Уральский парень

— А чего нам стесняться? Ничего мы от вас не хотим! — обрезал Славка.

Шишкин недоуменно поднял брови:

— Ты, я вижу, приятель, сердишься? Брось, ни к чему. Я с тобой все равно ссориться не буду. Верно ведь? — улыбнулся он Балашову.

Володя тоже не понимал Славку: чего он, словно еж, колется?

— У него это бывает, — примирительно сказал Володя. — Находит порой.

Славка взглянул на друга сердито и обиженно. Шишкин рассмеялся:

— Славные вы, однако, ребята. Ну, кто угостит табачком?

Володя протянул Шишкину раскрытый портсигар с папиросами.

— О! Шикарная вещичка! Позволь полюбоваться?

Шишкин с интересом повертел портсигар в руках и, заметив на внутренней стороне буквы «БМВ», спросил:

— Инициалы твои, что ли?

— Нет.

— Старинный портсигар. Серебро. Купил?

— Нашел.

— Редкая находка! — Шишкин по-приятельски подмигнул Володе. — Продай, а?

— Нет, что вы!

— Ладно, я шучу. На такой портсигар у меня и денег не хватит, — и он вернул его Балашову.

Между тем ветер растрепал тучи. Дождь упал небольшой и скорый. Шишкин натянул на себя еще волглую одежду.

— На мне досохнет, — пояснил он. — Счастливо оставаться, друзья!

И зашагал по тропинке в лес, высокий, легкий на ногу. Когда скрылся за поворотом, Володя заметил:

— Интересный мужик.

— А ты обратил внимание, — сказал Славка, — улыбается, а глаза сердитые. Словно чужие на лице.

— У тебя сроду что-нибудь не так, — усмехнулся Балашов. — Вот-вот опять начнешь фантазировать: мол, глаза не глаза, а сплошная загадка.

— А! — махнул рукой Славка. — Что ты понимаешь? Не задирай меня, понял? Давай лучше варить уху.

— Давай, — согласился Володя, и друзья принялись чистить рыбу. Уха удалась на славу, слегка попахивала смоляным дымком. Друзья к тому же проголодались и с котелком ухи расправились незаметно.

После еды Балашов начисто соскреб песком с котелка копоть и присел рядом с задумавшимся Славкой. Миронов лежал на животе, подперев рукой подбородок, и смотрел на присмиревшее после бури озеро. Оно лениво гнало вдаль тихие волны, шелушилось солнечными блестками.

— О чем задумался? — спросил Володя.

Славка вздохнул.

— Так. Взгрустнулось что-то, — отозвался он неохотно. Володя поглядел внимательно на друга, кинул в озеро камешек.

— Трудно придется тебе в жизни, Славка.

— Это почему же? — встрепенулся Миронов, покосился на Балашова.

— Сложный ты какой-то, что ли. На ерунду порой можешь засмотреться, а главное упустишь. Или вот сегодня. Что-то тебе не по нутру пришлось в этом Шишкине, и чепуха всякая полезла в твою голову.

— Может быть, — задумчиво согласился Славка. — Может быть, ты и прав. А может, и не прав. Это ведь как понять. Ты говоришь, на ерунду могу засмотреться. Иногда в этой ерунде главное, словно в капельке воды солнце, отражается. Увидел я бруснику в лесу, солнце ее красиво так осветило, загляделся, а через нее открылась мне вся красота нашей тайги. А про мужика не будем поминать. У хорошего человека все должно быть хорошим.

— Не будем, — кивнул головой Володя и улыбнулся: — Ты стихи не пробовал писать?

— Не пробовал. А вообще иногда хочется, Боюсь, не получится.

— Я первый раз боялся молотком по зубилу ударить. Думал, промахнусь—и по пальцам. Как боялся, так и получилось. Так саданул по пальцам — неделю болело. Потом ничего. Перестал бояться — и получилось.

Ветер совсем стих. Озеро окаменело, стало гладким, как зеркало. Солнце клонилось к вечеру.

5

«Володя, ты очень нужен. Мы ждем тебя с Люсей у нас. Приходи обязательно. Галя».

Володя пожал плечами: интересно, для чего он так срочно понадобился? Вечером все равно встретится с Галей. Это первое. А второе — ждала бы одна Галя… Но почему с Люсей? С нею знаком мало. Девушка она красивая, с чудесными синими глазами, но молчаливая. Привычка у нее — глядеть собеседнику в глаза. Галя говорила, что это от близорукости. Да хоть бы от чего: все равно неудобно, когда она неотрывно смотрит на тебя.

— Мама, Галя сама принесла эту записку? — спросил Володя, садясь за стол.

Мать поставила перед ним сковородку жареной картошки, села на табуретку.

— Сама, — ответила мать. — Я воду из колодца носила. Отобрала у меня ведра и мигом кадочку наполнила. Соседки посмеиваются: не сноха ли в доме объявилась?

— Они скажут, — смущенно пробурчал Володя.

— Трудно мне одной, Володенька, — вздохнула мать. — Годов-то уж много. Уедешь в армию — и останусь одна-одинешенька.

— Переходи к Василию. Он тебя давно зовет. А сюда пусти квартирантов.

— Василий — отрезанный ломоть. У него своя семья. С Анюткой нас мировая не возьмет. Грубая больно. Да и как я из дома своего уйду? С отцом его строили сами. Каждый уголок и бревнышко к сердцу прикипели. Нет уж, хоть и сын мне Василий, а дома лучше.

Девушки, ожидая Володю, сидели на лавочке возле Галиного дома. Он шутливо представился:

— Явился по вашему велению.

Но девушки не поддержали шутливого тона: Люся была не в настроении, присмирела и Галя.

— Володя, — сказала Люся. — Мама очень просит тебя зайти к нам.

— К вам? — удивился Балашов. — Это по какому же делу?

— Если надо, значит надо, — решительно заявила Галя. — Идемте!

Володя не посмел отказаться, хотя не хотелось ему идти к Воронцовым. Мария Петровна Воронцова была известным человеком в городе: преподавала географию в средней школе, частенько выступала с публичными лекциями. Володя у нее не учился, но от других слышал, что учительница Воронцова строгая, не очень приветливая.

Марии Петровне нездоровилось. Куталась в пуховую шаль и говорила в нос. Ей было под пятьдесят, но она хорошо сохранилась для своих лет. Синие умные глаза глядели еще молодо. Светлые волосы собраны сзади в валик. И, может быть, потому, что они были светлые, седина на висках не так бросалась в глаза.

Володя растерялся. Руки казались чересчур длинными, их некуда было деть, а неуклюжие ноги несли совсем не туда, куда следовало.

Обстановка в доме была богатая: черный величавый сервант, мягкие с гнутыми спинками стулья, книжный шкаф во всю стену, огромное зеркало, пианино. Володя опасался за что-нибудь ненароком задеть. А получилось как раз то, чего боялся: чуть не уронил стул. Когда садился за стол, так двинул его коленками, что тот жалобно скрипнул и сдвинулся с места. Володя готов был провалиться сквозь землю. Но хорошо было уже то, что на его неуклюжесть никто не обратил внимания.

— Люсенька, — попросила Мария Петровна, — согрей, пожалуйста, чай.

Она села напротив Балашова и поставила перед собой маленькую шкатулку.

— Девушки сказали, что тебя зовут Володей. Так я тебя и буду называть. Хорошо?

Он кивнул головой. В горле застряло что-то сухое, а прокашляться стеснялся.

— Меня, Володя, интересует всего лишь один вопрос. — Мария Петровна взглянула на него глазами, полными печали, открыла шкатулку, достала медальон… тот самый, который он подарил Гале. — Где ты взял его, Володя?

— Нашел, — прохрипел он.

— Очень прошу рассказать: где, когда. Для меня это крайне важно.

Балашов прокашлялся в кулак и, путаясь, рассказал историю находки. Вернулась из кухни Люся, пристроилась рядом с матерью, прижавшись головой к ее плечу. Как они похожи! В молодости Мария Петровна была, видимо, такой же красавицей, как теперь дочь.

— Портсигар у тебя здесь?

Володя отдал портсигар Воронцовой. У нее дрожали пальцы. Открыв портсигар, она спросила глухим голосом:

— Ты догадываешься, что означают эти буквы — «БМВ?»

— Нет.

— Они означают: Борис Михайлович Воронцов.

Он взглянул на Марию Петровну:

— Выходит…

— Да. Это портсигар моего мужа. А медальон мой.

Галя перебирала кисточки скатерти. Люся смотрела на Володю — в глазах ее закипали слезы. Мария Петровна левой рукой поправила у виска волосы и вернула портсигар Балашову.

— Портсигар можешь взять на память, — и видя, что Володя растерян и хочет отказаться, настояла: — Бери.

Зябко передернув плечами, она продолжала:

— Борис Михайлович погиб три года назад. Он был геологом. Говорили, что с двумя рабочими геологической партии он попал в трясину. Первым провалился рабочий. Борис Михайлович поспешил ему на помощь. Успел бросить жердь, но и сам угодил в «окно» — в гиблое место. Другой растерялся. Поблизости никого больше не оказалось. Первый рабочий выбрался, но спасти Бориса Михайловича не успел. Такова официальная версия. Но теперь меня смущает вот это обстоятельство: как портсигар и медальон очутились на шихане? Муж носил их всегда с собой. Борис Михайлович не курил. Портсигар ему достался от отца. Медальон брал с собой, как сувенир. Видите? — Она нажала невидимую кнопочку, и медальон раскрылся. В нем лежала маленькая фотокарточка. Можно подумать, что это Люся, но только при беглом взгляде. У женщины на фотографии глаза смеялись, были прекраснее, чем у Люси. Конечно же, это Мария Петровна в молодости.

— Но папа, — сказала Люся, — иногда оставлял портсигар в боковом кармашке рюкзака. Может быть, он и тогда оставил? А кто-нибудь утащил.

— Возможно, — согласилась Мария Петровна. — Возможно, что воришка взял его из рюкзака и спрятал. Но почему же за три года не сумел он забрать портсигар из тайника? Насколько я поняла Володю, место приметное, найти его нетрудно.

— Нетрудно, — подтвердил Балашов.

— Может быть, с воришкой за это время что-нибудь случилось? — предположила Галя.

— Не знаю.

Говорили долго. Люся собрала на стол. Сколько ни отказывался Володя, но пришлось-таки выпить чашку чаю. Когда вышли от Воронцовых, Володя покачал в раздумье головой:

— Надо же! Лучше бы ничего не находить!..

Вечер провели на заветном камне. Прощаясь, Галя спросила:

— Сколько же осталось?

— Девять дней, Галинка.

— Почему не год?

— Видно, пришла пора.

Ночью Володя думал о геологе Воронцове, которого никогда не видел.

6

Горком комсомола и военкомат устроили в городском саду вечер призывников. В летнем кинотеатре состоялся не то митинг, не то собрание. Выступили военный комиссар, комсомольский вожак Саша Родионов, а потом слово предоставили самим призывникам. И тут на трибуну взобрался Славка Миронов. Володя рот раскрыл от удивления. Славка ни словом не обмолвился, что готовится выступать. Хитрец! Володя наклонился к Гале и прошептал:

— И наш фантазер туда же! Оратор!

Славка, нимало не смущаясь, вытащил из кармана бумажку и принялся говорить по ней без запинки. Володя только головой крутил: ох и складно получается у фантазера! Галя, взглянув на Балашова, рассмеялась. Больно вид у него потешный.

Славка обещал добросовестно овладевать военной наукой, стать настоящим солдатом. Если же потребуется, не жалеть жизни, защищая Родину. Никто в этом длинном полутемном дощатом зале не предполагал, что меньше, чем через год, эти торжественные слова придется подтвердить в кровопролитных боях. Никто об этом не думал сейчас… Поэтому настроение было приподнятым, хотя и немного грустным от сознания близкой разлуки.

После митинга Володя и Галя бродили по аллеям. Славка не показывался.

На танцевальной площадке, как всегда, гремел духовой оркестр. В темном углу сада радостно всхлипывала гармошка и ей вторило несколько разрозненных голосов.

— Пить хочу, — попросила Галя. — Во рту пересохло.

Зашли в буфет. Там было людно. Володя полез без очереди, но поднялся невообразимый гвалт. Пришлось отступиться. И тут его окликнули: