Путь прилива

Когда я выходил из дома, уже стемнело. Изольда спала как убитая, ее длинные черные волосы прилипли к покрытому потом телу, к маленьким острым грудям… А какая была на этом личике спокойная, умиротворенная улыбка – ну прямо ангел, и все тут! Я сунул в карман пистолет и пошел выяснять, кто же это наставил мне рога. Дело не обещало особых трудностей – все говорило за то, что моя драгоценная супруга спуталась с высоким профессионалом, то есть человеком, непременно известным в определенных кругах.

“Определенные круги” квартировали по большей части у самой реки, на набережной. “Да, – отвечали мне практически во всех тамошних забегаловках и борделях, – появлялся здесь один такой классик. Откуда взялся – неизвестно, но квалификация у него – закачаешься, уж это точно”.

Негромко, с почти пародийной почтительностью забормотал динамик интеркома.

– Отрегулируйте левые емкости, если надо – то вручную, – сказал Берже, тронув одну из кнопок пульта. – Да. Нет. Действуйте по инструкции.

Последовала пауза, такая долгая, что чиновник утратил уже всякую надежду дослушать повествование до конца. Когда молчание стало совсем невыносимым, капитан вздохнул и продолжил:

– Но найти его я так и не смог. Похабные истории про этого парня рассказывал каждый встречный и поперечный, некоторые девицы ссылались даже не на слухи, а на личные – и очень приятные – впечатления, только где же он сам, герой всех этих легенд? В те времена, после погромов Уайтмарша, на поверхность всплыла уйма самых странных типов, зачастую гораздо более примечательных, чем интересовавший меня корифей секса. Все свидетели сходились на том, что он среднего роста, одевается скромно и благопристойно, обладает несколько специфическим чувством юмора. Что он довольно молчалив, существует за счет щедрот благодарных женщин, что глаза у него – черные, что он редко мигает. Но эти места просто кишели людьми, которые что-то скрывали или от кого-то скрывались. Человек умный и осторожный мог прятаться здесь до скончания века, а этот красавчик именно таким и был – хитрым и предельно осторожным. Он скользил сквозь сумеречный мир ночной жизни, почти никем не замечаемый, как тень. Он никому ничего не обещал, не имел друзей, не имел никакой правильной, ритмичной схемы поведения. Гоняться .за ним было все равно что лупить кулаками по пустому месту. Найти его было невозможно.

Через несколько дней я изменил тактику. Ну чего, спрашивается, ради буду я ноги до задницы снашивать? Изольда виновата – пусть она и побегает. А посему я превратил себя в импотента. Догадываетесь, каким именно образом? С помощью собственного кулака. Старушка Ладонь и пять ее шаловливых детишек. К тому времени, как Изольда до меня добиралась, никакие уже уговоры и понукания не могли заставить моего трудягу хотя бы приподнять усталую голову. Баба была в полном отчаянии. Я, конечно же, изображал смущение и расстройство, пристыженно отводил глаза, а через некоторое время и вообще отказался продолжать бесполезные попытки.

В полной тоске Изольда бросилась искать этого своего любовника – решила, так сказать, припасть к неиссякаемому роднику сексуальной премудрости. Вскоре она предложила мне попробовать некую дыхательную технику и упражнения, снимающие стресс. По нулям. Отпуск подходил к концу. Я держался с Изольдой холодно и отчужденно, она мучилась, считая себя виноватой, и была готова уже на все, лишь бы облегчить мои страдания, привести меня в норму.

К следующему нашему свиданию Изольда “нашла” некоего человека, способного исцелить мой недуг. Да, она знает, что я не люблю всех этих колдунов, но ведь он просто приготовит лекарство, ну чего тут такого страшного? Правда, придется заплатить, и довольно дорого. Здесь у Изольды возникали сомнения. Нехорошо это, когда к таким вещам припутываются деньги. Но это – дело десятое, главное – чтобы я был счастлив… Немного поупиравшись, я позволил себя уговорить. На следующий вечер я наполнил маленький, но тяжелый ящичек серебром и направился к условленному месту – в небольшой гараж, расположенный рядом с пристанью, чуть ниже по течению. Над боковой дверью горела тусклая синяя лампочка. Я вошел.

Как только дверь затворилась, вспыхнул резкий, ослепительный свет, и глаза мои непроизвольно зажмурились. Только через несколько секунд я начал различать обстановку – автомобили, сварочные аппараты, стеллажи с инструментами и масленками. В кабинах грузовиков и на капотах расположились четверо мужчин и две женщины, на меня смотрело шесть пар враждебных, по-совиному немигающих глаз.

Снова забормотал динамик.

– А вы сами что, совсем думать разучились? – раздраженно повернулся к пульту Берже. – Перестаньте отвлекать меня всякой ерундой.

Он отключил интерком и продолжил рассказ.

– Одна из женщин захотела посмотреть на мои деньги. Я кинул к ее ногам содержимое того самого ящика – молескиновый мешочек с восемьюдесятью долларами. Женщина развязала тесемки, взглянула на серебряные монеты и судорожно перевела дыхание. Это, сказала она, из Уайтмарша.

Я ничего не ответил.

Компания молча переглянулась. Я сунул руку под куртку и нащупал пистолет. “Нам очень нужны деньги, – сказал один из мужчин. – Эти суки нас совсем затравили. Они нам в затылок дышат, я прямо вонь их чувствую”.

Женщина выгребла из мешочка горсть новеньких, зеркально-блестящих монет. “Этот чеканщик, – сказала она, – исчез незадолго до рейда. Его монеты раздавали всем, кто хотел, – подходи и бери. Лично я не захотела. И подумать только, – пожала она плечами, – как быстро все меняется”.

Эти люди считали, что я ограбил какого-то их собрата, смотрели на меня как на мародера. А вы-то, кстати сказать, знаете хоть что-нибудь про зачистку Уайтмарша?

– Нет, – покачал головой чиновник.

– Так, отдельные слухи, – пожала плечами Чу. – В школе про это не проходят.

– И очень зря, – возмущенно фыркнул капитан. – Пусть бы дети знали, на что способно драгоценнейшее наше правительство. Это было очень давно, когда Приливные Земли только-только еще заселялись, когда всюду, как грибы после дождя, появлялись различные коммуны и утопии. Сообщества безвредные и немощные, они возникали словно ниоткуда, существовали месяц-другой и бесследно исчезали. Колдовские культы Уайтмарша были совсем иного свойства, они распространялись, как лесной пожар. Люди, и мужчины и женщины, начинали разгуливать в чем мать родила. Они не ели мяса. Устраивали ритуальные оргии. Отказывались служить в ополчении. Заводы и фабрики закрывались – никто не хотел там работать. Урожай гнил на корню – никто его не убирал. Дети не получали образования. Каждый, кто ни попадя, чеканил собственные монеты. У этих людей не было руководителей. Они не платили налогов. Такого положения не стерпело бы ни одно правительство.

Эту заразу выжгли каленым железом. Одним ударом, за один-единственный день, культы были сметены, немногие уцелевшие ударились в бега. Они, эти самые уцелевшие, насмотрелись таких кошмаров, что никогда уже не осмелятся снова поднять голову. Я понимал, что нахожусь в огромной опасности, но старался не выказывать ни малейшего страха. Ну так что, спросил я, нужны вам деньги или нет?

Один из мужчин взял мешочек, взвесил его на ладони, а затем, как я и надеялся, рассовал часть монет по карманам. “Мы разделим их поровну, – сказал он. – Пока мы не сломлены – Уайтмарш жив”. Затем он кинул мне сверток каких-то трав, замотанный в грязную тряпку, и сказал, издевательски усмехнувшись: “От этого мертвый встанет, не говоря уж о твоей хлипкой принадлежности”.

Я сунул сверток в тот самый свинцовый ящик, повернулся и ушел. Дома я измолотил Изольду в кровь и вышвырнул на улицу. Подождав с неделю, я сообщил в органы, что где-то здесь, неподалеку, скрывается группа беглых сектантов. И дня не прошло, как обнаружились монеты, а вместе с монетами и беглецы. Я так и не знаю, кто из этих приятелей испоганил мою Изольду, но монеты все еще были при них, так что виновный наказан. Да уж, наказан так наказан.

– Извините, – сказал чиновник, – но я не совсем вас понимаю,

– Меня засылали в Уайтмарш с заданием, за несколько дней до зачистки. Я убрал чеканщика, а затем облучил всю его продукцию – начальнички снабдили меня специальным прибором. Многие из смывшихся имели в своих карманах горячие монеты – и никак не могли понять, каким это образом органы так быстро их отлавливают. А потом у них появились радиационные ожоги – и в самых к тому же неприятных местах. У меня сохранились снимки – пакостное, доложу вам, зрелище.

Капитан сунул руки в карманы, помолчал и добавил:

– А отраву эту я скормил Изольдиному псу. Помучался бедняга и сдох. Вот и верь после этого волшебникам.

– Запрещенная технология, – заметил чиновник. – Планетарное правительство не вправе использовать подобные излучатели. Слишком велика опасность.

– Опытная ищейка делает стойку! Давай, ловец человеков, бери след – если он не слишком остыл за эти шестьдесят лет, – горько усмехнулся Берже, повернувшись к своим экранам. – Я смотрю вниз и вижу всю свою жизнь. Мы стартовали в районе Измены Изольды, известном еще под названием “Рога”. Дальше следуют Ожидание Пенелопы, Ранняя смерть и Развод. В самом конце маршрута расположен мыс Разочарования, чем и завершается список моих супруг. Я отстранился от этой земли, но не могу покинуть ее окончательно. Я жду. Чего? Может быть – рассвета.

Нажимом кнопки Берже раздвинул шторы, и чиновник болезненно сморщился. В ярком свете, хлынувшем сквозь стекло лобового фонаря, лицо капитана с бледными складками щек выглядело дряблым и немощным. Внизу проплывали крыши, башни и шпили, среди которых вздымался золотой, ощетинившийся антеннами купол Лайтафута.

– Я только червь, слепо извивающийся в темнице этого черепа, – задумчиво, словно самому себе, сказал Берже.

Странная реплика застала чиновника врасплох. Он неуютно поежился, осознав вдруг, что эти пристальные глаза вглядываются не в ужасы прошлого, а в будущее. В медленной, с остановками, речи чувствовались первые признаки одряхления; капитан словно заглядывал в пропасть жалкого, беззубого существования и таящуюся в глубинах этой пропасти смерть. Жизнь и смерть, столь же неразличимые, как океан и небо на далеком горизонте.

Чиновник и Чу направились к выходу.

– Так я надеюсь, лейтенант, – заговорил, словно проснувшись, Берже, – что вы будете меня информировать. Очень интересно, чем же закончится ваше расследование.

Когда дверь рубки закрылась и трап остался позади, Чу негромко рассмеялась.

– Вы обратили внимание на эту его жвачку?

– Еще бы, – буркнул чиновник.

– Шаманское снадобье от импотенции. Готовится из травы, корешков, бычьей спермы и Бог еще знает какой мерзости. Вот уж правда, горбатого могила исправит. Знаете, а он ведь никогда не вылезает из этой своей конуры, даже спит там. Чем и знаменит.

Чу смолкла, заметив, что никто ее не слушает.

– Он где-то здесь, рядом. – Затаив дыхание, чиновник всматривался в темноту. – Прячется.

– Кто?

– Твой двойник. Шпаненок этот. Реконструируй генетический код, – обратился чиновник к своему чемоданчику, – а затем изготовь локатор. Тогда мы его быстренько.

– Запрещено, – невозмутимо отрезал чемоданчик. – Я не имею права пользоваться такой технологией на поверхности планеты.

– Вот же мать твою!

Воздух в узком проходе почти звенел от напряжения, как туго свернувшаяся, готовая к броску змея. А источник этого напряжения – лже-Чу, который наблюдает за ними из темноты. Наблюдает – и беззвучно смеется.

– Не надо. – Чу тронула чиновника за руку; глаза ее смотрели очень серьезно. – К противнику нужно относиться спокойно, безо всяких эмоций. Иначе он все равно что держит тебя за яйца. Расслабься. Смотри на все это как посторонний наблюдатель.

– Я не…

– … нуждаюсь в советах сотрудников провинциальной охранки. Знаю. – Чу ехидно ухмыльнулась, вся ее серьезность куда-то исчезла, вновь сменившись цинизмом. – Местные органы безопасности буквально всех планет славятся своей продажностью и неэффективностью. И все равно к моим словам стоит прислушаться. Я здешняя. Я знаю противника.

– Па – берегись!

Чиновник торопливо отодвинулся. Четверо мужиков вытаскивали из грязи тяжеленное бревно, явно намереваясь закинуть его в кузов грузовика. С лебедкой, установленной на том же грузовике, управлялась рыжая коренастая женщина. Везде, куда ни посмотри, царила, как принято выражаться в изящной литературе, мерзость запустения. Ни одного приличного здания – все домишки ободранные, сто лет не крашенные, щелястые, половина оконных стекол выбита. Северные стены облеплены коростой плотно сросшихся морских раковин.

Под ногами – слякоть. Чиновник скорбно осмотрел свои безнадежно загубленные ботинки.

– Что тут у вас такое? – спросил он.

С крыльца одной из халуп – лавки, если судить по вывеске – за погрузкой наблюдал тощий низкорослый старик, почти терявшийся в складках непомерно просторной одежды. И не поймешь, усмехнулся про себя чиновник, то ли хмырь этот усох в два раза, то ли хламида его выросла под животворными лучами местного солнца, или как там они его называют.

В левом ухе болтается серьга, миниатюрный серебряный череп – мирный деревенский лавочник был когда-то бравым космическим десантником; в левой ноздре сверкает увесистый рубин – ветеран Третьего воссоединения.

– Тротуар сдираем, – мрачно сообщил старикашка. – Самый взаправдашний морской дуб, да к тому же – мореный. Пролежал в этом болоте чуть не сто лет. Это дед мой мостил, когда поселка еще считай что не было. В те времена – грошовый материал, а через год сколько я спрошу за эти колобахи – столько мне и заплатят.

– А как тут у вас насчет лодку нанять?

–– А никак. Пристань всю порушили, так и лодок совсем не осталось. – Он кисло ухмыльнулся, любуясь ошарашенным лицом собеседника. – Пристань, она ведь тоже была из дуба. Вот ее и разобрали, месяц еще назад, чтобы успеть вывезти по железной дороге, пока не сняли рельсы.

Чиновник с тоской посмотрел на восток, вслед “Левиафану”, почти уже скрывшемуся за горизонтом. Рой мошкары – то ли комаров, то ли еще какой гадости, – угрожающе крутившийся неподалеку, утратил почему-то агрессивные намерения и тихо, без излишней суеты, смылся. Мошкара, дирижабль, железная дорога, тротуар, пристань с лодками – Лайтфут не давал себя потрогать, ускользал из-под пальцев, подхваченный огромной, неудержимой волной. Чиновник почувствовал головокружение, легкую тошноту, его словно засосало в безвоздушное пространство, в невесомость, где перепутаны верх и низ и нет почвы под ногами.

Бревно шлепнулось наконец в кузов грузовика, сопровождаемое громкими, торжествующими криками. Женщина, управлявшая лебедкой, весело трепалась со стоящими чуть не по колено в грязи парнями.

– А платье у меня будет – вы все тут сдохнете. Вырез – вот досюда.

– Что, Беа, собираешься продемонстрировать нам свои сиськи, самый краешек? – поинтересовался один из парней.

– Краешек! – пренебрежительно фыркнула женщина. – Вырез почти до самых сосков. На выставке будут представлены товары, о существовании которых вы, пентюхи, даже и не догадывались.

– Ну, я-то, в общем, догадывался. Только не появлялось как-то желания заниматься этим всерьез.

– Приходи сегодня вечером в Роуз-Холл. Посмотришь – пальчики оближешь.

– Только пальчики? А может, что-нибудь еще? – Парень ухмыльнулся и тут же отскочил в сторону, заметив, что плохо привязанное бревно угрожающе двинулось к опущенному борту грузовика.

– Ты там, поосторожнее! С тобой, дурой, и пошутить нельзя – сразу ноги норовишь отдавить.

– За ноги не беспокойся, я тебе не ноги, я тебе другое отдавлю!

– Извините, пожалуйста, – вежливейшим голосом начал чиновник, – это ваш грузовик? Я хотел бы его арендовать.

– Мой, – повернулась рыжая женщина. – Только он вам не подойдет. У меня тут поставлена батарея от другой машины, от большой, поэтому приходится понижать напряжение. А трансформатор мой при последнем издыхании. Поработает минут двадцать, ну – полчаса, и начинает гореть. Приходится нянчиться с ним, как с ребенком. У Анатоля есть запасной, но он требует за него какие-то несуразные деньги, три шкуры хочет содрать. Так что я решила с этим делом повременить. Думаю, поближе к юбилею он образумится малость и скинет цену.

– Послушай, Аниоба, – вмешался лавочник. – Сколько раз я тебе говорил, что могу купить у Анатоля эту хреновину раза в два дешевле, чем…

– А заткнуться ты не можешь? – раздраженно воскликнула женщина. – Что у тебя, Пуф, за привычка соваться куда не просят.

Чиновник вежливо откашлялся.

– У меня и дело-то совсем пустяковое, – пояснил он, прихлопнув впившегося в руку комара. – Съездить в усадьбу чуть ниже по течению, и сразу назад.

– Ничего не выйдет. Тут еще подшипники заедают, давно их не смазывала. Покупать смазку – значит, идти к Жиро, а этому старому козлу денег мало, он же зажмет тебя в угол и начинает лапать. Чтобы получить целую банку смазки, мне придется, небось, встать перед ним на колени и изобразить из себя доильный аппарат.

Парни молча ухмылялись.

– Господи, – тяжело вздохнул Пуф, – даже и не знаю, как я без всего этого буду жить.

Только теперь чиновник заметил на запястьях старика потертые, окислившиеся разъемы глубокого психоконтроля. Ну кто бы мог подумать, что этот божий одуванчик – каторжник, оттрубивший срок на Калибане? Любопытный экземпляр.

– Вот все обещают встречаться, поддерживать связь, а переедем в Пидмонт, так никто обо мне и не вспомнит. И чего, спрашивается, языком зря чесать?

– Ну вот, – фыркнула Аниоба, – опять этот скулеж. С такими деньгами ты нигде без дружков-приятелей не останешься, еще палкой разгонять придется. Старые знакомые, может, и пропадут, так тебе же один хрен, что те, что другие.

Еще одно бревно, на этот раз – последнее, Аниоба выключила лебедку, подняла борт. Рабочие не расходились, терпеливо ожидая приказа рыжей хозяйки. Один из них, молодой петушок с копной черных, жестких, как проволока, волос, начал лениво разглядывать выложенные на лотке связки ярких птичьих перьев – то ли амулеты, то ли мушки для рыбной ловли. Когда парень распрямился, Чу коршуном бросилась вперед и схватила его за руку.

– Я все видела! – Развернув ошалевшего от неожиданности работягу, она ударила его спиной о косяк. – Что у тебя под рубашкой?

– Н-н-ничего! Т-ты что, с-д-д-дурела?

Аниоба выпрямилась и уперла руки в бока. Все остальные присутствующие – трое парней, чиновник и лавочник – тоже замерли, молча наблюдая странную сцену.

– Раздевайся! – рявкнула Чу, – Быстро! Парень беспрекословно подчинился.

– В-вот, с-смотри, – испуганно промямлил он, снимая рубашку через голову. – Н-ничего у меня т-там нет.

Но Чу не интересовалась рубашкой. Она внимательно изучала тело парня, стройное и мускулистое, с длинным серебристым шрамом чуть пониже пупка и густой порослью черных, курчавых волос на груди. А затем улыбнулась:

– Ну так бы и съела.

Рабочие, Аниоба и лавочник покатились с хохота. Полуголый страдалец побагровел, набычился и стиснул кулаки, но затем отвернулся и начал одеваться.

– Ты обратил внимание, – спросила Чу, – как эта рыжая их заводила. Умеет ведь, стерва.

В конце улицы виднелось большое, донельзя обшарпанное здание с почти провалившейся крышей. Чуть не все его окна были заколочены обрезками старых рекламных щитов. Немногие изображения, сохранившиеся на черной, прогнившей фанере, казались окошками в иной, яркий и радостный мир: рыбий хвост, огрызок какого-то слова, затем – нечто розовое и выпуклое, то ли колено, то ли женская грудь. Нос, задранный прямо вверх, навстречу моросящему с неба дождю, и опять буквы, буквы” буквы. Над главным входом – вылинявшая вывеска: ПРИВОКЗАЛЬНЫЙ ОТЕЛЬ, а совсем рядом – бывшее железнодорожное полотно, лишившееся рельсов и шпал, превратившееся в полосу вязкой грязи.

– В точности как мой муж.

– А зачем ты с ним так? – спросил чиновник. – С этим грузчиком.

Чу не стала притворяться дурочкой.

– O! – улыбнулась она. – Насчёт этого молодого человека у меня есть планы. Сейчас он пропустит пару кружек пива и попытается забыть о случившемся, но не сможет – дружки не дадут. К тому времени как я устроюсь в номере, пошлю за багажом, поем и ополоснусь, он будет уже под градусом. Я постараюсь его найти. Увидев меня, он несколько возбудится – ощущая при этом смущение и неуверенность. Он будет глазеть на меня, не понимая толком, как же он, собственно, ко мне относится. А затем он получит возможность разобраться в своих чувствах.

– Не лучший, мне кажется, сценарий. Во всяком случае – не самый эффективный.

– Не бойся, – еще шире улыбнулась Чу. – Опробовано, и не раз.

– Ну, если… – неуверенно согласился чиновник и тут же добавил: – Давай тогда, действуй, заказывай номера, а я тем временем схожу к мамаше Грегоръяна.