Миллион оттенков желтого

— Поднимайтесь, только быстро!

Он тоже был одет для выхода, даже шапку и перчатки натянул.

— Мы ждем в машине, — оглянувшись, сказала женщина и быстро скрылась за углом.

— Поспешим. — Петр поддержал меня под локоть, помогая переступить опасную щель между пролетами.

Я молча кивнула, сознавая, что заставлять ждать женщину с младенцем нехорошо.

— Ну, смотрите. — Мужчина пропустил нас в крошечную прихожую, оставшись за порогом. — Комната двадцать пять квадратов, потолки три тридцать, два окна на улицу, ремонт новый, от старых времен только паркет сохранился.

Мы с Петром разулись, чтобы не натоптать на красивом красно-коричневом паркете, прошли в комнату и с интересом осмотрелись.

Хозяева обставили помещение, как самую заурядную студию, и это сильно портило впечатление. Но пресловутый паркет, узкие высокие окна с широкими подоконниками и вид за ними все равно очаровывали.

— Атмосферно, — похвалил Петр. — А как тут с удобствами?

Это был очень хороший вопрос, выдающий определенное знакомство с реалиями жизни старых питерских домов.

В большинстве из них за роскошными фасадами прячутся неистребимые коммуналки со всеми присущими им сварами и склоками, в немалой степени обусловленными как раз отсутствием нормальных удобств. Общая кухня и единственный санузел на пять, семь, а то и десять комнат — надежная гарантия ссор и скандалов. А если еще учесть постоянно протекающие трубы, перегорающую проводку, засоряющуюся канализацию и прочие сомнительные прелести исторических зданий…

— Тут все нормально. — Гостеприимный хозяин открыл дверь в санузел.

Для этого ему даже не потребовалось входить в прихожую, достаточно оказалось протянуть руку.

Мы заглянули в уборную — на удивление просторную, даже с окном во двор, и оценили свежий ремонт, выполненный с применением расхожих современных материалов, потому совершенно безликий и скучный.

— А тут что? — Петр постучал по другой двери.

— Кладовка, — ответил хозяин. — А через люк можно попасть на чердак.

— Как любопытно! Можно заглянуть? — заинтересовался Петр.

— Да пожалуйста, только быстро. — Хозяин пожал плечами. — Лестницу в кладовке возьмите.

Петр деловито открыл кладовку, взял стремянку, поставил ее под люк в потолке прихожей, полез наверх. Уже по пояс скрывшись во тьме чердачного помещения, глухо сообщил оттуда:

— Ничего не видно!

— Конечно, там же нет окон, — хмыкнул хозяин и посмотрел на часы.

— Петя, спускайтесь, не будем задерживать людей, — позвала я, уловив прозрачный намек.

Петр спустился, вернул на место стремянку. Мы поблагодарили молодого человека за импровизированную экскурсию и, с трудом разминувшись на узкой площадке, спустились по наружной лестнице.

Прошли вереницей дворов, из темной подворотни выдвинулись на улицу. Желтый солнечный свет заливал ее, как лимонад дюшес, осенний воздух искрился и казался ароматным и сладким. Я даже будто шипение содовой услышала: во дворе на другой стороне улицы дворник как раз сметал шуршащие сухие листья.

Я зажмурилась, подставляя лицо солнцу.

Насладиться моментом помешал телефонный звонок.

— Вы где? — строго спросила Ирка.

— А вы где? — Я проявила осторожность и не ответила сразу. — Я имею в виду, в какой стадии процесса?

— В заключительной, — обрадовала меня подруга. — Можете возвращаться.

Я показала встревоженному Петру большой палец и, спрятав мобильник, пояснила:

— Они уже заканчивают.

— Я бы не стал говорить об этом так уверенно, — усомнился он. — Наверняка это только временная передышка. — И пожаловался: — Боже, как я уже устал от этих разговоров о свадьбе! Не знаю, где и как от них спрятаться.

Я сочувственно похлопала страдальца по плечу, но все же взяла курс на злосчастный ресторан.

Мне, конечно, проще. Это не моя единственная дочь выходит замуж. У меня сын, и он пока не собирается жениться. А когда соберется, я приложу все усилия, чтобы отговорить его и невесту от бессмысленного и разрушительного для психики пышного празднования.

Петр этого не сделал — и теперь страдает, но кто виноват? Надо было вовремя окоротить свой инициативный женсовет.

Размышляя подобным образом, я свернула с набережной в Летний сад, чтобы со всей возможной приятностью срезать путь до ресторана, где засел наш свадебный оргкомитет.

Мраморные статуи уже спрятали в короба, фонтаны выключили, но отсутствие всех украшений только добавило Летнему саду естественной прелести. Теперь он смотрелся как слегка облагороженный лес, в котором даже пахло грибами. Если бы не зеленые оградки-шпалеры, я бы прошлась под деревьями в поисках рыжиков — говорят, они как раз растут под дубами, которых немало в Летнем саду. А самый старый из них, по легенде, еще сам царь Петр посадил. Теперь это памятник природы.

Я мимоходом поведала об этом своему спутнику, и тот с тоской пробурчал:

— Кто ж его посадит, он же памятник…

Петра явно терзали отнюдь не смутные сомнения в истинности утверждения, будто предсвадебный саммит закончился. Он опасался, что нас снова усадят за стол изрядно надоевших переговоров — и, к сожалению, оказался прав.

Войдя в ресторан и осторожно заглянув из холла в обеденный зал, мы увидели, что мизансцена изменилась незначительно.

— Те же и Боря, — пробормотала я, оглядев компанию за столом.

— Линяем! — Петр потянул меня назад.

Поздно: нас уже заметили. Мать невесты призывно замахала руками, а Ирка развела своими, извиняясь:

— Мы уже почти закончили, но тут пришел жених и задал пару уточняющих вопросов…

— Борис, ты неправ! — строго сказал будущему зятю Петр.

Фаберженок повесил голову. Видно было: он и сам сожалеет, что невольно подбросил дровишек в топку бесконечной дискуссии, но что с этим теперь делать — не знает.

Зато у его будущего тестя уже имелся полезный практический опыт.

— Хочешь увидеть самый маленький дом в Петербурге? — спросил он, отечески положив руку на плечо жениха, и сразу же потянул того вверх, не допуская отрицательного ответа.

— Хочу! — Боря взлетел, как ракета «земля-воздух».

Я не успела открыть рот, чтобы вновь предложить свои услуги экскурсовода.

— Я покажу! — Отец невесты потянул жениха за собой, и оба мгновенно исчезли.

Я онемела от возмущения. Ирка оценила выражение моего лица и захихикала, а потом отодвинула свободный стул и похлопала по нему.

— Не вижу ничего смешного, — проворчала я, неохотно усаживаясь.

— Видела бы ты свое лицо. — Подруга хохотнула и отвернулась от меня, чтобы вновь включиться в обсуждение деталей свадебного банкета.

Я машинально глянула в зеркало в помпезной золоченой раме — ими встык, квадратно-гнездовым способом была увешана целая стена — и оценила выражение своей физиономии. К нему очень подошло бы бессмертное «И ты, Брут!».

Петр, подлый предатель… Сначала воспользовался моей добротой, а потом кинул меня… Ладно, я как-нибудь отомщу.

Я покосилась на милых дам, увлеченных интересным им (но не мне) разговором, и придумала новый план: раз так, буду жульничать! Дождусь, пока мне хоть кто-нибудь позвонит, и вне зависимости от того, кем окажется этот добрый человек, пусть даже презренным телефонным мошенником, вскричу: «Да, товарищ начальник! Конечно, буду сей же момент!» — и убегу, прижимая трубку к уху, с самым озабоченным видом. И пусть они тут гадают, какой такой у меня начальник и где это я буду сей же момент.

Слегка повеселев в надежде на скорое освобождение, я достала смартфон и зажала его в кулаке, как гранату. Однако закон подлости явил себя во всей красе: мне упорно никто не звонил. Да что ж такое-то, а? Когда не надо, то банки названивают с предложением кредитов, то мошенники с угрозами, то рекламщики с акциями, а тут вдруг как вымерли все!

— Ты ждешь какого-то звонка? — заметив, как я нервно тискаю смартфон, спросила Ирка.

— Очень! — коротко ответила я, не став объяснять, что именно какого-то. В смысле, какого угодно. Вообще любого!

И наконец мой аппарат ожил! Едва он трепыхнулся, издал первый звук трели — я уже приняла вызов и браво гаркнула:

— Слушаю, товарищ генерал!

Забыла, что ждала звонка кого-то штатского. Но оно и к лучшему: «генерал» прозвучало куда весомее, чем просто «начальник».

Милые дамы разом прекратили совещаться и дружно уставились на меня.

— Какой генерал? — недоверчиво прищурилась Ирка.

— Свадебный? — понадеялась мать невесты.

Я выразительной гримаской дала понять, что меня сейчас нельзя отвлекать. У меня целый генерал на проводе. Висит, качается…

— Какой ужас! — восклинула я, представив себе эту картину, и заспешила: — Конечно, я сейчас! Буду незамедлительно!

— Где? — спросил знакомый голос в трубке. — Я вообще туда попал?

— Туда, туда. — Я пинком забила назад под стол приставучую скатерть, сдернула со стула свою сумку и забросила ее на плечо.

Ирка смотрела на меня пристально, как снайпер на цель, и подозрение в ее взгляде быстро превращалось в уверенность. Знает меня подруга, знает прекрасно. Я замешкалась, подумав, не позвать ли ее с собой. Могу же сказать: «Скорее, нам с тобой срочно нужно к генералу!» — и мы вместе сбежим на свободу.

Пока я колебалась, решая, что именно проявить — солидарность или инстинкт самосохранения, — голос в трубке неуверенно позвал:

— Лен, это ты?

— Я, я, — поддакнула я.

Почему нет? Может, генерал у меня немецкий, и я ему на родном языке отвечаю.

— А это я, Боря, — прозвучало в трубке. — У нас проблема. Даже, наверное, беда. Нас тут с Петром Палычем арестовали!

Ногой, как клюшкой, я подгребла к себе стул, кособоко опустилась на него и попыталась обмахнуться смартфоном. Не вышло — чай, не веер.

— Что? — Чуткая подруга, едва взглянув, уловила перемену в моем настроении.

— Все, — вздохнула я.

И постаралась не слишком радостно объявить:

— Боюсь, свадьба отменяется.

— Давайте объединим информацию, — предложила я, побарабанив пальцами по столу.

Получилось не выразительно, как я хотела, а почти бесшумно: тетя Ида накануне покрыла видавшую виды краснодеревянную столешницу новой кружевной скатертью. Точнее, тоже старой — недавно приобретенной на одном из блошиных рынков, куда тетушка с подругой Марфинькой ходят регулярно, как на работу.

Как раз на работу-то им ходить не надо: мадамам крепко за восемьдесят, и они ведут полный разнообразных приятностей образ жизни интеллигентных особ, не лишенных средств к существованию и не обремененных обязанностями.

Мне б так жить. И желательно не в восемьдесят пять, а пораньше.

— Информация подождет, — решительно возразила тетушка. — Займемся ею после третьего.

Она стояла, как часовой, только не с ружьем, а с половником наготове рядом с Борей, который как раз занимался первым — наваристой ухой. И тетя, против обыкновения, не делала едоку замечаний, хотя он совершенно некультурно давился и чавкал. Можно подумать, его год нормально не кормили, держали на хлебе и воде!

Я покосилась на Ирку — она сидела рядом со мной, подпирая подбородок ладонью и глядя на Фаберженка с нескрываемой жалостью. Если бы матушка графа Монте-Кристо дожила до его освобождения из застенков, взирала бы на своего сыночка точно так же. А ведь нашему мальчику даже не довелось отведать тюремных харчей, его отпустили через пару часов после того, как задержали!

— Не пойму, Боря, когда ты успел настолько оголодать? — Я закатила глаза.

Хрустальная люстра на потолке подмигнула мне радужным бликом: давай, мол, жги!

Получив хоть чье-то одобрение, я продолжила с нажимом:

— Хочу напомнить, что кое-кто прямо сейчас сидит на нарах и хлебает баланду.

— В нашей стране кто только не сидит, — буркнула тетушка, но все же отложила половник, не став подливать Фаберженку добавки.

А Ирка не вполне искренне сказала:

— Нам всем, конечно, жаль Петра, которого несправедливо посадили…

— Пока только задержали! — поправила я, быстро поплевав через левое плечо. — И считаю, мы должны сделать все возможное, чтобы вытащить его из КПЗ.

— Испытываешь чувство вины? — проявил неожиданную проницательность Фаберженок, отставив в сторону пустую тарелку и потянувшись за полной — со вторым. — Потому что вы были там вместе, а задержали только Палыча?

— Кстати, как так вышло? — Ирка прекратила глазеть на едока и посмотрела на меня. — Петя там, а ты тут?

— Вам интересно, неужели? — съязвила я, окинув взглядом всех присутствующих и не увидев сочувствия ни на одном из окружающих меня лиц.