Помоги проекту - поделись книгой:
Цыганщина натуральная — вся в брюликах, «рыжье» и мехах. Вкус в комплект не входит. "Поляна" на столах соответствующая, всё в икре (в серебряных блюдах-тазиках), фаршированных креветками осетрах (никогда такого не видел), импортной "синьке" и прочих изысках. Представив, сколько народной прибавочной стоимости уходит на подобные банкеты (а посольств у нас ух много, и везде банкеты устраивать хотят), включил юродство и весь вечер цедил один-единственный стакан сока, тем самым подав дурной пример девушке, которой пришлось делать так же.
— Что я, икры не ела? — презрительно фыркнула она в ответ на мой виноватый взгляд.
Первая фаза приема — это где знакомимся и расточаем комплименты в ответ на комплименты — осталась позади, и народ частично к нам интерес потерял, переключившись на привычную подковерную возню. На а чего — внучек лидера одной шестой части суши (все знают, но все притворяются, будто нет) как приехал, так и уедет, а все вот эти вот останутся. А еще неплохо кайфанул от бросаемых на Вилочку жадных взглядов. Завидуйте!
— Европа же, чай не Урюпинск, — саркастично поддакнула Виталина моему упреку совковым (потому что Советский — это звучит гордо, и этому нужно соответствовать) дамам в безвкусии. — Нужно соответствовать.
— И ведь даже не осознают, насколько потешно выглядят. Чисто купеческие жены времен Империи — лишь бы дорого-бохато было, — кивнул я. — Безвкусица у них, а стыдно мне. Принимай новый термин, подходящий к таким ситуациям — «испанский стыд», для краткости — «кринж».
— А как ты так сократил? — хихикнула она.
— Сам придумал, сам и сократил как захотел, — с улыбкой развел я руками. — У меня своя философская концепция, в рамках которой все можно поделить на «базу» и «кринж».
— Подросткам свойственно черно-белое мышление, — ехидно улыбнулась она и перешла к оправданию соотечественников. — Справедливости ради, настолько плохо выглядит меньшинство.
— У остальных либо консультанты толковые, либо вкус, — покивал я. — Даже доярка при должной подготовке способна управлять государством, чего уж про выбор особо качественных шкурок для укутывания обезьяньего тельца говорить?
— Ахтунг! — задавила смех Вилка.
Сигнал понятен — до нас идет какая-то шишка.
— Фридрих Гельм, бесполезный, но не обижай, — совершенно не двигая улыбающимися крадущейся к нам пожилой паре губами выдала она инструкцию.
Я вообще никого не обижаю, но пусть будет.
— Гутен абен! — обменялись рукопожатиями и поцелуями ручек.
Вот тут я в глубоком минусе — против бабушек ничего не имею, но целовать руку Вилке несоизмеримо приятнее.
Дальше представились и представили спутниц.
— Виталина Петровна, моя муза.
Вредина незаметно ущипнула меня за задницу.
Зато какие рожи сразу — «ах, муза, это так возвышенно!». Полезным гостям Виталину представляю как «секретаря-консультанта», вызывая рожи сально-понимающе-завистливые у части мужской, и рожи осуждающие у женской.
Себя осуди, элита колхозная!
Некоторые — вот ржака! — пришли с расфуфыренными дочерьми возраста от тринадцати до восемнадцати лет со вполне прозрачными намерениями. Очень приятно познакомиться, прекрасные фройляйн, буду рад видеть вас на завтрашнем концерте Boney M, ауфидерзейн.
Вроде справляюсь — Вилочка по крайней мере мной вполне довольна, значит экзамен пока проходит штатно.
Поговорив ни о чем, гости нас покинули, сменившись англичанами из их посольства — с этими поговорили о том, как я доволен работой с английским лейблом. Еще были французы и господа из ФРГ — включая моих издателей, по чьей инициативе я на немецкие земли и прибыл.
А вот с кем потусоваться было реально прикольно, так это с главкомом Советского контингента на территории ГДР Виктором Георгиевичем Куликовым и его генералами. «Паркетных» здесь нет, поэтому за Менгеле нас с Виталиной без пяти минут носили на руках, старательно делая вид, что верят в мое «я тут не причем, это все Москва».
Когда формальная часть приема подошла к концу, товарищи генералы усадили меня за рояль, и перед нами с короткой программой (экономят силы перед концертом) выступили Boney M. Спели про Sunny, про Распутина и еще три песенки и откланялись под частично вымученные (много здесь пожилых) аплодисменты. После этого я «уговорился» поразвлекать гостей, занял белоснежный рояль и бахнул немецкоязычное-антивоенное: [ https://youtu.be/Fpu5a0Bl8eY ]. Под рояль не совсем то, но народу вроде понравилось. Дальше немного попиарил выходящий на экраны в начале декабря фильм про Бима, спев «любэшный» саундтрек оттуда — «Березы», «Давай за нас» и «Позови меня тихо по имени». Вояки прямо прониклись и обещали сводить вверенный контингент в кино. Далее прекратил музицирование и целиком прочитал по памяти "Сказ о Федоте-стрельце". Всё, сердечки местной воинской верхушки успешно украдены. Мнение МИДовцев мне не интересно — жрите халявную икорку и улыбайтесь, выполняя тем самым девяносто процентов служебных обязанностей.
«Домой» вернулся донельзя морально выжатый, но Вилочка быстро вернула мне душевный покой, продемонстрировав
Увы, блаженство вечно длиться не может, поэтому в дверь деликатно постучали. Накинув халат, пошел открывать и узрел дядю Витю.
— Ругаться будете? — вздохнув, спросил я.
— Да, — подтвердил он.
— Ох уж эти спецслужбы, — снова вздохнул я и повел гостя внутрь, где Виталина успела надеть спортивный костюм и принять уставной виноватый вид.
Подустав обкладывать нас старым добрым трехэтажным (к немалому моему удовольствию, я красивые загибы всегда ценил), дядя Витя подвел итог, обратившись к Виталине:
— По-человечески я тебя понимаю, но, если бы не он, — невежливо ткнул в меня пальцем. — Я бы тебя обратно в архивы списал. Совсем расслабилась! Забыла, зачем приставлена? Последний шанс тебе, профукаешь — всё, другого не будет.
Пфф!
— А ты не заигрывайся! — прилетело и мне. — Хочешь в любовь-морковь играть, найди кого попроще, а оперативника экстра-класса не порть!
После этого он счел урок усвоенным и слил немного инсайдов с допросов Менгеле:
— Сломался, гад, всех своих «друзей» сдал, лёгкой смерти просит. В Аргентине… — он осекся, пожевал губами и утаил кусочек. — Сбежал, короче. В Берлин приехал — никто не узнаёт, расслабился, второй месяц тут квартирует. У него билеты в Египет на послезавтра куплены, а тут крик «Менгеле» и слепота. «Что я сделал этой женщине? Почему она такая жестокая?» — передразнил он светило третье-рейховской медицины.
— Просто о*уеть насколько особь может быть лишена совести, — вздохнул я.
После дяди Витиного ухода девушка сбегала на кухню, откуда вернулась с тарелкой мелких, на один укус, пирожков и термосом чая. Все это мы употребили под программу «Время» — в посольстве Советское телевидение частично ловится, состоящую всего из двух новостей — короткого репортажа о ЧП с поездом (показали Хиля, который с улыбкой успокоил народ тем, что все в порядке, и коллектив на гастроли прибудет вовремя. За ним выступил наш Министр путей сообщения, который напомнил гражданам о необходимости соблюдать правила поведения в поезде) и длинного — о поимке Йозефа Менгеле. Ни меня, ни Виталину, ни дядю Витю не показали — мы же все типа-секретные, нам еще цеховиков громить! — отдувались Петр Андреевич и местные КГБшники со штазистами. Последние — благодарили «братский Советский народ» за неоценимую помощь в поимке такого-то преступника. После передачи показали документалку про доктора, как бы напомнив народу, насколько опасную тварь изловили родные спецслужбы. Что ж, огромный плюсик в репутационную копилочку КГБ нам всегда нужен!
Вчерашний сигнал «мальчик умеет сочинять на немецком» был считан, в рекордные сроки переработан, и ровно в семь утра — заранее утвержденное время моего пробуждения — зазвонил телефон. Поговорив с нашим послом, согласился на внепланового соседа по завтраку в посольской столовке (притворяется, по факту — ресторан).
— Будем лепить коллектив с германоязычным репертуаром! — радостно заявил я предельно милой (потому что сонная и растрепанная) Виталине.
Поощрив меня за набирающую ход экспансию поцелуем в щечку она пошла умываться, а мне ничего не оставалось кроме как присоединиться к ней в этом порыве — ванная у нас тут одна, а время поджимает.
Одевшись — Виталина выбрала «маскировку» — спустились в столовую, где Петр Андреевич познакомил нас с мрачным худым немцем в круглых очках с именем-отсылкой (пока несуществующей) Ганс Ландо, отчего я сразу настроился на серьезный лад — знаем мы этих Гансов!
Представитель лейбла спросил, много ли у меня песен на немецком, и получил честный ответ — ДОФИГА. Это его обрадовало (по словам, на каменной роже ни жилки не дрогнуло), и он предложил услуги собственных артистов.
— Извините, хер Ландо, но у меня нет никакого желания работать с зарубежными кадрами, — развел я руками. — Уверяю вас, в нашей стране достаточно владеющих немецким языком одаренных людей. Другие наши проекты говорят сами за себя — наши граждане прекрасно справляются.
Потому что цель «заработать бабла» — глубоко побочная, мы тут занавес дырявим вообще-то, а иностранные артисты в этом подмога слабая.
— Если возьмете наших, мы могли бы предложить несколько более выгодное для вашей стороны распределение доходов, — завуалированно обвинил он меня в жадности.
— Стандартный контракт нас более чем устраивает, — отказался я. — Извините, либо работаем по устоявшемуся регламенту, либо не работаем никак.
Дали по рукам, и фриц ушел в недра посольства готовить почву для нового проекта. Приятно, когда все скучные обязанности тащат на себе взрослые!
В отличном настроении отправился на встречу с учениками школы при посольстве — сиречь, Советскими детьми, которых не любить просто невозможно. Где-то на двадцатой минуте выступления, которое начал сразу с политинформации («Немцев-то не обижаете? Молодцы! Эти немцы свои, союзные, и обижать их нельзя, ведь во многом благодаря нанесенным Германии по итогам Империалистической войны обидам…»), начал понимать, что что-то здесь не так, потому что ребята поделились на две категории — первая привычно-радостная, внимает со светящимися глазками, а вторая — прямо странная, совершенно непривычно-серьезная и даже напряженная. Нет, отсутствие щенячьего восторга при взгляде на меня не преступление (пока!), но дети так себя не ведут. Значит — зашуганы родителями-дипломатами, которые велели при виде меня сидеть с закаменевшими рожами. Понять могу — внутри-то СССР функционеры бегают обезглавленными паникующими курицами, силясь понять, что за фигня творится, а здешние-то еще меньше знают! А вот чего понять я не могу, а главное — совершенно не хочу, это взгляды, которые дети «сурьезные» бросали на детей нормальных. Презрение и стыд за совершенно социально приемлемое (радоваться на специально выделенных для этого мероприятиях, вообще-то, никто пока не запрещал) поведение соучеников, вот что в них было!
После выступления попросил Леонида Матвеевича тихонько собрать мне «нормальных» для более предметного разговора, напрочь зарубив его робкие «можно не надо?». Настроение по итогам более камерной встречи полетело в помойку — вот здесь «мажорность» и «элитарность» цветет и пахнет! «Нормальными» оказались дети, так сказать, прислуги — поваров, электриков, уборщиц и прочих пролетариев. Дети дипломатов с ними принципиально не общаются — не по рангу, мать его! И ладно бы только это — "чмырить пролов" в посольской школе любят очень многие, при полном попустительстве педсостава, который мы целиком поменяем, как только я вернусь в Москву. Но педсостав — это даже не полпроцента проблемы.
Пришлось идти в кабинет Петра Алексеевича, после чего ему пришлось спешно собирать доступных в данный момент подчиненных.
— Товарищи, — встав за кафедру и глядя в холеные, скучающие рожи, начал я грустный разговор. — Ответьте мне на вопрос — зачем Родина вас сюда направила?
Дипломаты не подкачали, выдав идеологическое обоснование своего здесь пребывания прямиком по методичкам.
— Вот видите, — обрадовался я. — Приказа воспитывать своих отпрысков в презрении к «обслуге» не было, а я вот только что с местными детьми разговаривал и прямо расстроился. Когда указ о кухаркиных детях-то возрождать намерены, дворяне х*евы?
Дипломаты ловко изобразили непонимание, в ответ я зачитал длиннющий список прегрешений части их отпрысков. Справедливости ради немалая часть присутствующих своих детей воспитывает правильно. Демонстративно убрав листочки во внутренний карман (пустые, по памяти цитировал, но так солиднее), широко улыбнулся:
— В течение недели все неспособные воспитывать потомство в правильном ключе — фамилии я только что озвучил — получат новые назначения. Туда, где кроме верблюжьей колючки и песка ничего нет. Все ваши потомки с этой минуты навсегда заносятся в особый список и лишаются права поступать в высшие учебные заведения. Новых дворян стране не надо, зато людям рабочих профессий она всегда рада. До свидания, товарищи.
И в кромешной тишине, задыхаясь от ненависти, покинул кабинет. Ё*аные обезьяны! За нами (потому что «я» — это «я и Вилка») как наскипидаренный вылетел Петр Алексеевич, начавший выгораживать своих выкормышей:
— Откуда у тебя такие полномочия?
С демонстративным спокойствием достал полученную перед отъездом ксиву особого инспектора Министерства Иностранных дел за подписью товарища Громыко, который решил перенять опыт силовиков по запуску в банки с пауками неподдающегося подкупу и обману малолетки. Подавив удивление, он попытался снова:
— Эти дети с рождения вращаются в дипломатических кругах, знают внутреннюю кухню и умеют вести себя в обществе. Лишая их шанса поступить в МГИМО, ты лишаешь Советский Союз ценного кадрового ресурса!
Просто о*уеть!
— Петр Алексеевич, вы — пожилой человек с гигантским жизненным опытом и блестяще «рулите» чудовищно важным для Родины направлением, — зыркнув на него исподлобья, перешел на безэмоциональный тон. — Но конкретно сейчас вы сказали, что дети дипломатов — особенные, а дети пролов, стало быть — чмошники. Напомните, в какой момент мы начали строить даже не классовое, а кастовое общество?
Пожилой дипломат дернулся.
— Я обязательно передам ваши слова товарищу Громыко вместе с детальным пересказом того, насколько ваши подчиненные обосрались с воспитанием потомства. Вы правы, дети здесь не причем, но в вопросах государственного строительства этот аргумент никчемен, а заведомо запоротые нерадивыми родителями, решившими, что они не быдло рязанское, а, так сказать, элита, кадры, Родине на ответственных должностях не нужны. До свидания.
И мы с Виталиной, ускорив шаг, спустились на первый этаж, где подобрали дядю Витю, пару штатных охранников и Леонида Матвеевича. По пути в телевизор попытался взять себя в руки и состряпал в голове доклад на Высочайшее имя, в котором попрошу царя-батюшку ограничить приток «потомственных» в международные структуры. Безусловно, всем перекрывать кислород и вправду расточительно — далеко не все дипломатские дети проявили внутреннюю гниль, и какая-то часть безусловно достойна пойти по стопам родителей, поэтому предложу ввести квоты — например, половина мест уходит «потомкам», но остальные, уж простите, должны заполняться простолюдинами. И да начнется грызня за право устроить сыночке жизнь так, чтобы он питался исключительно икоркой!
— Ох и нажил ты себе врагов, Сережа, — вздохнула Виталина.
— Что там? — заинтересовался дядя Витя.
Объяснил — он одобрительно хмыкнул, а вот Леонид Матвеевич схватился за голову.
— Твоего пристроим, не боись! — презрительно фыркнул я, окончательно потеряв остатки уважения к этому кадру. — Выделили, бл*дь, куратора! — набрав воздуха в грудь, рявкнул. — В руки себя взял!
Он подпрыгнул и съежился в дальнем уголке машины.
— Дядь Вить, давайте бесполезный актив диппочтой в Москву отправим? Можно мне нормального, идеологически подготовленного, стрессоустойчивого товарища вместо этого мягкотелого куска дерьма выписать?
— Сережа, успокойся, — мягко шепнула мне на ухо Виталина.
— Домой хочу, — горько вздохнул я.
Вот она причина всех бед — сколько бы внутри родного симулякра расхитителей соцсобственности не было, но светящиеся верой в светлое будущее глаза соотечественников напитывают душевным покоем и верой в правильность выбранного пути. А здесь — руки опускаются от того, насколько система гниет на всех уровнях. И как это разгребать?
Остановившись, высадили не оправдавшего доверия товарища и поехали дальше.
— И это говно еще мне «рекомендации» совало, — пожаловался я. — Будто первый раз в телевизор иду! "Ой, дружба народов это так здорово!" — противным писком изобразил я общий посыл «рекомендаций».
— Отставить, курсант Ткачев! — рявкнул дядя Витя.
Помогло — давненько на меня никто не орал, эффект ведра ледяной воды успешно достигнут.
— Есть, товарищ полковник! — преданно тараща глаза на начальство, рявкнул я в ответ, и машину захлестнул хохот.
Прорвемся!
Глава 7
Снимать меня будут на мощностях телеканала DFF. Покажут сначала там же, по первому каналу, в спецвыпуске международного тележурнала «Объектив», потом — по одному из каналов ФРГ, там у них целое объединение под названием ARD. Отмахнувшись от сующего мне листочки с вопросами с просьбой ознакомиться заранее немца, попросил его проводить меня сразу в гримерку. Штукатурили не меньше, чем в СССР. Софиты, надо полагать, тоже не сильно отличаться будут. Соцблок, мать его. Впрочем, совсем не уверен, что у капиталистов в эти времена с прожекторами дела обстоят лучше.
— Гутен таг, — постучав и получив разрешение войти, поздоровался с нашей тройкой+гримерша упитанный бюргер в стильных очках и дорогом для соцблока костюме.
Пожали руки, познакомились — Гюнтер Земьяк, мой интервьюер и местный телеведущий. Гримерша к этому моменту уже закончила, я взял Вилку за руку — немножко потряхивает, как не бодрись — и мы пошли в студию. Сильно уменьшает давление тот факт, что я в любой момент могу прервать запись для отдыха, а на монтаже у меня полный контроль конечного варианта. Был бы эфир прямой и «вражеский» — меня бы «рекомендации» заставил зубрить лично дед. Впрочем, на пресс-конференции, которая у нас совместная с Boney M такой халявы уже не будет.
Гюнтер сел за стол, камеры затарахтели, он толкнул вводную речугу и пригласил в студию меня. Вошел с улыбкой, помахал руками в камеры, пожал руку поднявшемуся мне навстречу ведущему и уселся на место гостя.
— От лица ГДР приветствую вас на нашей земле, хер Ткачев, — начал он.
— Огромное спасибо! — с широкой улыбкой поблагодарил я. — Если можно, хер Земьяк, прошу вас обращаться ко мне по имени. Вы гораздо старше, и мне немного неловко, — виновато развел руками.
— Хорошо, Сергей, — согласился он на оптимизацию. — Как тебе Германия?
Как колония, которая почему-то богаче метрополии!
— Это моя первая поездка за пределы Советского Союза, поэтому мне особо не с чем сравнивать, но мне у вас в гостях понравилось — увидел много интересного, например… — перечислил основные пункты экскурсионной программы. — Познакомился с замечательными людьми, подтянул знание языка, набрался впечатлений и написал несколько германоязычных песен. По возвращении начнем работу над коллективом, который будет их исполнять. Очень надеюсь, что немецкому народу они понравятся.
Гюнтер запросил подробностей, и я кратко обрисовал, о чем будет пластинка. О мире, добре, солнце и любви — все как мы любим!
Далее ведущий попросил рассказать о себе, и я выдал уже затертую до дыр легенду об «освободившемся в голове месте».
— У некоторых зрителей могут возникнуть сомнения в том, что все свои книги и песни ты пишешь сам, — заметил Гюнтер.
— Что ж, их сомнения вполне понятны — будь я одним из зрителей, я бы тоже сомневался, — с улыбкой покивал я, забрался во внутренний карман и достал оттуда бумажку с печатями. — Это — официальная справка от нашей Академии Наук, в одной из лабораторий которой я безвылазно просидел трое суток, занимаясь творчеством все время, когда не спал. Разумеется, мы пригласили и международных наблюдателей — в том числе из капиталистических стран. Их подписи здесь тоже есть. Данный документ я считаю достаточным для подтверждения своих навыков, — показав бумагу Гюнтеру и камерам, убрал обратно
Реально в лаборатории жил, за машинкой сидел по двенадцать часов в сутки.
Дальше поговорили о книжках, не забыв повертеть немецкоязычные издания в кадре. Реклама, так сказать. Тут тоже все отрепетировано — эту книжку написал там-то и там-то, вдохновлялся тем-то и тем-то.
Закончив со мной, перешли к вопросам социально-политическим, и я, на всякий случай уточнив, что в Германии представляю только самого себя, никаким официальным лицом не являюсь, и буду озвучивать исключительно свои мысли в рамках дарованной мне Конституцией свободы слова следующие сорок минут лил «базу». Напоследок поговорили о Вьетнаме.
— Нежелание мистера Никсона прекратить совершенно бессмысленное кровопролитие, на мой взгляд, обусловлено двумя вещами. Первая — перекачка денег налогоплательщиков в карманы оружейного лобби, чьи интересы он и обслуживает. Вторая — так называемая «потеря лица». Западные элиты в моих глазах ничем не отличаются от бандитов и привыкли решать все вопросы с позиции силы, совершенно бездарно проецируя свои комплексы на остальной мир. В обратную сторону работает точно так же — если противник силен, западные элиты через «не хочу» будут пытаться вести диалог относительно цивилизованно. Нет — разговаривать даже не будут пытаться. Более того — в американском менталитете четко прослеживается антитеза «Winner» — «Loser». Это — прямое следствие жизни в цитадели капитализма. Если ты «лузер», то есть — проигравший, значит о тебя можно вытирать ноги, а твое мнение не учитывается. Все пространные речи мистера Никсона о том, что проигрыш в этой войне обернется для США катастрофой и потерей доверия союзников — не более чем жалкие оправдания и обман электората. Просто он очень, очень боится стать «лузером», и, чтобы этого не случилось, готов бросать в топку сотни миллионов денег налогоплательщиков, которые могли бы быть использованы для улучшения уровня жизни тех самых налогоплательщиков, а самое ужасное — тысячи чужих жизней.
— Очень грубо, — оценил Гюнтер.
Поделиться книгой: