Урбанистика. часть 2

Бульвар

Первый бульвар был устроен поверх земляных укреплений, вызванных к жизни развитием артиллерии, в итальянской Лукке. Второй устроен в голландском Антверпене, по решению Городского совета в 1578 г. Но подлинная карьера бульвара началась в Париже, когда по распоряжению королевы Марии Медичи в 1616 г. был заложен трехрядный бульвар, известный как Променад Королевы. Срединная аллея предназначалась для пешей прогулки, боковые аллеи – для одностороннего движения экипажей. В дальнейшем модель Марии Медичи расслоилась: если укрепления, впоследствии срытые, были широки, бульвар предназначался для движения карет и омнибусов, если они были узкими поверху, то бульвар оказался в исключительном распоряжении пешеходов. Первый вариант – это венская Рингштрассе, бульвар вдоль петербургского Адмиралтейства или московский Новинский бульвар, от которого давно осталось одно название. Именно эта модель оказалась вывезена в испанские колониальные владения в Америке, где в Мехико возникли Аламеда и Пасео Нуово – уже не на месте укреплений, а как «чистая» городская форма. Аламеда это ежевечерний променад в каретах, рядом с которыми гарцевали всадники, и особое расширение в форме полукруга, где обычно собирались зрители частых военных парадов. Пасео Нуово – бульвар, специально приподнятый на высокой насыпи, чтобы обеспечить наилучший вид на город. Еще один бульвар, Пасео де Лас Вегас, был устроен вдоль канала, на который выплывали лодки с индейцами, позднее – прогулочные лодки, так что жители Мехико могли ощущать себя едва ли не венецианцами.

Париж после реконструкции середины XIX в., осуществленной префектом Османом, создал наиболее совершенную систему бульваров, накрепко сочлененных с проезжими улицами. Особенностью этой системы стали чрезвычайно широкие тротуары вдоль фронта домов, что позволило создать почти непрерывную цепь уличных кафе, так что и сегодня бульвары, некогда прославленные живописью импрессионистов, сохранили свое очарование. Впрочем, туристов на парижских бульварах в несколько раз больше, чем самих парижан.

В прочих европейских городах и в США такую схему сочли излишней: прогулки в экипажах предпочли вынести в парки, тогда как бульвары стали исключительно местом для неспешных прогулок, ведь до того как автомобиль приблизил загородные леса и дачи к городу, именно прогулка по бульвару была развлечением, доступным для всех сословий. К счастью, сохранившееся Бульварное кольцо Москвы – отличный пример такого демократичного обустройства городской среды, хотя настоящим убежищем от шума и автомобильных выхлопов теперь можно счесть один лишь Чистопрудный бульвар.

Особый вариант бульвара возник к середине ХХ в. из соединения модернизма с претензиями на Большой стиль. Возможно, отталкиваясь от мексиканского Пасео, возможно, уже от вашингтонского Мола, новую модель главной улицы назвали испанским словом «эспланада». Грандиозная ширина такой протяженной прямой увлекла как советских архитекторов, видевших ее своего рода аванзалом к Дворцу Советов, так и их германских оппонентов и создателей новых столиц начиная с города Бразилиа. Особенно странно выглядит перенос той же концепции на промышленную сверхслободу вроде Тольятти, где озелененная «эспланада» не связывает, а разъединяет прямоугольники гигантских микрорайонов.

В целом приходится признать, что классический бульвар плохо уживается с нынешним напряженным уличным движением. Приходится удивляться, что московские деревья все еще выдерживают газовую атаку со стороны автомобильных стад. Впрочем, липы не выдержали, и с Тверской их пришлось убрать. В свою очередь американские транспортные инженеры испытывают к бульварам неприязнь, вопреки статистическим данным, утверждая, что само их существование увеличивает риск дорожно-транспортных происшествий, связанных с пешеходами. Однако главное все же в другом: с того времени как экологическое движение понудило образованное большинство, где только возможно, вернуться к модели «естественной» природы, бульвар в планировке новых городов и районов замещается «зеленым коридором», являющим собой растянутый по длине парк.

Начавшись с Кур де ла Рен – «Двора Королевы» – городской бульвар Парижа стал на века образцом, хотя первые бульвары были созданы в Голландии и Италии, откуда королева Мария Медичи привезла этот новый тип обустройства городской жизни. Уже в подражание Парижу неаполитанский король распорядился разбить бульвар, но уже полностью недоступный для экипажей. Обаяние бульвара как уже непременной характеристики крупного города закрепилось так прочно, что, не говоря о реконструкции Парижа при префекте Османе, о венских или московских бульварах, важно заметить другое. Проектируя свой вариант «линейного города» испанец Сориа-и-Мата сделал именно многокилометровый бульвар осью своего градостроительного построения. Если вспомнить линейные построения Николая Милютина, то, хотя слова бульвар он не употреблял, полоса зелени, отделяющая жилье от производства – бульвар.

На знаменитом Плане Тюрго не увидишь, естественно, более поздних бульваров, зато есть первые из них, как тот, что был проложен к Бастилии вдоль Сены, минуя Королевскую площадь.

Чертежи показывают, за счет чего проектной группе префекта Османа удалось обустроить бульвары с высокой скоростью – типовые решения были отработаны до мелочей.

Малые государи вроде архиепископа австрийского Зальцбурга спешили воспроизводить парижский образец, соединяя вместе бульвар и тот тип формального парка, что по традиции именуется французским. Действительными создателями сугубо геометрической структуры цветников, боскетов и куртин из стриженых деревьев были авторы итальянских садов эпохи Ренессанса. Однако именно во Франции сложилась теория геометризации форм на основе неприятия «дикой» природы, которую считали «пустыней».

В Риме, где для бульвара места уже не нашлось, его роль перешла к набережной Тибра, где дорожка перекрыта ветвями.

В Барселоне скорее всего именно бульвар, ведущий к порту, приобрел к нашему времени роль главной улицы, а в Нью-Йорке, где места для зелени, кроме Центрального парка, еще меньше, уже маленькой группе деревьев рядом с фонтаном на Шестой авеню отведена функция бульвара, излюбленного места для ланча младших клерков.

Площадь

Главные улицы или бульвары непременно выводят нас на площадь, сама судьба которой оказалась под угрозой в эпоху сверхплотного движения автомобилей, которое превратило множество площадей в транспортные развязки в одном уровне.

У площади три источника. Первый – пространство перед храмом. Второй – рынок, и площадь очень долго оставалась местом рыночной торговли в первую очередь. Лишь со временем выделилась специальная площадь для собраний, которую греки именовали агорой, а римляне форумом, придавая ему особо торжественное обрамление.

Восток быстро вывел площадь перед храмом из общего пространства города, заперев ее за глухой стеной, тогда как огромную рыночную площадь при первой возможности старались накрыть сверху, выведя ее в класс городских интерьеров. Средневековые города Европы, как правило, обходились одной площадью, как Венеция. Там сохранили от застройки площадь Св. Марка и ее ответвление – Пьяцетту, служившую своего рода вестибюлем перед Палаццо Дожей, а торговле отдали специальные кварталы. В большинстве городов к случайной по очертаниям соборной площади перед папертью огромного храма добавлялись специализированные рынки – продуктовый, рыбный, сенной. Архитекторы итальянского Возрождения грезили о воссоздании славы римских форумов, но им удавалось воплотить свои мечты довольно редко. Филиппо Брунеллески создал первую площадь такого типа, очень скромную по габаритам – это Аннунциата во Флоренции. Только на излете Ренессанса ученики Микеланджело осуществили изысканный проект площади на Капитолийском холме, созданный мастером, а Лоренцо Бернини сформировал площадь перед собором Св. Петра, действительно ни в чем не уступив при этом зодчим имперского Рима.

С этого момента, сначала в Париже, а затем повсюду, начинается разработка темы площади как произведения планировочного искусства, даже если это были только поля для парадов, обожаемых и монархами, и публикой, жадной до зрелищ. Площади, в плане квадратные и восьмиугольные, трапециевидные, полукруглые, как Кампо в Сиене или Дворцовая в Петербурге, овальные, как в провинциальном Петрозаводске, или круглые, как в Полтаве; площади-перекрестки или зрительно замкнутые площади, куда улицы вливаются по касательной – все они давно систематизированы. В конце XIX в. такой каталог выстроил Камилло Зитте, в наши дни – Роб Крие. Лондон сформировал свою систему площадей-скверов, т. е. мини-парков, со всех сторон окруженных спокойными жилыми кварталами, но удовлетворился одной публичной площадью – Трафальгарской.

Модернизм отвергал площадь с той же страстью, что и квартал. Хотя оказалось, что круглые площади наилучшим образом исполняют роль круговых развязок движения по множеству направлений, и им отказывали в особом архитектурном обрамлении. Даже знаменитая парижская площадь Вогезов, при короле Генрихе IV обстроенная фасадами до того, как к ним пристроили кварталы домов, на долгие годы превратилась в паркинг под открытым небом. Некогда бурно торговая Красная площадь омертвлена нахождением там Мавзолея и некрополя в стене, и только в последние годы ее стали оживлять новогодние ночные гуляния и редкие концерты на Васильевском спуске. Манежная, долгое время заполненная автобусами, вдруг ожила в конце 80-х годов, когда на ней собирались многотысячные митинги. Теперь такую вероятность аккуратно устранили, но площадь полна людей после обустройства куполов и фонтанов над подземным торговым центром. От прочих московских площадей остались одни названия. В Нью-Йорке площадей как таковых вообще нет, и лишь под Новый год Х-образный перекресток Таймс-сквер оправдывает свое название. И есть в Америке города вроде Далласа, где слово площадь означает только одно – обширную автостоянку меж разрозненных зданий.

И все же в рамках широкого движения, получившего название Новый урбанизм, началось возрождение площади как публичного пространства, свободного от движения транспорта и предназначенного для того в первую очередь, чтобы толпа, собирающаяся по поводу или без повода, могла рассматривать себя в собственном отражении.

Крупнейший комплекс античных площадей Рима дошел до нас только в руинах, так что искусство, с которым зодчие пристраивали одно замкнутое пространство, завершенное в художественном отношении, к серии других пространств, приходится домысливать. К счастью, блистательная работа Микеланджело над площадью перед Капитолием сохранилась в неизмененном виде. Нужно было быть Микеланджело чтобы рискнуть проложить гигантскую лестницу, категорически не замечая уже существующей, ведущей к старой базилике. И нужно было быть Микеланджело, чтобы по центру новой площади поставить отнюдь не скульптуру собственного резца, а древний конный монумент Марка Аврелия, который, впрочем, издавна считали памятником Константину Великому и потому сохранили от уничтожения. Мы знаем площадь перед собором Св. Петра Лоренцо Бернини, и только старая гравюра, изображающая площадь в опоре на ее проект, позволяет понять, насколько сильным было это планировочное решение, частичным (и не завершенным, к сожалению) повтором которого в России стала аванплощадь перед Казанским собором в Петербурге. При кажущейся простоте выбора из немногочисленного набора вариантов плана площади завершенных площадей гораздо меньше, чем можно было бы ожидать. Примером редкостной неудачи является площадь перед Папским замком во французском Авиньоне. Это та же эпоха барокко, но жажда достичь максимальной пышности и эффектности решения одного фасада, не подкрепленного ничем, сколько-нибудь сопоставимым с ним, похоронила возможность спокойно уравновесить сложный силуэт замка напротив, господствующего над всем городом.

От римского форума формулу замкнутой площади заимствовал христианский монастырь. От монастыря – площадь перед кафедральным собором, как в итальянской Болонье. В Сиене Кампо – городская площадь – дважды в год является крупнейшей в мире театральной сценой. Здесь проходят знаменитые палио – состязания всадников, защищающих честь городских кварталов, и места у окон резервируют на год вперед. Улицы входят на площадь по касательной, или через арки, так что эффект закрытого пространства полный.

Вандомская (Королевская) площадь в Париже, когда там, на месте, со времен Наполеона, стояла конная статуя короля. Замкнутость пространства практически не нарушена, несмотря на прямой просвет улицы в обе стороны. Реализованный проект финского города Хамина – пример сочетания площади вокруг ратуши и вобановской системы фортификаций.

Предела раскрытие площадей достигает в советской архитектуре. Как пример, площадь перед Дворцом труда у Московских ворот, куда пытались перенести центр Ленинграда. Здесь функция площади сведена к созданию пустоты, лишь дважды в году заполняемой демонстрацией лояльности к власти.

Монументы

Где площадь, там и монумент, без которого она обычно воспринимается как незавершенная, пустая. Агора античной Греции была обычно заполнена скульптурами сверх всякой меры – мастера работы над телесным, греки с трудом воспринимали художественную ценность пространства как такового. Римляне с их обостренным чувством пространства оказались удачливее. Восприняв от наследников империи Александра Великого идею триумфальной арки и триумфальной колонны, усадив бронзовых императоров на коней, они задали образец, которому последующие века следовали без колебаний. Средневековые города, жители которых вкладывали все силы и половину регионального продукта в строительство соборов, которые сами были монументами, тем не менее создали свой вариант триумфальной колонны – как правило, это декорированный столб, воздвигнутый в ознаменование избавления от чумы.

Эпоха Возрождения вновь вывела скульптуру из интерьера храма на площадь, будь то Давид на площади Синьории во Флоренции или конные статуи военачальников в той же Флоренции или Венеции, да и в других городах. Затем пришла очередь королей, а в Новое время – генералов и прочих отцов отечества.

Выбор скульптора и выбор им пропорционального отношения монумента к габаритам площади – высшая ступень градостроительного искусства, подняться на которую удавалось и удается немногим. Площадь Капитолия в Риме остается шедевром на все времена именно потому, что Микеланджело создал изощренное сочетание лестницы, парапета, рисунка мощения с фасадами, выходящими на площадь, у которой «перевернутая» перспектива, отчего площадь кажется большей, чем она есть. При этом римский памятник Марку Аврелию, который сочли изображением императора Константина и потому не уничтожили, очень посредственные скульптуры Диоскуров у парапетов и речных богов, помещенных в ниши под Капитолийским дворцом, образуют волшебное целое – ансамбль. Парижу в этом отношении повезло меньше. Только конная статуя Генриха IV у моста Пон-Неф, передвинутая сюда после эксцессов революции, и колонна на Вандомской площади по-настоящему убедительны, в отличие от скульптурных нагромождений перед Лувром, от монумента на площади Виктуар или от слоноподобной Триумфальной арки. Редкостной удачей является монумент Петру Первому, воздвигнутый Фальконе на Сенатской площади, и очень точно Монферран и его русские ассистенты поставили Александрийский столп на Дворцовой площади.

Большинство городских монументов на площадях в большей или меньшей степени скверны – что в городах Старого Света, что в городах Нового. Наращивание размеров не только не помогает, но чаще всего взламывает пространство и угнетает окрестности, как это случилось с тем же Петром авторства Зураба Церетели. Эта композиция для установки на полке камина, увеличенная в двести раз, была бы терпимой посреди Рыбинского водохранилища или Финского залива, но она «убивает» центральное место Москвы.

Гораздо больше повезло городам, когда монументы стали размещать на бульварах, как роденовский памятник Бальзаку в Париже или опекушинский Пушкин – пока его не передвинули. И в парках, где их размеры соотнесены с кронами деревьев и шириной аллей. В скверах, где они не спорят с небом, как в случае любопытной композиции Михаила Шемякина на Болотной площади Москвы, где площади, конечно же, нет. В небольших площадках-карманах городского пространства – как Прометей у подножия главного здания нью-йоркского Рокфеллер-центра или восхитительная толстушка-Венера Ботеро позади Ливерпульского вокзала в Лондоне.

Легкая ироничность, появившаяся в городской скульптуре последнего времени, освободившая от непременной помпезности, породила симпатичный жанр – обыденные фигуры в натуральную величину, без пьедестала стоящие на плитах маленькой площади или сидящие на скамье – от Чарли Чаплина на Лестер-скуэр в Лондоне до деревенского искателя справедливости в Челябинске. В то же время, освободившись от канонов модернизма, сегодняшние архитекторы создают здания-монументы, здания-скульптуры, которые вновь, как в Средние века, целиком взяли на себя функции монументальной скульптуры.

Уже жители древнегреческих городов сочли пустое пространство площадей подходящим местом для установки памятников и памятных знаков. Но греки были совершенно безразличны к пространству как таковому и заставляли памятниками все свободные места, так что площадь уподоблялась кладбищу. Римляне задали образец – по центру форума ставили либо конную статую, либо вывезенный из Египта обелиск.

Владыки и зодчие Ренессанса прямо восстановили римскую традицию, и теперь, размещая не только статуи, но и фонтаны, как на флорентийской площади Аннунциаты, и обелиски, как на римской Пьяцца дель Пополо, в Париже, Вене, Санкт-Петербурге оставалось ее воспроизводить.

Вершиной исторической карьеры обелиска стало сооружение 170-м монумента Джорджа Вашингтона, удерживающего огромный газон Молла, тянущийся до самого здания Капитолия. Гигантомания при создании монументов достигла апогея в кайзеровской Германии в преддверии Первой мировой войны, когда у Дрездена сооружали монумент Имперскому патриотизму. Иную роль играют небольшие скульптуры, подлинники или копии, размещенные в «карманах» городского пространства, как в Неаполе. В последние годы на улицах и площадях появились новые «монументы», способные соблюдать неподвижность ради горсти монет, брошенных туристами. Эти живые скульптуры все чаще составляют конкуренцию бронзовым изваяниям в натуральную величину.

Памятники на спокойных площадях замечательны уже тем, что образуют вокруг себя зону тяготения для пешеходов, которым обычно достается лишь стул в уличном кафе, так как стул и скамья – это важная коммерция. Поздний советский монументализм приблизился к пределу возможного: 9-метровая голова Ульянова на главной площади Улан-Удэ включена в книгу рекордов Гиннеса. Новый монументализм, как эта симпатичная «Венера» скульптора Ботеро позади Ливерпульского вокзала в Лондоне, вызывает только теплую улыбку.

Парк