Урбанистика. часть 2

Квартал

У квартала долгая история. Не будет преувеличением сказать, что квартал древнее улицы, поскольку сложно назвать улицами узкие проходы между группами домов, вплотную прижавшихся один к другому, а именно такими были древнейшие поселения на Земле. Ранние, некрупные кварталы в Месопотамии, в античной Греции представляли собой слипшиеся тремя сторонами дома т. н. средиземноморского типа – с внутренними двориками. Это позволяло каждый квартал превращать в своего рода крепость, но главной целью была максимальная экономия пространства, стиснутого периметром городских стен. К тому же было очень удобно осуществлять планировку города с помощью прямоугольной сетки улиц между одинаковыми по площади кварталами – недаром при строительстве новых городов в колониях или в приграничье к такой схеме возвращались вновь и вновь. Для этого не требовался архитектор, и с задачей вполне справлялись военные инженеры. Во времена Римской империи давняя структура квартала усложняется. В одном ряду по фронту квартала оказались роскошные и скромные дома (каждый с двориком или несколькими двориками), по первым этажам были лавки и харчевни с популярной едой на вынос, на углу нередко размещалась таверна, а то и бордель. На углу непременно устраивался водоразборный кран с резервуаром, который опорожняли, открывая клапан, для промывки улиц, если долго не было дождя.

Рим изобрел и инсулу – квартал, целиком занятый многоэтажным домом, отчего и название «остров». Это изобретение было вызвано переуплотнением на узких улочках Вечного города, и после затянувшегося перерыва Средневековья ему была суждена долгая карьера. Квартал средневекового города в большинстве случаев лишился четкости прямоугольного очертания в плане, но это не означает торжества бесструктурности. Напротив, у квартала была системная организация на разных уровнях. В предметном плане: непрерывные ряды домов, выходящих на смежные улицы, часто с лавками по первому этажу; сады и огороды, сходящиеся к узкой скотопрогонной дорожке посредине. В социальном измерении квартал был «соседством» – или как корпорация (такие до сих пор сохранились в Сиене), или как коллективный член уличной корпорации. В этом отношении русские города не отличались от западных, формируя «кончанские» и «уличанские» сообщества, несшие общие городские повинности. Различие было не столько в строительном материале, так как и в Европе до XIV в. строили преимущественно из дерева, сколько в предметной структуре, так как дома прятались в глубине двора, а на улицу выходил лишь забор с глухими воротами.

Чем ближе к Новому времени, тем больше уплотнялся квартал в городе. Пока город окружали каменные стены, при его расширении их переносили на новое место с завидной быстротой, но когда артиллерия вынудила перейти к земляным укреплениям, город начал задыхаться. Внутриквартальные сады застроили, увеличив число предельно узких улиц.

В промышленных городах стали возникать новые кварталы, застроенные почти целиком, так что место дворов заняли узкие щели, едва пропускавшие воздух и толику света в квартиры многоэтажных домов. Подлинный прорыв совершил в Барселоне Ильдефонс Серда, выстроивший новый город из прямоугольных кварталов со срезанными углами и зелеными садами, раскрытыми на улицу с одной стороны. Однако эту работу на дальней периферии в Европе почти не заметили. Только к концу XIX в., под воздействием идей гигиенистов и социальных реформистов, заново открывают «инсулу» – дом-квартал с целой анфиладой внутренних дворов, когда просторных, когда затесненных, каких особенно много в Петербурге. Там к улице обращен эффектный фасад, которому, как в случае перевязи Портоса, сзади отвечают голые стены и гулкая пустота дворов.

Модернисты ХХ в. объявили квартал вне закона, пытаясь заменить его новым образованием – микрорайоном со свободной расстановкой обособленных домов, однако к концу столетия квартал-инсула пережил второе рождение, особенно при формировании достаточно комфортного социального жилья.

Квартал правильной формы, сложившийся в далекой античности, когда это был наиболее эффективный способ разбивки территории города-колонии равными долями для равных друг другу переселенцев, сохранял свое значение «молекулы» городского пространства тысячелетиями. При разбивке территории под город Саванну в штате Джоржия использовали точно те же инструменты, что при разбивке кварталов сицилийских Сиракуз двадцатью пятью веками ранее. Тот же прием использовался, когда при новом заводе следовало быстро возвести жилища для рабочих. Общим для всех этих случаев было то, что такой квартал понимался исключительно как жилое образование, тогда как все услуги выносились к площадям или на перекрестки улиц, на углы, имевшие поэтому особую ценность. Формирование кварталов из многоэтажных зданий в Новое время существенно изменило ситуацию. Стремление наиболее эффективно использовать участки между соседними улицами заставляло выдвигать фасады домов на «красную» линию, вслед за чем было вполне разумно отдать первые этажи под торговлю и прочие услуги. При этом кварталы наиболее состоятельных домовладельцев сохранили внутренние сады, разделенные на полосы по ширине фасада таунхауса, обеспечивая возможность обустройства индивидуальных оранжерей и веранд.

Вполне рациональные расчеты показали, что равномерное заполнение участка совсем небольшими двухэтажными домами с крошечными участками и узкими проездами дает не меньшую плотность, чем привычная периметральная застройка квартала домами в четыре-пять этажей. Эту очень простую расчетную логику немедленно подхватили девелоперы эпохи бурного развития дешевой ипотеки в США, вслед за чем возникли две элементарные схемы. Одна – для самых скромных покупателей жилья – напрямую воплотила схему полувековой давности, что предельно упростило поточный способ монтажа домов, прозванных «обувными коробками». В таких домах обитает примерно четверть американцев, при этом срок реальной службы легких каркасных конструкций не на много превышает срок выплаты ипотечного кредита. Вслед за этим, как правило, такие жилые «ковры» сносят целиком, чтобы застроить заново – примерно тем же способом.

Другая схема – для чуть более состоятельных покупателей – не менее примитивна по существу, так как сводится к сплошной обстройке дороги, которой, для некоторой живописности, придается криволинейное в плане очертание. Как правило, такие «жилые дороги» честно именуются drive – проездами, и совсем не трудно ехать по адресу, где номер дома обозначается четырехзначным числом. Зато перед домом есть газон, а позади миниатюрный дворик глубиной три-четыре метра.

В любом из этих вариантов никакого квартала нет и в помине. «Соседства» тоже нет. Каждый сам по себе, что несколько парадоксальным образом можно счесть воплощением утопической мечты Фрэнка Ллойда Райта о «городе широких акров».

Создатели города-сада начала ХХ в. стремились сохранить квартал как именно сообщество, формируя группы домов вокруг миниатюрных площадей или тупиковых заездов и всемерно культивируя создание общего сада для кластера из нескольких таких групп. В настоящее время такого рода роскошь доступна только высшему горизонту среднего класса. С формальной точки зрения улица солидной «деревни» в четверти часа езды от кольца предприятий, перебравшихся за черту крупного города, мало чем отличается от обычной «жилой дороги». В действительности отличие велико: и дома расставлены свободнее, и участки больше, и внутри жилой группы, за границей индивидуальных участков, есть общее озелененное пространство.

Возврат людей из пригородов в центральные части города совпал по времени с расцветом идеологии «нового урбанизма». Сначала на пустырях между высотными домами стали возникать обособленные пешеходные жилые улочки (подъезд с внешнего периметра), что автоматически сблизило людей общей отчужденностью от стандартной застройки и сформировало протяженный квартал. Затем в том же Берлине или Роттердаме воплощаются проекты воссоздания кварталов в их исторической форме: дома, прижавшиеся один к другому, образуют свою общую «крепостную стену», а внутри снова есть озелененный двор, закрытый для чужих.

Микрорайон и «соседство»

Язык описания города почти так же стар и многолик, как и сам город, тогда как язык структурирования города молод, как и вся урбанистика. Русское слово среда отвечает английскому environment, означающему сразу и предметно-пространственное окружение, окружение социальное, в отличие от французского, в котором это два разных понятия: environnement и mileu. Двойственность смысла одного слова в русском и английском несет в себе известную ловушку. Для англосаксонской традиции, в которой самоорганизация горожан первична, а ее пространственное оформление вторично, при разработке концепции «соседства» главным было и остается то, как и вокруг чего оформляется взаимодействие людей. Есть «соседство», которое организуется вокруг школы, спортивные площадки, а часто и классы которой используются в качестве «клубного» пространства, и еще вокруг зала собраний и общественного центра. В российской традиции, где некая самоорганизация жителей просматривается в далеком новгородском и отчасти в допетровско-московском прошлом, закрепилось структурирование городского пространства по околоткам и полицейским частям. Не удивительно, что в момент, когда после хрущевской «оттепели», мы вновь начали интересоваться тем, что делается в мире, и столкнулись с необходимостью найти эквивалент словам neighborhood и community (сообщество, как правило, объединяющее несколько соседств – вокруг церковного прихода или параллельно с ним), советские специалисты перевели его как «микрорайон».

Чисто внешне советский микрорайон весьма схож со своим западноевропейским прародителем почти во всем, что можно отнести к сфере обслуживания: детские сады, школа, почта, продовольственные магазины и т. п. Тем не менее это нечто качественно иное, поскольку так или иначе организованная общественная жизнь была твердо приписана к трудовым коллективам, и от всей самоорганизации осталась возможность (почти обязанность) участия в субботниках по уборке придомовых территорий.

Именно это принципиальное различие сказывалось и сказывается в подходе к вопросу о реконструкции. Поздний советский микрорайон уже подвергся частичному уплотнению, и нередко внутри него вдруг возникал магазин общегородского значения либо пивной ресторан, вызывавший яростные жалобы окрестных жителей на шум и на перегруженность помоек. Но тогда жалобы еще могли вызвать некоторую реакцию. Нынешнее наступление частного инвестора на микрорайон иногда удается приостановить единственно лобовой схваткой жителей с исполнителями. Соседство в Европе и в США давно завоевало право голоса в городах (если только это не самые бедные кварталы, где люди, живущие на социальное пособие, не способны создать ни соседств, ни сообществ), поскольку ни одна из конкурирующих партий не может игнорировать голоса избирателей, когда очень часто результат зависит от нескольких голосов. В ряде случаев соседства получают законный статус.

В отличие от почти сошедших со сцены российских ТОСов, территориального общественного самоуправления, «соседства» в многих американских городах юридически оформлены, избирают «соседские согласовательные комиссии» по квоте один депутат от полутора тысяч жителей. Эти ССК имеют право предъявлять свое отношение к любому инвестиционному проекту на их территории, к любому городскому законопроекту, а также тратить на произвольные цели (но не на зарплату) небольшие средства, выделяемые для этого из городского бюджета. Рекомендации ССК не имеют обязательного характера, но инвесторы научились относиться к ним внимательно, тем более что многолетний опыт показал: качество инвестиционных проектов возросло более чем на 10 процентов – прежде всего по той причине, что никогда внешний агент деятельности не будет способен к такой дотошности оценки проекта, как местные жители. Правда, следует иметь в виду, что плотность застройки в американском городе в разы меньше, чем в России, так что обычное «соседство» образовано населением от 10 до 12 тыс. человек.

Микрорайон стал наиболее ярким выражением модернизма в его отношениях с городом. Механистичность решительно выходит на первый план и претендует на то, что это не вынужденность, вызванная бедностью и спешкой, а идеал. Не удивительно, что результаты планировочного процесса, в котором игнорировалось все органичное, вырастающее снизу, из собственной деятельности и собственного согласия между людьми, повсюду оказывались практически тождественными. Ле Корбюзье, как обычно, лишь словесно утверждал свое первенство, выдвигая сначала т. н. План Вуазен, а затем и проект «Лучезарного города». Абсолютно к тем же результатам приходили Вальтер Гропиус и Бруно Таут, предлагавшие возвести на месте старых кварталов ровные ряды многоэтажных «пластин». Практически те же результаты получались у Андрея Бурова, проектировавшего жилье для Челябинского тракторного завода. Единственно нехватка металла заставляла его закладывать в дома деревянные перекрытия, а отсутствие и лифтов, и надежд на их скорое производство в нужном количестве заставляло ограничивать этажность. Во всех случаях нечто под названием микрорайон означало счетную единицу города, отстроенную от школы, трактуемой единственно как учреждение сферы образования. За исключением редких попыток смягчить схему средствами ландшафтной архитектуры, как это делалось в Минске или Вильнюсе, эффект всегда один и тот же. Естественным образом микрорайн в городе Гай на Оренбуржье только размерами отличается от микрорайона в Тольятти или Москве.

Главная улица

Улицы различаются шириной, качеством архитектуры домов, иерархия между ними закреплена в языке, и мы без труда различаем улицу, переулок, проулок, проезд, тупик, однако во все времена из множества улиц выделялась главная. На ней вставали казенные и общественные постройки, знатные и богатые всегда стремились построиться на главной улице, к ней тяготеют лучшие магазины. В малом городе сомнений нет – главная улица всегда одна, что, собственно, и отражено в ее названии, но в крупных и крупнейших городах это всего лишь роль, которую улицы-претенденты перехватывают одна у другой по мере роста и развития города.

Главная улица ведет свою родословную от улицы Процессий древнейших городов, но проектировать ее как единое целое начали только в эпоху наследников Александра Великого и римлян, которые предпочли, развивая схему военного лагеря, планировать сразу перекрестье двух главных улиц – кардо и декумануса. В городе средневековья роль главной брала на себя одна из центральных улиц, где сосредоточены были лавки ювелиров, но идея проектируемой главной улицы, зародившись в эпоху Возрождения, получила развитие только в Новое время – время могущественных монархов. Первым был римский Папа, и Кардо служила для процессий нового типа – пышного съезда кардиналов к Ватикану. Затем следует Большая Ось Парижа, где со временем роль главной улицы взял на себя ее отдаленный от Лувра отрезок – Елисейские Поля, исходно рассчитанный на военные парады. Лондонцы, возможно из-за относительной слабости королевской власти с XVIII в., так и не привыкли к идее главной улицы, тогда как в шотландском Эдинбурге сомнений по этому поводу нет. Также нет сомнений относительно Петербурга, где Невский проспект, переживший глубокий упадок в советскую эпоху, восстановился в прежней роли и вновь оттеснил на второй план Кировский проспект, который перед революцией явно теснил старшего соседа. А вот в Вене роль главной улицы взял на себя кольцевой бульвар, Рингштрассе, вдоль которого выстроились все основные постройки Австро-Венгерской империи. Большой Канал в Венеции как играл роль главной улицы, так и сохраняет ее в городе, давно уже превратившемся в огромный музей, где его экспонатами являются сами венецианские каналы, мосты и кварталы, да их повседневная жизь. Любопытно, что в относительно новом, сравнительно с Венецией, Чикаго роль и главной улицы, и всего городского центра досталась Петле – излучине реки Чикаго.

Необычно в Берлине, где, после того как граница двух Германий разрезала столицу пополам, официальная Унтер ден Линден была продолжена (как ни парадоксально, в развитие грандиозного генплана Шпеера), но утратила столичный лоск, тогда как в Западном Берлине роль главной улицы с относительным успехом исполняла улица Курфюрстендамм. После объединения Берлина главной улицы не получилось, хотя спешно был возведен новый ансамбль городского центра. Сложно с Москвой. В прежние времена роль Тверской была очевидна, и советское время следовало традиции, несмотря на попытки сочинить главный проспект к так и не построенному Дворцу Советов, несмотря на стремление Хрущева перенести главную улицу на Ленинский проспект. Однако в новейшее время Тверская явно запустела, ее дорогие бутики привлекают мало внимания и, вопреки размножившимся на ней дорогим ресторанам и еще более дорогим гостиницам, роль главной улицы Тверской явно не по плечу. Впрочем, это общая тенденция для мегаполисов. Когда торговые и в огромной степени развлекательные функции приняли на себя моллы и целые группы моллов, расположенные по самому краю городской черты, говорить о главной улице нет оснований. В Нью-Йорке точно нет главной улицы, или, лучше сказать, их там как минимум пять: Третья, Пятая и Шестая авеню и, по традиции, но не по функциям – Уолл-стрит и Бродвей.

В целом, за исключением старых, музейных по духу городов Европы, тема главной улицы осталась актуальной для древних городов, для столиц новых государств и для провинциальных вроде французского Монпелье.

Главная улица существует всегда, не только в тех случаях, когда улиц хотя бы три, но (в западных городках) и когда улица всего одна. Выражение main street означает, таким образом, вообще улицу, если на нее выходят не одни только жилые дома. В маленьком русском городе по традиции улицы несоразмерно широки, так что главную улицу можно выделить прежде всего по тому признаку, что она, как правило без четкого перехода, вливается в главную (обычно единственную) площадь. В крупных городах, и в первую очередь в столицах, обычно несложно выделить главную улицу, поскольку веками главным ее назначением был военный парад. Такова Унтер ден Линден в Берлине. Когда Ильдефонсо Серда провел мощную диагональ главной улицы Барселоны, задача ставилась уже иначе: используя стандартные очертания квартала, вывести на главный проспект наиболее престижные, наиболее потому эффектные домовладения. Это удалось, так что здесь состязаются не одни лишь витрины, но и фасады соседних домов.

Страда Нуова – Новая улица в Генуе никогда не была главной в социальном смысле. Напротив, это была первая в Европе частная улица прекрасных дворцов, закрытая для посторонних. На плане видно, что совокупная поверхность дворов всех палаццо генуэзской знати равна поверхности самой улицы. Так как все внутренние дворы видны с улицы через открытые ворота, ее пространственный сценарий очень сложен и насыщен акцентами. Вполне естественно, что в наше время именно эта улица может претендовать на позицию главной.

Солидные буржуазные города XIX в. создали развитую систему проспектов, каждый из которых может быть сочтен главной улицей. Эти проспекты, как в французском Бордо, как правило, ориентированы на значимые монументы. По этим проспектам в начале ХХ в. провели первые трамвайные линии, которые здесь мудро спасли от уничтожения в эпоху безудержного автомобильного оптимизма. На эти проспекты ориентированы наиболее респектабельные доходные дома, а первые этажи заняты самыми дорогими магазинами.

В отличие от континентальных столиц, которые были в основном сформированы абсолютной монаршей властью, в Лондоне не только всего одна парадная площадь, но так и не было никогда главной улицы. Самыми знаменитыми здесь оказались ничем внешне не приметные улицы центра, где расположились лучшие магазины крупнейшего центра мужской моды. Однако из множества таких улиц явно выделяется одна – Риджент-стрит, проложенная через частные владения по проекту Джона Нэша, удивительно сочетавшего в себе талантливого архитектора и ничуть не менее талантливого девелопера и менеджера. На старой гравюре Риджент-стрит выглядит интереснее, чем сейчас, поскольку со временем портики, ранее пристроенные к зданиям галереи, снесли, чтобы облегчить движение экипажей. Тем не менее при всем несходстве соседствующих зданий, среди которых можно обнаружить и постройку в стиле Ар Деко, Риджент-стрит сохранила редкую целостность и облика, и функций, не уступив ни одной из них новым районам. Это по-прежнему средоточие элегантных магазинов и клубов. Особого внимания заслуживает то, что серьезное препятствие – несогласие крупного землевладельца продать часть участка – Нэш превратил в достоинство.