не поступательно, а «по кругу». Каждый этнос (или цивилизация, или культура) проходит определенный цикл развития и угасает. Его место занимают более молодые цивилизации, проходящие те же циклы развития. Наиболее крупными представителями этой концепции являются О.Шпенглер и А.Тоинби. На отечественной почве большую известность получила концепция «этногенеза» Л.Гумилева, фактически являющаяся вариантом цивилизационного подхода. Несмотря на то, что авторы цивилизационных концепций выделяют определенные стадии развития каждой цивилизации, человечество в целом фактически не может развиваться — ведь каждая цивилизация движется по кругу. У А.Тоинби прогресс прослеживается только в религиозно–духовной сфере. Цивилизации, отошедшие в XIX–ХХ вв. от тесной связи с церковью, рассматриваются А.Тоинби как регресс в развитии человечества, как «суетное повторение секулярных цивилизаций»[17]. В этом смысле англичанин XIV века более развит, чем современный обитатель Великобритании. Человечество движется по кругу. Все уже было.

Однако нельзя не заметить резкой грани, которая пролегает между некоторыми историческими эпохами, качественно изменяя способ существования. Иллюстрируя качественное различие между людьми, жившими до и после индустриальной революции, Б.Вышеславцев приводит мысль М.Эверета: «Вообразите себе Сократа, внезапно перенесенного в Англию или Францию XVIII века; он быстро и легко ориентировался бы в этой жизни: те же методы работы, те же ткачи, та же навигация на парусах, те же лампы, немного усовершенствованные, те же колесницы, называемые теперь колясками, те же конные ристания, называемые скачками. Что могло бы удивить его, это разве только огнестрельное оружие и книгопечатание. А в остальном ему оставалось бы выучить английский язык и познакомиться с катехизисом англиканской церкви, и он мог бы продолжать свои диалоги в салонах Лондона». «Но, — продолжает Б.Вышеславцев, — перенесите Сократа или Апостола Павла, в современный Нью–Йорк, Лондон или Париж, и вы тотчас ощутите невероятную дистанцию веков».[18] Речь идет о середине ХХ века. Этот пример был бы еще более убедительным, если бы сравнивались XV и XIX века. «Стиль жизни» XV века не отличается от сократовского и такими достижениями, как книгопечатание и широкое распространение огнестрельного оружия. Зато в прошлом столетии есть уже почти все, что определяет нашу жизнь сегодня. На резкую грань, связанную со временем индустриальной революции, указывали и марксистские, и немарксистские теоретики.[19]

Своеобразным ответом теории цивилизации на проблему контраста доиндустриальных и индустриальных обществ явилась идея модернизации, предполагающая, что переход к «современному» (то есть индустриальному) обществу возможен лишь как экспансия «прогрессивных» культур в остальном мировом пространстве. Постепенно под «модернизацией» понимается вестернизация, а «восточные» по своим культурным традициям народы объявляются лишенными внутренних источников к самостоятельному развитию. При этом Запад ассоциируется с идеями свободы (неудобные исторические факты западного деспотизма рассматриваются как исключения или замалчиваются), а «Восток» (то есть все остальные культуры, включая значительную часть европейских) — с авторитарностью и этатизмом. Западная культура оказывается универсальной линией прогресса, а ее распространение в той или иной стране — критерием «современности».[20]

По существу борьба между цивилизационным и формационным подходами в их чистых формах — это борьба между двумя крайностями. Отрицание стадиальных различий — такая же крайность, как и отрицание этнокультурных особенностей. Между тем  уже в марксисткой историографии была сформулирована проблема «общего и особенного», которая дает возможность нащупать «золотую середину». Все страны проходят одни и те же стадии поступательного развития («прогресса»), но каждая проходит их по своей дороге.

Дополнение 2006 года: это не исключает, что, столкнувшись в проблемами, которые не может разрешить, с «барьером» в развитии, общество может начать движение в обратном направлении, повторяя смену стадий развития в обратном порядке — деградируя. Подобный эффект мы наблюдаем в нашей стране с начала 90–х гг., но еще быстрее, например, в Афганистане.

Более того. Стадии развития и культурные типы взаимосвязаны. Разные народы проходят одни и те же стадии по–разному: с большими или меньшими разрушениями и жертвами, с большей или меньшей энергией участвующих в событиях социальных слоев. Для одних стран более благоприятны «консервативные» стадии развития, для других наиболее продуктивны периоды революций (сравните, например, историю Великобритании и Франции). Культурные типы стран и этносов входят в своего рода «резонанс» с теми периодами общественного развития, которые в наибольшей степени соответствуют их социально–психологической структуре. При этом крупные этнокультурные блоки «резонируют» с целыми эпохами. Диаспорные культуры Средиземноморья (греческая, иудейская и др.), например, пришли в «резонанс» с эпохой, которая в марксисткой традиции соответствует части античности и средневековья (IV в. до н.э. — XII в. н.э.). В этот период эллинистическая и греческая культуры доминировали на огромных пространствах Азии и Восточной Европы, а весь Западный мир был «завоеван» вероучением, первоначально распространяемым еврейской диаспорой — христианством. Другой пример такого «резонанса» — всплеск активности романских культур в эпоху революций ХIХ века.

Свои резонансы происходят не только у культурных блоков, но и у стран. Временной масштаб и интенсивность таких резонансов меньше, но все же весьма заметна. Так, Россия в 20–30–е гг. «внезапно» превратилась в сверхдержаву, опыт которой использовался практически всеми передовыми странами мира. Российский коммунизм превратился в мировую религию с миллионами сторонников во всех уголках планеты. Резкий рывок России не был связан с глубинным резонансом на уровне эпохи и потому сопровождался гигантскими жертвами, созданием хрупких, неорганичных социальных структур.

Возникшая цивилизация СССР стала безусловным лидером славянского мира, но прошел необходимый срок, резонанс исчерпал свой ресурс, начался закат индустриально–этакратической эпохи, и цивилизация СССР устремилась к своему крушению. А вот положение США, которые принадлежат к иному культурному блоку, целиком «резонирующему» с эпохой, было во второй половине ХХ в. гораздо прочнее. Эта страна стала гегемоном мира, но вступает в полосу своего заката. Завершится эпоха — и американскую гегемонию постигнет судьба Римской, Византийской, Британской и Французской империй.

ЭПОХИ

Мир снова подходит к качественной грани своего развития. Чтобы оценить ее характер, вернемся к отмеченной выше грани ХVIII и XIX столетий в Европе. Почему эта грань столь резка? В чем наиболее глубинное различие между неторопливым развитием цивилизации в предыдущие столетия и последующим «ускорением». В производственной сфере символом этого перехода является технологическая революция (промышленный переворот), в макроэкономической — «капитализм» — соревнование самовозрастающих частных капиталов, обострение борьбы за ресурсы, в интеллектуальной — переход от провиденциализма к рационализму, в информационной — развитие систем массовой коммуникации, в политической — возникновение национальных государств, начало эпохи революций и партийности. Все эти черты производны от важнейшего принципа новой эпохи — всеобщей специализации. XIX век — начало триумфа социума, основанного на специализации — индустриального общества. Развитие индустриального уклада имело множество важнейших последствий. Массовое тиражирование материальных благ привело к постепенной ликвидации биологического способа регулирования численности населения (голодная смерть и эпидемии), что повлекло за собой демографический взрыв. Ценой превращения человека в специализированный инструмент, индустриализм сумел создать искусственную среду, на время «защитить» человечество от природной стихии. Специализация потребовала отчуждения работника от средств производства, что привело к распространению принципа управляемости на производственную сферу и небывалой дотоле социальной мобильности, болезненной ломке традиционных институтов. Система всеобщего разделения труда потребовала создания стандартизированной национальной культуры и, следовательно, возникновения национальных государств. Индустриализм породил технократизм и рационализм мировоззрения и широкое распространение упрощенных знаний, необходимых для участия в индустриальном производстве («грамотность», «массовая культура»). Борьба традиционных и быстро растущих новых элит, социальная ломка и мобильность вкупе с быстрым распространением упрощенных «рациональных» идеологий создавали предпосылки для многочисленных социальных потрясений.

Доиндустриальное общество качественно отличается от индустриального по целому ряду принципиальных параметров. Но важнейшим из них, на наш взгляд, является отсутствие узкой специализации производителя и, следовательно, отчуждения его от средств производства, подчинения управлению элиты во всех сферах жизни. Основная масса населения доиндустриальных обществ занята в аграрном секторе и не оторвана от естественной природной среды, так как искусственная среда, окружающая человека индустриальной эпохи, еще не возникла. Доиндустриальный человек прежде всего руководствуется не указаниями менеджера, а традицией, социальными нормами, формировавшимися веками (поэтому далее доиндустриальное общество мы будем называть традиционным). Индустриальное общество управляется элитой практически во всех своих сферах (но поскольку элита не является единой, это приводит к конвульсивности развития общества).

Традиционное и индустриальное общество — два важнейших этапа развития цивилизации, пройденных человечеством на сегодняшний день. Однако очевидно, что эти две крупнейшие формации имеют собственную внутреннюю структуру и могут быть разделены на эпохи, соотносящиеся с формациями марксистско–ленинской «пятичленки». Рассмотрим подробнее динамику развития традиционного общества.

Мы оставляем в стороне время первобытности, так как там речь может идти о переходе от животного состояния к цивилизации. Поэтому первой эпохой традиционного общества мы будем считать время т.н. «военной демократии». Эта эпоха становления традиционного общества может быть охарактеризована следующими чертами:

- Формирование традиционных норм, определяющих принципы социального устройства, и поддержание авторитетом общества неуклонного соблюдения уже сформированных норм.

- Формирование социальной элиты и ее кланов, возникновение элементов государственности и эксплуатации (устойчивого неэквивалентного обмена).

- Внутренняя конфликтность формирующейся элиты. Кланы элиты и другие новые социальные слои еще тесно связаны с остальным обществом и между собой.

- Формирование секторов экономики, основанных на эксплуатации, постепенная концентрация ресурсов в распоряжении элиты.

Рассматривая следующую эпоху, мы должны определить свою позицию в споре вокруг «рабовладельческой формации», с которой хронологически совпадает эпоха, наступающая вслед за становлением традиционного общества. Как мы уже видели, концепция «азиатского способа производства» была основана на отсутствии на Востоке доминирующего рабовладельческого уклада. Но и в античных обществах рабовладельческий уклад не был даже «первым среди равных». Античные общества представляли собой прежде всего не сообщество рабов и рабовладельцев, а систему, объединявшую граждан и неграждан. Причем корпорация граждан эксплуатировала остальное население через систему налогового типа (это касается и греческих союзов, и Римского государства после того, как корпорация граждан сформировалась и приступила к завоеваниям). Такая система принципиально не отличается от Восточных деспотий, где господствующим классом также является государственная корпорация (этакратия), а крупнейшим — общинное крестьянство. Такой же «стержень» социальной структуры можно обнаружить и в ряде «раннефеодальных» обществ (их все же не решились квалифицировать как «рабовладельческие»), например — на Руси в X–XI вв.[21]

Между римской и, например, египетской моделями традиционно–этакратической формации существуют важные отличия, напоминающие (и не случайно) различия между западным и восточным вариантами тоталитаризма (периода реакции в индустриально–этакратическом обществе). Первая модель ориентирована на внешние завоевания, получение ресурсов путем агрессии против соседних народов. Именно с помощью внешних завоеваний государство получает и рабочую силу для хотя и вспомогательного, но важного рабовладельческого сектора. Для второй модели внешняя экспансия важна, но не является вопросом жизни и смерти. И рабовладельческие хозяйства здесь базируются не только на притоке пленников, но и на «внутренних ресурсах».

Переход к этакратической эпохе после эпохи становления традиционного общества почти неизбежен (исключения уникальны, их гораздо меньше, чем количество стран, которым удалось миновать периоды реакции в других эпохах). Сформировавшись, разрастающаяся элита уже не может удовлетворить свои потребности в рамках «взаимовыгодного» сотрудничества с обществом, как в эпоху «военной демократии». Этакратия консолидируется и наносит по обществу удар (либо консолидированное общество превращается в корпорацию и завоевывает себе подданных). Элита отчуждается от общества, и каждый ее член отчуждается от оставшихся вне корпорации общин. Он может существовать только как представитель корпорации. Этакратическая система порождает таким образом общество, которое имеет следующие важнейшие черты:

- Резкое усиление власти социальной элиты, ее консолидация в противостоянии остальному обществу (населению), разрушение или значительное ограничение механизмов контроля над элитой со стороны общества.

- Все структуры социума подчиняются руководству центра, а несовместимые с этим структуры уничтожаются. Такая же перестройка проходит и в элите, что может сопровождаться кровавым террором.

- Широкое применение внеэкономических форм принуждения к труду (рабство). Внедрение крупных хозяйственных форм.

- Распространение «гигантомании» на сферу культуры.

- Повышение агрессивности внешней политики.

Эта эпоха — своего рода пик, и в то же время кризис традиционного общества. Дальнейшее развитие отчужденной от общества элиты, которое обеспечило невозможные для предыдущей эпохи достижения культуры (кстати, вполне сравнимые с достижениями эпохи последующей), приводит к разорению экономики традиционного общества. Она просто не выдерживает такого интенсивного расходования ресурсов. Столкнувшись с кризисом, этакратическая система некоторое время может существовать за счет внешней экспансии. Но когда агрессия встречает непреодолимое сопротивление других народов, коренная трансформация системы становится неизбежной.

Направления этой трансформации определяются самим характером кризиса традиционного общества в этакратическую эпоху. Отчуждение элиты от общества должно быть смягчено, ее составляющие должны быть теснее связаны с конкретной природно–хозяйственной средой. Это предопределяет децентрализацию элиты в следующую эпоху. Одновременно совокупные потребности элиты должны быть ограничены, а духовные достижения предыдущей эпохи хотя бы в значительной мере — сохранены. Эту функцию выполняет духовная корпорация церкви, которая поддерживает единство децентрализующегося социума и прочность его устоев. Так этакратическая иерархия постепенно преобразуется в систему феодального патернализма. Эта система более гибка, и традиционное общество получает дополнительные возможности внутреннего развития в новую, «феодальную» (точнее — феодально–этакратическую) эпоху. Перечислим ее черты, которые предопределены таким направлением развития:

- Установление системы взаимного покровительства на всех уровнях социальной системы, медленное расширение границ, в рамках которых представители каждого социального слоя относительно свободны. Попытки перейти эти границы, нарушить установленную сферу свободы вызывают жесткие репрессии.

- Господство автономных кланов элиты (как правило, по территориальному принципу) и борьба за сферы влияния между ними. Высшее руководство лавирует между кланами, которые концентрируют власть в своих руках в ущерб центру. Последний пытается приобрести социальную поддержку вне основных кланов элиты.

- Децентрализация экономической системы.

- Рост роли духовной культуры в регулировании жизни общества. Усиление социального значения идеологических дискуссий в рамках господствующей доктрины. Преследование авангардных форм культуры, инакомыслия и нонконформизма.

Трансформация традиционного общества позволяет выйти на принципиально новый путь развития цивилизации — индустриальный. Выход из этакратического кризиса смягчает остроту вставших перед обществом проблем, но не решает их. Потребности элиты хотя и ограничены, но все же растут. Основная масса населения по–прежнему отторгнута от достижений духовной культуры (хотя в упрощенном виде население приобщают к религиозной культуре). Постоянной проблемой остается избыточное население, которое теперь не вовлечено в этакратическую корпорацию и рабовладельческие хозяйства. Одновременно возникают и новые возможности для решения этих проблем — представители элиты ближе к конкретному хозяйству, они могут со временем заняться его реорганизацией для получения большего количества благ в свою пользу. Само появление «излишнего» населения позволяет преобразовать всю эту массу (в случае разрушения системы церковного и общинного вспомоществования) в свободную рабочую силу, отчужденную от средств производства. Таким образом, трансформированное традиционное общество постепенно создает универсальные предпосылки для реорганизации хотя бы части хозяйства на новых «рациональных», индустриальных принципах, когда от средств производства отчуждены уже работники, когда может широко внедряться разделение труда, специализация на всех уровнях.

Но в условиях «феодализма» зачатки индустриализма все же не могут быстро развиваться. Эта эпоха слишком нестандартизирована (множество границ, народностей со своими языками и мерками, вооруженная борьба кланов по каждому поводу и т.д.), в ней слишком сильны принципы патерналистской иерархии, когда происхождение важнее финансового состояния. Полноценное становление индустриализма наступает только тогда, когда борьба элит за сферы влияния ослабевает (иногда — при активном участии связанных с зачатками индустриальной культуры городских слоев), и в обществе наступает относительное равновесие.

Итак, эпоха трансформации традиционного общества (феодально–этакратическая) сменяется эпохой становления индустриального общества («позднефеодальной», аграрно–индустриальной, «абсолютистской»), в которой феодальный и индустриальный сектора сосуществуют в относительном равновесии (последний усиливается). При этом этакратическая система, ослабленная в предыдущую эпоху, также укрепляется, балансируя на противоречиях традиционной и новой элиты.

Перечислим основные черты этой эпохи:

- Относительное равновесие социальных слоев, кланов элиты при усилении центрального руководства (иногда — в форме абсолютной монархии, иногда — в форме олигархии), консерватизм политической системы.

- Рост новых индустриальных отношений. Попытки их государственной регламентации. Постепенное усиление альтернативных («теневых») социальных слоев, рост напряженности в обществе.

- Усиление бюрократии, расцвет коррупции, переплетение «теневых» секторов общества с организованной преступностью.

- Национально–территориальная консолидация.

- Расцвет конформизма в обществе и культуре, вытеснение альтернативных экономических и культурных форм в нелегальную и полулегальную сферу, их рост несмотря на ограничения.

- Рост нонконформизма (несмотря на преследования), не признающего (в отличие от предыдущих ересей) основы господствующей доктрины и критикующего ее с «рациональных» позиций.

Становление индустриального общества и постепенное разрушение им традиционного уклада естественно приводит к новому кризису. Начинается эпоха революций и стихийного соревнования индустриальных организаций («капитализма»). Это время конфронтации социальных структур и спонтанного развития индустриального общества — такой же кризис развития, каким была этакратическая эпоха древности для традиционного общества.

Конфронтационная эпоха отличается следующими чертами:

- Нарушение сложившихся социальных связей в борьбе различных сил за передел сфер влияния в обществе. Внутренний социальный кризис. Ломка традиционных структур и повышение социальной мобильности. Раскол элиты и других слоев, формирование неустойчивых партийных блоков, в которые входят части социальной элиты и других слоев («вертикальное» размежевание общества в отличие от привычного противостояния элиты и населения).

- Структурная перестройка экономики, нестабильность экономической ситуации, спонтанность хозяйственного развития, разрушительные экономические кризисы.

- Усиление информационного обмена в обществе, его идеологизация и политизация, манипулирование массовым сознанием, усиление влияния идей, которые будут определять развитие общества в будущем.

- Ослабление государственной власти, рост экстремизма и политического насилия в обществе.

Кризисность спонтанного развития индустриализма, который в эту эпоху еще сосуществовал (как правило, отнюдь не мирно) с целыми пластами традиционного общества, требует новой трансформации — на этот раз индустриального общества. Трансформация должна ограничить «своеволие» элиты, укрепить моральные ограничители потребностей членов общества, провести регулирование спонтанных процессов, дать возможность обществу выйти на постиндустриальный уровень развития.

Наступает индустриально–этакратическая эпоха. Перечислим ее черты:

- Компромисс социальных слоев, опирающийся на организованное насилие государства и подавление социально–политических сил, отказывающихся от участия в компромиссе. Ослабление самостоятельной политической активности населения, его мобилизация режимом через систему массовых организаций.

- Расцвет манипулирования массовым сознанием через систему средств массовой информации. Всеобщий охват населения системой коммуникаций.

- Ослабление связи режима с традициями общества, что, как правило, делает социально–политическую конструкцию неустойчивой.

- Государственное регулирование экономики как путь преодоления экономической нестабильности.

Несмотря на значительные издержки, которыми чревата индустриально–этакратическая эпоха, она обеспечивает небывалые возможности для обмена информацией между людьми. Информационный взрыв в эту эпоху дает возможность людям глубже осознать кризис индустриальной парадигмы развития и нащупать пути ее преодоления. Черты нового, постиндустриального общества — особая тема. Пока важно отметить, что преодоление индустриального общества связано с развитием свободного и оперативного информационного обмена, возможности которого обеспечила нынешняя эпоха, а также с исчезновением таких фундаментальных свойств индустриализма, как всеобщая специализация и управляемость. Рост диверсификации в мировой экономике, автономизация работника от управленца в связи с общим ростом интеллектуальной культуры и взрывообразным развитием информационных технологий (в частности — компьютеризации), усиление производственного и территориального самоуправления — лишь первые признаки грядущей социальной трансформации.

Это краткое описание смены эпох позволяет нам сравнить черты формаций, которые перечислялись нами выше, с чертами периодов. Легко заметить, что периоды — своего рода «эпохи» в миниатюре. Таким образом, структура исторического развития оказывается удивительно гармоничной, и мы можем сформулировать основной вывод теории исторических периодов: все страны проходят в определенном порядке структурные состояния с определенным набором черт (эпохи), а в каждой из эпох — периоды, повторяющие в том же порядке наиболее существенные черты эпох с более низкой интенсивностью. Более того, эта закономерность отчасти или полностью повторяется и на уровне стадий, существующих в периодах и в самих стадиях. Таким образом, существует общая закономерность смены стадий развития общества разного порядка. По своей структуре исторический процесс близок фракталу.

Каждый момент в развитии любого общества может быть охарактеризован перечислением эпохи, периода и стадий развития разного уровня. Это перечисление характеризует структуру общества, которая не определяется его этнокультурными особенностями (впрочем, как мы видели выше, они тоже связаны со стадиями развития) и субъективными обстоятельствами (роль которых также велика, как роль шахматиста в шахматах — игре с четкими правилами). В качестве примера охарактеризуем положение, в котором находится Россия в середине 1995 г. Если принять «формирование» за первую стадию и обозначить ее нулем (первая цифра в десятеричной системе), то Россия находится в шестой (цифра 5) эпохе, шестом (цифра 5) периоде, третьей (цифра 2) стадии первого порядка, четвертой (цифра 3) стадии второго порядка. Если располагать эти номера один за другим, то стадиальная характеристика страны уложится в краткую цифру 5523. На этой стадии США, например, находились в 1973 г. Сейчас США находятся на стадии 5763. Как видим, отставание заметно, но не является качественным. Расстояние в четверть века может и сократиться.

Надо сказать, что в своем развитии Россию безусловно обгоняет меньшинство стран мира (Европа кроме Албании, Румынии, Болгарии, стран бывшей Югославии; Северная Америка и несколько стран Южной, Австралия, Новая Зеландия, Япония и часть «дальневосточных тигров»; возможно, Турция).[22]

Стадиальные характеристики обществ позволяют не только лучше понять положение, в котором находится та или иная страна, но и делать относительно точные прогнозы. Так, в 1991 г. автору этих строк удалось описать социально–политический механизм вооруженного столкновения в центре Москвы, возможного в 1992–1993 гг.[23] Как известно, это столкновение состоялось (хотя возможность избежать его была). Однако богатые возможности, которые открывает теория исторических периодов, были обнаружены эмпирически. И открытым остается немаловажный вопрос — а почему же происходит эта гармоничная смена этапов развития?

ВАША ЛИЧНАЯ ИСТОРИЯ

Однообразие общественного развития, описанное выше, пугает. Нечто словно подгоняет исторические события под шаблон. При этом возможны самые разнообразные «драматургические решения» общего сценария и игра субъективных страстей, но только в рамках общих правил — определенной смены эпох, периодов, стадий.

Первое объяснение, которое напрашивается: смена эпох связана с человеческой натурой. В обществе постепенно накапливаются и взаимодействуют люди, находящиеся на различных стадиях развития. Известна идея о соответствии возрастного развития алгоритму общественных формаций[24]. Мне довелось проверить эту гипотезу (разумеется, с использованием не марксистских формаций, а описанных выше эпох) тестированием и анализом биографий нескольких десятков знаменитых и безвестных людей (что несколько меньше числа проверенных стран). Действительно, люди проходят стадии развития, подобные описанным выше.

Соответствие механизма развития личности и социума не удивительно: общество «подтягивает» человека до своего уровня (это уровень элиты) или до уровня основной массы населения (как правило, она отстает от элиты на одну–две эпохи), заставляя в ускоренном варианте проходить фазы самоосознания, выделения индивидуума из среды (эквивалент нулевой эпохи, выделения общества из среды и элиты из общества), укрепления самостоятельной воли, частенько переходящей в характерную для детства неуправляемую агрессию или элементы садо–мазохистского комплекса (эквивалент первой эпохи древности), романтическую фазу распыленности интересов и частой смены увлечений (эквивалент «феодализма»), фазу человека иерархического, который видит смысл своей жизни в карьере, материальном благополучии, семейном порядке (эквивалент эпохи равновесия). Но будничные планы все чаще не осуществляются (потребности в наше время растут быстрее), и люди накапливают способность к действию — пока потенциальную «энергию», выражающуюся в «разнице потенциалов» между реальностью, в которой находится человек, и его представлением о должном, его идеальными построениями. Математик А.Афанасьевский предлагает рассматривать эту разницу как вектор, сокращение которого является универсальным мотивом человека (поскольку процесс осуществления собственных планов доставляет положительные эмоции, а их неудача — отрицательные). Эта «энергия» рано или поздно переходит в действие — в попытку воплотить в жизнь мечты и идеалы — человек вступает в революционную эпоху, время ломки его представлений о жизни, время высоких стремлений и социально–психологического действия (эквивалент «конфронтации»). В эту «эпоху» вектора между реальностью и мечтами человека сокращаются — в случае успеха он приближается к идеальным построениям, в случае неудачи жизнь доказывает наивность мечты, и ее «потолок падает на голову» человеку — разница уровней тоже снижается. Если преобладает первый вариант, у человека начинается «головокружение от успехов», что, в свою очередь, может привести ко второму варианту. В обратной ситуации человеком овладевает депрессия, чреватая помешательством и самоубийством (они нередки на этом этапе). Но, к счастью, в жизни обычно перемешаны оба варианта снижения «пассионарности» (употребляя термин Л.Гумилева, удачно обозначающий способность к действию), и личность переходит в следующую фазу — человека рационального, соответствующего элите нынешней эпохи (эпоха «нормализации» в индивидуальной истории человека). Развитие продолжается. Теперь не общество толкает человека вперед, а личность, обогнавшая общество, тянет его за собой.

Приведем только один известный пример — Петр I. Периодизация его жизни на уровне эпох такова:

0 — 1672–1676 гг. — первичное формирование личности принца;

1 — 1676–1689 гг. — жизнь принца и царя в условиях враждебной среды, реальной и мнимой угрозы жизни, жестокого самоутверждения в военных играх и домашнем деспотизме;

2 — 1689–1695 гг. — резкое расширение интересов благодаря успеху его партии в борьбе за власть и сближению с обитателями «Лефортовской слободы», «детское» увлечение Западом и его «игрушками», первые самостоятельные (а не санкционированные старшими) романы.

3 — с 1696 г. — стремление «сделать карьеру» среди цивилизованных монархов, «модернизировав» страну и превратив ее в великую державу — «не хуже», чем у «учителей».

В 1704 г., одерживая первые серьезные победы над «учителями» и отвлекаясь от «цели» в романтических приключениях, которые в итоге закончились вторым браком, Петр перешел от периода 3-1 к периоду 3-2 и таким образом обогнал свою страну. Он умер, находясь на уровне России конца XIX в. Все это время Россия развивалась под знаком его личности. Но стоило российской элите обогнать Петра, и она охладела к былому кумиру.

Путем определенного тестирования можно определить стадию развития, на которой находится человек, сравнить динамику его развития с различными культурами и выделить те, которые ближе всего к его социально–психологической структуре. Это позволяет иногда довольно точно прогнозировать развитие тестируемого и давать психологические рекомендации.

В этой работе мы не ставим перед собой задачу подробного описания индивидуального периодического развития. Для нас важно, что динамика развития не только общества, но и личности, подчиняется одному периодическому закону. Это значит, что сама фрактальная динамика истории может быть объяснена общими для всех людей социально–психологическими закономерностями. Пружина обнаруженной нами закономерности скрыта в человеческой природе как таковой.

ПРУЖИНА ОБЩЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ

В любом случае, если мы имеем дело с периодическим процессом, наблюдающимся на протяжении всей истории цивилизации, значит и в основе этого процесса лежат факторы, действующие на протяжении всей истории. Нам остается только сформулировать условия задачи:

Дано: универсальные (сохраняющиеся на протяжении всей истории цивилизации) черты социума.

Требуется доказать: Явление периодической смены социальных структур с определенным набором черт.

Легко заметить, что ряд черт периодов «второстепенен», производен от более важных, глубинных характеристик, определяющих направление социальных сдвигов. К этим «второстепенным» чертам относятся внешнеполитические действия, стиль поведения политического руководства, с которого мы начали это повествование. Эти черты могут успешно служить маяками, «лакмусовой бумажкой» того или иного периода, помогать в его датировке, они лежат на поверхности, помогают нам «сориентироваться на местности», но не определяют причины явления. Как геологи ищут полезные ископаемые по «сопутствующим» минералам, так и мы нащупали глобальные закономерности с помощью аналогий. Теперь о них можно «забыть» и обратиться к фундаментальным свойствам социума. Не случайно при характеристике эпох нам пришлось «провести чистку» и корректировку набора черт.

Таким же образом можно еще сильнее «упростить выражение», которое «требуется доказать». Модель смены девяти состояний может быть сведена к модели смены трех состояний при условии повторения этой смены в каждом из них. Возможность для такого упрощения прослеживалась уже при кратком описании модели смены эпох. Традиционное и Индустриальное общества проходят в своем развитии эпохи становления, пика (кризиса) и трансформации. Экстраполируя эту модель на постиндустриальное общество мы можем предположить, что оно тоже пройдет через указанные эпохи, соответствующие части черт периодов «интеграции», «синтеза» и «импульса» (о последнем мы можем пока предположить лишь то, что это будет импульс некоего послецивилизационного состояния).[25]

Сравнивая соответственно все эпохи становления, пика и трансформации и «очищая» их от черт, которые определяются характером формации (традиционной, индустриальной, информационной), мы можем выделить следующие характеристики каждой группы эпох:

Становление

- Формирование новых социальных слоев, норм, определяющих принципы социального устройства формации и поддержание авторитетом общества соблюдения уже сформированных норм.

- Консолидация социума, усиление негосударственных, «горизонтальных» общественных связей в нем.

- Стабилизирующее воздействие общественных институтов на социально–экономическое развитие.

- Конформизм в обществе и культуре, отторжение альтернативных социально–культурных форм.

- Относительное равновесие в развитии доминирующих слоев элиты, подвижность связей в ней.

Обобщая эти черты, можно сказать, что «становление» характеризуется формированием новых структур, относительной консолидацией, эластичностью общественных связей.

Пик

- Нарушение баланса в отношениях элиты и остального общества, ломка социальных структур.

- Усиление социального расслоения и конфронтации между общественными слоями. Разрушительность выступлений против существующего порядка. Рост социальной мобильности и «карьерных возможностей».

- Дезинтеграция общественных слоев и укладов.

- Увеличение роли хозяйственных форм, основанных на разделении труда.

- Концентрация ресурсов в руках элиты, позволяющая обеспечить ускорение развития технической и интеллектуальной культуры.

Обобщая эти характеристики и вспомнив то, что уже говорилось о «пиках» при описании смены эпох, можно сказать, что «пик» — это кризис формации и в то же время максимальное проявление ее качеств, их спонтанное развитие. Оно характеризуется социальной дезинтеграцией и ломкой, ростом социальной мобильности и конфронтационности. В то же время пик это эпоха концентрации ресурсов в руках элиты, которая обеспечивает ускорение технического и интеллектуального развития.

Трансформация