Ритмы истории

Александр Шубин

Ритмы истории

Периодическая теория общественного развития

Произвол толкований и аналогий сегодня превзошел «исторический волюнтаризм» времен господства марксизма–ленинизма. Сегодня «в истории разбирается каждый». Публицисты и бизнесмены, режиссеры и государственные деятели находят в истории доказательства своей правоты уже совсем независимо от данных исторической науки. Еще бы — ведь в нашей стране она «скомпрометирована марксизмом–ленинизмом».

Между тем уже сама смена периодов, в которых отечественная элита ищет источник исторического опыта, говорит о существовании некоторых интересных исторических закономерностей. В 1990–1991 г. «общественность» заболела Столыпиным. Былой «реакционер» и «вешатель» превратился в пример для подражания «левых» и «правых». Затем в августе 1991 г. по понятной причине в центр внимания переместилась февральская революция. Дальше заговорили об опасности «нового октября», а после «мятежа» 1993 г. руководители страны и Петербурга вдруг вспомнили о Кронштадтском «мятеже». И, наконец, анализируя экономическую ситуацию, сложившуюся в стране весной 1994 г., О.Лацис писал: «Это — ситуация, которой наша промышленность не знала лет семьдесят, со времен кризиса сбыта 1921–1924 гг.»[1] Тут мы видим уже не публицистическое сравнение, а констатацию экономического факта. Вслед за революционными событиями, закончившимися в 1921 и 1993 гг., возникла на редкость похожая экономическая ситуация. Такая смена в хронологическом порядке интересующих посткоммунистическое общество «аналогий» может говорить о том, что сами эти аналогии не случайны и вызваны к жизни более глубинными процессами. Понимая всю условность аналогий, попробуем использовать их в качестве «лакмусовой бумажки» для поиска более глубоких закономерностей.

ЗАГАДОЧНЫЕ АНАЛОГИИ

Как–то раз мне понадобилось составить характеристику одного государственного деятеля недалекого прошлого. Получилось примерно следующее: «Руководя сверхдержавой, проводил жесткую внешнюю политику, балансировал на грани мировой войны, не останавливался перед интервенцией для поддержки своих сателлитов. Внутри страны положение его было неустойчивым, приходилось постоянно лавировать между противоборствующими кланами, проявляя чудеса политического искусства. Для укрепления своего авторитета среди широких слоев населения и усыпления бдительности политических противников использовал амплуа «простака», близкого обычным людям, их покровителя. Отличаясь личной нетерпимостью, в то же время выступал против массового преследования инакомыслящих. Всеми доступными способами подавлял выступления трудящихся на экономической почве. При этом экономические трудности часто были следствием его собственного волюнтаризма. На завершающем этапе его правления авторитет среди населения падал, усилились противоречия с собственным аппаратом и военными кругами. Это привело к поражению в борьбе за власть.»

Кто это? Читатель, знакомый с отечественной историей ХХ века уже узнал противоречивый образ Никиты Хрущева. Ни Ленин, ни Сталин, ни Брежнев, ни Горбачев в этот портрет «не вписываются». Но все дело в том, что характеристика составлялась на руководителя другой сверхдержавы — на президента США Гарри Трумэна.

Совпадение? Может быть. В истории случается немало знаменательных совпадений. Попробуем сравнить преемников Хрущева и Трумэна. Период правления Л.Брежнева получил наименование «застой». Это было, пожалуй, наиболее консервативное правление в России с 1917 г. А вот что писал журнал «US news and world report» в канун выборов, которые привели к власти преемника Г.Трумэна Д.Эйзенхауэра: «После выборов 1952 г., независимо от того, кто победит — Стивенсон или Эйзенхауэр, — Белый дом займет самый консервативный президент за последние 20 лет».[2] После Трумэна Америка тоже неотвратимо шла к консервативному правлению. Более того, в 1976 г., когда о правлении Брежнева еще не говорили как о «застое», советский историк Э.Иванян писал: «Что же можно сказать о внутриполитическом курсе Дуайта Эйзенхауэра? Американские историки и обозреватели позже отзывались о годах его пребывания на посту президента как о «периоде застоя» в области внутренней политики американского государства»[3]. Снова совпадение? Приговор, произнесенный над временем Брежнева — только повторение характеристики периода Эйзенхауэра. Впрочем, экономически и время Эйзенхауэра, и время Брежнева характеризуется экономическим ростом. При Брежневе уровень жизни был выше, чем при каком–либо другом правителе России.[4] Здесь «застой» весьма условен.

Продолжим наше сравнение. После Д.Эйзенхауэра к власти в США приходит Д.Кеннеди — более динамичный лидер, пытающийся провести реформы, способные обновить Америку, покончить с застоем. Президент вступает в конфликт с ВПК и хозяйственными руководителями, расистами и левыми радикалами. Он бросает вызов геополитическому противнику и подводит мир вплотную к грани военного столкновения. Но в то же время этот лидер был готов при благоприятных условиях отказаться от «холодной войны». В стране начинается массовое движение в защиту гражданских прав, расовые столкновения, сексуальная революция и «революция менеджеров», которые начали брать собственность под свой контроль. Конфликты, сдерживавшиеся консерватизмом предыдущего правления, выходят наружу. В 1963 г. начавший преобразования президент уходит в мир иной. Но начавшиеся с его приходом к власти процессы не заканчиваются — американская «перестройка» еще не была завершена, и гибель президента не могла остановить социальной конфронтации. Преемник Д.Кеннеди Л.Джонсон проводит внутриполитический курс своего предшественника, лавируя уже не между партийными группировками, как Трумэн, а между массовыми движениями, вступившими в ожесточенную, подчас кровавую борьбу. На фоне социально–политического кризиса Америку потрясают этнические бунты, столкновения демонстрантов с полицией, террористические акты.[5]

Лидеры СССР времени перехода от «застоя» к «перестройке» не пали жертвой покушений (по крайней мере, по общепринятой версии). Андропов и Горбачев (а отчасти и Черненко, несмотря на его меньший динамизм) в 1983–1986 гг. решали во многом те же проблемы, что и Кеннеди, — отражение натиска геополитического противника, наращивание вооружений при одновременном поиске возможности снизить накал «холодной войны» и нащупать выход из ловушек, расставленных противником в «третьем мире» ; осторожные попытки ограничить всевластие военно–промышленных монополий, борьба с мафией, «кадровая революция» в бюрократической среде. На раннем этапе конфронтации противники не смогли нанести генсекам такой же показательный удар, какой получил Кеннеди. Потом социально–политический кризис вышел из–под контроля, и Горбачев стал играть роль Л.Джонсона, от которого уже не так много зависело (соответственно, и смысл покушения терялся). В остальном сказанное о Д.Кеннеди и Л.Джонсоне (а точнее, о периодах их правления) относится также к Андропову и Горбачеву (к «Ускорению» и «Перестройке»), а также ко времени правления Б.Ельцина до 1993 г. Поведение руководителя страны отражает динамику социальных процессов, идущих в ней (иначе правитель не в состоянии удержаться). Не случайно мы именуем исторические периоды в честь правителей — «эпоха Екатерины», «викторианская эпоха», «хрущевский период», «время сталинизма». Сходство портретов лидеров СССР и США соответственно в 1953–1991 гг. и 1945–1968 гг. говорит о том, что эти страны проходили в эти отрезки времени сходные этапы развития. Конечно, характер этого сходства может быть различен, возможно — поверхностен. Но все же его следует как–то объяснить.

Однако, если взглянуть на период, предшествующий 1953 г. в СССР, мы увидим, что ничего подобного в США не было (если не считать гораздо более слабую волну преследований инакомыслящих («маккартизм»), которую можно сравнить скорее с преследованиями диссидентов в СССР в 50–60–е гг.). Однако в такой европейской стране, как Германия, мы легко найдем убедительную аналогию сталинизму. Тоталитаризация общества — явление, которое отличает историю двух групп индустриальных стран друг от друга. Но как только мы делаем еще один шаг назад, выяснится, что тоталитарный режим — всего лишь «зигзаг» истории. Российский НЭП — модель государственно–регулируемой рыночной экономики. Но именно государственно–регулируемая рыночная экономика возникла в США в правление Рузвельта. Российский НЭП стал своего рода «полигоном» индустриальной цивилизации, опыт которого использовался другими странами.[6]

ОТСТУПЛЕНИЕ ОБ ИНДУСТРИАЛИЗМЕ

Здесь следует сказать несколько слов об индустриализме, который часто присутствует в социологической литературе под псевдонимами «капитализм» и «реальный социализм». Мы считаем оба эти термина не совсем удачными, так как они представляют лишь две формы одного и того же структурного явления: роста, а затем и доминирования ИНДУСТРИАЛЬНОГО УКЛАДА — системы социальных отношений, основанных на специализации, отчуждении и управлении человека человеком во всех сферах его деятельности. Под индустриальной цивилизацией, индустриальным обществом и индустриальной экономикой здесь и далее понимаются цивилизация, общество и экономика, в которых существует быстро растущий или доминирующий индустриальный сектор. Таким образом, индустриальным мы будем называть и раннеиндустриальное (аграрно–индустриальное) общество, в котором отчуждение работника от средств производства уже началось, уже приняло необратимый характер, но еще не закончилось.

Развитие индустриального уклада, которое, как мы увидим, во многом является переломным для истории мировой цивилизации, распадается на три важнейших этапа. Первый — становление индустриального уклада в недрах традиционного общества. В это время он быстро растет, разлагает ткань традиционного общества, оказывает мощное воздействие на всю жизнь социума, но еще не является доминирующим социальным сектором — на мануфактурах и первых фабриках занято еще ничтожное меньшинство населения. Второй этап развития индустриализма связан со временем «буржуазных» революций и «свободного» капитализма. В это время индустриализм действительно можно отождествлять с капитализмом, так как индустриальный сектор был организован в форме спонтанно соревнующихся капиталов — организаций, управляющих группой индустриальных и/или торговых производств. Правящей элитой в индустриальной сфере (как правило, и в политике) становятся частные собственники — капиталисты и капитализированные землевладельцы. Но это время продолжается недолго — «свободный» капитализм неустойчив и не может справиться с собственными социальными издержками. В итоге миссию «упорядочения» инудустриального (как правило — еще аграрно–индустриального) общества берет на себя бюрократия (точнее, этакратия — слой социальных носителей государства), которая берет экономику под свой более или менее жесткий контроль, делая индустриальный сектор преобладающим. Одновременно правящий слой (социальные носители государства — этакратия) использует новые возможности концентрации общественных ресурсов для создания «социального государства» — системы перераспределения в пользу уязвимых (и потому «взрывоопасных») групп и самой этакратии (бюрократии). Последняя может стать одним из правящих классов наряду с частными собственниками (как на Западе), а может и полностью вытеснить их (как в СССР). Так возникает государственно–регулируемое индустриальное общество — «высшая фаза» индустриализма (государственно–монополистический капитализм, «реальный социализм»). Начинается развитие такого общества (мы будем называть его индустриально–этакратическим) с возникновения «НЭПа» и подобных ему методов государственно–монополистического регулирования.

В силу ряда причин Россия первой создала относительно устойчивую модель государственно регулируемой индустриальной экономики (система государственного регулирования экономики в Европе во время Первой мировой войны была демонтирована с наступлением мира). Вскоре по этому пути пошел и Б.Муссолини, и Ф.Рузвельт, и правительство Народного Фронта во Франции. Где–то государственное регулирование индустриальной экономики проходило более удачно, где–то — менее. Но везде наряду с буржуазными (буржуазно–помещичьими) элитами (частными собственниками) или без них к руководству обществом и экономикой пришла коллективная элита — этакратия. (Под элитой в этой работе понимаются управляющие слои общества).

ПЕРИОДЫ В ПЕРВОМ ПРИБЛИЖЕНИИ

Все страны, вышедшие на уровень «социального государства», а точнее — в индустриально–этакратическую эпоху, обязательно прошли и свой «НЭП», и свой период «Хрущева–Трумэна», и свой «застой», и свою «перестройку». Некоторые по дороге попали в «ловушку» тоталитарного периода, из которой рано или поздно вышли, чтобы, хоть и в изуродованном тоталитаризмом виде, но вернуться на общую дорогу.

Каждая страна проходила общеобязательные периоды со своей скоростью и со своими национальными особенностями. Но мне не известно ни одной страны, достигшей соответствующего уровня развития социальной структуры, которая развивалась бы иначе.

В краткой работе мы не сможем подробно остановиться на нюансах этого развития, но в качестве примера укажем хронологические рамки послевоенных периодов еще в двух европейских странах «на выбор». Италия: «период Трумэна» — 1944–1953 гг., «застой» (повторим, что «застой» весьма динамичен экономически) — 1953–1960 гг., «перестройка» — 1960–1971 гг. Германия, соответственно, 1945–1949, 1949–1966, 1966–1968.[7] Такие же ряды дат можно привести по любой европейской стране, кроме «отстающей» Албании. Каждая страна проходит эти периоды в своей форме. Так, США, СССР и Италия прошли «перестройку» в более тяжелой форме, чем Великобритания и Франция (хотя по «яркости» событий французы опередили всех). Но для всех развитых стран кризис индустриально–этакратического общества имел далеко идущие последствия — он положил начало более или менее болезненному вызреванию новых, постиндустриальных отношений. Несмотря на все различия в социальных процессах разных стран, проходящих определенный период, мы можем найти один и тот же набор черт, о котором речь пойдет ниже. Это уже не просто аналогии.

Не всегда период протекал в своей «классической форме». Не всегда он соответствует правлению одного правителя (мы уже видели это на примере Андропова–Горбачева–Ельцина и Кеннеди–Джонсона. Примером этого может быть Франция. «Хрущевский» период (начался в 1944 г.) в условиях неустойчивой социально–политической системы не давал ни одному из политиков долго удерживаться на вершине власти. Только после прихода к рулю государства генерала де Голля в 1958 г. Франция вошла в период равновесия, что не исключало острых конфликтов на периферии государства (в Алжире). Де Голль этого времени напоминает скорее Эйзенхауэра, чем Брежнева (хотя и генсек в первые годы своего правления был вполне импозантен), но трудно спорить с тем, что период 1958–1962 гг. характеризовался самым авторитарным правлением во французской истории второй половины ХХ в. Свои экстраординарные полномочия де Голль использовал для прекращения колониальной войны, которую прежде поддерживал. Однако это привело к нарушению равновесия, так как распад колониальной империи вызвал у былых голлистов те же чувства, что распад СССР — у идейных коммунистов. Социально–психологический шок, который испытала часть французов, поразительно напоминает ситуацию 1990–1992 г. на просторах СССР. Но если в нашей стране кризис социальной и имперской систем совпали, то во Франции они разошлись во времени. Де Голль сначала осуществил перестройку отношений со странами, входившими в империю (и при этом чуть не был убит правыми радикалами, выражавшими интересы тех, кто пострадал от победы националистов в новых республиках), а уже потом занялся модернизацией французского общества. Этот процесс увенчался в 1968 г. серьезным социально–политическим кризисом, напоминающим российские события 1989–1991 гг., спрессованные в два месяца.

Де Голль продемонстрировал своевременный и эффективный переход от «застоя» к «перестройке» без смены правителя. Дело, собственно, не в самом правителе, а в тех процессах, которые при нем происходят. Если он сможет удачно подстраиваться под веления времени, то и править станет всю жизнь. Кстати, де Голлю это не удалось — к концу своего правления генерал стал изрядно раздражать французов и вынужден был уйти в отставку после поражения на референдуме 1969 г.[8]

Регулярная повторяемость периодов в прошлом дает нам возможность заглянуть в будущее, посмотрев на историю стран, ушедших в развитии дальше нас. После американской «перестройки» наступил период правления Р.Никсона, характеризующийся усилением авторитаризма и относительной экономической стабильностью. Но на этот раз система была не так устойчива, как в период Эйзенхауэра. Как только задача социально–экономической стабилизации была выполнена, против руководителей исполнительной власти начинается настоящая травля, которая стоила карьеры президенту и вице–президенту США, а в аналогичных условиях — и президенту ФРГ в 1969 г. (президент Франции на этом этапе умер сам, и его память оставили в покое). Восточноевропейские режимы этого типа были прочнее, так как за ними стояла поддержка «Большого брата». Но как только она ослабла — в 1989 г. рухнули и они.

Далее следует торжество формально–демократических принципов, возвращение к рыночной системе с сильным государственным вмешательством в экономику. Накал политических страстей снижается, проблемы, будоражившие общество последние десятилетия, постепенно отходят на второй план. К таким обществам относятся посткоммунистические Польша, Венгрия и Чехия; США времен Д.Картера, Великобритания при лейбористах в 1974–1979 гг. и Швеция при социал–демократах в 1981–1991 гг. Затем наступает период неоконсерватизма (наиболее яркий пример — последнее правление консерваторов в Великобритании). Далее не прошла еще ни одна из стран мира. Но мы можем «вычислить» еще один период. Он предшествует наступлению индустриально–этакратической эпохи и завершает эпоху «буржуазных» и «пролетарских» революций, определив вариант дальнейшего развития страны в ХХ веке. В России это революционный всплеск 1921 г., который заставил большевиков ввести НЭП. В Италии это — бурные события 1920–1922 гг., приведшие к власти Муссолини. В Германии — 1932–1933 гг. Во Франции — 1935–1936 гг. В США — великая депрессия 1929–1933 гг. Этот период мы «разместим» после всего ряда «НЭП» — «тоталитаризм» — «хрущевизм» — «застой» — «перестройка» — «нормализация» — «успокоение» — «неоконсерватизм».

Сравнив развитие периодов в разных странах, мы можем выделить универсальные черты, комплекс которых сохраняется в любой стране, если она проходит соответствующий период — независимо от особенностей ее развития.

Первый период, который мы условно называли «НЭПом», в дальнейшем будет обозначаться термином «ФОРМИРОВАНИЕ». Его черты:

- Фактическое признание большинством общества новых принципов социального устройства (принципов комплектования элиты, ее взаимодействия с основными социальными слоями, порядка доступа к общественному богатству и власти).

- Установление баланса между основными социальными слоями новой эпохи, нарушения которого носят вспышечный характер.

- Формирование новой социальной элиты и ее кланов.

Новые социальные слои, которые стали доминирующими в этой эпохе, еще тесно связаны со старыми и между собой.

- Расширение сектора (секторов) экономики, который будет определять ее развитие в новой эпохе.

- Относительно динамичное в сравнении с предыдущим и последующим периодами развитие различных секторов экономики и социальных укладов в жестко поддерживаемых элитой социально–политических рамках.

Второй период, который, как мы видели, не обязателен, мы будем называть «РЕАКЦИЕЙ». Его черты:

- Резкое усиление власти социальной элиты, ее внутренняя централизация, разрушение механизмов контроля над элитой со стороны общества.

- Разрушение сложившихся общественных структур и их перестройка на принципах жесткого административного управления. Вся легальная жизнь общества подчиняется руководству центра, а несовместимые с этим подчинением социальные структуры уничтожаются. Такая же перестройка проходит и в элите, что может сопровождаться кровавым террором.

- Снижение эффективности хозяйства, что компенсируется широким применением внеэкономических форм принуждения к труду.

- Внедрение крупных, легче управляемых хозяйственных форм, ориентированных на военное производство, что приводит к экономическим диспропорциям.

- Распространение «гигантомании» на сферу культуры, уничтожение неподконтрольных культурных форм (часто вместе с носителями).

- Повышение агрессивности внешней политики.

Третий период, который мы связывали с именами Г.Трумэна и Н.Хрущева, далее будем обозначать термином «ПАТЕРНАЛИЗМ». Его черты:

- Установление системы взаимного покровительства на всех уровнях социальной системы, постепенное расширение границ, в рамках которых представители каждого социального слоя относительно свободны. Попытки перейти эти границы, нарушить установленную сферу свободы вызывают жесткие репрессии.

- Интенсивное формирование кланов (объединений) элиты (как правило, по территориальному принципу) и борьба за сферы влияния между ними. Высшее руководство лавирует между кланами, которые концентрируют власть в своих руках в ущерб центральному руководству. Последнее пытается использовать популистские методы для приобретения социальной поддержки вне основных кланов элиты.

- Децентрализация экономического регулирования, реформизм, смена диспропорций (старые диспропорции сглаживаются, затем нарастают новые).

- Активизация культурной жизни в широких слоях общества, но преследование авангардных форм культуры, инакомыслия и нонконформизма;

- Во внешней политике страна эффективнее в обороне, нежели во внешней экспансии.

Четвертый период («застой») — РАВНОВЕСИЕ. Черты периода:

- Относительное равновесие социальных слоев, кланов элиты при усилении центрального руководства, консерватизм политической системы.

- Расцвет конформизма в обществе и культуре, вытеснение альтернативных экономических и культурных форм в нелегальную и полулегальную сферу. Борьба с нонконформизмом, который оформляется в оторванные от общества течения (диссидентство).

- Экономический рост с тенденцией к затуханию.

- Усиление бюрократии, расцвет коррупции, переплетение «теневых» секторов общества с организованной преступностью.

- Постепенное усиление альтернативных («теневых») социальных слоев, рост напряженности в обществе.

- Национально–территориальная консолидация.

Пятый период — КОНФРОНТАЦИЯ, своего рода кульминация эпохи. Его черты:

- Нарушение сложившихся в обществе связей в борьбе различных социальных сил за передел сфер влияния в обществе.

- Раскол элиты и других слоев общества, формирование неустойчивых блоков, в которые входят части социальной элиты и других слоев («вертикальное» размежевание общества в отличие от привычного противостояния правящей элиты и остальных слоев).

- Структурная перестройка экономики, попытки ее модернизации, нестабильность экономической ситуации, как правило — экономический кризис.

- Политизация общества, политические преобразования, усиление влияния идей, которые будут определять развитие общества в следующую эпоху.

- Падение авторитета власти, рост экстремизма в обществе, всплески политического насилия и этноконфликтов.

- Ослабление внешнеполитических позиций страны, возможно вовлечение ее в разрушительные внешнеполитические авантюры.

Шестой период — НОРМАЛИЗАЦИЯ. Его черты:

- Компромисс кланов элиты, опирающийся на организованное насилие государства и подавление социально–политических сил, отказывающихся от участия в компромиссе. Политическая пассивность населения.

- Консерватизм и неустойчивость режима. Сохранение давления на властную элиту со стороны других социальных слоев.

- Экономическая нестабильность, но постепенный выход из кризиса.

Седьмой период — ИНТЕГРАЦИЯ. Его черты:

- Стабильность и равновесие социальных сил, их социально–культурное дистанцирование.

- Относительное равновесие экономического развития, повышение благосостояния большинства населения, поддержка «бедных». Постепенное торможение развития в результате консервации институтов социально–экономического регулирования.

- Умеренный плюрализм в политике, сосуществующий с конфликтами в сферах соприкосновения основных социальных слоев, сохранение политического и идеологического экстремизма части оппозиции.

- Усиление структур гражданского общества.

Восьмой период — СИНТЕЗ. Его черты:

- Ускоренный рост новых социальных слоев и отраслей экономики.

- Демонтаж структур старого экономического уклада при консервации политического режима.

- Подавление социальных выступлений против этой структурной перестройки. Возможны чистки и в среде правящей элиты.

- Быстрое расслоение общества.

- Укрепление идеологических и социально–политических течений, стремящихся к изменению принципов социального устройства, определяющих развитие существующей эпохи.

Девятый период, непосредственно предшествующий «НЭПам» (революционный всплеск в России 1921 г. и переход к политике НЭПа; «Великая депрессия» в США 1929–1932; приход к власти Народного Фронта во Франции и Муссолини в Италии) мы будем называть «ИМПУЛЬСОМ». Это своего рода «революция», в которой определяются принципы построения новой общественной системы, тот или иной вариант ее развития. Как правило, этот период крайне непродолжителен, хотя иногда затягивается и на годы. Его основные черты:

- Быстрый перебор различных вариантов развития, к которым страна будет затем возвращаться на протяжении всей эпохи.

- Борьба идейно–политических течений, которые предлагают различные формы грядущего социального порядка, и утверждение одной из этих форм.

- Неустойчивость политической структуры.

Указанные признаки выделены пока чисто эмпирически. Можно заметить, что одни черты вытекают из других. Иногда понятен и механизм перехода от одного периода к другому. Но почему нельзя перейти от «равновесия» сразу в «нормализацию» или «интеграцию». Почему каждое общество должно хотя бы на короткое время посетить в указанном порядке каждый период, кроме «реакции» (мои попытки найти исключение пока не удались)? Об этом — ниже. А пока отметим еще одно интересное явление — смена периодов не ограничивается индустриально–этакратической (государственно–монополистической) эпохой.

ШПАРГАЛКА ДЛЯ СТУДЕНТА

Даже если, по Вашему мнению, все изложенное здесь не стоит выеденного яйца, сравнение исторических периодов имеет прикладное значение. Именно в студенческие годы я обнаружил цепочки «подозрительно» точных совпадений разных эпох, будь то древний Рим или современный Китай. Это позволяет быстро запоминать исторический материал. Нужно только понять, какому известному сюжету соответствует новый материал, вставить в нужные «полочки» даты и имена, а также наиболее существенные различия (каковых на поверку не так много) — и идти на экзамен. Этот метод меня не подводил.

Приведу пример. Если Вам знакома история России XVIII в., то совсем несложно запомнить фабулу английской истории XVI в. Если вынести за скобки правление Екатерины I (что несложно, ибо она, возглавляя государство, в истории почти не «наследила»), то сходство поразительное. Великие монархи Петр I и Генрих VIII, малолетние Петр II и Эдуард VI, кровавые Анна и Мария, блестящие, удачливые в интригах и внешней политике Елизаветы (тут даже имя не нужно запоминать), пережившие опалу и достигшие трона.

Конечно, в этом совпадении много внешнего. Такая точность — не частое явление. Но это и не просто совпадение. Между перечисленными государями наблюдается общность не только возраста и пола, но и политики — а это уже признак закономерности. Генрих VIII и Петр I — пионеры авторитарной «модернизации», в данном случае — превращения своих стран в мировые державы путем увеличения их военно–промышленного могущества. Такая политика — признак стадиальной общности двух правителей, занимающих одну и ту же нишу при переходе от феодального общества к абсолютизму и раннему индустриализму. Отсюда и другие черты явного сходства их политики: резкое усиление налогового гнета, жестокое и решительное подавление народных волнений, переход к цезарепапизму, терроризм обоих государей, ради «государственных интересов» жертвовавших ближайшими родственниками (в случае Генриха — и советниками). В то же время, в отличие от Ивана Грозного, Генрих и Петр воздержались от массовой резни элиты — им нужна была сохранность государственной машины.

После смерти «великих» «диадохи» добиваются прихода к трону слабых государей (для этого идеально их малолетство), при которых усиливается борьба кланов за власть, но ослабляется нажим государства на народ. Естественным следствием является победа одной партии и ее кровавый террор против другой. Затем происходит мобилизация правящей элиты против новой напасти и утверждение на троне популярной в ее среде и опытной в делах конспирации (опала не проходит даром) правительницы. Как видим, нет ничего более закономерного, чем исторические случайности.

Приведенная выше «студенческая шпаргалка» (которая на практике может быть гораздо подробней) имеет прямое отношение к периодам, обнаруженным нами в ХХ в. Рассмотрим основные периоды истории России времен династии Романовых, продолжая держать в памяти черты этих периодов. Смутное время — классический «импульс» (а значит, признак завершения предыдущего большого цикла — эпохи). Допетровская Россия ХVII века — «формирование». Даже политическая борьба идет по тем же правилам, что и в период НЭПа — сначала формирующийся российский абсолютизм расправляется с ортодоксами–раскольниками («троцкисты»), а затем со своими недавними умеренными союзниками, не готовыми поддержать неограниченное самодержавие и антикрестьянскую внутреннюю политику (Патриарх Никон — «бухаринцы»). Конечно, колорит эпохи накладывает на события свой неповторимый отпечаток — вместо бунтов ХVII в. в ХХ веке мы видим рабочие стачки, вместо крестьянской войны — волну крестьянских восстаний. Но, что характерно, аналогичные друг другу события обоих столетий следуют друг за другом в определенном порядке и в XVII, и в ХХ в.

Этот порядок наводит нас еще на одно важное заключение — смена «мини-периодов» присутствует и внутри каждого периода. В XVII в. «формирование» прошло их полный набор (что, как мы увидим, бывает не всегда): «формирование» — 1613–1645 гг., «патернализм» — 1645–1652 гг., «равновесие» — 1652–1658 гг., «конфронтация» — 1658–1671 гг., «нормализация» — 1671–1676 гг., «интеграция» — 1676–1689 гг., «синтез» — 1689–1698 гг.). В дальнейшем такие периоды в периоде мы будем называть стадиями первого уровня (соответственно — стадии в стадиях первого уровня — стадиями второго уровня и т.д. — обычно стадии несложно проследить до 5–6 уровня). В связи с этим нам пора ввести определенную иерархию этапов развития различной интенсивности. Эпохи состоят из периодов, периоды — из стадий первого порядка, стадии первого порядка — из стадий второго порядка и так далее.

Но вернемся к периодам романовской России. Период 1698–1741 гг. Петровская индустриализация, резкое усиление налогового прессинга крестьянства, подавление попыток сопротивления как со стороны крестьян, так и со стороны других социальных слоев от бояр до стрельцов, политика широких репрессий в отношении потенциальных заговорщиков, захват Прибалтики и всеобщая бюрократическая регламентация. Если забыть о привитом нам с детства стереотипе благотворности петровских преобразований и применить к периоду 1698–1740 гг. критерии периода «реакции», то мы увидим родство первой половины XVIII в. с СССР времен Сталина.[9] Конечно, при этом следует выносить за скобки различие между индустриально–этакратической эпохой ХХ в. и раннеиндустриальной (абсолютистской) эпохой XVIII в. В остальном оба «индустриализатора» подпадают под перечень черт «реакции».

И все же масштабы деформации общества в XVIII и ХХ вв. заметно разнятся. Это не влияет на характеристики периода (они выдерживаются) и может быть разъяснено разницей эпох. Но не только. Сравним «мини-периоды» (далее — стадии) внутри периодов 1930–1953 гг. и 1698–1740 гг. Формирование — 1930–1932 гг. и 1698–1725 гг. Реакция — в сталинское правление это время великого голода 1932–1933 гг. В XVIII в. подобное явление не обязательно, что не должно нас смущать — реакция и на уровне периодов не обязательна. Патернализм — 1933–1934 гг. и 1725–1730 гг. Стадиальное равновесие при Сталине — 1935–1936 гг., конфронтация — 1936–1939, нормализация — 1939–1945 гг., интеграция — короткая «оттепель» 1945–1946 гг., синтез — 1946–1953 гг., импульс — 1953 г. В XVIII в. находим точные аналоги только для последних трех стадий — короткая попытка верховников ограничить самодержавие в 1730 г., жесткое правление Анны Иоанновны 1730–1740 гг., и переворотный импульс 1740–1741 гг. Таким образом, в XVIII в. Россия объехала три центральные стадии периода реакции, которые в ХХ в. составили наиболее разрушительный и кровавый период 1935–1945 гг. Так что смена периодов и стадий (а также стадий в стадиях и так далее) не исключает влияния субъективного фактора. Можно "перескочить" через периоды реакции, стадии реакции и три центральные стадии. На этом уровне обязательными являются формирование, патернализм, интеграция, синтез и импульс (как мы увидим, теоретически может «выпадать» и стадия синтеза, но таких примеров не приходилось встречать).[10]

Период 1741–1825 гг. демонстрирует нам пример «патернализма» или, выражаясь языком ХХ в., «оттепели». Как и во времена Хрущева, здесь есть свои «заморозки» и бунтовские взрывы (в этом проявляются и сменяющие друг друга стадии), но в целом критерии периода выдерживаются. «Равновесие» — 1825–1855 гг. — Россия Николая I. Уже заметно ускорение развития страны в XIX в. «Конфронтация» — 1855–1881 гг. — время «Великих реформ» и народнического терроризма. Затем следует «нормализация» Александра III (1881–1894 гг.), недолговечная «интеграция» в начале правления Николая II (1894–1899 гг.), сменившаяся также непродолжительным политическим, социальным и экономическим «синтезом» (1899–1904 гг.). И, наконец, импульс — «осенняя весна» 1904 г., завершившаяся Кровавым воскресеньем — грань новой эпохи — эпохи революций (1905–1921 гг.). Резкое ускорение развития России после реформ Александра II — яркий пример догоняющего развития, которое создает непрочную социальную структуру, подверженную «великим потрясениям», которые и постигли Россию в начале ХХ в.[11]

Как мы заметили, смена указанных периодов в прошлые века — исключительная особенность России. Обратимся к какой–нибудь другой стране. Например, к истории Франции. Смута Религиозных войн в их наиболее острый период 1572–1594 гг. — затянувшийся «импульс», завершение предыдущей эпохи. Затем «формирование» в правление Генриха IV (1594–1610 гг.). Франции удалось миновать период «реакции» в эту эпоху и сразу перейти к «патернализму» (1610–1624 гг.). Кстати, это время дворцовых интриг и неустойчивого абсолютизма очень напоминает Россию второй половины XVIII в. Но Франция быстрее перешла к «равновесию» времени кардинала Ришелье. Таким образом, стадиально лейтенант мушкетеров д'Артаньян — «современник» Печорина. Несмотря на разницу костюмов, условия жизни дворянства обоих периодов близки. Их волнуют прежде всего служба, дуэли, долги и романтические приключения от скуки. Но стоит сравнить д'Артаньяна с русским дворянином ХVII в. — и контраст бросится в глаза.

Между тем «равновесие» сменяется «конфронтацией» 1643–1652 гг., наиболее яркая часть которой известна под названием «Фронда». Все аксессуары «конфронтации» здесь налицо — и баррикады, и восставшие толпы, и жаркая борьба группировок элиты (как не сравнить и с недавней историей нашей страны). Но затем наступает «нормализация» — у власти утверждается «Король Солнце» Людовик ХIV.[12] При всем кажущемся блеске, его режим неустойчив («нормализация» — это не «равновесие») — недаром Людовика хоронили в тайне от подданных. Затем следует «интеграция» времен Людовика ХV и «синтез» Людовика ХVI. Чтобы понять разницу времен правления трех последних Людовиков, имеет смысл взглянуть на характеристики трех последних периодов. А дальше, как и в России — импульс (1788–1789) и эпоха революций и капитализма (1789–1936). Круг замкнулся. (Для экономии места мы опускаем разбор аналогичных периодов упомянутой выше Британии и десятков других стран от США до Кореи. В настоящее время автор располагает соответствующим материалом в отношении большинства стран мира.)

Так что же — история во всех странах однообразно движется по кругу? Вряд ли. Не случайно мы обращали внимание на особенности эпох. Одни и те же комбинации разыгрываются не только в разных вариациях, но даже на разных «шахматных досках». Череда периодов абсолютистской эпохи проходит, и наступает эпоха революций и «капитализма». Проходит череда периодов этой новой эпохи — и неизбежно наступает время индустриальной этакратии («социального государства»). Когда закончится череда ее периодов, наступит новая эпоха. Сам порядок смены этих эпох тоже наводит на размышления. Относительно равновесная эпоха абсолютизма сменяется конфронтационной эпохой революций, а затем наступает новый Порядок, хотя и более хрупкий, чем система абсолютистского общества. Это Вам ничего не напоминает? «Равновесие» — «Конфронтация» — «Нормализация». Если проследить эту цепочку в глубь веков, можно без труда обнаружить феодальный патерналистский строй. Внимательный читатель уже понял, к чему я клоню, а посему зайдем с другой стороны.