Попутчик, москвич и водитель

— Черти там что ли кочегарят? — выругался я, взглянув в безоблачное небо и стал искать тень, где можно было бы спрятаться от невыносимого зноя.

Разводить костёр не стал, комары почти не задирались, греться, в такую погоду, необходимости нет и есть, как бы это странно не выглядело, тоже не хочется. Просто так посижу, отдохну минут двадцать и снова тронусь в путь. Вот водички попить, от этого я бы не отказался, пожалуй, но только не такой, которую набрал в банку в странной речушке, попавшейся мне около двух часов назад. Да и не речка это была, а так, ручей широкий, с вяло текущим безобразием в нём. Нет, с первого взгляда вода показалась очень даже приличной. На метровой глубине сквозь неё можно было всё прекрасно разглядеть, даже без микроскопа. Естественно я обрадовался такому обстоятельству и прежде чем преодолевать водную преграду в брод припал к вожделенной влаге, как голодный телёнок к мамкиной сиське, и тут же поплатился за свою беспечность. Правильно говорила сестрица своему не разумному братцу: «Не пей воду из лужи…» Вот так и со мной случилось, после первых же глотков, жадно принятых внутрь, почувствовал себя полным козлом. В первый миг даже показалось, что напился какой то химии, но когда, вскочив на ноги, нашёл истинную причину странного привкуса во рту, то на столько был поражён ей, что даже позволил себе выматериться в слух, чего не делал очень давно. В реке была солёная вода! Не солоноватая или с привкусом соли, а самая настоящая солёная. Нет, соли в ней находилось не так много, как допустим в морской, но не зависимо от этого пить это было всё равно невозможно. Вот это облом, так облом! Вроде бы вот оно, нашёл и на тебе, опять не всё ладно. От такого не только нецензурно выражаться начнёшь, но и залаешь, как собака, очень даже легко, а в моём случае и завыть вполне реально было. Конечно, может быть и так, что вода эта очень даже полезная или того хлеще, минеральная и какой нибудь местный барон сидит на ней, словно на нефтяной трубе, разливая это чудо по пластиковым бутылкам и позиционируя её, как панацею от всех болезней. Но вот, как по мне, так сделать больше трёх глотков этого пересоленного компота невозможно ни при каких обстоятельствах. А разве таким количеством воды, в такую жару, напьёшься? Да никогда.

В очередной раз вспомнив про воду в банке и её специфический вкус, с сожалением взглянул на мешок. Нет, не смогу, жажда ещё не на столько сильно мучает, чтобы такое пить. Пока мне хватило и того, что заглотил прямо из речки. Потерплю.

В первую половину дня, кроме широкого ручья с необыкновенно прозрачной водой, ничего особо примечательного на глаза мне не попадалось. Те же мелкие грызуны, перешедшие, скорее всего, от несоблюдения диеты в другую весовую категорию, точно такие же птицы, с увеличенным размахом крыльев и более мощной грудной клеткой, абсолютно идентичные вчерашним, комары и разная другая жужжащая, пищащая и чем то скрипящая нечисть. А вот после краткого привала, позволившего не столько отдохнуть, сколько ещё раз поразмыслить над правильностью выбранного направления, новые представители фауны на глаза так и лезли. И что характерно выглядели они очень даже привычно, поэтому встречи с ними больше радовали, чем пугали, ну разве что кроме самой первой. Она была на столько неожиданной, что мне даже не показалось зазорным нырнуть в ветвистые кустики, занимавшие всю правую часть пригорка и затаиться там, до полного успокоения и возвращения души на привычное место. Необычная картина, представшая моему взору с вершины холма, могла напугать кого угодно и в нормальной обстановке, что же тогда говорить обо мне, человеке, обнаружившем за последние два дня, огромное количество нестыковок с размерами у разной живности. Внизу, там куда собирался спуститься без остановки на отдых, смог разглядеть внушительную стаю собак, облик которых, даже с высоты моего положения, показался неестественно большим, а количество превышающим порог моей храбрости, вот я и затаился, для детального обдумывания образовавшейся ситуации. И, как это часто бывает у меня во время кризисных явлений, правильное решение сформировалось довольно быстро. Не сразу конечно, а после полного восстановления дыхания, сбора воли в кулак и задействования той части извилин, которые и в сложных условиях способны соображать в нужном направлении. На первый план они, отодвинув трусость, выдвинули любопытство, оно то всё и решило, погасив собой желание, как можно быстрее покинуть вершину и обойти лёжку страшных животных по дуге, километров так в пять. Тем самым серое вещество сэкономило мне силы и ещё раз подтвердило народную мудрость: «У страха глаза велики». Повторный, более внимательный, осмотр жутких монстров, показал: размеры собак, выбравших себе место для отдыха на моём пути, обычные, а их количество не превышает допустимого для стаи, живущей в пригороде любого города нашей необъятной страны. Правда некоторые члены этой команды, независимо от этого, так и продолжали выглядеть угрожающе, и своего сходства с волками не поменяли. Хотя, может быть и так, что это мне только кажется и более гладкошёрстые особи, издали выглядевшие довольно грозно, на фоне своих лохматых соплеменников, на самом деле так же состоят в клане друзей человека. Как бы там ни было, но уже только то, что эти четвероногие имели привычные размеры меня успокоило и дуга моя, при отступлении, уменьшилась в разы.

После этой встречи, примерно часа через полтора, когда я уже снова шагал в выбранном ранее направлении, шагах в пятидесяти от меня пробежала дружная семья хрюшек, папа, мама и штук двадцать их детишек, самого сопливого возраста. Обличием они были один в один с домашними поросятами, да и нравом ничем не отличались от них, пару раз миролюбиво хрюкнули, заметив мою застывшую фигуру и побежали дальше, о чём то переговариваясь между собой. Это событие навело меня на мысль о возможно скорой встрече с людьми. Не могут же домашние свиньи бегать по полю сами по себе? Ну ладно собаки, кормить дома перестали, вот они и подались на вольные хлеба, а свиньи — это совсем другое дело. Выглядели бы они, как лесные жители, тогда да, могли бы ещё вести самостоятельный образ жизни, но эти то имеют такой благородный вид, будто только час назад вышли с фермы, погулять.

В довесок к этим знакомствам, ближе к наступлению сумерек, когда о долгожданной встрече с себе подобными сегодня, можно было позабыть, наткнулся на отару самых обыкновенных овец, тупо жующих сочную траву в низине, расположившейся между двумя пригорками. Их размеры и точно такой же, как и у хрюшек, дружелюбный нрав показались мне хорошим знаком и я, в отличии от предыдущих случаев, решил, пора подать голос и обозначить своё присутствие в этом месте, а вдруг меня услышат и крикнут в ответ, прекратив тем самым мои скитания. Однако на своё неоднократное «эге-гей», получил лишь недружное блеяние давно нестриженых производителей сырья для ткацкого производства и громкие аплодисменты стаи крупных птиц, испуганно взмывших в небо с соседних деревьев.

Уже вечером жажда мучила необычайно, ядерной минералки явно не хватило на день и если бы не сладкий, сочный картофель, то наверняка бы вовсе не заснул, думая о жидкости. Но он у Сергеича оказался таким, какой в нашем случае ценится дороже золота. Только благодаря свежим клубням, забыл о воде и смог полностью отдаться борьбе с комарами, которые даже не смотря на дымный костёр, буйствовали без меры. Бой был не равный, превосходящие силы противника атаковали, не обращая внимания на огромные потери и в конце концов мне пришлось сдаться. Плюнув на всё, закидал огонь листьями, содранными с близ растущих кустов, лёг на ветки, заранее постеленные у костра, накрылся точно такими же и дал себе установку на сон.

Весь следующий день крутился вокруг двух огромных озёр, первую половину дня огибал одно, а почти всю вторую то, что было меньше по размеру, но имело более сложную береговую линию. Лёгкий завтрак и два глотка, так называемой питьевой воды, не позволяли передвигаться в ускоренном темпе, не увеличили его и обнаруженные мной природные резервуары. Вода в них оказалось солёной и в отличии от речушки ещё и мутной, пить такую не то что не хочется, а даже опасно для здоровья. Попробовал снизить жажду умыванием, но это мало помогло, на жаре омытые участки тела быстро становились липкими, покрывались невидимой соленой пленкой, что делало общее состояние ещё более удручающим. Пришлось довольствоваться картофелем, запасы которого таяли прямо на глазах, а в качестве охладителя использовать огромный лопух, сорванный мной ещё на последней стоянке и надетый на голову вместо шляпы. В этом месте даже птиц и животных было в разы меньше, почти полное отсутствие высокой растительности, потрескавшаяся на мелкие куски земля, больше похожая на прошлогоднюю грязь, жёлтая трава, кое где выгоревшая до основания, такой лунный ландшафт мало кого привлёк бы своим видом. Кроме сусликов, не замечающих моего присутствия и наплевавших на светлое время суток, да вездесущих змей разных мастей я, пожалуй, на этой территории больше никого и не видел. Зато комарам здесь нравилось, их было столько, что бороться с ними не имело никакого смысла, они так и норовили закусать меня до смерти, не обращая внимания на порывистый, знойный ветер и невыносимую жару.

Долгожданный реденький лесок, где росли кривенькие и не высокие туи, вперемежку с дохляками кипарисами, обнаруженный мной ближе к вечеру, воспринял, как избавление от мук. В нём хотя бы имелась тень и возможность разжечь костёр, что после такого тяжёлого перехода, совсем не мало.

Утро встретил с тревогой о будущем. К вчерашней жажде прибавился голод, который можно было побороть только с помощью отказа от поедания сырой картошки, хотя бы как то приглушающей желание пить. Дилемма! От чего лучше умереть, от недоедания или от обезвоживания организма? Точных данных, что быстрее сгубит моё молодое тело в голове не нашлось, мелочи в карманах, чтобы подкинуть монетку и таким образом всё свалить на божье проведение, тоже не обнаружилось. И что делать?

Время поджимало, а решение так и не приходило, я толкался у костра, не в силах на что то решиться, делая вид, что трогаться в путь ещё рано. Но, надо думать на самом верху, моё тяжёлое положение заметили и проявили сострадание, на горизонте появились тёмные, грозовые тучи, вынесшие окончательный приговор остаткам свежей картошки. Перекрестившись, хотя и не являюсь верующим человеком, бросил все овощи, лежащие на дне дырявого пакета в угли и с нетерпением стал ждать, когда же будет готов завтрак.

Дождя так и не случилось, а вот ещё одна напасть, к тем, что уже навалились и надо откровенно сказать, к которым я не был готов во время выхода в дальнюю дорогу, пришла оттуда, откуда её совсем не ждал. Одномоментно, на всём пространстве, куда только могли дотянуться мои глаза, плотной, почти непроходимой стеной встали кусты, больше похожие на искусственную изгородь. Ветви этих растений так плотно переплетались между собой, что я был вынужден прекратить продвижение по согласованном маршруту и стал искать обходные пути. Выбравшись в зону, где можно было свободно передвигаться во всех направлениях, кроме того к которому стремлюсь, повернул налево и начал двигаться вдоль зигзагообразной стены из кустов, в моём понимании не имевших какого либо конкретного названия. Протопал много, изредка продвигаясь на несколько десятков метров вперёд вместе со стеной, а потом снова удаляясь на столько же или даже дальше в ту сторону откуда пришёл. Казалось, так и не найдя прохода в непреодолимом препятствии, придётся повернуть обратно и попытать счастье в другом направлении, но кто то невидимый снова сжалился надо мной и предоставил возможность воспользоваться узкой тропинкой, вклинившейся в дремучие заросли и имевшей, судя по приметам, рукотворное начало. Обрадовался ей, как глотку холодной воды и тут же ринулся вперёд, как трактор на готовое к вспашке поле, но вскоре засомневался в правильности поспешного решения, а затем и понял, что попался в чьи то ловко расставленные сети. Двигаться мог только туда, куда на это давала дозволение тропинка, что совсем не хорошо. В некоторых местах нельзя даже было развернуться в обратном направлении, чтобы не повредить себе чего нибудь и это серьёзно пугало, а шуршащие под ногами гады и их мелкие сородичи, грызуны, постепенно позволили поднять голову очень неприятному вопросу, в последнее время забившемуся в дальний угол сознания и сидевшему там тихо, и смирно. Звучал он так: «А туда ли я иду?».

Психоз нарастал с увеличением времени моего нахождения в природной ловушке. В голове то и дело рисовались картины неожиданного нападения злобных людоедов, выстрелов в спину, удары ножом или другим режущим предметом, от которых становилось ещё жарче, чем было на самом деле. Да пожелай меня сейчас приобнять обычный косолапый, для берлоги которого здесь самое место или появись желание отведать моего аппетитного тела у клыкастого хищника, чей рост позволяет свободно бегать в нижней части стены, не смог бы им не то что противостоять, а просто напросто не сумел бы дать дёру, так тесно в этом тоннеле, который, теперь я так считаю, создала матушка природа для таких простаков, как я. Ладно змеи, у нас с ними что то вроде пакта о ненападении, я их не трогаю палкой Степана, оказавшейся в таком месте, как нельзя к стати и они стараются меня оползать стороной, а с людоедами так легко не договоришься.

Когда сквозь кусты пробилась синева неба, растворившая в себе утренние тучи, а затем стал ощущаться слабый, но не зависимо от этого ни с чем не сравнимый, морской бриз, подумал, что всё, сбрендил окончательно. Ну откуда в лесу может быть запах моря? Сдаваться и впадать в отчаяние, всё же не стал, злости на судьбу и себя любимого ещё хватало на то, чтобы не сломаться. Твердил себе без перерыва, что пускай и выберусь отсюда с потрёпанной психикой или вовсе похожим на овощ, прошедший термообработку паром, но похоронить себя заживо в таком неприглядном месте не дам.

Последние метры шёл на зубном скрежете, не думая о последствиях и возможно скорой встрече со стоматологом. Тропинка, добежав до очередного сплетения скрученных между собой деревьев, внезапно оборвалась, предложив мне самому решать, чем дальше заниматься: идти обратно, что сделать было крайне сложно или попробовать продолжить её, при помощи и так до крайности ободранных рук, что выглядело совершенно невозможным. Вроде бы и нелёгкий выбор, но сделал я его быстро, хотя моей заслуги в этом было мало. Шум морского прибоя, вначале показавшийся галлюцинацией, сумел таки, с очередной волной, пробиться через плотные заросли до моего сознания, доказав при этом свою материальную сущность и за одно повлияв на моё решение. Сколько и, как я их проходил, эти нескончаемые метры, из памяти стёрлось. Стоило только добраться до купающейся в солнечных лучах воды, как тут же это и забыл. Разорвав в клочья куст, корнями уходивший прямо в прозрачную влагу, увидел линию горизонта, где две стихии сливались в одну и облегчённо выдохнув поступил точно так же, как и загубленное мной растение. Решительно вошёл в набежавшую, с грохотом разбившуюся о стену, волну и не обращая внимания на ил под ногами упал в обволакивающую прохладу, да так и замер в ней, ощущая каждой клеткой своего измученного тела навалившееся на него блаженство.

Казалось готов был вечно лежать в этой, быстро ставшей мутной, прибрежной жиже, совсем не похожей на янтарно прозрачную морскую воду, с которой у меня всегда ассоциируются водоёмы такого масштаба. Но внезапно возникшее воспоминание о телефоне, так и продолжавшем занимать своё привычное место, в кармане изрядно поношенных джинсов, а в данный момент, как и его владелец, принимающего водные процедуры, заставило вновь выбраться на крохотный участок суши и произвести инвентаризацию принадлежавшего мне имущества. Влагонепроницаемые часы подтвердили своё гордое звание, а вот прибор для переговоров был, по всей видимости, безвозвратно утерян, что, впрочем, не сильно меня огорчило. На первый план вышли другие приоритеты и такая мелочь, как отказ мобильной техники, от которой в последние дни пользы всё равно никакой не было, уже не могла вывести из равновесия. Точно так же я отнёсся и промокшим до последней нитки штанам, и толстовке, и соответственно к кроссовкам с носками, давно требующим стирки. Человек прошедший через не простые испытания, становится более терпимым к таким мелочам и это правильно. Ставить жизнь в зависимость от вещей, пускай и очень дорогих, и как совсем недавно казалось незаменимых, последнее дело. Надо проще к ним относится. Ну подумаешь, сломалось, возьми да выкинь.

— А в самом деле, чего таскать с собой это прокисшее дерьмо — подумалось мне.

Достаточно разумная мысль, привела в движение руку, она осуществила сильный замах и отправила телефон в дальний полёт, который вскоре закончился успешным приводнением.

Следом за ним избавился от одежды и обуви, не на всегда конечно, а лишь до той поры пока они снова не станут сухими. Прибрежные кусты достаточно хорошее место для быстрой просушки личных вещей, временно пришедших в негодность по вине хозяина. Заодно расстался и с часами, первое испытание они прошли успешно, а вот пойдут ли им на пользу повторные, мне не известно. Положил их в пустую банку, единственную вещь, если не считать двух пакетов и пол коробка спичек, не подвергнувшуюся воздействию влаги. Затем плотно закрыл стеклянную тару винтовой крышкой, обмотал пакетом и после этого снова зашёл в воду, прохлада которой так и манила к себе, но сделав всего несколько шагов, вернулся обратно, на берег. Показалось, что в данный момент полного слияния с природой от меня не требуется, хотя бы плавки, болтающиеся на одной из веток, есть смысл одеть. Мало ли чего, потом же самому неудобно будет.

Проплыв метров сто остановился и попытался встать, обнаружив при этом, что мелководье так никуда и не делось. Воды было чуть больше чем по пояс, а если учесть толщину ила, проглотившего мои ноги выше чем по щиколотку, то и того меньше. Ничего удивительного, наше «самое синие в мире» и не такими мелями славится, но вот грязь под ногами, это что то необычное. Хотя, после того, как водоросли опустятся на дно и там перегниют, ощущение не на много лучше, когда топчешься по этому болоту, так что пока серьёзных отклонений от привычного мне моря, ну, пожалуй, кроме береговой линии, я не замечаю. Но и кусты, растущие прямо в морской воде, я тоже в состоянии объяснить. На побережье ещё достаточно мест, куда моя нога не ступала и думается там много чего непонятного, интересного и даже загадочного можно обнаружить. Так что всё в порядке, буду и дальше наслаждаться свалившимся на меня счастьем, тем более оно не одиноко. Прохладная вода мгновенно уменьшила, казалось до этого невыносимую, жажду, да и чувство нестерпимого голода тоже куда то стало прятаться.

Вдоволь наплескавшись, почти у самого берега, сообразил, что не стоит попусту тратить и так бездарно растраченные силы. Я же легко могу прогуляться по воде вдоль зелёной стены и посмотреть, что твориться дальше, ну хотя бы за ближайшим выступом.

Чередуя заплывы с пешими прогулками по пояс в воде, достиг места, где кусты клином врезались в море, пытаясь отвоевать у него часть владений, а совсем скоро и обогнул его. Пройдя у самого берега обнаружил, что непроходимость природной стены меньше так и не становится. Морская вода не очень охотно отдаёт свою площадь под новую растительность, которой ничего не остаётся, как продолжать обживать и так перенаселённую сушу. Пожалуй, это моё излишнее любопытство, по отношению к борьбе стихий, не позволило сразу заметить возникшие изменения у береговой линии, в той её части, которая с такого расстояния недостаточно хорошо просматривалась. Даже не пытаясь мысленно определить, какое расстояние отделяет меня от…, непоняток, в данный момент по другому и не стоит обзывать увиденное, ускорил шаг, на ходу прикидывая, что же там может быть. Понятно, что это не деревья и не мусор, прибившийся к берегу, но тогда что? Причал для лодок? Остатки фундамента дома на воде? Просто нагромождение камней? Или же… Разглядеть, что же это такое стоит прямо в море, удаляясь от кромки берега метров на двести, у меня получилось одновременно с, обратившим на себя моё пристальное внимание, движущимся предметом, совершавшим странные движения у края не менее странного сооружения.

— Люди! — выкрикнул я, широко улыбнувшись и сразу же спросил: — А изгородь то им здесь зачем?

Пока добирался до забора на воде, сооружённого из подручного материала, растущего в огромном количестве по всей округе, человек из поля моего зрения исчез. Куда он делся узнал лишь после того, как смог разглядеть, что твориться по ту сторону изгороди. Оказалось, что это не отдельно стоящая стена, а целое сооружение, отгораживающее участок моря, прилегающий к берегу, от остальной его части. По своим размерам он был не велик и напоминал прямоугольник, где то двести на триста метров, с не очень ровными сторонами. Высота забора над уровнем моря колебалась, но нигде не позволяла свободно заглянуть за него. Пришлось смотреть через зазор между ветками, намертво прикреплёнными хитрым узлом к вбитым в дно не ошкуренным деревянным столбам, сантиметров двадцати в диаметре. В странной купальне находилось человек пятнадцать полуголых мужчин, наверняка среди них, был и тот, кого увидел первым, и радость от встречи, с которым так и продолжала блуждать на моём довольном лице. Люди в этом загоне не прохлаждались, а активно работали, причём труд их был, даже на первый взгляд, не лёгким, но довольно продуктивным. Это были рыбаки, ловившие рыбу не совсем привычным для меня способом, но делавшие это также, молча и сосредоточенно, как и остальные их коллеги, использующие спиннинг или удочки. Каждый из мужчин, стоя примерно по пояс в воде, имел в своём распоряжении плетёную корзину приличных размеров, с зауженной верхней частью, при помощи которой весь процесс и осуществлялся. Сначала ей, довольно умело, из мутной воды вытаскивали рыбу и похоже на то, что не каждый раз одну, а потом, с помощью этого же не хитрого устройства, улов, так же сноровисто, доставляли на берег. Странность просматривалась не только у инвентаря, но и у его владельцев, уж больно необычен был их внешний вид. С первого взгляда мне даже показалось, что они все братья, ну или, по крайней мере, близкие родственники, на столько эти люди были похожи друг на друга. Рыбаки имели не только объединяющий их бронзовый загар, которому позавидовал бы любой из курортников отдыхающих на море в это время года, но и одинаковые, для меня так просто невиданной длинны, чёрные бороды, а так же созданные, как под копирку не ординарные причёски, чью форму критиковать просто не имело смысла, ввиду её полного отсутствия. Кроме этого делал их близнецами единственный аксессуар, из огромного списка, одежды, в который они поголовно были облачены. Кожаная юбка, по длине чуть выше колена, не всегда позволяющая во время ходьбы оставлять незамеченным, больше ничем неприкрытое, мужское достоинство, уравнивала членов рыболовецкой бригады и наверняка позволяла им становиться более близкими по духу. Ходить в такой одежде и выпячивать своё «я» на всеобщее обозрение, на такое не каждый способен, во всяком случае я на такое не согласился бы ни за какие коврижки.

Чуть позже кое какие различия всё же нашлись, хотя, чтобы с этим разобраться, мне пришлось стать более внимательным. Нет, до разглядывания основного, от размеров которого у части мужчин иногда выступают слёзы на глазах, я не опустился, но вот рассмотреть разную степень изнеможения рыбаков, наличие у некоторых кровоподтёков и синяков, отсутствие части передних зубов, а у кого то и вовсе присутствие полного безразличия во взгляде, мне удалось. Увиденное насторожило и почти сразу же наложило вето на желание, как можно быстрее заговорить о своей проблеме. Беспокоить людей с такими скорбными лицами, нет, такое даже мне не под силу, человеку вот уже почти сутки страдающему от жажды.

Решение выйти на берег и там поискать тех, кого жизнь не так сильно потрепала и уже им объяснить свою ситуацию, пришло после обнаружения небольшого прохода между природным и искусственным барьерами. Конечно не будь его, у меня просто не было бы другого выхода кроме, как заговорить с этими, так и не проронившими не единого слова за время моего наблюдения за ними, людьми. Но раз есть выбор, оставлю этот вариант на самый крайний случай.

Ещё на подходе к суше, через почти незаметный проход, разглядел широкую поляну, густо поросшую зелёной травой, правда местами сильно примятой, а кое где и вовсе вытоптанной. Обратил внимание на прореженные кусты, точно такие же через которые и самому совсем недавно пришлось пробираться, оценил, уже дойдя почти до самого берега, надёжность изгороди, здесь её можно было разглядеть почти с самого низа, залитого водой буквально на сантиметры и до верха, где в качестве связующего звена мастера использовали тонкую жердь. Но когда сделал первые шаги по твёрдой земле, после нескольких часов пребывания в воде и понял на сколько устал, стало не до разглядываний и не до чужого мастерства. Отошли на второй план так никуда и не исчезнувшие страхи, по поводу диких и домашних животных, способных причинить вред моему беззащитному телу, вероятность пребывания которых в этом месте даже с первого взгляда очень высока. Стало безразличным беспощадно палящее солнце, превратившее спину в сплошное огненное пятно и даже отсутствие людей на ближайшем горизонте, не волновало. Нет новых, буду разговаривать с теми, что в море работают. А вот предмет, стоящий почти в самом центре этого участка земли, притянул к себе всё моё существо, без остатка. Деревянная бочка, непривычной формы, с крышкой, на которой лежал невзрачный, совсем небольшой, но такой соблазнительный ковшик, так и говоривший: «Возьми меня и напейся», в данный момент была для меня важнее всего на свете.

Ни сделав не единого глотка, залпом влил в себя первый ковш жидкости. Будь в нём ртуть выпил, наверное, и её, точно с таким же удовольствием. Второй принёс осознание того, что употребляю всё таки воду, обычную, пресную и такую долгожданную. И лишь к концу третьего ощутил во рту слабую солёность, и затхлость, которые, впрочем, исчезли вместе с последней каплей влаги в ковше.

Скорее всего состояние неописуемого блаженства, накатившее на меня вместе с выпитой водой, не позволило определить откуда появились два бегущих в моём направлении человека. Вероятно, я их видел с самого начала забега, но не обратил должного внимания или же вовсе принял за мираж. Как бы там ни было, но в качестве реальных персонажей они для меня проявились уже бегущими с приличной скоростью, на ходу что то громко говорившими и махавшими толстыми, но не очень длинными палками. Сообразить, что их крики обращены ко мне труда не составило, но вот понять, чего хотят эти люди, у меня не получалось, хотя я искренне пытался. Нет, каждое слово по отдельности я хорошо понимал, однако общего смысла длинных и резких выражений осилить так и не сумел. Возможно дай мне бегуны больше времени на размышление я бы с этим справился, но сделать этого они не пожелали. Даже несмотря на то, что один из них споткнулся по дороге и пытаясь не упасть отстал от приятеля, шансов разгадать их речевую головоломку у меня всё равно не было. Его друг, более расторопный, не обращая внимания на отсутствие рядом товарища ещё больше ускорился и через мгновение, глядя на меня глазами полными ненависти, уже пробовал проткнуть своим деревянным инструментом мой живот, так что мне стало не до рассуждений, по этой тематике. Мозг судорожно пытался вспомнить, а руки применить на практике, хотя бы один из тех приёмов, которые я в далёком детстве постигал в секции айкидо. В самый последний момент им это удалось, но, к сожалению, всего лишь на половину. Придать нападавшему ускорение в том же самом направлении, куда был осуществлён его выпад, правая рука сумела, ловко перехватив палку и дёрнув её на себя. А вот вовремя получить подсказку, от перегретых на солнце мозгов, на вторую часть приёма, не успела и действовала, как говорится, по обстановке. Она согнулась в локте и резко ударила теряющего равновесие человека в район переносицы. На сколько сильно потряс удар нападавшего разглядеть не было возможности, подоспел второй участник забега, не менее агрессивный и всё моё внимание переключилось на него. К этому моменту краткосрочный мозговой штурм, направленный на возможность использования приёмов чужеродной борьбы, у меня уже закончился, принеся с собой хотя и неутешительный, но единственно верный вывод: «Хочешь выжить забудь про айкидо, пока вспомнишь чему учили, убить могут». Такое заключение позволило успокоиться, облегчённо выдохнуть и принять обычную стойку, не раз помогавшую в драках, количество которых, за время моего проживания в самом криминальном районе города, не поддавалось подсчёту. Левая рука чуть согнута и выдвинута вперёд, правая плотно прижата к подбородку и готова вылететь словно сжатая пружина, в нужном направлении, в любой момент. Всё просто и надёжно, без лишних выкрутасов.

Подбежавший человек, ни формой одежды, ни бородой, ни стрижкой, сильно не отличался от так и продолжавших спокойно заниматься своим делом рыбаков, и уже мирно лежащего на остатках травы напарника, но вот своей злостью превосходил их на голову. От одной гримасы на его лице, похожей на маску персонажа из фильмов про оборотней, мне стало не по себе, а когда к этому добавился ещё и громкий, гортанный крик, образовавшееся во мне желание убежать, переросло в ужас, который у меня обычно заканчивается одним, стремлением, как можно скорее расправиться с гадом, издающим его. Злобная образина не стала в меня тыкать своей дубинкой словно рапирой, этот человек поступил на много прагматичнее, он нанёс удар наотмашь, ещё громче при этом что то выкрикнув. Моей левой руке, не раз приходилось принимать на себя удары такой силы, но этот она восприняла почему то особенно тяжело. Возможно именно поэтому её более развитая подруга и нанесла свой коронный хук в челюсть, с таким остервенение, приложив к обиде за всё, что со мной случилось в последние дни, ещё и боль, терпеть которую пришлось, сцепив зубы. Удар был такой силы, что делать второй не понадобилось.

Образовавшаяся после падения тела человекоподобной обезьяны локальная тишина, не дала возможности на долго расслабиться, не успел по массажировать ушибленную руку, как за спиной послышались быстрые, приглушённые шаги. Мне казалось, что они бьют землю ещё где то далеко от меня и я успею подготовиться к очередным неприятностям, но на этот раз чутьё, ослабленное всем, чем только можно было, дало сбой. Мой корпус повернулся лишь на несколько градусов в том направлении, откуда исходила опасность, я даже не смог боковым зрение, как следует, разглядеть бегущих. Тупая боль в районе поясницы не позволила сделать это, она ворвалась в моё сознание настолько неожиданно, а последующий за ней взрыв в голове был таким всепоглощающим, что выдвинуть какие либо предположения на тему: от чего они возникли, не было ни сил, ни возможности. Мысли оборвались мгновенно, потащив за собой ощущения и мимоходом обнулив все желания, которых, по правде говоря и до этого было не так уж и много.

Глава 3

Попытка поднять голову закончилась неожиданно быстро и не очень достойно. Меня стошнило. Желудок просто вывернуло наизнанку, хотя делится ему, с пыльной дорогой мелькавшей перед глазами, было почти нечем. Ничего странного и страшного конечно в произошедшем событие не было, с каждым может случится, но со мной это произошло впервые, в столь зрелом возрасте, в такой неудобной позе и можно сказать на ходу. Одним словом, было очень противно. И ещё эти босые ноги незнакомцев, мелькающие перед глазами, идущие уж очень быстрым шагом, которые я, как не старался замарать, но всё же забрызгал. Одним словом, омерзительная ситуация, вызвавшая во мне стыд и отвращение к самому себе.

Первый раз в жизни я не только обблевался, но и познакомился с чувством полной беспомощности, от которого, просто абсурд какой то, не хотелось немедленно избавиться. Два человека, чьих лиц до сих пор так и не увидел, тащили моё тело под руки, и я отчётливо понимал, что не хочу ничего менять в наших с ними взаимоотношениях. Мне было абсолютно всё равно, куда несут, зачем, что будут со мной делать в конце этого пути, хотелось лишь одного, чтобы эти крепкие мужские руки и дальше так и продолжали тащить моё почти безжизненное тело, и не клали его на землю ни в коем случае.

Скорее всего, попытайся я встать на ноги или даже просто заговорить с незнакомцами, ну хотя бы для того, чтобы попросить у них прощения за произошедший конфуз, у меня всё равно бы ничего не получилось. Все части повреждённого организма, включая и язык, казались мне чужими и ненужными, хотя их боль я ощущал и в этом заключался парадокс моего теперешнего состояния. Единственный орган, кстати, пострадавший не меньше других, которым я ещё могу распоряжаться в полной мере, а может быть даже ещё эффективнее, это головной мозг. Возможно, получив встряску, он ввёл в действие свои скрытые резервы, ранее законсервированные для случаев похожих на этот, и поэтому сейчас работает лучше, чем всё остальное. Или это мне только кажется, что голова соображает непривычно легко, а на самом деле в ней самая настоящая каша, а мысли мои ни что иное, как полный бред? Да какая в сущности разница, кажется мне это, померещилось или так и есть на самом деле, повлиять на события физически всё равно никак не могу, а вот попробовать мысленно привести в соответствие произошедшее, и происходящее смысл есть, пока голова ещё способно хотя бы на что то.

Начну с плюсов. Пожалуй, их немного, но они всё же присутствуют, во всяком случае один, большой и достаточно жирный, точно имеется. Люди нашлись и это огромное счастье, оспаривать которое я пока не собираюсь. О том, что их могло и не быть в этом, ещё недостаточно хорошо изученном мной месте, думалось всё последнее время, а особенно после того, как море обнаружилось на много быстрее, чем я ожидал. Да, они не совсем такие, как бы мне этого хотелось, но их параметры и внешний вид почти не отличаются от обычных, привычных мне и всему цивилизованному миру, а это уже не мало. Если комары и вся остальная живность, попадавшаяся на моём пути, выглядели довольно экстравагантно, то и люди могли бы быть если не гигантского роста, то близкого к нему. Случись это, тогда и шансы на благополучное разрешение ситуации, в которой я оказался, точно приблизились бы к нулю. Сомневаюсь, что великаны отнеслись бы ко мне, как к равному. В лучшем случае оставили бы себе на потеху, пристроили бы в зоопарк и держали там в качестве диковинной зверушки. А могло и так произойти, что люди в этой зоне вообще не проживали бы, так как место это не простое и надо быть до конца честным самим с собой, совсем не родное. Чтобы не думал и, как не старался бы внушить себе, что я всё ещё дома, но это не так. На дом здесь совсем не похоже, как бы печально это не звучало.

Что ещё из плюсов? Пожалуй, то, что я до сих пор ещё жив. Этот плюс самый огромный и его надо было бы поставить на первое место, ну да ладно, не стану менять последовательность положительных моментов, всё равно их не так много. Хотя почему же пока, хотели бы убить, убили бы сразу, а если не сделали этого до сих пор, значит умереть в ближайшее время точно не дадут. Идём дальше. Наличие пресной воды, пускай и не идеального качества, тоже радует. Пить такую, что попалась в прозрачной речке, утром, днём и вечером, я бы не смог, моего желудка на долго бы не хватило на эту гадость.

Что ещё можно принять за настоящий плюс? Хм, а вот и нет больше ничего, что могло бы на него потянуть, дальше идут лишь мелкие бонусы, которых надо штук десять набрать, чтобы они в один большой, полноценный положительный момент сложились. За один из таковых можно посчитать более менее знакомый язык, с помощью которого со мной пытались общаться люди, так и не сумевшие сообразить, что я им не враг. Пускай он мне и не очень понятен, но отдельные слова всё же могу считать за родные и значит на пальцах разговаривать с аборигенами, в будущем, на которое я не перестаю надеяться, не придётся.

Теперь посмотрим, что упадёт на другую сторону. Отчего то кажется мне, что там образуется целая гора отрицательных знаков.

Сразу перейти к складыванию минусов, к сожалению, не получилось. Нет, голова не отключилась, но вот носильщики, дышло им в глотку, зацепили мои ноги за что то твёрдое и колючие, принеся тем самым дополнительную боль моему и без того пострадавшему телу, заставив меня, своим неблаговидным поступком, непроизвольно застонать и попытаться высказать своё возмущение таким действием. Впрочем, то и другое сделать, не получилось. Это, по видимому и есть первый, и очень огромный минус в нехитрой бухгалтерии, моё ужасное физическое состояние, которое потянет за собой и все остальные отрицательные стороны моего теперешнего положения. Я не смогу не объяснить, не выразить, не потребовать, не пожаловаться и даже просто попросить не сумею ещё довольно долгое время, а это может иметь далеко идущие последствия. Не разобравшись в самом начале и посчитав меня за опасность, не знакомые мне люди, без дополнительной информации легко переведут побитого незнакомца в разряд врагов, и что за этим последует я даже предположить боюсь, так как понятия не имею, с кем имею дело.

— Да что же вы делаете, сволочи! Не дёргайте вы меня так, у меня же всё таки шея не на шарнирах! — выкрикнул я, услышав вместо привычных слов лишь нечленораздельное мычание.

Не люди, а звери какие то! И это не далеко от истины, если быть до конца объективным. Так избить человека, нужно быть действительно нелюдем. И главное за что? Я же просто хотел… Додумать о том, чего я хотел, некоторое время назад, мне не дали, кинули всё таки на землю. Правда сделали это без раскачки и с не очень большой высоты, что позволило остаться в сознании, а это значит, что в моих отношениях, с этим странными человеками, не всё ещё потеряно. Хотя, чтобы точнее разобраться с этим вопросом надо больше узнать и о них, и о месте, в котором оказался.

Лицо от липкой грязи, залепившей мне левый глаз и изученной до мелочей правым, буквально отдирал. Вроде бы и не долго мы с ней обнимались, а смотри ка, как она ко мне привязалась. Голову удалось приподнять лишь на несколько сантиметров, но и этого хватило для того, чтобы обнаружить прямо перед собой невысокую, узкую, пускай и деревянную, но всё же клетку, изготовленную из тех же веток, что и забор в море. Догадаться кого зазывает открытая её дверца, труда не составило, а вот мыслей на тему, как я в ней смогу разместиться, не было никаких и это давало мизерную надежду на то, что возле неё оказался по недоразумению. Разглядеть ещё чего либо, кроме деревянной конструкции, во время этой попытки, мне было не суждено. Хотел, но обстоятельства не позволили этого сделать. Внезапно возникшие прямо перед глазами грязные, все в порезах и ссадинах, волосатые мужские ноги, заслонили собой всё остальное. Длилось моё изучение нижних конечностей незнакомца не долго, резким движением он сдвинул мои, широко раскинутые руки, а затем умело начал их связывать в районе запястий, окончательно развеяв своими действиями сомнения относительно помещения, больше похожего на загон для куриц, нежели на пристанище для беспомощного узника.

Как бы странно это не выглядело, но, когда меня за толстую верёвку, сильно похожую на канат среднего диаметра, втянули в плетёную камеру, а затем намертво привязали связанные руки к дальней стене, я успокоился и больше не пытался чего то разглядывать, а вскоре, прижавшись спиной к клетке и вовсе уснул. Не помешали этому ни тупая боль во всём теле, ни крепко стянутые руки, ни узкая и жёсткая постель, ни поза, в которой нормальный человек не то что спать, а просто долго лежать не может. Даже вездесущие комары, так и продолжавшие упорно сосать мою кровь, и огромные муравьи, на чьём пути оказались мои плавки не сумели повлиять на желание организма, как можно быстрее забыться. Похоже достиг я такого состояния, когда становится всё равно на каком ты находишься свете и тебя уже не интересует жив ты ещё или уже мёртв.

В чувство меня привёл не дождь, первые капли которого принял за игру пошатнувшегося воображения, а предшествующий ему раскат грома. Разбудил он меня сразу и окончательно, не позволив ещё хотя бы на какое то время отгородиться сном от кошмара в котором я оказался. В начале обрадовался природному явлению способному утолить мою, лишь на время угасшую жажду и жадно хватал разбитым ртом холодные, сладкие бусинки, с трудом пробивающиеся сквозь щели верхней части моего каземата. Но уже через несколько минут дырявая крыша не выдержала бурный напор ночного ливня, позволив ему делать с тем, чего под ней находилось всё, что заблагорассудится. Крупные, частые капли достаточно быстро сменили вялые, разрозненные ручейки, затем настало время и они объединились в самую настоящую реку, а когда от моей жажды не осталось и следа, вода хлынула в камеру бурным, горным потоком, благодаря которому я, совсем скоро, оказался лежащим в грязной, холодной жиже, начавшей меня пугать скоростью своего образования. Руки мои были крепко связаны и поэтому помочь себе не захлебнуться в ней я мог только ногами. Перебирая ими словно бегун на короткие дистанции, сумел сделать в задней части клетки небольшое углубление, куда стала стекать вода, превратившая курятник не в приют для живности, а в настоящий бассейн и этим, на какое то время, оттянул свою неминуемую гибель. От, казалось бы, довольно простых движений устал так, что сил не осталось ни на что больше, я был даже не в состоянии переваливаться с одного бока на другой с той частотой, с которой необходимо это делать, чтобы не околеть от холода. Вода, лившаяся с небес, оказалась неожиданно очень холодной, в эти минуты у меня было такое ощущение, что она ледяная. Ещё пол часа такого дождя и ослабевшие мышцы откажутся мне подчиняться, а ещё через час ливень проглотит моё тело, накрыв его жуткой грязью с ног до головы. Я представил, как рано утром мой закоченевший, грязный труп найдёт какой нибудь бородатый мужик и брезгливо вытащив его на волю, выкинет в придорожные кусты или того хуже, скормит бродячим собакам. Картина поедания животными моего тела, вставшая перед глазами, была на столько реальной, что меня мгновенно кинуло в жар, в груди всё заклокотало, а в голове закипело. Что же это получается, по милости какого то ненормального я валяюсь в этой грязи словно дождевой червь, борюсь за свою жизнь из последних сил, а он сейчас спит где нибудь в сухом месте и в ус себе не дует?! Завтра он проснётся, как ни в чём не бывало и будет дальше топтать землю своими вонючими, и грязными ногами, а моя жизнь на этом закончится?! Где же справедливость!? Нет, кормом для собак я никогда не стану! Никогда! Зубы мои заскрипели с такой силой, что мне даже показалось будто бы один из них раскрошился окончательно. Нет, я лучше выпью эту разрастающуюся подо мной лужу и съем грязь, растворившуюся в ней, но не сдохну! Я буду, как лягушка, без перерыва колотить ногами, крутится словно вентилятор и превращу эту жидкую кашу в цемент, но останусь в живых.

Небесный ад закончился также неожиданно, как и начался. К этому времени у меня уже не было никаких сомнений, что умру я не от нечеловеческих побоев или кровоизлияния в мозг и даже не от попадания этой вязкой жидкости в организм, а совсем от другого. Мне суждено сдохнуть от воспаления легких, в том случае, конечно, если от них ещё что то осталось, так как дышал я с большим трудом, иногда присвистывая и хрипя, а перепад температур моего тела и воды, по ощущению, достигал ста градусов. Ясно одно, выжить после всего, что со мной произошло этой ночью не удастся при любом раскладе, в этом я твёрдо уверен. А что, разве на это нет никаких веских причин?

В битве за жизнь, несмотря ни на что, я оказался победителем. Стихии не удалось меня ни сломать, ни довести до отчаяния, от которого иногда сходят с ума и тем более не получилось лишить жизни, за которую я держался всеми доступными способами в течении почти целой ночи. Сморило меня, скорее всего, ближе к концу тёмного времени суток, потому что, когда первые солнечные лучи, яркой вспышкой ударили по закрытым глазам, мне казалось будто бы я не спал вовсе.

Наступающий день встретил всё в той же клетке, на том же самом, но уже практически сухом, месте. Не зависимо от того, что ночь прошла достаточно беспокойно и тело моё было покрыто толстым слоем высохшей грязи, превратившейся действительно чуть ли не в цементный раствор, чувствовал себя великолепно. Не терпимо, не хорошо, а именно великолепно. От былой боли не было и следа, и это показалось мне очень странным. Возможно такой эффект дала ночная гимнастика, делать которую приходилось под проливным дождём, а может быть грязь в этом месте лечебная и меня специально сюда поселили, чтобы побои быстрее зажили?

Размышления о том, что на самом деле повлияло на моё самочувствие, были безжалостно прерваны резким рывком за верёвку, так и продолжавшую стягивать мои затёкшие запястья. Человек сделавший это подтянул меня к самому краю стены, словно тряпичную куклу и начал распутывать тугой узел. Одновременно с этим у него получилось перевернуть моё тело с правого бока на грудь, на которой я не лежал уже очень давно. Изменив позу получил такое наслаждение, которое можно было сравнить лишь с освобождением рук от смертельного захвата, давившего на них всю ночь. Я был так благодарен незнакомцу, совершившему такой благородный поступок, что даже когда он, вытянув меня из каземата, пинками под рёбра заставил встать на ноги, не изменил своих чувств по отношению к нему. Тем более этот странный тип, бросив мне под ноги кожаный передник с завязками по бокам, тут же покинул меня, так и не проронив ни слова. Подняв валявшийся на земле предмет, я обнаружил, что передник, при наматывании его на бёдра, легко трансформируется в юбку, точно такую же, какие видел вчера на рыбаках, умело ловивших рыбу в загоне. Уже примеривая на себя выданную одежду, машинально бросил взгляд на фигуру уходящего дарителя. Его зад туго обтягивали сильно потёртые, кожаные шорты, грубого покроя, вызвавшие у меня неподдельную улыбку и весёлые мысли. Странное всё таки существо человек, ещё несколько часов назад я собирался умирать, а сейчас смеюсь, можно сказать без повода. И было бы из-за чего. Ну подумаешь вспомнились жёлтые штаны, из старого советского фильма, которыми, при случае, можно было козырять, как пропуском в высшее общество, ну и что? Увидел бы меня сейчас кто нибудь из знакомых, вот где смеху было бы. Выгляжу то я действительно довольно комично и дело не только в юбке, закрывшей от посторонних глаз грязные плавки. Моё тело, во всяком случае там, куда достаёт ещё немного похмельный взгляд, представляет из себя нечто среднее между общипанной курицей, серо-кровавого цвета и лохматой кошкой, нечаянно искупавшейся в придорожной луже. Оно основательно покрыто слоем засохшей грязи, превратившейся в неотделимую его часть на груди и ободранных коленях. Достаточно сильно, во всяком случае внешне, покалечено, о чём свидетельствует синевато розовый оттенок, в тех местах, где земле не удалось закрепиться, а волосы на голове, представлявшие из себя до сегодняшнего дня привлекательный русый ежик, так и вовсе временно отсутствуют. По моим ощущениям на том месте, где они произрастали, сплошная корка из какого то природного материала, содрать которую даже и не стоит пытаться. Первая же попытка сделать это чуть было не оставила меня без скальпа. Лицо, надо думать, тоже не в лучшем состоянии, те крупные комья грязи, которые удалось с него соскоблить, навряд ли делали его хуже, чем оно выглядит сейчас, но ходить с кусками земли на физиономии ещё противнее, нежели с кровоподтёками и отметинами, оставленными чужими кулаками.

Сообразив, что выгляжу не очень, посмотрел чуть дальше собственного носа. Увиденное дало надежду на то, что не всё так плохо, как можно было бы себе это представить. Люди, мирно ходившие неподалёку, может и были чище, менее ободраны, поцарапаны и надо прямо сказать избиты, чем я, но от меня отличались не очень сильно. Выходит, вчерашний бой без правил и ночная борьба с трудностями природного характера, пошли мне только на пользу. Останься я в том виде, в котором был до встречи с разумными, ну или очень похожими на них, то представляю, как бы смотрела на моё, цвета парного молока с красными подпалинами, тело, эта толпа натренированных мужчин с тёмно коричневым загаром. Даже представить страшно, какие ассоциации в их явно необременённых интеллектом головах мог вызвать такой индивидуум, как я. Ржали бы надо мной без остановки или того хуже, причислили бы к касте каких нибудь меньшинств, если конечно они знают, что это такое.

Анализировать, что для меня лучше, а что хуже, долго не получилось. Тычок в спину, заставил прервать это занятие и обернуться в ту сторону, откуда он был нанесён. Злобное чудовище в шортах, с толстой, грязной палкой в мускулистых руках и одновременно с этим, с аккуратно подстриженной бородой и усами, цвета зрелого подсолнуха, предстало передо мной во всей своей красе. Бесцеремонно разглядывать себя оно долго не позволило. Стоило мне задержать взгляд на серых, без преувеличения скажу, очень умных глазах аборигена немного дольше, чем это делают в приличном обществе, как из его гортани посыпались слова, никак не желающие складываться в предложения, в моей побитой голове. Впрочем и того, за что зацепилось моё увеличенное в размерах ухо, было достаточно, чтобы дойти до сути высказанных претензий.

— Ты!.. шлепок коровий! Чего… своё рыло! Тебе говорю… не мытое!

Чего же тут не понятного? Обидно, конечно, слышать такие слова в свой адрес, но с той частью, что до меня дошла, пожалуй, соглашусь. Не мытое, страшное и гнусно пахнущее существо, лучшего, в данный момент, по отношению к себе, наверняка не заслуживаю. Но даже несмотря на это, я всё же попытался вставить в монолог грозного мужчины пару слов в свою защиту, только помогло это мало. Возможно он не понял меня, а может его склочный характер не выносит возражений, но человек с дубиной стал орать ещё громче, а в порыве гнева даже несколько раз плюнул в мою сторону, пытаясь плевком попасть точно в лицо. К моей радости он промахнулся в обоих своих попытках, но заставить заткнутся меня, ему всё же удалось, пускай и другим действием. Человека, всю ночь балансировавшего на гране между жизнью и смертью, громким криком и слюной не очень запугаешь, да и на работе приходилось сталкиваться с более неуравновешенными людьми, и я бы без сомнений попробовал ещё разок за себя заступиться, но тут произошло такое замечательное событие, после которого все мои возражения были бессмысленны и прозвучали бы, как жалкий лепет. Из уст оравшего на меня гражданина, одетого в шикарные кожаные шорты, обрушилось такое количество родных слов, знакомых любому человеку, когда либо проживавшему на территории российского государства, что попытка чего то противопоставить им была обречена на неудачу ещё в зародыше. Слушая отборный мат, сдобренный ранее не слыханными переливами, я пытался прикинуть, хотя бы приблизительно, куда же это меня занесло, в какие века и столетия? Но память, подвергшаяся, как и всё остальное, непривычным испытаниям, работала плохо. Она, то и дело, выдавала информацию о зарождении «всеми любимых слов» совсем в другое время, мало чем похожее на доставшуюся действительность. В голове выскакивало предположение о том, что русский мат вошёл в обиход лет двести или триста тому назад, в том виде, который мне известен, не раньше, а здесь явно век десятый на дворе, если судить по внешним признакам местных жителей. А если к этому прибавить странный, излишне тёплый и влажный климат, добавить к нему наличие некоторого количества крепких и увеличенных в размерах птиц, зверей и насекомых, то я даже представить боюсь какой год сейчас, на самом деле, в этом месте.

Мои научные изыскания прервал очередной тычок, нанесённый говорливым матершинником чуть выше пупка, от которого я согнулся и почти сразу же быстро зашагал вперёд, так и не разогнувшись, получив в добавок к нему солидное ускорение ступнёй, размера эдак сорок шестого, в район, называемый: «немного ниже поясницы». Пройти вприпрыжку пришлось довольно много, успел даже устать, разозлиться и начать дышать, как загнанная лошадь. Скорее всего мне лишь показалось, что протопал большое расстояние. Организм всё же полностью не оклемался, после перенесённого перенапряжения, вот и преувеличивает нагрузки, и расстояния, с самого утра навалившиеся на него, в разы. Наверняка до моря, к которому меня привели, было не так далеко, как я себе представил и возможно уже обратный путь это докажет. Но будет это немного позже, потому что очередной удар дубинкой, прилетевший из-за спины, заставил меня упасть в мутную отмель, окунуться в неё с головой и снова ощутить себя, более менее, нормальным человеком, правда неизвестно на долго ли.

Прохладная влага произвела благотворное воздействие не только на моё моральное состояние. Она тут же взялась настраивать и мой внешний вид, не заметить этого было невозможно. Проникая в раны, ссадины, синяки и кровоподтёки, солёная бестия вначале принесла боль и страдания, от которых захотелось выскочить из воды словно пробка, но уже через несколько мгновений, когда пришли облегчение и успокоение, я готов был остаться в ней навечно. Но, как известно, ничего вечного не бывает, кому как не мне об этом знать. И, как это часто случается, стоит только вспомнить какое нибудь банальное выражение, так оно тут же и подтверждается. Очередное матерное коленце, из уст моего провожатого, быстро вывело меня из ступора наслаждения, заставило подняться и покорно, словно бессловесное животное, выйти на сушу, где все философские размышления быстро закончились. Крепкий, неожиданный подзатыльник и последующее за ним клацанье зубами, моментально вернули меня на грешную землю, от которой пахло прелой травой, свежей рыбой и, как мне показалось, маринованными грибами.

Обоняние, несмотря на полученные увечья, не подвело. В столовой, куда меня привели ещё с пятью лохматыми мужиками, одетыми по такой же моде, как и я, подавали жаренную рыбу, приготовленную прямо на камнях, лежащих в костре. Запах грибов в воздухе тоже витал, но местный повар их предложить мне и моим спутникам не удосужился, сам же поинтересоваться о наличии этого блюда на кухне не осмелился. Не то чтобы я такой стеснительный или робкий, нет, не поэтому. Спрашивать о гарнире не стал от того, что впервые в жизни ощутил, что значит, по настоящему, быть белой вороной в серьёзном, мужском коллективе, мимо глаз которого ничего бесследно не проходит. Кроме меня у огромного кострища, приютившего в себе приличную кучу разнокалиберных камней, принимали пищу ещё человек двадцать, крепко сложенных и обалденно загорелых мужчин, довольно разного возраста, если судить по цвету волос растущих на их головах и лице. И все они, независимо от количества прожитых лет, с периодичностью маятника, не забывая при этом не культурно чавкать и в пол голоса переговариваться, заинтересованно поглядывали в мою сторону. Заметил это не сразу, уж больно рыба, выданная мне одним из помощников повара, пахла аппетитно и в первые минуты после того, как она оказалась в моих руках, оторваться от угощения был попросту не в состоянии. Оценить количество глаз, одновременно изучающих мою персону, сумел лишь ближе к середине, великолепно приготовленной и непривычно огромной кефали. Беглого взгляда на собственное, полуобнажённое тело хватило, чтобы понять, какой бледный вид оно имеет и что заинтересовало во мне сидельцев возле затухающего костра. Да, вот так и работай по десять часов в сутки без выходных и отпуска, всё лето. Рано или поздно такой график на душевном состоянии отразиться. Удивлённые взгляды сотоварищей по завтраку доходчиво говорят мне, как я, по сравнению с ними, выгляжу. Конечно, прошлогодний загар и двухдневное приключение с обнажённым торсом по пересечённой местности, не позволяют сказать, что я бел, как молоко, но объяснить это глазеющим на тебя людям навряд ли удастся. Да и хрен с ними, этот недостаток, если конечно он таковым тут является, исправиться быстро. Сейчас не о нём думать надо, а о том, за что мне такую честь оказали, позволив нажраться вдоволь. Я же не овощ, так и не понявший до поздней осени, с какой это радости с ним возились большую часть весны и всё лето. Рыбу придётся отрабатывать, это и дураку понятно. Вопрос только в том, как и где?

Глава 4

О том, что не стоит с кем нибудь говорить о проблеме, благодаря которой мне приходится ходить в таком виде, догадался ещё в клетке, а вот о том есть ли смысл вообще с кем то здесь разговаривать, над этим я ещё размышляю.

— Драп! Привели тебе нового напарника — поставил в известность одного из тех пяти человек, с которыми меня водили на завтрак, охранник и криво улыбнувшись добавил: — Смотри и его не скорми собакам, иначе корзину сам таскать будешь.

Примерно так я перевёл длиннющий монолог человека с дубинкой, с которым он обратился к мужику в кожаной юбке, ростом на пол головы ниже меня, но с плечами в полтора раза шире моих. Пока я отсекал всё ненужное в озвученных предложениях, остальные свидетели разговора одними губами смеялись над тем, к кому были обращены эти слова. Причина их смеха мне так и не открылась, но по глазам смеющихся, без труда можно было определить, что ничего хорошего за ним не стоит. Да и глаза у человека, названного моим напарником много о чём говорили. Были они у него серые, по цвету, с небольшим прищуром и наплывом в верхней части, но не это меня заставило задержаться на них дольше чем следовало бы. Неописуемая тоска, злость, отчаяние и одновременно с этим бегающий взгляд загнанного хищника готового порвать любого, кто встанет у него на пути, такого набора я в своей жизни ещё никогда не видел и это притягивало меня больше, чем пугало. Неужели слова про предыдущего напарника этого человека правда, а не оборот речи?

Работа, как и ожидал, нашлась быстро, не зря говорят, что она дураков любит. Вели нас к ней строем, под надзором двух охранников, присутствие которых, впрочем, не помешало мне зыркать любопытным взглядом во все стороны. Глаза мои, а к этому времени тот, для которого рассвет этого дня так на всегда и остался тайной, уже кое-что различал, успели разглядеть хаотично разбросанные, примитивные и довольно хлипкие строения, не имеющие ни окон, ни дверей, а лишь один проём для входа. Заметили они и плоские, соломенные крыши, и стены из тонких, переплетённых между собой веток, сверху обмазанных серой глиной. Не прошли мимо них и три огромных ямы, заполненные мутной водой, как мне показалось, всего лишь на половину, и длинный, убогий навес, построенный из подручного материала, под которым примостилась гора сухих дров, разного размера и несколько отдельно лежащих, толстых брёвен. Чуть поодаль заинтересованный взгляд выхватил кучу свежей лозы, с тремя копошащимися возле неё людьми, обозначившей собой конец обжитой части населённого пункта. Дальше шли всё те же плотные кусты, отдельно стоящие низкорослые деревья, между которых серой полосой бежала узкая дорога, окончательно ещё не просохшая после ночного дождя. В конце её обнаружилась широкая поляна, упиравшаяся одним своим краем в заросли кустарника, а другим в берег моря, сегодня сплошь покрытое белыми барашками. Судя по всему, где то здесь я и буду отрабатывать недавно съеденный завтрак, дальше идти некуда, впереди огромных размеров отмель и вода, в которой, если судить по отсутствию на ней деревянного забора, рыбу не ловят.

Предположение о том, что утреннюю пайку мне выдали в виде аванса, получило своё подтверждение довольно скоро. Стоило только одному из охранников громко рявкнуть, как строй сразу же остановился и моментально стал крошиться на мелкие группки, которые тут же расходились по разным направлениям, но исключительно в сторону моря, где всё же совсем без рукотворных сооружений не обошлось. Сорвался с места и человек за которого я всю дорогу держался взглядом, он быстрым шагом потопал к кустам, потянув за собой и меня. На примятой траве, прямо под открытым небом обнаружились орудия труда, при помощи которых мне, в компании ещё с пятью крепкими мужчинами и предстоит потратить все калории, полученные во время приёма пищи. Хватило одного взгляда на эти примитивные инструменты, чтобы понять, труд мой будет физическим, умственные способности во время переноски грузов обычно мало задействованы, а именно этим меня здесь и хотят заставить заниматься. Вот только понять никак не могу, с какой это радости должен я махать плоской деревянной лопатой и таскать эти, странного вида, носилки? Разве за этим стремился сюда?

Моральное состояние моё было таковым, что я даже не пробовал возражать против прописанной мне трудовой терапии и несмотря на то, что физическое было не на много лучше, вот уже несколько часов упорно тружусь на новом рабочем месте, которое с первых же шагов показалось мне самой настоящей каторгой. За это время я так и не проронил ни слова, да и в мою сторону прилетела всего лишь пара фраз, если из них выкинуть остальное словоблудие, которым страдают все местные жители. Понять о чём они говорили было не так уж и трудно, труднее было сосредоточиться на разговоре. Чтобы справиться с грузом, по какому то ужасному недоразумению свалившемуся на мои, не такие уж и изнеженные, плечи, приходилось использовать не только все свои физические силы, но и прибегать к помощи морально волевых. А пытаться разобраться в чужеродной речи в те моменты, когда практически все твои ресурсы направлены на одну, единственную задачу: дойти до конечного пункта и не сдохнуть, совсем не просто. Если я всё правильно понял из того, что смог уловить мой ослабленный слух, то все разговоры находившихся рядом людей сводились к обсуждению моего цвета кожи, почти полного отсутствия волос на голове и здоровой, но одновременно с этим и хлипкой наружности. А мой напарник, менее разговорчивый, ещё что то проронил на тему распорядка дня и чего то пытался мне втолковать о правилах переноски. По поводу моих физических характеристик высказался каждый из членов этого маленького коллектива, кроме человека, идущего в одной связке со мной, у которого с остальными явно существует затяжной конфликт. Слова, относящиеся к методам перетаскивания грузов, на дальние расстояния и отпущенному на это администрацией времени выслушал внимательно, на остальное попросту не обращал внимания, пропуская реплики мимо ушей и делая вид будто они ко мне совсем не относятся. Опыт вживания в мужской коллектив у меня имеется и тактика молчания, хотя бы на первоначальном этапе, никогда меня ещё не подводила.

Сейчас мы идём налегке, так как груз доставлен до места и поэтому у меня есть возможность подумать о том адском котле, в котором оказался. Определили меня в бригаду носильщиков соли, с этим всё ясно и без дополнительных разъяснений, трудившихся при солеварне, для себя это место я пока так обозвал. В маленьком и не совсем дружном коллективе недавно образовался недокомплект, так что, можно сказать, пришёл я сюда вовремя. Правда моим желанием отрабатывать рыбу именно на этом рабочем месте у меня никто не интересовался, так же, как и не спрашивали моего имени, фамилии и места постоянной регистрации во время насильственного приёма на эту гиблую работу, что, на мой взгляд, не совсем правильно. Хотя о каких это я правилах тут рассуждаю, у меня вообще сложилось мнение, что теперь я чья та вещь, так по хозяйски со мной здесь обращаются. Однако выяснять, так ли это на самом деле, пока воздержался, не до этого, да и не пойму, кто бы мне на этот, казалось бы, простой вопрос, смог дать ответ. Коллеги по работе, только посмеются, если до них дойдёт то, о чём буду спрашивать. Охрана? Они могут ответить, но навряд ли обойдутся только грубыми словами. Напарник? Он, конечно, в моих глазах, за время первого похода с грузом очень вырос, но и его бы я про это не стал спрашивать, наверняка мои проблемы этого человека интересуют меньше, чем свои собственные. Так что временно молчу словно рыба и переношу свалившиеся на меня, между прочим по собственной же глупости, испытания, с гордо поднятой головой, в которой кроме желания, как можно быстрее закончить этот безразмерный день, мало чего осталось.

Уже метров через триста после начала перетаскивания корзины, наполненной плохо похожей на соль массой, я оценил свои шансы на выживание, как самые минимальные. И если бы не напарник с глазами волка, ещё через триста метров моя оценка подтвердилась бы эмпирическим путём. Где то после полу километрового марша этот человек, точно имеющий просто звериное чутьё, ни разу не посмотрев назад, в мою сторону, почувствовал, что нести ношу доставшуюся нам с ним я больше не в состоянии и сделал мизерный перерыв, секунд на пять, позволивший мне не загнуться почти на старте. После этого он каждые шагов двести, двести пятьдесят, делал остановку на несколько секунд, за которую строгая охрана могла, в первую очередь ему, посчитать рёбра, если бы конечно заметила. Это в конечном итоге и позволило мне выдержать все, примерно пять километров, которые мы протопали до места выгрузки продукта. Почему он это делал я не знаю, но благодарность моя ему за это великая, даже несмотря на то, что внешне он выглядит не очень дружелюбно. Да и слова про прошлого напарника, скормленного им собакам, из головы не вылетают. Плевать, всё равно спасибо ему за помощь, пускай даже он мне помог только из-за того, чтобы завтра отправить мою ещё упитанную тушку на корм животным. Главное сегодня, благодаря ему, я выжил, а там посмотрим, что будет.

Полное отсутствие транспортных средств, жестокое отношение к рабсиле, отношения между людьми, спартанская обстановка и примитивная добыча полезного минерала, уже только это позволяет с уверенностью заявить, что судьбе было угодно закинуть меня так далеко или в такую параллель, в которой искать помощи или сострадания у кого либо, даже и не стоит. Мне и моему далёкому товарищу, как оказалось приболевшему очень даже вовремя, надо было надеяться только на себя. Не имело смысла сразу отправляться так далеко на поиски людей. Разумнее было бы обживаться там, куда нас прибило магнитным штормом и постепенно, внимательно изучая окружающую среду, расширять радиус поисков себе подобных. Всё же говорило о том, что с нами произошло что то не ординарное, а не обычное транспортное происшествие. Я же знай себе твердил, как попугай, за водителем заколдованного автомобиля, одно и тоже: «Будем считать, что мы дома». И к чему привела моя самоуверенность, доверчивость и нежелание чуть-чуть подольше поразмыслить над возникшей проблемой, прежде чем делать резкие движения? Эх, вернуться бы на пару дней назад, а лучше бы сразу на проржавевшую до основания остановку, повёл бы себя там совсем по другому. Ладно, сейчас то чего страдать, рвать волосы на голове и посыпать её, да вон хотя бы той же солью? На это и без меня охотники найдутся. Сейчас надо за жизнь бороться. Кажется мне, что здесь она почти ничего не стоит, если людей заставляют так работать.

Прежде чем пришло время идти на ужин, мне удалось ещё три раза засыпать соль в плетёную корзину с деревянными ручками по бокам, ещё столько же раз шагать на выгрузку и обратно, ровно столько же радоваться тому, что не сдох по дороге и бесчисленное количество раз, мысленно, благодарить местного бога за то, что сподобился дать мне в напарники такого чуткого человека, как носильщик по имени Драп. Когда же всё закончилось, даже не думал о том, что завтра, произошедшее со мной за сегодняшний день, снова повториться, я просто шёл, как телок, за спиной напарника, не в состоянии смотреть ни по сторонам, ни себе под ноги. Как и чем набивал желудок, куда, двигаясь словно зомби, пришёл на ночлег, где упал и проспал до утра, после тяжёлого пробуждения меня не интересовало, да и навряд ли бы это вспомнил, судя по состоянию, в котором сейчас нахожусь. А оно у меня таково, что я отчётливо понимаю: жить мне осталось не долго, ровно столько, сколько понадобится времени чтобы добраться до неподъёмных носилок. Сходить, что ли поесть напоследок. Умирать на голодный желудок совсем последнее дело.

Какое количество дней меня и окружающий мир соединяло лишь двести шагов, которые необходимо пройти до следующей остановки, так навсегда и осталось тайной. Возможно их было всего три, вполне вероятно, что пять, может быть десять, я так же не исключаю того, что на самом деле их было и на много больше. Время, застывавшее днём, когда меня кроме этих метров, ничего больше не интересовало и бежавшее с огромной скоростью ночью, когда мой организм пытался, но так и не успевал, восстановиться, превратило мою жизнь в винегрет и заниматься ненужными подсчётами, с такой кашей в голове, было не за чем, да и не в состоянии я был этого делать. Я даже не помню, чем меня кормили, кто пытался со мной заговорить за эти дни, так же мне было абсолютно всё равно, что находится вокруг и какие погодные условия на улице. Перед глазами лишь чужая спина, корзина и циновка, на которую каждый день падаю и с которой каждое утро, всё ещё, встаю. Мне, как простому роботу, чужды вредные эмоции, у меня нет никаких воспоминаний, а будущее продлится лишь до тех пор, пока не сядет батарейка, в моём случае заменённая на обычное сердце — видимо такую установку получил мой организм на время ходовых испытаний на выносливость, хотя лично я ему ничего не давал. Надо думать, у него сработал инстинкт самосохранения, заложенный в любом человеке с самого рождения. Кому то он может не понадобится в течении всей жизни, у кого то срабатывает только определённая его часть, а вот у меня программа включилась полностью. Видно сильнейшие перегрузки побудили её к этому. Ну что же, хорошо, что так. Лучше быть роботом, чем нейтральным овощем, у него хотя бы надежда есть, на перезагрузку или, по крайней мере, на подзарядку, а у овоща будущего однозначно нет, рано или поздно его съедят, или он бесславно сгниёт и, в лучшем случае, пойдёт на удобрение.

Кончилось моё наваждение в один миг, поздним вечером, после очередного, неизвестно какого по счёту рабочего дня, почти в полной темноте, когда по какой то не понятной причине я не отключился сразу и бесповоротно, а лежал на своей жёсткой циновке с открытыми глазами, ни о чём не думая и ни на что не обращая внимания, скорее всего, даже не понимая сплю я уже или ещё нет.

Возня и сопение, а следом за ними удары, хрипы и злобный стон, больше похожий на приглушённый вой, разразившиеся совсем рядом, заставили вздрогнуть, приподняться и почти сразу же за этим резко вскочить. Непривычные шумы доносились из того места, где устроился на ночь человек благодаря которому я ещё жив и от которого напрямую зависит, как долго эта жизнь у меня ещё продлится. Это обстоятельство, надо быть честным и заставило меня выйти из сомнамбулического состояния. Я поступил точно так же, как поступает преданная собака, почуявшая неладное с любимым хозяином, но в отличии от неё не сразу ринулся защищать его, а попытался разобраться, что с ним происходит, и возможно это спасло нам обоим жизнь. Кинься я на тёмную массу, шевелящуюся в темноте словно многорукий бог Шива, без разбора, в ней бы навсегда и остался. Один из тех, кто пытался нанести увечья моему напарнику, в этом у меня сомнений не было с самого начала, без труда бы расправился и со мной. Идти на людей, успешно таскающих тяжести на длинные расстояния не один год подряд, равносильно тому, чтобы броситься останавливать мчащийся с бешеной скоростью поезд с перьевой подушкой в руках, сметёт и не заметит.

Удивляться чёткости мыслей и обдуманной выдержке, вновь появившимися в моём арсенале, времени не было, хотя снова ощущать себя думающим человеком было приятно. Разглядев в темноте спину одного из нападавших, мне хватило ума на то, чтобы не хватать его и не оттаскивать, а поступить достаточно просто и довольно разумно, в сложившейся ситуации. Я сделал шаг в его сторону, наклонился, отыскал тыльную часть сопящей головы, затем соединил свои, ставшие мозолистыми, ладони в замок и изо всех оставшихся сил нанёс удар по ней, нисколько не заботясь о том, что произойдёт с этим человеком после этого. Когда же тело обмякло и стало заваливаться на бок, словно переполненный пакет с продуктами, приобнял его и бережно отнёс в сторону. Чутьё подсказывало мне, что избавить ещё кого нибудь от ночной драки таким образом у меня не получится и надо готовиться к более серьёзным действиям. Так оно и вышло, не успел я выпрямить спину, как в мою сторону посыпался град размашистых ударов, большая часть которых досталась плетёной из веток и обмазанной глиной стене, отчего она загудела и стала местами осыпаться. Я её понимаю, бьют сильно, до меня часть от этой молотилки тоже долетела, правда я вовремя успел закрыться руками и сгруппироваться, так что серьёзного вреда этому вояке мне нанести не удалось. Драться с мужчиной в полном рассвете сил, да ещё к тому же в настоящее время имеющим надо мной физическое превосходство я не собирался, моя задача на много скромнее. Мне надо отвлечь на себя внимание ещё хотя бы одного из коллег моего напарника, предоставив ему шанс самому разобраться с оставшимися двумя. Это всё, на что я сейчас способен, да и требовать большего, с его стороны, было бы не справедливо.

За завтраком я впервые услышал самую краткую речь, за время моего пребывания на солеварне. Она, что вполне естественно, также не обошлась без слов паразитов, но было их так мало и сказаны они были так жёстко, и убедительно, что повлиять на скорость моего перевода их, в более нормальную для меня последовательность, они практически не смогли.

— Молчун, — обратился ко мне мужчина с огромной шишкой на затылке, по имени, ставшим моим совсем недавно, — сегодня твоя очередь. Жди ночью гостей. И не надейся, что твой дружок тебе поможет, он помогает только в одном случае, когда надо сходить за смертью.

Я ничего не ответил на его угрозы, ещё раз таким образом подтвердив правильность данного мне, почти с первого дня пребывания на солеварне, прозвища. Человек, считающий каждый последующий день последним в своей жизни, перестаёт бояться многого, тем более угроз от которых толку на копейку. Утреннее, молчаливое рукопожатие друга, таскающего со мной мокрую, грязную кашу, называемую солью, сказало о многом и вселяло надежду на будущее.

Перелом наступивший в моём состоянии вчера вечером, активно продолжал продвигать характеристики организма в лучшую сторону. С первой же ходки количество шагов, которые был в силах сделать без краткосрочного перерыва, увеличилось в двое. Весь обратный путь, не следил за тем чтобы не выронить из рук носилки, а глазел по сторонам и удивлялся: огромному числу поворотов на затоптанной босыми ногами трассе, обилию яркой растительности по её краям, тучам комаров, отчего то игнорирующих моё обнажённое, красиво загоревшее тело и пофигизму двух охранников, беспечно шагающих в полу километре впереди от своих подопечных. Во второй заход, что показалось совсем уж не реальным, самочувствие хуже не стало. Напротив, наш тандем умудрился закончить изнурительный забег вместе с остальными носильщиками, ни отстав от них ни на шаг, чем дал им повод отпускать в нашу сторону плоские, а порой даже и совсем не понятные мне шутки, и высказывания. И наконец, во время ужина я впервые за много дней вспомнил за чем пришёл в это место и пускай мимолётно, но всё же подумал о Степане, этом старом козле, затащившем мою задницу в такое безнадёжное дерьмо. Мысли мои о нём, возможно и похожи на воспоминания о какой то забытой и не очень нужной вещи, но всё равно, прогресс на лицо.

Очередная ночная стычка между членами бригады, питавшими друг к другу ненависть и имевшими разногласия по поводу… А вот с этим у меня полный облом, потому что я до сих пор не знаю, на почве чего эти разногласия у них возникли. Информацию об этом до меня так и не довели, однако участвовать в разборках всё же заставили. Так вот, новый мордобой был серьёзным, жестоким, но скоротечным. Когда и после пятого падения на земляной пол я поднялся на ноги, мне под них смачно плюнули, вполне понятно, но уж как то сильно затянуто, выругались и в конце концов отстали. Тоже сделали и с Драпом, занявшем оборону в дальнем углу хлипкой хибары, тем самым дав понять, что временно конфликт исчерпан, и позволив остаток ночи провести спокойно. Как не крути, а на работу завтра выходить всем надо, независимо от того, кто к кому, какие чувства питает.

Утро принесло новые впечатления. Во первых вместо рыбы в первый раз, за время моего проживание на солеварне, дали мясо, во всяком случае я не помню, чтобы мне приходилось его ещё когда то здесь есть, а во вторых мой напарник, как ни в чём не бывало, весь этот завтрак болтал со мной без умолку, что казалось совсем уж из ряда вон выходящим.

— Ну чего, как сегодня твоё самочувствие? Перерывы снова не делать или может, как и раньше, всё таки останавливаться? — проявил он интерес к состоянию моего здоровья и поинтересовался перспективами на новый рабочий день.

— Не надо. Дойду до места без отдыха, как и все — спокойно сказал я ему в ответ, пытаясь вспомнить, как долго мы с ним разговариваем в таком дружеском тоне.

— А глаз как, видит? После ночи он у тебя ещё сильнее заплыл — снова спросил меня носильщик, чью спину, как мне до этого казалось, я знаю лучше, чем тембр его голоса.

— Нормально — коротко ответил я, всё ещё не понимая, с чего это вдруг у него проснулся такой интерес ко мне.

Разговаривать напарник продолжал со мной и во время работы, правда делал он это лишь на обратном пути, когда наши носилки были уже не такими тяжёлыми. Говорил этот человек почти постоянно и возможно от этого я даже не пытался уцепиться за хвост его бесконечного повествования. Мне не интересно было слушать о чём он там гундосит себя под нос, мне важно понять, как долго у нас с ним такие приятельские отношения и почему я их заметил только сегодня?

После второго, за сегодняшний день, возвращения к морю, прекратил копаться в себе, всё равно нарыть там ничего не удастся. Такое впечатление, что память моя отказывалась запечатлевать события, происходившие со мной здесь до позавчерашней ночи, а голова начала нормально воспринимать окружающие предметы, одушевлённые и не очень, лишь сегодня утром. Поэтому искать в ней чего то, что связывало меня и эту организацию до этого, бесполезно. Кое-что конечно всплыло и, как это обычно бывает, не совсем хорошее. Память небрежно вбросила в действительность фразу, сказанную охранником Драпу, ещё в первый день моего пребывания на солеварне. Если я ничего не путаю, то в ней говорилось о его предыдущем напарнике и собаках, которым он якобы скормил своего товарища. Вот по этому поводу я хотел бы получить разъяснения, а остальное в его рассказах, меня пока мало волнует.

— Послушай меня, Драп — прервал я говорившего на полу слове и спросил: — А почему к тебе мужики по ночам с кулаками лезут? Чего ты с ними не поделил?

Говорить он начал сразу, но подходить к ответам на вопросы, судя по всему, решил из далека, очень из далека. Как оказалось, драки с коллегами по работе у него проходили чуть ли не каждую ночь и пару раз они даже пытались прекратить, видно уже достаточно надоевшее им, занятие, с помощью более радикальных мер. Одной такой попытке я был свидетелем, а про остальное услышал впервые, вот что значит крепкий и безмятежный сон после тяжёлой работы. Кроме этого, минут через двадцать после начала ответа на поставленный мной вопрос, напарник, пускай и витиевато, но всё же достаточно откровенно донёс до меня, как он относится к тому событию, которое предшествовало этому затянувшемуся, беспредельному мордобою. Что сказать? Будь я на его месте, такая чехарда наверняка бы приключилась и со мной. Потому что, если парень не врёт, я бы поступил точно так же, как и он, не зависимо от того, что поговорка: «Сам погибай, а товарища выручай», для меня не пустой звук. Что толку в том, если ты бросишься на помощь к попавшему в беду другу, на жизни которого поставлен жирный, чёрный крест и составишь ему компанию в вознесении на небеса. Ему что от этого легче станет? А в случае с Драпом, как следует из его рассказа, всё так и было, только вот сотоварищи его и его бывшего напарника в это не верят, и считают, что человек, к которому у компании имеются претензии попросту струсил. От этого у них и случился затяжной конфликт.

Долгое повествование носильщика было красочным, с подробностями, а с учётом того, что все местные страдают излишней болтливостью, ещё и нереально живописным. Он в деталях поведал, как собаки рвали его друга, пытавшегося совершить ночной побег, что сгрызли в первую очередь, когда он упал на землю замертво и как долго его обглоданные кости служили всем остальным напоминание о тщетности попыток сбросить с себя ярмо рабства. Но ни это меня впечатлило в его рассказе больше всего, хотя и поедание животными человека, на глазах у остальных прямо ходящих, событие не совсем ординарное. Для меня стало откровением то, что наш спокойный сон, в посёлке для рабочих, охраняет свора волкодавов, которых на ночь выпускают из загона и которые просто дрыхнут без задних лап под кустом до тех пор, пока не почуют чужого человека, будь то местный труженик, ограниченный в правах и перемещении или просто случайно забредший на огонёк ночного костра путник. Ну а что с ним случается потом, об этом повторятся не стоит. Не очень весёлая картинка и так у меня перед глазами маячит, я очень запросто мог оказаться в числе обглоданных счастливчиков, если бы вышел к морю на несколько километров левее, примерно месяц тому назад или с дуру подорвался в ночной побег, в любой день из тех, что прозябаю здесь.

Во время ужина, когда говорить надо было тише, чтобы не привлекать внимание охраны и других людей, участвующих в приёме пищи, разговор наш плавно перетёк в более плотное знакомство друг с другом. Первым, как и следовало ожидать, моими родственниками и предыдущим местом жительства поинтересовался мой собеседник. У местных с этим сложностей не существует, их красноречие позволяет без долгого хождения вокруг да около, задавать самые интимные вопросы прямо в лоб.

— Сам то откуда? Родственники есть? Сюда за что попал? — спросил меня Драп, проведя предварительную и промежуточную словесную подготовку, к которым я уже привык и почти не замечаю их.

Рано или поздно такие вопросы здесь, мне кто нибудь задал, но за прошедшее время подготовиться к ним я не успел и на сегодняшний день готового ответа у меня не было. Поэтому отвечал так, как бог положил на душу.

— Местный я, там живу — машинально махнув рукой в ту сторону, куда сидел лицом, ответил я, пытаясь при этом откашляться от куска, не кстати попавшего не в то горло.

Такой лаконичный, пускай и довольно туманный ответ, человека, ждавшего его, не удивил. Он уже привык к моей, как здесь всем кажется не разговорчивости и замкнутости, а случайно указанное мной направление предыдущего места проживания, только ещё раз подтвердило его догадку.

— Ну теперь ясно отчего ты так разговариваешь. Вы там, на новых землях, все молчуны, это общеизвестно. Я вот только одного не пойму, почему? У вас что желания нет разговаривать или язык, как то по другому устроен. Вот ты мне скажи… — завёл Драп свою долгоиграющую пластинку, без которой здесь никто не обходится во время обстоятельного разговора.

Я и сам не прочь поговорить, когда настроение есть или при необходимости, бывшая работа к этому приучила. Но болтать так долго об одном и том же, обсасывая его чуть ли не со всех сторон, на это у меня ни таланта, ни сил не хватит. Несмотря на это я очень рад, что мой собеседник свалился в рассусоливание на тему новых, для меня так абсолютно не знакомых, земель. Есть время сориентироваться и почерпнуть какую никакую информацию о них, чтобы в последующем хотя бы чему то соответствовать.

Много узнать из долгой и порой перескакивающий совсем в другое русло речи Драпа, не удалось. Так я и не понял почему земли, откуда якобы сюда попал, называются новыми, как они появились, были завоёваны местными, или получены в подарок от кого то, а может просто приросли каким то чудесным образом. Это, к сожалению, осталось для меня тайной. Зато, о трудностях, возникающих перед людьми, рискнувшими поселиться на них рассказано было достаточно, хотя и в форме предположений, слухов, а порой и открытых вопросов, обращённых ко мне. Оказалось, что в тех краях, достаточно много опасностей. Они подстерегают человека чуть ли не на каждом шагу, в прямом и переносном смысле этого слова. Там довольно просто провалиться на такую глубину, из которой тебя ничем достать не смогут, даже если рискнут это сделать, ещё легче можно захлебнуться в безобидной луже, на самом деле являющейся не проходимой трясиной, проще простого отравиться водой, во время приёма её внутрь из незнакомого водоёма, даже несмотря на то, что она не будет отличаться от уже привычной. Если с этим справишься, то будьте любезны обратить внимание на живность, так и норовящую поживиться за твой счёт. Ну и напоследок у меня поинтересовались о бардаке и неразберихе, якобы подменяющих в тех местах законы и правила проживания, а также спросили, верно ли то, что у нас можно обнаружить просто залежи ценных предметов.

— Ага. Так оно и есть — это всё, что я мог выдавить из себя, вместо ответа.

Хорошо ещё, что собеседник не пытался переспрашивать и уточняться, наверное, понимал, делать это бесполезно. Чего добьёшься у человека, получившего прозвище Молчун?

Эко меня угораздило, махнуть рукой. Хотя, если посмотреть на мой поступок с другой стороны, сиди я лицом в другом направлении, неизвестно, как бы ещё с ним разобрался.

— А родичи у тебя есть? Или сгинули все на промысле? Чего про них то ничего не сказал? Слыхал я, что в тех краях много наших одиночек пропало. А может ты сам одиночка? Так не стесняйся, прямо скажи, мне можно. Был у меня один знакомый… — начав с вопросов и снова сорвавшись в разглагольствования, продолжил разговор Драп.

Нет, всё таки хорошо, что люди здесь так много разговаривают. Есть время подумать над ответами или на худой конец попытаться уподобиться им и попросту заболтать собеседника, так ничего и не ответив.

Вечерний разговор долго не давал уснуть. Он так и не прояснил мне, где я нахожусь и даже намёка не дал, что делать дальше, но кое что из него всё равно стало известно, и хотелось ещё чего то разузнать прямо сейчас. Меня так и подмывало спросить у лежащего через полтора метра от моего спального места Драпа, чего нибудь, ну хотя бы про его родственников, но делать этого нельзя, по дороге в хижину, напарник меня об этом предупредил. Оставалось только одно, общаться с самим собой и переваривать то, о чём шёл разговор вовремя ужина и на что ни мой собеседник ни я, так и не получили ответов.