«Как объяснить слепому…»
Как объяснить слепому,Слепому, как ночь, с рожденья,Буйство весенних красок,Радуги наважденье?Как объяснить глухому,С рожденья, как ночь, глухому,Нежность виолончелиИли угрозу грома?Как объяснить бедняге,Рожденному с рыбьей кровью,Тайну земного чуда,Названного любовью?«Я любила твой смех, твой голос…»
Я любила твой смех, твой голос.Я за душу твою боролась.А душа-то была чужою,А душа-то была со ржою.Но твердила любовь: «Так что же?Эту ржавчину уничтожу».Были бури. И были штили.Ах, какие пожары были!Только вот ведь какое дело —В том огне я одна горела.Ржа навеки осталась ржою,А чужая душа – чужою…«Сколько силы в обыденном слове «милый»!…»
Сколько силы в обыденном слове «милый»!Как звучало оно на войне!..Не красавцев война нас любить научила —Угловатых суровых парней.Тех, которые, мало заботясь о славе,Были первыми в каждом бою.Знали мы – тот, кто друга в беде не оставит,Тот любовь не растопчет свою.
Стихотворения для детей
Про собак
Люблю я собак, но не всяких, однако, —Люблю, чтобы гордость имела собака,Чтоб руки чужим не лизала онаИ чтобы в беде оставалась верна.Хочу, чтоб она отвергала подачки —Пусть ловят кусочки другие собачки,Пусть служат, присевши на задние лапки,В восторге от каждой рассеянной ласки.Нет, мне не по сердцу такая собака —Люблю я собак, но не всяких, однако!..Я завидую толстокожим
Я завидую толстокожим —Носорогам, гиппопотамам,Папам, что со слонами схожи,Со слонихами схожим мамам —Защитила их мать-ПриродаОт уколов любого рода…Но жалею зато до дрожиТех, кто ходит почти без кожи, —Вы подумайте только, дети,Как живется таким на свете!..Предательство
В каком это было классе?..Я навзничь лежу в постели —Петька мне нос расквасилВ рыцарской честной дуэли.Рядом мамаша квохчет:– Кто этот хулиган?Кто тебя эдак, дочка?Я уж ему задам!Ну, не молчи, ответь-ка! —Дергая хвостик банта,Я выдала взрослым Петьку —Честного дуэлянта…А Петькин отец – не тайна —Выпить был не дурак,И тонкостям воспитаньяПредпочитал кулак…Шел Петька двором, как сценой,Вернее, его вели.Был он босой, в пыли,Словно военнопленный.Был он, как мой укор,Был он, как мой позор.Замер наш буйный дворик…Я поняла с тех пор —Вкус предательства горек.…Зажил разбитый нос,Петька простил доносИ позабыл измену.Но вижу порой – вдалиДруг мой бредет в пыли,Словно военнопленный…Пираньи
Семейство хищных рыб…
Огромными стаями нападают на любую добычу… В аквариуме теряют свою агрессивность.
– БСЭО рыбки-пираньи, ох крошки-пираньи,Кровавыми вы знамениты пирами.В те реки, где вы затаились угрюмо,Вступает с опаской надменная пума.Ах рыбки-пираньи, малютки-убийцы,Вам сладостно в жертву любую вцепитьсяИ яростно рвать ее тело частямиЖелезными крошечными челюстями.О мини-убийцы! Со скоростью светаЛюбого очистите вы до скелета…Но видела – в теплом стеклянном жилищеИз рук деликатно берете вы пищу.Плывете, умильно виляя хвостами,Веселою стаей, забавною стаей.Неужто пираньям – исчадию адаВсего-то пробиться в аквариум надо?Играют ублаготворенные рыбки,Их челюсти в сытой застыли улыбке…Девчонка – что надо!
По улице Горького – что за походка! —Красотка плывет, как под парусом лодка.Прическа – что надо! И свитер – что надо!С моднейшим оттенком губная помада.Идет не стиляжка – девчонка с завода.Девчонка рожденья военного года.Со смены идет (не судите по виду), —Подружку ханжам не дадим мы в обиду!Пусть любит с «крамольным» оттенком помаду,Пусть стрижка – что надо, и свитер — что надо,Пусть туфли на «шпильках», пусть сумка «модерн»,Пусть юбка едва достигает колен.Ну, что здесь плохого? В цеху, на заводеСтанки перед нею на цыпочках ходят!По улице Горького – что за походка! —Красотка плывет, как под парусом лодка.А в сумке «модерной» впритирку лежатКонспекты, Есенин, рабочий халат.А дома – братишка, смешной оголец,Ротастый галчонок, крикливый птенец.Мать… в траурной рамке глядит со стены,Отец проживает у новой жены.Любимый? Любимого нету пока…Болит обожженная в цехе рука.Устала? Крепись, не показывай виду —Тебя никому не дадим мы в обиду!По улице Горького – что за походка! —Девчонка плывет, как под парусом лодка,Девчонка рожденья военного года,Рабочая косточка, дочка завода.Прическа – что надо! И свитер – что надо!С «крамольным» оттенком губная помада!Со смены идет (не судите по виду),Ее никому не дадим мы в обиду!Мы сами пижонками слыли когда-то,А время пришло – уходили в солдаты! Гражданская поэзия
Хамелеон
Ихтиозавры вымерли,Гады забились в глушь.Много мы мусору вымелиИз закоулков душ.И все же порой – откуда?Должно быть, из тьмы времен? —Вдруг выползает чудо:Юркий хамелеон.То он как сахар тает,То, словно вечный лед,То он тебя обнимает,То он тебя предает.То он зовется «правым»,То «модерняга» он,То – словно крики «браво»,То – словно крики «вон».Меняет цвета и взглядыС космической быстротой…А ежели будет надоВ разведке ползти с ним рядом,В траншее лежать одной?..Кто говорит, что умер Дон-Кихот
А. К.
Кто говорит, что умер Дон-Кихот?Вы этому, пожалуйста, не верьте:Он неподвластен времени и смерти,Он в новый собирается поход.Пусть жизнь его невзгодами полна —Он носит раны, словно ордена!А ветряные мельницы скрипят,У Санчо Пансы равнодушный взгляд —Ему-то совершенно не с рукиБольшие, как медали, синяки.И знает он, что испокон вековНа благородстве ловят чудаков,Что прежде чем кого-нибудь спасешь,Разбойничий получишь в спину нож…К тому ж спокойней дома, чем в седле.Но рыцари остались на земле!Кто говорит, что умер Дон-Кихот?Он в новый собирается поход!Кто говорит, что умер Дон-Кихот?Наказ дочери
Без ошибок не прожить на свете,Коль весь век не прозябать в тиши.Только б, дочка, шли ошибки этиНе от бедности – от щедрости души.Не беда, что тянешься ко многому:Плохо, коль не тянет ни к чему.Не всегда на верную дорогу мыСразу пробиваемся сквозь тьму.Но когда пробьешься – не сворачивайИ на помощь маму не зови…Я хочу, чтоб чистой и удачливойТы была в работе и в любви.Если горько вдруг обманет кто-то,Будет трудно, но переживешь.Хуже, коль «полюбишь» по расчетуИ на сердце приголубишь ложь.Ты не будь жестокой с виноватыми,А сама виновна – повинись.Все же люди, а не автоматы мы,Все же не простая штука – жизнь…Песня узника
А небо над Оршею сине —Сквозь прутья решеток видать…Прощай, дорогая Россия,Прощай, ненаглядная мать!Пройтись бы по улицам Орши,Пройтись бы единственный раз!..Нет мысли больнее и горше,Чем та, что не вспомнят о нас.О тех, кто сражался в подполье,О тех, кто не встретит зарю…И все же за трудную долю«Спасибо!» тебе говорю.Тебе, дорогая Россия,Тебе, ненаглядная мать!..А небо над Родиной сине —Сквозь прутья далеко видать.Стихи о счастье
IЗа окошком веселится снег.Ты сидишь, спокойно напевая…Не могу забыть я о войнеИ все чаще, чаще вспоминаю,Как грохочет черная земля,Как встают пылающие зори.Может, к счастью не привыкла яИли счастью не хватает горя?IIМы с тобою – искренние люди.Что ж, сознайся:разошлись пути.Нам от ветрасобственною грудьюЗахотелось счастье защитить.Только разве это в нашей власти?Разве ты не понимаешь сам,Как непрочно комнатное счастье,Наглухо закрытое ветрам?Аэродром
Вот рассвет – дождливый, поздний, робкий.Необычно тих аэродром.Вечным ветром выжженные сопкиШироко раскинулись кругом.Часовые вымокли до нитки.Кроме них, на поле ни души.В тучи наведенные зенитки,Хищный профиль боевых машин.В оружейной маленькой каптеркеСтаршина занятия ведет.Новобранец в жесткой гимнастеркеРобко разбирает пулемет.У каптерки, затаив дыханье,Долго документы достаюИ вхожу в гражданском одеяньеВ молодость армейскую мою.Здравствуй, товарищ Куба!
Посторонитесь, смокинги!Посторонитесь, фраки!Дайте дорогу Кубе,Лакеи и господа!Идет человек в гимнастеркеСолдатского цвета хаки —Уверенная походка,Бунтарская борода.Уходит он из отеля,Смеясь, говорит: – Прекрасно!Зачем партизанам роскошь?Под звездами крепче сон!…Здравствуй, товарищ Куба!Здравствуй, товарищ Кастро!Дети трех революцийШлют тебе свой поклон!Над склонами Сьерра-МаэстраСолнце встает, алея,Мулатки несут кувшины,Наполненные водой…Врывается свежий ветерВ притихшую Ассамблею.То Кастро идет по залу —Стремительный, молодой.А рядом идет Россия,А небо над ними ясно,И смуглые руки АфрикиМашут со всех сторон.Здравствуй, товарищ Куба!Здравствуй, товарищ Кастро!Дети трех революцийШлют тебе свой поклон!Из Сицилийской тетради
Терромото – землетрясениеЯ это слово грозное вчераВ «Паэзе сера» встретила впервые —Я, женщина, которую «сестра»Звала Россия в годы фронтовые.Я дочь войны, я крови не боюсь —Веками кровью умывалась Русь.Сицилия! Тревожные кострыИ беженцев измученные лица.Стон раненых… И сердце медсестрыВо мне больнее начинает биться.Стон раненых. Он всем понятен сразу,Все стонут на едином языке —В горах Сицилии, в горах Кавказа,С винтовкой иль мотыгою в руке.Сицилия! Прекрасен и суровТвой лик, преображенный терромото.А в небе – шпаги двух прожекторов,А на земле – карабинеров роты.Как на войне… И нет лимонных рощ,И гаснет южное великолепье.И кажется, что наш, расейский дождь,По кактусам и мандаринам лепит…«Опять приснилось мне Кастельветрано…»Опять приснилось мне Кастельветрано…Пишу, читаю ли, сижу ль в кино,Болит во мне Сицилия, как рана,Которой затянуться не дано.Ознобными туманами повиты,Сединами снегов убелены,Руины скорбной Оанта-Маргериты,Дымясь, мои заполонили сны.И снова пальм полузамерзших гривыНа леденящем мечутся ветру.Оборваны последние оливы —Что будут есть детишки поутру?..Вот Санта-Нинфа. Под открытым небомЗдесь городок отчаянья возник.И вдруг сюда, с палатками и хлебом,Ворвался наш, советский грузовик.За ним другой. Через минуту третий.Влетели, как архангелы, трубя.Кричали женщины, плясали дети,Меня за полы шубы теребя.«Твой самолет к нам прилетел в Палермо!»Твердили люди, слезы не тая.А я? Я тоже плакала, наверно…О Русия, о Русия моя!Палатки расправляли торопливоНад лагерем упругие крыла.Делили хлеб. И я была счастлива,Как никогда, быть может, не была…«Что же это за наважденье…»Что же это за наважденье:Мало памяти фронта мне?Терромото – землетрясениеВижу каждую ночь во сне.Снова горы, тумана вата,Визг резины да ветра свист.За баранкою вы – сенатор,Сын Сицилии, коммунист.«Коммунисты, на терромото!» —Этот лозунг гремел везде.…Нереальное было что-тоВ краткой встрече, в ночной езде.Будто вновь сквозь тумана ватуПо дорожке по фронтовойЯ на «виллисе» мчусь с комбатомК раскаленной передовой…«Старуха, ровесница века…»Старуха, ровесница века,В одну из торжественных датСидит в помещении жэка —Впервые пришла на доклад.Раздумье в слезящемся взоре,Глубоко вздыхает онаО том, что в стране СальвадореСейчас полыхает война.Сном вечным солдатским почилиТри сына старухи подряд…Потом о стране КампучииСоседи вокруг говорят.Подкована бабка не очень.Про страны те слышит впервой.Но помнит горящие ночиДалекой Второй мировой.Она вот осталась на свете,А мальчиков – мальчиков нет…Глаза обжигает ей ветерДымящихся огненных лет. Поэмы
Кони
1. В сорок первомНочью – скорбное сиянье зарев:«Мессеров» очередной налет…Ну а в полдень на Цветном бульвареВ цирке представление идет.Клоуны, жонглеры, акробаты,Через обруч прыгающий лев.Школьники, ушедшие в солдаты,Рты поразевали замерев.И бомбежка и война забыты —Как сияют детские глаза!Вылетают на манеж джигиты,Свищут шашки, падает лоза.Ну а ночью, прямо с представленья,Под оваций бешеный прибойКонное ушло подразделеньеЗащищать свою столицу, в бой.2. Внуки войныКогда браконьерскою пулейБыл ранен вожак табуна,Пред ним, умиравшим, мелькнулиПожары, разрывы – война.Не жил он в эпохе военной,Откуда же помнит те дни?Наверное, в памяти геннойЗаписаны были они.И ржание, схожее с плачем,И танков ревущий косяк…Сражался в отряде казачьемДед крымских мустангов – дончак.Земля под ногами пылала,Душила угарная мгла.Горячая капля металлаХозяину сердце прожгла.Упал человек под копыта,Застыл, как стреноженный, конь.По яйле, снарядами взрытой,Скакал, торжествуя, огонь.Лизал конь хозяину щекиИ плакал, не в силах помочь.А после, хромая, зацокалОт взрывов и выстрелов прочь…Бои откатились на Запад,На яйлу легла тишина.Казалось коню, что внезапноГалопом умчалась война.Останьтесь безмолвными, горы,Пусть смертью не пахнут ветра!…Стал сильным дончак и матерым,Свободным и злым, как бора.Давно перетерлась подпруга,Давно от седла он отвык,Давно с ним бок о бок подруга —Такой же лихой фронтовик.Уже через рвы и траншеиС доверчивым ржаньем летят,Высокие вытянув шеи,Ватаги смешных жеребят.… И разве же кто-нибудь в силеПрогресса застопорить шаг?Всех выпусков автомобилиК Ай-Петри, пыхтя, спешат.Туда, где бушуют травы,Где, счастливы и вольны,Плывут под луной величавоБесхозные внуки войны.«Бесхозны, бесхозны, бесхозны» —Как смертный звучит приговор,И щупает яйлу грозноПрожектора мертвый взор.Коней ослепляют фары,Гром выстрела, эхо скал.Вожак, иноходец старый,Споткнулся, качнулся, упал.Пред ним, умиравшим, мелькнулиПожары, разрывы, война.А в ялтинский спящий улейСпокойно вплыла луна…Аджимушкай
Защитникам подземной крепости
СветлячкиВначале, случалось, пели,Шалили, во тьме мелькая,Вы, звездочки подземелий,Гавроши Аджимушкая,Вы, красные дьяволята,Вы, боль и надежда старших…И верили дети свято,Что скоро вернутся наши.– В каком же ты классе?– В пятом.Мне скоро уже двенадцать! —…При этих мальцах солдатуОтчаянью можно ль сдаться?Да, стали вы светлячкамиПодземного гарнизона.…Мрак. Жажда. Холодный камень.Обвалы. Проклятья. Стоны.И меньше живых, чем мертвых,Осталось уже в забоях…«Эх, если б в районе портаПослышался грохот боя!Мы наших сумели б встретить,Ударили б в спину фрицам!»Об этом мечтали дети,Еще о глотке водицы,О черном кусочке хлеба,О синем кусочке неба.Спасти их мы не успели…Но слушайте сами, сами:Наполнены подземельяИх слабыми голосами.Мелькают они по штольнямЧуть видными светлячками.И кажется, что от болиБесстрастные плачут камни…«Кипит наш разум возмущенный…»Что разум? Здесь любой бессилен разум…Жил, как всегда, подземный гарнизон.И вдруг тревога, крики: «Газы, газы!»И первый вопль, и последний стон.Еще такого не было на свете —Забыть, забыть бы сердцу поскорей,Как задыхались маленькие дети,За мертвых уцепившись матерей…Но не слабела яростная вераИ разум возмущенный закипал —Уже хрипя, четыре офицера,Обнявшись, пели «Интернационал».Полз газ. И раненые сбились тесно,И сестры не могли спасти им жизнь.Но повторял радист открытым текстом:– Всем! Всем!Аджимушкайцы не сдались!Каменное небоЗемлянин этот был рожден для неба,В курносом мальчике Икара кровь текла.Страсть к высоте – неизлечимый недуг,Два дерзких, к солнцу рвущихся крыла.Аэроклуб. Вторая мировая.Под Керчью сбили – прыгал, как в бреду.Потом в подземный ад АджимушкаяУшел, отстреливаясь на ходу.И потянулась то ли быль, то ль небыль,Шли дни, а может, и столетья шли.Над ним сомкнулось каменное небо,Икар стал вечным узником земли.Но в смертный час, в последнюю минуту,Он так свои худые руки сжал,Так вывернул, уверенно и круто,Как будто в них и вправду был штурвал…Флаг…И когда остались единицы(Пусть уже скорее душ, чем тел),Сладкий женский голос хитрой птицейВдруг над катакомбами взлетел:– Русские! Мы вашу храбрость ценим,Вы Отчизны верные сыны,Но к чему теперь сопротивление?Все равно же вы обречены.Лишней крови проливать не нужно,Сдайтесь, сделайте разумный шаг.В знак, что вами сложено оружье,Выставить должны вы белый флаг. —Обещало пение сиреныЛюдям жизнь, залитый солнцем мир…Почему нащупывает веныНа худых запястьях командир?Почему вокруг он взглядом шарит,Странным взглядом воспаленных глаз?– Отыщите в лазарете марлю,Слушайте последний мой приказ! —Тихо-тихо в катакомбах стало,В ожиданье тоже замер враг…И пополз он к небу, алый-алый,Свежей кровью обагренный стяг.Эльтигенский десантЗадрав свои техасы до колен,На кромке пляжа девочки хохочут.Но вижу я курортной этой ночьюЗдесь «Огненную землю» – Эльтиген.И снова слышу: «На прорыв, к Керчи!»…А как же с теми, кто не может – ранен?..(Пришел за ними тендер из Тамани,Но был потоплен в дьявольской ночи.)И значит, все: закон войны суров…Десант прорваться должен к Митридату!…Из компасов погибших катеровСливает спирт девчушка из санбата,Хоть раненым теперь он ни к чему,Хоть в этот час им ничего не надо.В плену бинтов, в земляночную тьмуОни глядят настороженным взглядом:Как это будет – стук сапог и «хальт!»?..(Пробились ли ребята к Митридату?)И, как всегда, спокойна и тиха,Берет сестра последнюю гранату…Штурм МитридатаО горе Митридата слагали легенды и оды —Усыпальницы, храмы, дворцы, хороводывладык…Я рассеянно слушаю бойкого экскурсовода,А в ушах у меня нарастающий яростный крик.Это грозной «полундрой»Матросов на штурм МитридатаМолодой политрук поднимает опять и опять,Это с хриплым «ура!»К ним бегут на подмогу солдаты.Лишь молчат катакомбы —Не могут погибшие встать.Не дождались они…Только мрак да тяжелые своды,Только в каждом углу притаилась угрюмо война…Я рассеянно слушаю бойкого экскурсовода,А в ушах у меня тех святых катакомб тишина.На пляжеПодтянутый, смуглый, в шрамах,В глазах затаенный смех,Держался на редкость прямо,Казался моложе всех.Казался юнее юных,Хоть стали белеть виски.…Норд-ост завихрял буруны,Норд-ост разметал пески.Смотрел человек на скалы,И смех уходил из глаз —Одна я, быть может, знала,Что он далеко сейчас.На пляже, где для печали,Казалось бы, места нет,Не волны его качали,А память сгоревших лет.В кипящие волны этиОн тело свое бросалТак, словно свежел не ветер —Крепчал пулеметный шквал.Как будто навстречу трассам,С десантниками, впервойОн прыгал опять с баркасаС винтовкой над головой…Мир под оливамиЗдесь в скалы вцепились оливы,Здесь залпы прибоя гремят…– Вы живы, ребята?– Мы живы,Прости нас за это, комбат!Вот здесь, под оливой, когда-тоУпал ты у самой волны…– Себя не вините, солдаты:Не всем возвращаться с войны…Оно, вероятно, и так-то,Но только опять и опятьВдруг сердце сбивается с такта,И долго его не унять,Когда про десантные ночиНапомнит ревущий бора.Забудешь ли, если и хочешь,Как тонут, горя, катера?Еще и сегодня патроныВыносит порою прибой…Прости, что тебя, батальонный,Прикрыть не сумели собой!… Да, мир под оливами ныне,Играет дельфиний народ,С динамиком в синей пустынеПрогулочный катер плывет,Рыбачие сушатся сети,У солнца сияющий взгляд…Здесь целое тридцатилетьеЛишь залпы прибоя гремят!Под сводами души твоей высокой…
Памяти Сергея Орлова
1Я в этот храмВступила ненароком —Мне попростуВ дороге повезло.Под сводамиДуши твоей высокойТоржественно мне былоИ светло.Над суетой,Над бедами,Сквозь годы —Твой опаленный,Твой прекрасный лик!Но нерушимыеКачнулись сводыИ рухнулиВ один ничтожный миг…2Ты умер, как жил, —На бегу, на лету,С портфелем в руке,С сигаретой во рту.Наверно, в последнемСекундном адуУвидел себяВ сорок третьем году,В пылающем танке,В ревущем огне,И, падая, понял:Убит на войне…3Кто-то тихо шептал твое имя,Кто-то выдохнул: «Значит, судьба…»Холод лба под губами моими,Смертный холод высокого лба.Я не верю ни в черта, ни в бога,Но о чуде молилась в тот час…Что ж ты сделал, Сережа, Серега,Самый добрый и смелый из нас?Как ты дал себя смерти осилить,До зимы далеко не дойдя?..Провожала поэта РоссияЛедяными слезами дождя.Осень шла в наступление люто,Вот-вот бросит на кладбище снег.От прощального грома салютаЛишь не вздрогнул один человек…4Плечи гор плотно-плотно туман закутал —Здесь бродил ты лишь год назад…Хорошо, что тебя провожали салютом, —Ты был прежде всегоСолдат.Море хмуро, вода отливает сталью,Тих рассеянный странный свет…Хорошо, что у гроба стихи читали, —Ты был прежде всегоПоэт.Ах, как Времени быстро мелькают спицы,Как безжалостно мчится век!..Хорошо, что так много пришло проститься,Ты был прежде всегоЧеловек.5Что же делать?Чем дальше, тем горше.Я смириться с бедойНе могу.Ты —Внезапною судорогой в горле,Ты —Сверлящею болью в мозгу,Ночь.Костер нашей дружбы потушен.Я однаВ темном лесе опять.Для того лишьНашла твою душу,Чтоб навекиЕе потерять…Без костраВ темном лесе мне страшно.Вот-вот хлынетЛавина огня.Словно танка враждебногоБашня,Притаившись, глядит на меня…6На ВологодчинеЕсть улицы Орлова,И говорят, что будет теплоход«Сергей Орлов».Звучит поэта слово…Вот только в дверь мнеОн не звякнет сноваИ, пряча в бороду улыбку,Не войдет.Уже не будем с нимДо хрипа спорить,Читать стихи,Глушить (не только!) чай…Один лишь разДрузьям принес он горе —Убил своим уходомНевзначай…7Загрустив однажды почему-то,«Есть ли дружба?» —Ты меня спросил,Эх, Сергей!Когда б хоть на минутуВыходили люди из могил!Ты забыл быО любой обиде,Ты б ничьейНе вспоминал вины,Потому чтоС нежностью б увидел,Как тебеТоварищи верны.8Я до сих порПоверить не могу,Что ты на том —Нездешнем берегу,Куда слова моиНе долетят,И даже материМолящий взгляд,И даже вскрик отчаянныйЖеныТеперь к тебеПробиться не вольны…А я все так же, так же,Видит бог,Хватаю трубку,Услыхав звонок, —Как будто быИз черной пустотыВдруг позвонить на ЗемлюМожешь ты…9Снова жизнь – снова цепь атак.Пред тобой в долгу навсегда,Я верна нашей дружбе так,Как орбите своей звезда.По тебе свой сверяю шагИ любую свою строку.Ты мне нужен, как нужен стягу,Чтоб остаться полком полку.Из Северной тетради
В тундреНи кустика, ни селенья,Снега, лишь одни снега.Пастух да его олени —Подпиленные рога.Смирны, как любое стадо:Под палкой не первый год.И много ли стаду надо?Потуже набить живот.Век тундру долбят копытцемИ учат тому телят…Свободные дикие птицыНад ними летят, летят.Куда перелетных тянетИз тихих обжитых мест?На северное сиянье?А может, на Южный Крест?..Забывшие вкус свободы,Покорные, как рабы,Пасутся олени годы.Не зная иной судьбы.Возможно, оно и лучшеО воле забыть навек?Спокойней. Хранит их чукча —Могущественный человек.Он к ним не подпустит волка,Им ягель всегда найдет.А много ль в свободе толка?Важнее набить живот.Ни кустика, ни селенья.Сменяет пургу пурга.Пастух да его олени —Подпиленные рога.И вдруг, не понять откуда,И вдруг, неизвестно как,Возникло из снега чудо —Красавец, дикарь, чужак.Дремучих рогов коронуОткинув легко назад,Стоял он, застыв с разгону,В собратьев нацелив взгляд.Свободный, седой и гордый,В упор он смотрел на них.Жевать перестали морды.Стук жадных копыт затих.И что-то в глазах мелькнулоУ замерших оленух.И как под ружейным дуломБледнел и бледнел пастух.Он понял: олени, годыПрожившие, как рабы,Почуяли дух свободы,Дыханье иной судьбы…Высокую выгнув шею,Откинув назад рога,Приблизился к ним пришелецНа два или три шага.Сжал крепче винтовку чукчаИ крикнул: «Назад иди!»Но вырвался рев могучийИз мужественной груди.Трубил он о счастье трудном —О жизни без пастуха,О том, как прекрасна тундра,Хоть нет в ней порою мха.О птицах, которых тянетИз тихих обжитых местНа северное сиянье,На призрачный Южный Крест.Потом, повернувшись круто,Рванулся чужак вперед.Олени за ним. Минута,И стадо совсем уйдет.Уйдет навсегда, на волю…Пастух повторил: «Назад!»И, сморщившись, как от боли,К плечу приложил приклад…Споткнувшись и удивленноПытаясь поднять рога,Чужак с еле слышным стономПошел было на врага.Но, медленно оседая,На снег повалился он.Впервой голова седаяВрагу отдала поклон.Не в рыцарском поединке,Не в битве он рухнул ниц…А маленький чукча льдинкиС белесых снимал ресниц.И думал: «Однако, плохо.Пастух я, а не палач…»Голодной лисицы хохот,Срывающийся на плач.Сползает на тундру туча.А где-то светло, тепло…Завьюжило. Душу чукчиСугробами замело…Назад возвратилось стадоИ снова жует, жует.И снова олешкам надоОдно лишь – набить живот…Ни кустика, ни селенья,Снега, лишь одни снега.Пастух да его олени —Подпиленные рога.В тайгеКто видал енисейские дали,Тот о них не забудет нигде…А деревья вокруг умирали,Умирали по пояс в воде.Почернели, листва облетела.Запах тлена и мертвый плеск…Кто-то трезвый, могучий, смелыйПорешил затопить здесь лес.И боролись за жизнь великаны:Хоть была неизбежной смерть.Было больно, и страшно, и странноНа агонию эту смотреть.Было больно. И все-таки взглядаЯ от них не могла отвести,Мне твердили: «Так нужно, так надо.Жаль, но нету другого пути.Что поделаешь? – Жизнь жестока,И погибнуть деревья должны:Чтоб кровинки веселого токаПобежали по венам страны.Чтоб заводы в тайге загудели,Чтоб в глуши прозревали дома».Я кивала: «Да, да, в самом деле,Это я понимаю сама».…А деревья вокруг умирали,Умирали по пояс в воде.И забудешь о них едва ли —Никогда, ни за что, нигде…«Сидели у костра, гудели кедры…»Сидели у костра, гудели кедры.Метались то ли искры, то ли снег.И был со мною рядом злой и щедрый,Простой и очень сложный человек.В который раз я всматривалась сноваВ глаза с прищуром, в резкие черты.Да, было что-то в нем от Пугачева,От разинской тревожной широты.Такой, пожалуй, может за борт бросить,А может бросить все к твоим ногам…Не зря мне часто снится эта проседь,И хриплый голос, и над бровью шрам.Плывут, качаясь, разинские струги —Что ж, сон как сон: не много смысла в нем…Но в том беда, что потайные струныПорой заноют в сердце ясным днем.И загудят в ответ с угрозой кедры,Взметнутся то ли искры, то ли снег.Сквозь время улыбнется зло и щедроПростой и очень сложный человек.
