Помоги проекту - поделись книгой:
— Эй, приятель!
Володя оглянулся: за столиком сидел Шишкин и приветливо улыбался. Володя поздоровался.
— Сто граммов? — спросил Шишкин. — Садись. Сейчас устрою.
— Лимонаду хотел купить.
— Проще пареной репы. Садись.
— Но я с девушкой.
— Еще лучше. Веди ее сюда. Я сейчас все организую.
Володя колебался, но Шишкин подтолкнул его:
— Зови, зови!
Он привел к столику Галю. Сели. Шишкин уже пробирался от буфетной стойки. В левой руке держал две стопки, в правой — бутылку лимонада, горлышко которой было накрыто стаканом. Все это он поставил на столик, присел рядом с Балашовым и улыбнулся:
— Полный порядок! Простите, не знаю, как вас, — обратился он к Гале. Она назвала себя. — А вас Володей звать, на Сугомаке слышал, запомнил.
Он налил Гале лимонаду, взял стопку с водкой, привычно стукнул ею по другой стопке, приглашая Володю выпить:
— За будущих солдат!
— Я не пью, — отозвался Балашов.
— Немного можно. Служба будет легче. Я вот тоже племяша провожаю. Куда-то удрал от меня. Пей, приятель!
Шишкин выпил водку одним глотком, поморщился и закусил ломтиком сыра. Володя собирался тоже выпить, но поймал строгий, осуждающий взгляд Гали и отставил стопку.
— Слабак! — покачал головой Шишкин. — Ладно, не пропадать же добру. — Он выпил водку из второй стопки, крякнул:
— Хороша!
Галя глазами звала Володю из буфета, но он считал уйти сразу неудобным. Шишкин, закусив, обратился к Балашову:
— Угощай, приятель, из своего портсигара.
Володя положил портсигар на стол. Шишкин закурил, пустил несколько сизых колец дыма и спросил:
— Работаешь-то где?
— На механическом.
— И приятель тоже?
— Нет, он десятиклассник.
— Наверно, серьезный парень?
— Кто его знает, — пожал плечами Балашов: ему не хотелось отвечать на этот вопрос определенно.
— У меня племяш такой же. Чуть что — в бутылку лезет. Вчера шутя говорю ему: «Ну, дорогой, служить тебе, как медному котелку». Так что ты думаешь: придрался к медному котелку — и все. Сегодня еще сердится. Сюда пришли вместе, куда-то смылся от меня. Не найду никак.
Шишкин заглянул в настежь открытое окно, налил Гале еще лимонаду, улыбнулся.
— Спасибо, — почему-то смутилась она.
— Много тогда нарыбачили? — обратился он к Балашову.
— Не особенно.
— Я, понимаешь, не люблю такую рыбалку: в час по рыбке. С тоски околеть можно. То ли дело с бреднем. Закинешь раз-другой, глядишь — пудик, а то и два рыбешки да всякой: и окуни, и щуки, и лини… — Шишкин снова выглянул в окно и вдруг закричал: — Эге-гей, Антон! Обожди, дорогой! — повернулся к Балашову, виновато улыбнулся: — Извини, племяша увидел. Счастливо! — махнул рукой, и Володя глазом не успел моргнуть, как Шишкина словно метлой вымело из буфета. Галя прыснула в кулак: смешной ей показалась поспешность Шишкина. Балашов лишь головой покачал.
— Допивай лимонад, — сказал он, — а я покурю и пойдем потанцуем.
Он полез в карман за портсигаром, но там его не было. Растерянно скользнул взглядом по столу и тут отчетливо вспомнил: портсигар лежал перед Шишкиным. Володя с шумом отодвинул стул, шепнул Гале:
— Жди здесь. Я мигом.
Шишкина догнал почти возле выхода из сада. Он шел с белобрысым парнем, наверно, с племянником. Володя тронул Шишкина за плечо. Тот обернулся, удивленно поднял брови.
— Хо! — воскликнул он. — Что случилось? Я, кажется, за все заплатил.
— Вы взяли портсигар.
— Какой портсигар?
— Мой.
— Что ты говоришь?! — вдруг расстроился Шишкин. — Вот беда какая! Сейчас проверю.
Он провел руками по карманам пиджака, брюк и на секунду замер. Взглянул на Балашова и рассмеялся:
— Твоя правда, приятель! — вытащил из кармана брюк портсигар и вернул, покачал головой, удивляясь своему нехорошему поступку:
— Извини, приятель. Не подумай худого. По рассеянности. Однажды в гостях такой же конфуз приключился. Собираюсь уже домой, хоп — что такое? В кармане серебряная ложка. Не заметил, когда положил. Перед хозяевами неудобно было, хоть сквозь землю провались!.. Так что извини, не обижайся.
Он пожал Балашову руку чуть повыше локтя и зашагал к выходу, догоняя племянника. Володя вернулся к Гале и рассказал ей все. Она вскинула брови:
— Странный он какой-то. Ну, ладно. Пойдем лучше потанцуем.
Они поспешили к танцевальной площадке, откуда доносились звуки незнакомого грустного вальса.
7
Через три дня провожали в армию Славку. Проводы были шумные и торжественные — с речами, оркестром. Уезжающие по команде заполнили теплушки. Славка, остриженный наголо, выглядывал из-за спины своих товарищей — щупленький, совсем мальчишка.
На перроне, в стороне от других провожающих, стояли Славкины родители. Отец такой же худощавый, как Славка, с черными, чуть разбавленными сединой усами, помахивал сыну кепкой и придерживал за локоть жену. Она плакала, не отнимая от глаз платка. Иван Григорьевич храбрился, старался сдержать слезы, но они сползали к усам и путались в них.
Славка старался раздвинуть чужие плечи, мешающие ему, и тоже махал рукой. И как-то виновато улыбался.
На Володю и Галю Славка не обращал внимания. И лишь когда поезд, звякнув буферами, тронулся, он сделал отчаянное усилие, вырвался к самой перекладине, которая перегораживала вход, и закричал:
— Володька! Галинка! До свидания, друзья!
Славке казалось, что поезд стоит на месте, а перрон с сотнями провожающих медленно плывет мимо него. В соседнем вагоне нестройно пели:
Но Славка не слушал песню. Он махал рукой и улыбался.
Поезд растаял за поворотом. И только тогда Володя почувствовал, какого незаменимого друга не стало рядом. С тех пор, как Володя помнит себя, помнит он и Славку. Жизнь казалась просто немыслимой без него. И вдруг первая разлука. Кто может угадать, будет ли встреча?
Володя и Галя подошли к Славкиным родителям.
— Ну-с, молодой человек, — обратился к Балашову Иван Григорьевич, — а вы когда отправляетесь?
— Через три дня, дядя Ваня.
— Уехал наш Славик, дай бог ему счастья, — проговорила Марфа Никитична и снова заплакала.
— Будет, мать, будет, — сердито утешал ее Иван Григорьевич.
— Да ведь жалко, батюшка: дите-то родное, — вытирая слезы, ответила Марфа Никитична.
— Ты одна, что ли, с сыном рассталась? Армия, она, брат, своя, родная.
— Уезжать будешь, ты уж приходи попрощаться-то, Володенька, — попросила Марфа Никитична.
Старики потихоньку побрели домой. Галя вздохнула, глядя им вслед, и неожиданно заплакала.
— Ты чего? — обеспокоился Володя. — Ну, чего?
— Ничего, — прошептала она, наклоняя голову, — пройдет.
Весь день Володя и Галя не расставались. Без цели ходили по городу, заглянули в еще безлюдный горсад. Проводы напомнили о близкой разлуке. О чем бы ни говорили, а мысли неизменно возвращались к ней. Обещали писать письма, ждать, что бы ни случилось.
Медленно брели пустынными аллеями. Не заметили, как им преградили дорогу два парня: один чернявый, небольшого роста, с челкой на лбу, другой на голову выше, хмурый, с утиным носом. Галя испуганно прижалась к Володе. Он спросил:
— Что, ребята, надо?
— Балашов? — прищурился чернявый.
— Балашов.
— Дай спичку.
Володя дал коробок. Парни прикурили, вернули спички. Чернявый приподнял кепку:
— Мерси, Балашов. — И парни удалились.
— Странно, — сказала Галя. — Ты их знаешь?
— Первый раз вижу. Наверно, на нашем заводе работают.
Домой Володя возвращался заполночь. На сердце в клубок сплелись и радость, и грусть, и тревога. Скорее бы наступал день отъезда. Ожидание утомляло. Готов был уехать немедленно, хоть сейчас на вокзал. Жалко покидать родной город, но раз ждет солдатская служба, скорее бы это и свершалось. Он понимал, что будут и трудности, и лишения. Ну и что? Зато больше романтики!
Возвращался сейчас от Гали, целиком отдавшись этим думам. От угла дома оторвались две фигуры и направились к нему. Балашов заметил их уже недалеко от себя. Не встревожился: мало ли людей встречается в ночной час? Одни, как и он, возвращаются с провожания; другие спешат домой из гостей; третьи торопятся на завод: у них ночная смена.
Двое поравнялись с Володей, и он узнал их. Те самые, которые просили спички в городском саду. Чернявый и на этот раз заговорил первый:
— Балашов?
— Как будто.
— Закурить есть?
— Вроде бы осталось немного.
Вытащил портсигар, открыл и хотел уже вынуть папиросу, но чернявый ударил снизу по руке. Портсигар подскочил вверх и упал к ногам. Чернявый быстро нагнулся, чтобы поднять его. Володя, догадавшись, что они хотят сделать, пнул чернявого в бок. Тот упал. В это время сильный удар кулаком по скуле чуть не сбил Балашова с ног. От второго удара он сумел увернуться и, рассвирепев, налетел на обидчика. Они сцепились. А чернявый вскочил на ноги, пустился наутек. Второй налетчик никак не мог вырваться из цепких рук Балашова. Наконец, он рванулся что было силы, Володя отпустил его, но парень, не удержавшись на ногах, растянулся на дороге.
— Я тебе покажу, как бить по скуле! — прорычал Балашов. И когда парень вскочил на ноги, Володя сильно ударил его. Налетчик снопом рухнул на землю. Некоторое время лежал без движения. Потом зашевелился и стал подниматься.
— Запомнишь, гад, Балашова. А ну, марш!
Парень убежал. Володя вытер платком кровь с губ и подбородка, языком потрогал зуб — шатается. Ярость вновь овладела им. Пожалел, что отпустил налетчика: мало всыпал ему. Сжег почти все спички, освещая место схватки, пока не нашел портсигар. Дома мать всплеснула руками:
— Сынок, да кто это тебя так?
— Черт их знает! Налетели какие-то. Есть теплая вода?
Володя вымыл лицо, заглянул в зеркало, обтер ссадины одеколоном. Под правым глазом лиловел здоровенный синяк. Верхняя губа была рассечена и опухла.
Днем Володя занялся хозяйственными делами: починил крышу над сарайкой, переложил поленницу дров, заново сделал завалинку, чтоб матери перед зимой было меньше хлопот. Совсем забыл о ночном происшествии. Когда собирался к Гале, поглядел на свою физиономию в зеркало — и снова царапнула сердце злоба: «Вот гады как разделали. Ну, попадутся они мне еще!»
Галя, увидев его, испуганно прижала ладони к своим щекам:
— Мамочка родная! Сам на себя не похож!
Они сели на заветный камень. Володя рассказал о ночной схватке. Галя сидела притихшая, невеселая.
— Ты что сегодня такая? — забеспокоился Володя.
— Я же говорила, — произнесла она тихо. — Я же говорила, будто сердце мое чуяло: несчастье принесет твоя находка.
— Ерунда все это!
Поделиться книгой: