Главред: назад в СССР 2

— Сильно я опоздал? — я посмотрел на висящие на левой стене часы. — Пять минут, все равно неприятно… Все уже собрались?

— Евгений Семенович, — секретарша заметно нервничала, даже чуть не сбила со своей блузки нарядный галстук-бант, размахивая руками. — Планерка для журналистского коллектива перенесена, а вас ждут в ленинской комнате. Давайте я ваш плащ повешу.

— Спасибо, Валечка, — поблагодарил я, понимая, что пахнет жареным. Впрочем, как оно и ожидалось.

Я отдал секретарше верхнюю одежду, вышел в коридор и, свернув направо, сделал несколько шагов в сторону ленинской комнаты. Той самой, которую в будущем станут использовать как конференц-зал. А сейчас я открыл дверь и вошел в просторное помещение с большим столом. В дальнем конце комнаты стоял большой гипсовый бюст Ильича, знамена, кубки, вымпелы и целая галерея почетных грамот. А посреди всего этого великолепия, сидя за столом, выделялись Громыхина и Краюхин. Был в их компании и некто третий — пожилой седовласый мужчина с идеальным пробором и почти брежневскими бровями.

— Проходи, Евгений Семенович, — Анатолий Петрович указал мне рукой на стул. — Присаживайся.

— Доброе утро, товарищ Кашеваров, — вежливо, но с каким-то явным напряжением в голосе произнесла Клара Викентьевна. Я даже мысленно ей посочувствовал, ведь она фактически находилась между молотом и наковальней. Интересно, не сдастся в последний момент, не прогнется? Не переобуется в воздухе, повесив всех обезьян на меня?

— И вам здравствуйте, товарищи, — нарочито бодро ответил я. — Прошу извинить за опоздание, собирал мнения читателей газеты. И хочу заметить…

— Об этом мы с тобой сейчас и поговорим, — оборвал меня Краюхин тоном, не предвещавшим ничего хорошего. Нет, не похоже было, что он испытывает ко мне личную неприязнь. Скорее тоже сейчас размышляет, что со мной делать с наименьшими потерями. Все-таки идейность в первом секретаре удачно соседствует с прагматизмом.

Я присел, чувствуя себя как на суде большевистской тройки. И особенно меня напрягал этот незнакомец в темно-синем костюме с отливом и ярко-красным значком компартии на лацкане пиджака. Есть у меня такое ощущение, что этим балом правит именно он, а не Анатолий Петрович с Кларой. Как бы оба они ко мне ни относились, решать, похоже, будет этот бровастый.

— Ладно тебе, Краюхин, не перегибай, — неожиданно улыбнулся тот. — И так застращали бедного редактора, который наверняка ночь не спал, о своем поступке думал. Вон, опоздал даже. Вам ведь есть, что нам рассказать, Евгений Семенович?

— Смотря о чем вы хотите услышать, — я пожал плечами с напускным равнодушием. — Если о новом выпуске «Андроповских известий», то планерки еще не было.

— Вот-вот, — опять улыбнулся незнакомый функционер, и в этой улыбке промелькнуло что-то фальшивое. — Именно о газете мне бы и хотелось услышать. Давайте так. Какова задача советского печатного издания?

— Информировать граждан о происходящем в Союзе и мире, — ответил я. — Давать четкую объективную картину.

— И доносить до читателей позицию коммунистической партии, — подсказала Громыхина, поправляя воротничок, будто ей невыносимо душно. Видимо, эта фраза ожидалась именно от меня, и так нашей Кларе Викентьевне было бы проще за меня заступиться. Что ж, мой прокол, сознаюсь.

— Правильно, — тем временем кивнул седовласый уже без улыбки. — Задача печатных периодических изданий состоит в идеологически правильном информировании советских граждан. А вы, дорогой Кашеваров, забыли о важности партийной составляющей. Вот что это?

Он брезгливо взял в руки газету, будто подобрал ее на помойке, и повернул в мою сторону разворот со статьей о чернобыльцах.

— Это материал о наших андроповских ликвидаторах, — невозмутимо ответил я.

— Я и сам вижу, — все еще спокойно усмехнулся функционер. — Но как она написана, а? Разве это советская статья? Ощущение, что ее написал журналист «Би-Би-Си», но точно не «Андроповских известий».

— Насколько я знаю, международные стандарты журналистики применимы и к «Би-Би-Си», и к нашей газете, — парировал я, внимательно наблюдая за седовласым. — Каковы ваши конкретные претензии?

Мой оппонент на мгновение поморщился, словно попробовал лимон, однако сдержался. Опасный противник.

— Претензии, — повторил он, усмехнувшись. — Вы мне скажите, кто такие ликвидаторы? Любой советский человек ответит: герои. Так почему в вашей статье герои жалуются на жизнь? Где самоотдача и посыл молодым поколениям? Где направляющая роль партии? Почему этот ваш Садыков на фотографии не в орденах, а на больничной койке?

— Насчет орденов не ко мне вопрос, — ледяным тоном парировал я.

И вот тут все еще незнакомый мне партийный функционер не выдержал. Видимо, давно не сталкивался с общением на равных, привык давить молчаливых овечек и получил неожиданный отпор. Вся мнимая доброжелательность моментально слетела с его лица, и он перешел на повышенный тон.

— Вы забываетесь, Кашеваров! — лицо его перекосило от гнева. — Написали отвратительный пасквиль, а теперь еще подвергаете сомнению работу партийных органов! Не к нему вопрос, видите ли! Вы что хотели сказать своей цидулькой? Что в Советском Союзе не умеют лечить лучевую болезнь? Не заботятся о героях? Пытаются замолчать их проблемы?

— Я хотел показать как героическую сторону жизни ликвидаторов, так и последствия их тяжелой работы, — в отличие от моего визави я держал себя в руках, излучая уверенность и спокойствие. — Считаю, советское общество имеет право об этом знать. А сами герои могут просить о помощи.

— Молчать! — седовласый грохнул кулаком по столу. — Отличный подарок вы сделали на День комсомола, товарищ главный редактор! Это просто вредительство! Диверсия в пользу Запада! А вы? Прошляпили лиса в курятнике, товарищи коммунисты! Убрать его из газеты немедленно!

— Но Богдан Серафимович? — Краюхин изумленно повернулся к нему. — Мы ведь хотели только обсудить, проработать…

— А ты, Анатолий Петрович, в кресле своем не засиделся? — седовласый даже не посмотрел на первого секретаря райкома, продолжая буравить взглядом меня. — У тебя тут самая настоящая контра в редакции развелась, ты мне еще о проработках говорить будешь! Я что, по-твоему, Николаю Федоровичу[7] должен докладывать? О том, как у тебя в районе в День комсомола такая дрянь выходит?

Все это время я старался сдерживаться, но именно эти слова Богдана Серафимовича прозвучали словно пощечина. Стерпеть такое было уже невозможно.

— Дрянь? — возмутился я. — История парня, который возил ликвидаторов на автобусе? Или, быть может, дрянь — это комментарии ведущих врачей? Вы, извините, статью хотя бы читали или довольствовались заголовком и фотографией?

К такому седовласый оказался явно не готов. Он глотал воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба, даже галстук ослабил.

— Да как ты смеешь, щенок! — наконец, процедил он сквозь зубы. — Я все прочитал, и не по одному разу. Всю твою филиппику в адрес советской власти!

— Это какую же? — усмехнулся я.

— Мракобесие! — функционер то ли уже не слушал меня, то ли сознательно избежал ответа. — В советской газете про колдовство пишут! Тьфу! А я за тебя, Кашеваров, перед Татарчуком, между прочим, лично краснел! И за тебя, Анатолий Петрович, тоже!

Богдан Серафимович только теперь посмотрел на Краюхина, а я зато вспомнил, наконец, кто он такой. Фамилия его была Хватов, и он возглавлял «Андроповские известия» в шестидесятых и семидесятых. Потом его перевели в областной центр, где он входил в редакционный совет «Калининской правды» и занимал не последнюю должность в обкоме. Что самое паршивое, районки формально подчинялись областному изданию, и опять же формально Хватов мог вмешиваться в работу моей газеты. Его портрет, к слову, тоже висел в нашей «галерее славы» наряду с Кашеваровым и другими главредами. Только вот Бульбаша, кстати, там не было, я вот что еще вспомнил. Видимо, из-за пагубного пристрастия.

— В общем, так, Евгений Семенович, — Хватов немного успокоился и перестал брызгать слюной. — От своего поста ты пока отстраняешься, соответствующий приказ я подпишу, полномочия у меня на это есть, как ты понимаешь. Но есть для тебя и хорошая новость. Все-таки до этих своих демаршей ты газетой нормально руководил, так что, учитывая твои былые заслуги, в редакции я тебя оставлю, так уж и быть. Переведу в старшие корреспонденты. А там посмотрим, кем тебя заменить. Есть перспективные-то, Клара Викентьевна?

— Арсений Степанович Бродов у нас числится одним из заместителей, — ответила Громыхина. — И Виталий Николаевич Бульбаш. Из молодых же…

Я внимательно слушал Клару Викентьевну, которая осторожно отметила, что молодежь пока еще не готова возглавить газету, а Евгений Семенович, то бишь я, высококвалифицированный и ответственный редактор. И, возможно, стоит дать мне шанс, взять на поруки, помочь направить энергию в мирное русло. А параллельно в моей голове укладывалась мягкой кошкой мысль: да, меня все-таки сместили, как я и опасался, но при этом оставили в редакции. Конечно, обидно, что старый хрыч Хватов уже подыскивает мне замену, однако еще не вечер. Была мысль прямо сейчас встать в позу и потребовать бумагу из обкома, вот только я понимал, что он не блефует. Нет, мы пойдем другим путем.

— Ладно, посмотрим, — между тем, властно махнул рукой Богдан Серафимович, останавливая Громыхину. — Ты мне Кашеварова-то не защищай, он американские методы работы хотел в газету ввести. Хотел, Кашеваров?

И снова меня неприятно кольнуло внутри: Метелина. Вряд ли кто-то еще меня сдал, а старушка и впрямь зуб заточила. Интересно, и как она на Хватова вышла? Анонимку написала — мол, довожу до вашего сведения?..

Как бы то ни было, мне теперь надо что-то придумать. Я верю, что выкарабкаюсь, но пока что все валится, будто карточный домик — не только задуманный мной цикл статей о немирном атоме, но и, похоже, концерт в честь Дня комсомола. А ведь он, между прочим, уже сегодня. Интересно, зарубит Хватов заодно и мою инициативу с советским роком?

— Перерыв десять минут, полагаю, устроит, коллеги? — обратился тем временем седовласый к Громыхиной и Краюхину. — Отлично. Евгений Семенович, подготовьте, пожалуйста, передачу дел и попросите Варвару организовать сбор коллектива редакции. Всех, а не только журналистов, и здесь, в ленинской комнате.

— Ее зовут Валентина, — подметил я.

— Ну да, Валентину, — развел руками Хватов. — А я как сказал?

Я ничего не ответил и вышел в коридор. Внутри меня немного потряхивало, но снаружи я старался держаться. Может, швырнуть на стол партбилет и уволиться? Ну уж нет! Не для того я тут все организовывал, чтобы взять и бросить! Да и велика ли важность, место? Если Хватов поставит вместо меня Бульбаша или Бродова, стану серым кардиналом. А если нет…

Мелькнула мысль, что партийный функционер вполне может прислать замену из Калинина. И это гораздо сложнее. Со своими всегда можно договориться, а вот человек со стороны будет просто делать по-своему. Точнее — по указке из областного центра. Что ж, прямо сейчас решение не найти, надо дождаться планерки. Передам дела Хватову, а когда придет понимание, как все будет дальше, тогда и составлю план.

— Валечка, организуйте, пожалуйста, полный сбор коллектива в ленинской комнате, — попросил я секретаршу, улыбнувшись как ни в чем не бывало. — Начинаем через десять минут.

Девушка кивнула в ответ, и на лице ее отражалось полное понимание происходящего. Меня списали.

Глава 5

Журналисты, удивленно переговариваясь, заходили в просторную ленинскую комнату и рассаживались на стулья. Следом пришли сотрудники остальных подразделений — верстальщики, корректоры, бухгалтерия, автопарк, не было только работников столовой, но они не подчинялись редакции, а относились к отраслевому тресту.

Народ чувствовал перемены, но еще не понимал, как к ним относиться. Каждый то и дело посматривал на меня, не смея задать вопрос на глазах у партийных бонз. И все же догадаться было нетрудно, потому что сам я сел не в президиуме, а на обычном стуле среди остальных. Рядом плюхнулся пахнущий одеколоном Бульбаш, по другую сторону примостилась Марта Мирбах.

— Доброе утро, товарищи! — начал гость из Калинина. — С кем-то мы знакомы, с другими нет, а потому представлюсь. Меня зовут Богдан Серафимович Хватов, и с сегодняшнего дня я временно исполняю обязанности главного редактора «Андроповских известий».

По комнате пролетел шепоток, но седовласый снова заговорил, и сотрудники газеты затихли.

— Евгений Семенович, попрошу вас доложить о планах на новый номер и готовности материалов, — Хватов посмотрел на меня. — Я наслышан, что вы делаете запас, и весьма признателен вам за это. Итак?

— В запасе редколлегии имеются материалы из цикла «Человек труда», — я встал и принялся рассказывать, чувствуя, как каждый в ленинской комнате впился в меня взглядом. — Корреспондент Зоя Шабанова готовит материал… — я вовремя сообразил, что Хватову не стоит знать о музыкантах, — готовит материал о молодежной культуре. Как раз с привязкой к дню рождения комсомольской организации.

— Это похвально, — кивнул Богдан Серафимович. — Что еще?

— Еще специальный корреспондент София Кантор участвовала в расследовании ОБХСС, на эту тему ею пишется статья, — добавил я, посмотрев краем глаза на девушку.

А дальше произошло то, чего не ожидал никто в этом помещении. Соня решительно встала и задала вопрос, ее тонкий, но сильный голос проникал в самую душу:

— Скажите, Богдан Серафимович, а по какой причине от нас уходит Евгений Семенович? — девушка перевела взгляд на меня, и моментально стало понятно, что она о чем-то догадывается.

— Евгений Семенович не уходит, — широко улыбнулся Хватов, будто чеширский кот. — Он остается в редакции, освобождаясь от должности главного редактора.

— Почему? — вздернула носик Соня.

— По профнепригодности, — улыбка сошла с лица Хватова.

— Удивительное дело, — покачала головой девушка. — Насколько я знаю, Евгений Семенович — отличный редактор. И журналист, кстати, тоже. Правда, товарищи?

— Я ручаюсь за Кашеварова, — неожиданно встал Бульбаш, но Хватов тут же резко его осадил.

— Ты за себя-то не можешь поручиться, — глаза Богдана Серафимовича сузились до щелочек. — Сядь.

На этот раз Хватов не стал повышать голос. Просто приказал, и Виталий Семенович тут же вернулся в исходное положение, исходя красными пятнами и покрываясь испариной.

— Извините… — подала тихий голос Марта Рудольфовна Мирбах. — Но нам всем и вправду отлично работалось с Евгением Семеновичем.

— Поддерживаю, — встали один за другим фотографы Леня и Андрей, корреспонденты Аркадий и Никита, даже старик Шикин. — Поддерживаем!

— Поддерживаю! — заикаясь и густо краснея, встала и Зоя Шабанова.

— Мы за Евгения Семеновича! — пискнули неразлейвода Катя и Люда.

Поднялся гвалт, в котором из журналистов не участвовали только несколько человек. И в их числе — Людмила Григорьевна Метелина. Она сидела поодаль и демонстративно отвернулась, едва я взглянул на нее.

— Тишина! — громко скомандовал Хватов. — Тихо, товарищи! Я ценю, что вы хорошо относитесь к коллеге. Но решение принято…

— Кем оно принято? — перебила седовласого Соня.

— На высшем партийном уровне, — побагровел Хватов. — Вы очень смело ведете себя, юная девочка. Или думаете, что наличие родственника в «Калининской правде» автоматически означает охранную грамоту?

— Не впутывайте отца! — запальчиво крикнула Кантор. — Он здесь ни при чем! А увольнять Кашеварова вы не имеете права!

— Это решенный вопрос! — прогремел Хватов, для верности треснув кулаком по столу.

— Что ж, — в голосе Сони проявились незнакомые ранее железные нотки. — Если это так, то в обкоме должны будут его подтвердить.

— Папе позвоните? — некрасиво осклабился Хватов.

— Как вы не оргинальны, Богдан Серафимович, — Соня буквально лучилась уверенностью и решимостью. — Я напишу журналистский запрос в обком. Если все так, как вы говорите, мне подтвердят.

— Ваше право, коллега, — было видно, что лицо Хватова потемнело. Сомневается? — Вам еще есть, что сказать?

— Думаю, достаточно, — усмехнувшись, ответила Соня. — Поговорим потом, когда придет ответ из обкома.

Сотрудники зароптали, но поддержать Соню Кантор теперь никто не отважился. Ее в случае чего действительно мог защитить отец в «Калининской правде». У других такого прикрытия не было. Впрочем…

— Я тоже напишу в обком, — уже не просто красная, а бордовая Зоя Шабанова встала.

— И я, — крякнув, вскочил со своего места Бульбаш.

— Мы напишем коллективное письмо! — едва слышно пискнула Марта Мирбах, но для нее, очень тихой интеллигентной дамы, даже это было высшим проявлением храбрости.

— Товарищи, давайте решать вопрос конструктивно, — попыталась вставить свои пять копеек Громыхина. — Решение может быть пересмотрено, но нам точно не нужен скандал…

Журналисты принялись возмущенно переговариваться, уже не стесняясь Хватова и остальных. На Клару Викентьевну смотрели с плохо скрываемым возмущением, хотя она-то и вправду пыталась решить дело миром. И перед гостем из областной столицы меня аккуратно прикрывала. Даже не знаю, что могло произойти дальше, но положение спас Краюхин. Он попросил тишины и обратился к моему неожиданному преемнику:

— Богдан Серафимович, я предлагаю учесть мнение коллектива.

— Я… — Клара Викентьевна подняла правую руку. — Я поддерживаю предложение товарища Краюхина. Как я уже сказала, Евгений Семенович Кашеваров обладает высокой квалификацией. И, как мы смогли убедиться, пользуется в коллективе авторитетом.

— Что ж, — Хватов попытался сделать хорошую мину при плохой игре. — Мы против перегибов. Каждому нужно дать шанс, даже таким, как Кашеваров… — на этих словах журналисты возмущенно выдохнули. — Я даю Евгению Семеновичу испытательный срок. Месяц. Или четыре номера, но только в качестве корреспондента. Если он докажет, что осознал ошибки, готов дальше нести свет знаний советским людям, тогда его кандидатура на пост главреда вновь будет рассмотрена.

— Евгений Семенович, мы с вами! — шепнула мне Мирбах, пока наш разговор заглушили дружные аплодисменты.

Я кивнул Марте Рудольфовне, а потом встал. Шум и гам сразу же прекратился, все с интересом поглядывали на меня. Хватов тоже смотрел — оценивающе, но больше ненавидяще. Интересно, неужели он и в самом деле считает меня классовым врагом? Хотя скорее не так — не классовым врагом, а змеей, пригревшейся на груди трудового народа. Но ничего, на моей стороне поддержка коллектива, а еще неумолимый ход истории. Ветер перемен, который вот-вот повеет и над советским Андроповском.

— Я согласен на испытательный срок, — мне не хотелось произносить пламенных речей, достаточно было лишь этой короткой фразы.

— Вот и замечательно, — улыбнулся Хватов. — Тогда с вас и начнем. Какой материал вы подготовите в следующий номер газеты?

— Репортаж о праздновании Дня комсомола, — я использовал загодя заготовленный вариант. — Вечером в районном доме культуры состоится концерт художественной самодеятельности.

— Вот и приступайте, — нарочито спокойно сказал Богдан Серафимович.

* * *

После планерки меня в коридоре поймали Краюхин с Кларой Викентьевной. Хватов прошествовал в теперь уже его кабинет и не мог нам помешать. Вот только я, если честно, наоборот, хотел, чтобы он сейчас грозно выглянул из-за двери и разогнал нас. Не было у меня никакого желания говорить с парторгшей и первым секретарем. Просто хотелось выдохнуть.

— Евгений Семенович, ты, главное, сохраняй спокойствие, — уверенно убеждал меня Краюхин. — Сейчас наверху черт знает что творится… Переждать надо.

— Делайте то, что говорит Хватов, не спорьте, — вторила ему Клара Викентьевна. — Тише едешь, дальше будешь. Уверена, что ваша кандидатура вновь будет рассмотрена.