Помоги проекту - поделись книгой:
Алекс Югэн
Достойная вечность по разумной цене
Как-то раз я украл чужую смерть. И вот как это произошло.
Была пятница, и была стипендия, невесть какая, но всё же. И я зашёл по этому поводу в «Пятёрочку». Нагрёб самого дешёвого, самого паршивого пива, забил весь рюкзак и отчалил на свежий воздух.
С неба валился мокрый снег, только касался асфальта и тут же таял, оставляя одну сплошную хлюпкую лужу.
Пш-ш-ш, вкрадчиво прошептала первая банка.
Если идти до метро по Новогиреевской и по Зелёному, то это тринадцать минут, я засекал. Но через подворотни можно и за десять.
На лавочке у косой хрущёвки (25 корпус 5) развалилось тело в шерстяном пальто, лежало и разило сложной смесью коньяков и вин. Под телом была лужа, тело пребывало в глубочайшей отключке и с присвистом сопело через огромный южный нос. На асфальте метрах в двух к северу лежал кожаный бумажник, раскрытый и выпотрошенный.
Вы знаете, вообще-то обирать пьяных не в моих правилах – я решил только проверить. Так и есть, ничего не осталось! Обидно. И совесть преступил и без прибытка.
Тут я заметил: на спинке лавочки прямо над южанином, как ворон на кладбищенской ограде, угнездилась миниатюрная статуэтка, сантиметров семи-восьми, не больше. Трудно доподлинно сказать, что я думал в тот момент и чем я думал, но фигурку я себе присвоил. Сунул в карман и был таков. Вот с этого-то всё и началось.
Рассмотрел я её только в метро. Арлекина. Не нуарная Харли Квин, а именно классическая Арлекина, фигуристая и разухабистая, отлично проработанная, почти живая. Удивительная детализация, если вдуматься. Лоскутная курточка, стежки совсем микроскопические, маска эта из комедии дель а́рте, штанишки в облипку, сафьяновые полусапожки цвета бури в пустыне. Даже бубенцы, не больше пылинки, но уже с серебряным перезвоном.
– Вот! – сказал я Тане, когда мы встретились на Александровском саду, а внутри меня уже плескалось три по 0.5. – Военный трофей! Сто́ит, наверное…
– Наверное, стоит… – не впечалилась совестливая Таня.
– Что?
– Не знаю. Почему тогда её не взяли? Может, и тебе не стоило?
Я пожал плечами. Мне было всё равно. Мы стояли на Красной Площади у Вечного Огня и смотрели на часового. От стен Кремля веяло историей и величественным безразличием, часовой тоже делал вид, что ему всё равно.
– А я знаю! Им шевелиться нельзя.
– М-м-м?..
– Ага! Прямо совсем.
– Да не, фигня какая-то. Так не бывает. А если ноги затекли?
Мы забились на щелбан и посмотрели ещё немного. Подморозило. С чёрного неба тихо и торжественно падал снег, падал строго вниз и поглощал все звуки на своём пути. Асфальт теперь устилал ровный белый покров, древние стены Кремля тоже начинали белеть. Часовой не моргал и, кажется, даже не дышал. По крайней мере, пар от него не поднимался.
– А он точно живой? Может, макет?
– Смотри, снег на бровях не тает!
– Правда не тает…
– А ещё бывает такой синдром запертого человека, когда ты всё осознаёшь, но не можешь ни пошевелиться, ни моргнуть. Представляешь, если его сейчас разбило, а он и сказать не может. И так до пересменки.
– И ноги затекли…
Бр-р-р! Я помотал головой, заранее уже чувствуя, как набрякает в подсознании ночной кошмар.
В ту ночь мы отмахали целый марш-бросок, через Большой Москворецкий мост на Раушскую набережную, по Раушской на Космодамианскую, на Дербенёвскую набережную, потом на Павелецкую, на Даниловскую, на Новоданиловскую… Москва-река всё время оставалась слева, холод с её мутных вод передавался и мне, так что левая половина у меня вконец заледенела. А справа через дорогу – выпедрёжные заведения, потом запустелые выпендрёжные заведения с немытыми слепыми окнами, потом просто полуруины со свежими табличками «Памятник древности, охраняется государством», потом заборы – бетонные, жестяные, маслом крашеные, осыпающиеся, все в чёрной копоти испарений города. Достоевский был бы доволен. А снег всё шёл и шёл, и мы зачем-то шли, оставляя за собой две чёрных цепочки следов.
Перед поворотом на Новоданиловский проезд есть спуск к воде, семь грубых гранитных ступеней вниз, последняя вся в иле. Мы встали на четвёртой с конца и достали ещё по одной жестяной гранате. Пш-ш-ш, синхронно сказали гранаты, лишившись чеки.
Я нагнулся и поставил Арлекину на серый гранит между нами. Так что она, как и мы, смотрела на ленивое масляное течение столичного стикса. Стояла избоченясь, игриво поводя крутым бедром.
Она мне не нравится, сказала Таня, оставь ты её тут.
Я помотал хмельной головой, посмотрел на Арлекину, потом на Таню. Смысл доходил как-то с трудом. Как это оставь тут? Во-первых, цацка-то ничего и вполне себе, а во-вторых… я потерял мысль и принялся плямкать губой. А во-вторых… в голове, как мокрое бельё на ветру, болтались какие-то жалкие обрывки крылатых фраз, абсолютно не способные к убедительной аргументации. Dos cervezas… más barata… y ergo bibamus. Dixi!
Тут я опустил взгляд на Арлекину и не нашёл её на прежнем месте. Её там просто не было.
– Выбросила? – обиженно вопросил я.
– Спрятал? – одновременно со мной возмутилась Таня.
Наверное, пей мы не пиво, а допустим, водку с ред-булом, то, пожалуй, дошло бы и до ссоры с дракой. Но пиво – напиток умиротворяющий. И мы вместо этого просто дошли до Таниного дома, упали в благословенную огромную и тёплую постель. И даже наши соседи по коммуналке (канючил ребёнок, препирались на фене мужские голоса и при всём при этом ритмично и недвусмысленно скрипела койка) не смогли помешать нам провалиться в сладостную пьяную кому.
Я разлепил глаза. Тускло светила лампочка, за стенкой храпели. Мерно стучали чугунные колёса, пахло толем и прогорклым казённым бельём. С моего места мне были видны низ раскладного стола, какие бывают в купе железнодорожных вагонов, а под столом – чьи-то ножки в разноцветном трико и с нашитыми бубенцами.
Я тихонько ушипнул себя. Не помогло. Я ущипнул сильнее. Вагон качнуло, я ударился макушкой о стенку, коротко блякнул.
– М-м-м, проснулся? – спросила обладательница ножек.
Я приподнялся на локте и осторожно выглянул из-за своего бруствера – Арлекина прыснула. Верхние пуговицы её курточки были кокетливо расстёгнуты, так что получалось подобие декольте. Головку её всё так же венчал шутовской колпак, игривая маска закрывала всё лицо выше тонких своевольных губ.
На столе лежали засаленные карты и скипетр с крысиной головой. Карты были розданы на двоих, козырь – пики (туз), и я машинально взял ближнюю к себе кучку. Буби, черви, крести, всё шестёрки да семёрки. Дрянь.
Арлекина не таясь наблюдала за мной, строила янтарные глазки.
Стук тяжёлых колёс становился всё реже и реже. Поезд тормозил. За окном то ли смеркалось, то ли светало, шёл дождь и тянулось бесконечное серое поле. Я вопросительно посмотрел на Арлекину.
– А. Ну это просто. Ты на том свете, – она кивнула головой куда-то себе за спину и набок. Я скосил глаза примерно в том же направлении и увидел в углу у двери косу с заржавленным лезвием. Двухметровое косовище казалось неимоверно древним, едва ли не рассыпающимся, дерево было выбелено и выщерблено, как будто плавало по морям не один год.
Объявили остановку, остановка называлась «Отдых» или что-то в этом роде. Поезд пронзительно заскрипел всеми тормозами сразу, мелко задребезжал и, наконец, остановился. Арлекина легко поднялась на ноги.
– Вставай, Юханнан, пойдём. В последний путь.
– Шла бы ты сама… – предложил я, не уточняя куда. Чтобы не грубить.
Арлекина секунд десять смотрела на меня и одновременно как бы сквозь меня. Причём правый её глаз потускнел и потемнел, чуть ли не почернел, подёрнулся мёртвой плёнкой и производил теперь совершенно жуткое впечатление.
– Что?
– Сама иди, говорю. И вообще я не Юханнан, – и предъявил ей студенческий билет с фотографией и печатью на пол-лица.
Арлекина, кажется, даже обрадовалась.
– Ну и дела! Как интересно получилось! То есть Юханнан где-то там гуляет, живой-здоровый, а ты, значит… гхм! Да-а, такого со мной ещё не было!
Всё это конечно хорошо, а со мной-то что теперь будет, непраздно поинтересовался я.
– Понятия не имею. Говорю же, в первый раз такое. Кстати, ты сам-то как – не собирался случайно помирать в ближайшее время? Самоубивство там, несчастный случай, etc.?
Я энергично помотал головой. Не собирался. Ни в ближайшее, ни вообще.
– Ага… Ладно. Тогда посиди пока тут, я к начальнику поезда схожу, – и она хохотнула, словно это была какая-то очень удачная шутка. Уже вышла за дверь, потом просунула голову обратно и строго добавила:
– Косу не трожь! Убью! – и снова заржала, засранка.
Было слышно, как, уже уходя прочь, она затянула про себя на какой-то варварский мотив: «Ходит покойничек по кругу, ищет покойничек мертвее себя…»
Ну, это мы ещё посмотрим!
Я остался один и тут же закрылся изнутри. Ладно, что тут у нас? Мною овладела безудержная жажда действия, граничащая с умопомешательством. Надо что-то делать! НАДО ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ!!!
В животе было пусто, как в чёрной дыре – я принялся рыться в сумке, судя по всему, Арлекининой. Сумка была потрёпанная, мужская, добротной рыжей кожи и с цветастым гитарным ремнём, чтобы носить через плечо. Внутри обнаружились палка салями, чёрствый нарезной батон и кусок сыра с запахом немытых ног. Бутылка зелёного стекла с ивовым плетением и чем-то густым и тёмным внутри. Стоп! Помнится, я об этом где-то читал. Если ты по ошибке попал на тот свет, ни в коем случае нельзя ничего есть, особенно из загробной еды. Ладно. Дальше. Мысли путались.
СОБЕРИСЬ!
Так, а может, через форточку сбежать? Засаленное и засиженное мухами, окно срослось в единый ископаемый конгломерат, всё приржавело, спрессовалось и склеилось. Так что этот вариант отпал сам собой, я не смог даже стронуть его, какое там открыть. Чёрт! ЧЁРТ-ЧЁРТ-ЧЁРТ! Мой взгляд лихорадочно метался по купе. Так, ладно, ладно. А что если отомкнуть обратно замок, типа я ничего и не закрывал, потом спрятаться вот тут, и когда она зайдёт – косой по шее? А? Я примерился к косе. В руках она лежала хорошо, идеально, как будто была сделана специально под меня. Захотелось убивать. Резать, калечить, кромсать мясо и дробить кости. Снести им всем головы, показать им, что такое настоящий пацифист!
Я так размечтался, что не сразу заметил: лезвие слетело с косовища и воткнулось в пол. Я тупо уставился на бесполезную деревяшку. Вот и повоевали.
За дверью послышались шаги, потом начальственный голос недовольно спросил:
– Н-ну?
– Он тут, – виновато отвечал голос Арлекины, – и вот…
– Так. И он – это точно не он?
– Точно не он! Он не послушался зова, понимаете? Никто не может сопротивляться, если уж его час настал!..
– Так, – строго прервал начальственный голос. – Ты понимаешь, чем это может закончиться?
Арлекина что-то мямлила, храбрилась, снова мямлила, цитировала какие-то параграфы из должностных инструкций, пункты, подпункты… и вообще она ни при чём, она просто чёрная метка, кому её всучили, тому и… у кого она, того она и…
– Значит так, – процедил голос. – То, что случилось – это трибунал и расстрел. Исправляй, пока до
В следующий момент я ощутил мощнейший пинок под зад; купе, вагон и вообще всё вокруг куда-то пропало; а я с размаху впечатался во что-то белое, как снег, и твёрдое, как чёртов кирпич!
Бумага, с удивлением понял я. Это был огромный, во все стороны света лист белой писчей бумаги – размером с целый мир. И ничего больше: ни перспективы, ни верха или низа. Просто лист.
Арлекина сидела там же рядом, охала и растирала задницу. Что-то мне подсказало, что её эвакуировали из поезда ровно тем же способом. С помощью ноги.
– Разжалована, – горестно констатировала Арлекина. – Снова уязвима – бедная моя жопа! – и смертная.
– Уй, какая жаль, мадам!
– А ты бы тут не особо! Знаешь, что с тобой теперь будет?
– Не знаю, – насторожился я. – А что?
Она пожала плечами и достала из-под куртки плоскую серебряную фляжку.
– Вот и я не знаю. Вариантов, знаешь ли, великое множество, – выверенным щелчком ногтя она отвинтила крышечку и приложилась к содержимому. – КХ! КХ! Строго говоря, ты здесь – как частица антиматерии. Нельзя тебе тут быть. Либо ты, либо мы.
– Что – либо я, либо вы?
– Либо ты, – Арлекина снова запрокинула голову, – либо ты уже сдохнешь до конца и аннигилируешься, либо всё тут вокруг.
– Не очень-то густо, – сказал я, окинув взглядом это самое вокруг. – А ещё есть варианты? Без взаимных аннигиляций?
– Типа что ты проснёшься и посчитаешь всё это дурным сном? Ну да, почему бы и нет. Или что я проснусь, а ты окажешься просто моим сном, – она встала, встряхнулась и махнула рукой куда-то на север (так мне показалось, хотя почему?). – Пошли. Повезёт – засветло доберёмся.
– Докуда?
– До Цыгана, – ответила Арлекина. – Который смерть перехитрил.
– И чё он тут делает, раз перехитрил? – не понял я.
– Бизнес делает, что ж ещё, – буркнула она и помрачнела. – Пускает на постой за большие деньги, – и дальше без переходов:
– Свалился на мою голову, идиот несчастный…
Я пожал плечами и больше не испытывал её терпение. Вообще, настроение у Арлекины менялось по каким-то непонятным для меня законам. То из неё пёрло энтузиазмом и дружелюбием, то уже в следующую минуту она становилась чернее тучи и принималась отчаянно хамить, как если бы я специально наступил на её любимую мозоль.
Часа три мы тупо шли, шаг за шагом переставляли ноги в этом белом пространстве без направления и перспективы. И не было никакой цели, не было смысла, я даже не уверен, что мы вообще хоть куда-то двигались, а не стояли на месте. Время от времени на периферии бокового зрения я видел какой-то город, точнее, контуры города, намеченные на бумаге простым карандашом: дома, проносящиеся машины, редких пешеходов… но стоило только повернуть голову и попытаться рассмотреть эти наброски как следует, как всё исчезало и оставалось только абсолютное белое.
Потом я вдруг понял, что всё просто напрочь занесло снегом, что я просто до сих пор тащусь вдоль Москвы-реки, и это уже на моих бровях никак не хочет таять снег.
– Ты что это? – спросила Таня. – На тебе лица нет!
Я тупо кивнул, выпил залпом целую банку и только потом решился рассказать ей свой сон наяву.
– Так. Выкинь её, – велела Таня. – Выкинь прямо сейчас!
Я достал из кармана фигурку Арлекины. Стоит, небось… Ювелирная же работа. И такая детализация!..
– Жалко выкидывать. Может, лучше завтра пойдём в ломбард сдадим? Сразу с утра и сдадим. А?
– В ломбард? – с сомнением повторила Таня. Было видно, что ей хочется избавиться от Арлекины как можно быстрее.
– Бабок поднимем, – поднажал я. – Бабок-то нам не лишне? Тебе ж до зарплаты ещё две недели!
– Ну не знаю…
Поделиться книгой: