Помоги проекту - поделись книгой:
— Мистер Никсон пришел к власти продавая себя электорату в качестве миротворца, при помощи обещаний прекратить кровопролитие, но предал доверившихся ему людей, — развел я руками. — И ничего хорошего о нем я сказать не могу, — широко улыбнулся. — Но прокатившаяся по Америке в октябре волна протестов против войны вселяет в мое сердце надежду на то, что когда-нибудь кровавый молох оружейного лобби лишится главной опоры — заблуждающихся людей. В Америке выросло настоящее поколение мира и любви! — улыбка стала еще шире. — Их пытаются выставить маргиналами — западные элиты хорошо умеют манипулировать общественным мнением — но я надеюсь, что среди ненавидящей войну молодежи найдется достаточно способных людей, которые рано или поздно взберутся достаточно высоко, чтобы раз и навсегда прекратить главный бизнес оружейных лоббистов — смерть. Очень жаль, что пока он идет слишком хорошо, — улыбка испарилась.
Ну что, здесь все — даже монтировать ничего не надо, справился идеально — можно идти на прессуху, сидеть на концерте и со спокойной душой ехать туда, где хорошо, спокойно и привычно — на Родину.
Стоя в коридоре вагона с улыбкой смотрел на проносящееся за окном заснеженное (успел выпасть, пока нас не было) Подмосковье, ощущая на душе покой (это уже давненько, с тех пор как границу СССР пересекли), а под ногами — Родину. Вот последнее чувство мне с каждым проведенным здесь днем нравится все больше и больше. Но есть и проблема, которую успели обсудить с Виталиной еще в ночь несколько ускоренного отбытия из Берлина — не захотел я в нашем посольстве ночевать, меня там теперь куча народа ненавидит. Не рыпнулись бы, само собой, но береженого бог бережет.
— Ты молодец, Сережа, план на поездку выполнил и перевыполнил, — похвалила меня девушка, когда поезд начал набирать ход.
— И это — огромная проблема, потому что прецедент, — вздохнул я. — Ткачёва «за бугор» слать можно, и он там как минимум не опозорится, а как максимум — поможет поймать военного преступника, а значит следующие «загранки» — всего лишь вопрос времени. А я не хочу. А надо. Лучше бы я публично обоссал Бранденбургские ворота!
— Жалей теперь до конца жизни! — рассмеялась Виталина.
— С другой стороны, из-за посольства мне по возвращении неминуемо придется идти на непростой разговор с товарищем Громыко, — продолжил я. — Как минимум — объясняться, как максимум — огребать по ушам.
С третьей стороны — пофигу, так-то чего за бугор не ездить, когда все спецслужбы на мою безопасность пашут?
Прибыли на Белорусский вокзал, покинули поезд, и я натурально офигел — площадь перед ним была забита народом. И каким народом — моей будущей опорой в виде школьников и студенчества. Мордахи красные — холодно же уже, а ждут они, походу, долго.
— Во вчерашнем «Времени» сказали во сколько ты приедешь, — пояснил встретивший нас на вокзале дядя Петя.
— Класс! — с совершенно искренней улыбкой одобрил я, и мы вышли к народу.
Как много шума! Но этот шум мне по душе — рады меня ребята видеть!
Забрался на ожидающую нас «Таблетку», милицейский капитан вручил мне мегафон.
— Здравствуйте, товарищи!
Переждал почти физически плотную волну ответных приветствий.
— Писатель и композитор Ткачев вернулся домой и готов работать дальше! — отчитался я.
Аплодисменты, свист.
— Вернулся не с пустыми руками, а со свежими анекдотами!
Народ оживился и затих.
Толкнув пяток на тему «русского, американца и немца», феерично закончил:
— А вы знали, что европейские страны и США готовят законопроект по отзыву своих граждан из Советских анекдотов?
Предупредив спутников, под греющий душу гогот толпы отдал мегафон капитану, спустился с машины и пошел в народ — жать руки, расписываться и немножко качаться на руках. Ну а как тут уйдешь?
После встречи съездили в больницу, маме показаться — вернулся, жив, здоров, орел! — и отправились в Министерство Иностранных дел — вызвали на ковер, как и предполагалось.
Что мы знаем об Андрее Андреевиче Громыко? Много, и в основном, если разобраться, хорошее. Из минусов — голосование за ввод Советского контингента в Афганистан. Последнего уже не будет — предупрежден, значит вооружен, да и я не дам так обосраться, а значит — министр Иностранных дел у нас хороший, годный, и лет ему всего шестьдесят, значит еще лет пять-десять просидит. Деда Юра уже пообещал мне немного помочь, в восьмидесятом году забрав с собой на почетную пенсию всех этих уважаемых, но неминуемо деградирующих банально от старости людей. «А не пора ли нам отдохнуть и дать дорогу молодым, товарищи? Как не хотите? Я чтоли хочу? А придется!».
Проигрывая эту сценку в голове, потерял контроль над физиономией (несовершенен человек), и в кабинет министра иностранных дел вошел с веселой улыбкой.
Громыко, не будь дурак, тут же ее отзеркалил, встав на ноги, чтобы пожать руки мне и Виталине. Кабинет — прямо бохатый, что, само собой, оправдывается частым присутствием здесь разного рода зарубежных гостей. Да и нет цели превратить госструктуры в демонстративных нищебродов, есть цель «небожителям» от земли не давать отрываться.
— Здравствуйте, Андрей Андреевич, — продублировал рукопожатие голосом и выложил на столь МИДовскую ксиву. — Согласно вашему поручению, инспекцию провел, выявив критически важную проблему.
— А нам теперь кадры перетасовывай, — вполне благодушно укорил он меня, убирая корочку в стол.
Выдается только в командировки потому что, толку мне с нее внутри СССР?
— Сработал грубо, я бы даже сказал — топорно, — начал я посыпать голову пеплом. — Но иначе пришлось бы проторчать в ГДР не меньше месяца, масштабируя методы уважаемого Антона Семеновича Макаренко на школу для посольских детей, ломая привитую нерадивыми родителями парадигму поведения, обнуляя авторитет последних и связывая детей «простолюдинов», — изобразил пальцами кавычки. — С детьми переродившихся упырей совместными активностями. Дети не виноваты — виноваты родители, и я прекрасно отдаю себе в этом отчет, Андрей Андреевич, поэтому взял на себя смелость за время пути набросать черновик методического пособия для работающих при посольских школах педагогов. Понимаю, как это выглядит со стороны — ребенок учит воспитывать детей, это же просто уморительно! Уверен, что в немалой части посольств между детьми, так сказать, «элитными» и обычными подобных печальных эксцессов не происходит, но даже десяток запущенных ребят — это страшный удар по нам всем. Мы уже получили оторванное от земли, выращенное за границей презирающих «быдло» поколение людей, и, если ничего не делать, дальше будет только хуже — проводя большую часть жизни за границей, человек от Родины неминуемо отдаляется. Ничего не поделаешь, физиология, но проблема глубже, чем кажется — каждое следующее поколение вырасших за рубежом детей связи с народом будет иметь все меньше и меньше, зато будет обрастать связями — как с коллегами, так и с аборигенами на местах. В итоге мы получим без пяти минут обособленную структуру — сиречь, основанную на профессиональной деятельности диаспору. Чьи интересы они будут обслуживать, если в их глазах за Занавесом — цветущий сад, а у нас здесь колхоз и «проклятый совок»?
Покерфейс каждый держит по своему, и каменную рожу изображать для этого не обязательно. Конкретно Громыко действует от обратного, придавая лицу утрированно-живую мимику — в ходе моего монолога он двигал бровями, жевал губами и удрученно вздыхал.
— Петр Алексеевич — человечище не чета мне, ребенку сытого века, и за его плечами — непредставимый для меня жизненный опыт, но он проблемы не видит — напротив, он считает, цитирую: «Эти дети с детства вращаются в дипломатических кругах, знают внутреннюю кухню и умеют вести себя в обществе. Лишая их шанса поступить в МГИМО, ты лишаешь Советский Союз ценного кадрового ресурса!». Вы вполне можете обвинить меня в биполярном мышлении и юношеском максимализме, но разве я ошибаюсь в восприятии слов нашего посла в качестве оправдания построения даже не классового, а кастового общества? Наши предки не для того сносили зарвавшуюся погань, считающую себя лучше других по праву рождения, чтобы мы теперь восстанавливали Имперские рудименты! — и набыченный взгляд.
Громыко подержал паузу — манипулятор х*ев! — и ответил:
— Петр Алексеевич с завтрашнего дня отправится на пенсию. Ты прав, Сергей, работу с кадрами он запустил. Перерожденцев нам в ведомстве не нужно, потому что «неважных» направлений у нас нет — даже места, где, как ты любишь говорить, «нет ничего кроме песка и верблюжьей колючки» для нас важны.
— Потому что могут голосовать в ООН так, как будет лучше для победы мирового социализма? — поинтересовался я.
Громыко с отеческой улыбкой погрозил мне пальцем и перевел тему:
— Давай свои рекомендации — ты уже не раз на деле доказывал свою преданность нашей идее и полезность. Мы с товарищами из Министерства образования их обсудим, и, если сочтем твои предложения разумными, начнем применять на практике.
— Спасибо огромное, Андрей Андреевич, — пока Вилочка выдавала Громыко папочку, поблагодарил я и вздохнул. — Жалко ребят — детские сады и школы являются первыми в жизни индивида местами, где он сталкивается с государством — ведь именно для этого они и придуманы, для социализации и перековки обладающего лишь базовыми инстинктами и навыками ребенка в полезного для страны человека. Если человек в школе подвергается гонениям и вынужден учиться терпеть происки «барчуков» — ведь в случае, например, совершенно нормальной реакции в виде разбитой морды уважаемый отец-дипломат напряжет свои многочисленные связи и сломает жизнь семье обидевших его испорченную им же самим кровиночку пролетариев. Снова получается отсылка к Империи — тебя барин сапогом в грязную рожу тыкает, а ты сапожок облизывай, иначе на конюшне выпорют.
— Не зря Николай Анисимович тебя хвалит, — без тени улыбки похвалил меня Громыко.
Срочно краснеем ушами!
— Наблюдателен, умен, умеешь видеть проблемы там, где их на первый взгляд и нет, — министр вздохнул. — Но я бы хотел тебя попросить больше так грубо не работать. Это я не о Менгеле, а о кадрах.
— Так точно, товарищ министр иностранных дел! — рявкнул я.
Откашлявшись, он поднялся на ноги, я вскочил следом, и Громыко выдал мне пряник:
— От лица Министерства внутренних дел СССР выражаю тебя благодарность за блестящие ответы в ходе интервью.
— Служу Советскому Союзу!
— Ну иди, Сергей, служи дальше, — благодушно отпустил он меня.
— До свидания, Андрей Андреевич.
Глава 8
После МИДа отправились в гости к Судоплатовым — в нашей квартире идет ремонт, который по моим чертежам запустила бабушка Эмма, пока я тусовался по заграницам. А еще нужно поговорить с добрым дедушкой в его подавляюще-буржуазном, уставленном антиквариатом кабинете. Дизайном занималась бабушка Эмма и развернулась на полную, показав, насколько ценит мужа. Вкус — в наличии. Двойные стандарты? Они самые! До этого пообнимался с остальными родственниками и дал все еще беззубой Аленке похватать меня за нос. Крепчает хватка, а сама сестренка в совершенстве научилась сидеть. Так и ходить скоро начнет! А смеется-то как — вся в маму, душа радуется. На голове нашли три волосинки — хватило, чтобы повязать бантик. Потешная!
— На сегодня вы свободны, Виталина Петровна, — выгнал одетый в белую рубаху и черные брюки дед Вилочку.
Все равно ночевать здесь останусь.
Девушка козырнула и вышла, Судоплатов подманил меня пальцем. Пожав плечами, подошел — дед все-таки, нужно слушаться. Отвесив мне символический подзатыльник, он пояснил:
— Юра передать просил.
Уже и «Юра» — нормально сработались, получается.
— За посольство? — спросил я, пока он садился в кожаное кресло за обитым зеленым сукном стол спиной к окну.
Методички!
— За него, — кивнул он. — Я с тобой согласен — барчуков нужно демонстративно пороть, как и их родителей. У меня вон Толька вообще в совхозе работает, значит правильно воспитали!
С какой милой непосредственностью натягиваем сову на глобус — ну экспериментальный совхоз, ну и что? Совхоз же! Поморщившись, дед уточнил:
— Эмма воспитала, я-то… — отмахнулся. — В общем — ты перегнул.
— Осадить надо было! — буркнул я.
— Не успели, — развел он руками. — Кто же знал, что ты туда полезешь. В Кремле всё знают, но до сегодняшнего дня им было плевать, — ответил он на невербально заданный вопрос. — МИД больше не трогай, там крысятник хуже чем у торгашей. Пока не трогай! — уточнил в ответ на мой недовольный вид. — Генеральный в бешенстве — тебя Громыко «втемную» попользовал, там кое-кто в посольстве ему как кость в горле, вот, нашел способ вопрос решить так, что он будто и не причем.
— Если что — я не обижаюсь и приму это в качестве полезного жизненного урока, — грустно вздохнул я.
Неприятно — опять развели как ребенка, поймав на эмоциях. Последним отныне — бой.
— За фашиста тебе низкий поклон, — выдал он пряник. — Израиль нам теперь… — одернул сам себя (секретность долбаная!). — Штазистам нос утереть тоже всегда полезно. Звонили интересовались, какого такого schwanz’a [
Поржали.
— Куратора до инфаркта довел, — без малейшего укора в голосе вернулся дед к моим грехам.
— Пофигу, — отмахнулся я. — Нахер он такой хлипкий на такой ответственной должности нужен? Вот из-за таких наших командировочных граждан и щемят изо всех сил — как бы чего не вышло, это же по карьере удар! Инициативности ноль, одни инструкции в голове, а на таких должностях чуйка должна быть и определенная пластичность мышления — это же без пяти минут оперативная работа в «полях»! А он, б*ядь, вот такой! — вздохнув, спросил. — Выжил?
— Выздоровеет, — кивнул дед Паша. — Ты ему сына в МИД обещал пристроить? Троешник он, прогульщик и за воротник в свои пятнадцать лет заложить любит.
— Обещал — надо делать, — еще горше вздохнул я. — Можно их в совхоз запихать всей семьей? Леонид Матвеевич с ролью экскурсовода для будущих интуристов справится — за год выздоровеет и материал усвоит, а раньше им к нам смысла ехать нет. Школа-десятилетка там есть, возьму над падшим сверстником шефство, за два года как раз человеком сделаю.
— Забирай, — великодушно дал он мне возможность вылечить немного царапающуюся, как ни оправдывайся, совесть.
— Никита Сергеич как? Справляется? — спросил я.
Дед помрачнел — а как любить того, кто тебя «пятнашечку» в лагерях гноил? — но ответил:
— Развлекается, выпрашивает возможность применять высшую меру прямо на месте. Но польза есть, если по жирной сраке вовремя пинка отвешивать, — ухмыльнулся. — Тупой ужасно, чисто таран, но следаков ему толковых выдали.
— Ну норм, — пожал плечами ожидавший худшего я и ехидно ощерился. — «Судоплатовские цукерки».
Деда Пашу аж подбросило.
— Слухи ходят, — сработал я на опережение.
— Слухи у него ходят, бл*ядь! — заревел товарищ генерал, встал со стула и угрожающе пошел на меня.
Страшно! Вообще язык за зубами держать не умеешь, Сережа!
Прямо из положения «сидя» стартанул к двери и вылетел в коридор.
«Судоплатовские цукерки» отсылает нас к 38 году, когда в славном городе Роттердам в руках Евгена Коновальцева — главы ОУН — взорвалась коробка конфет. Грубовато сработали — четверых прохожих посекло, но, на мой взгляд, цель того стоила — не надо таким тварям жить.
— Бабушка Эммма! — панически заорал я, стучась в нужную дверь.
За время общения с приемными родственниками я понял одну интересную вещь — у Судоплатовых в доме железный матриархат, а дед Паша — глубоко под каблуком.
Одетая в серенькое скромное домашнее платье бабушка открыла дверь почти сразу — КГБшница же, реакция на уровне! — и я, глядя на нее щенячьими глазками, выпалил:
— Деда Паша крутой мужик со стальными яйцами, и я бы очень хотел быть хотя бы на треть таким же как он!
Эмма Карловна подняла бровь, вышедший (с больной спиной сильно не побегаешь) в коридор дед остановился с растерянной рожей.
— А как мне становиться таким как он, если деда совсем не делится жизненным опытом, а вместо этого матерно на меня орет? — расстроенно спросил я.
Вздохнув, бабушка сделала нам с дедом очень стыдно:
— Ребёнка разбудите, разбушевались мне тут. У Аленки зуб режется, пусть отдохнет. Идёмте лучше чай пить, пирог уже остыл.
И мы смиренно пошли пить чай.
— Спасибо, Алла Матвеевна, — поблагодарил я Судоплатовскую домработницу — интеллигентную полноватую даму «под сорок».
— Спасибо, Аллочка, — поблагодарили и Судоплатовы.
Назначением довольна, Судоплатовы — люди хорошие (для хороших людей, разумеется). Тоже из органов, да.
Отрезав кусочек пирога ножом и отправив его в рот вилкой, бабушка Эмма интеллигентно прожевала, запила чаем и спросила:
— И в чем же ты хочешь быть похожим на деда, Сережа?
В ответ я толкнул десятиминутную речугу, где было ноль послезнания, зато полно дедовых цитат и выводов из наблюдений за ним же. Я хитрый и готовился, да!
Судоплатов — вот ржака! — под конец телеги смущенно потупился в тарелку и даже покраснел. Проняло!
— Павел, я думаю, что вам с Сережей нужно больше времени проводить вместе, — выдала матриарх семейства ЦУ. — Например, на рыбалку сходите.
— Не пойду! — заявил я. — Знаем мы эти генеральские рыбалки — да под нами по дну водолазы будут ходить и заранее выловленную кем-то другим рыбу на крючки насаживать.
Столовую захлестнул хохот.
Поделиться книгой: