Федор Глинка
Сочинения
СТИХИ
МЕЧТАНИЯ НА БЕРЕГАХ ВОЛГИ
(В 1810 ГОДУ) Воспоминанием живет душа моя!
Я. Княжнин
И я, в мой краткий век, Я видел много славных рек В отчизне и в странах далеких; Но Волгу светлую, в брегах ее высоких, Всегда с весельем новым зрю. Как часто, вспомянув протекших лет зарю, Я вижу, как теперь, Дуная бурны волны, Его брега — убийств и крови полны: На них пылала грозна брань И рати бурные кипели, Над ними небеса горели, И было всё — войне и смерти дань!.. Там призрак гибели над юношей носился, И гаснул мой безоблачный рассвет, И с жизнью молодой, на утре ранних лет, Едва я в бурях не простился!.. Но память мне мила о жизни боевой, Когда я пел, для храбрых лиру строя, Не сладость вялого покоя, Но прелесть битвы роковой... Как вы любезны мне, о братские беседы У светлых полевых огней!.. Забуду ль я и праздники победы И славу грозных дней... Я видел Ваг надменный и свирепый, Я зрел, как он, чрез дебри и вертепы, Пробив широкий путь меж гор, Как грозный дух времен, кипит и рвет преграды, Шатая древних скал громады, И, с шумом поглотив и брег и дикий бор, Дивит и восхищает взор. Дела времен, протекши годы, О Ваг! твои кипящи воды Напоминают мне... и вижу я народ, С оружьем ищущий и славы и свободы... Так здесь, на сих полях и на брегах сих вод, Дружины конные скакали На пир кровавыя войны, И сабли с свистом рассекали Врагов свободной стороны... Здесь храбрых вождь, герой сраженья И враг оков и униженья, Текелли молнией летал; И, в бедствах чуждый укоризны, Огонь и мужество вливал В боях за святость прав отчизны... Я видел древний Буг в глуши степей унылых: Из стран Авзонии, из мест отчизны милых, Овидий-изгнанник стенал на сих брегах И горесть и любовь в прелестных пел стихах, Отторжен сильною от счастия рукою... Вверяя грусть свою пустыням и лесам, И эху чуждому, и чуждым небесам, Душа его, стеня, не ведала покою... И днесь на берегах твоих, священный Буг, Пиита славного еще витает дух; Бессмертного не зрят нечисты смертны очи, Но, в молчаливый час безоблачной полночи, Невинных пастырей беспечный ясный взор Его на высоте встречает диких гор... Я видел древнюю границу двух держав, Красивый, быстрый Днестр в брегах его песчаных, Обильный и в плодах и в гроздиях румяных. Там тысячи овец и сладкомлечных крав Пестреют на степях, в серебряных бурьянах, И пастырям несут бессребряную дань; Издревле там леса дремучие темнели, Недремлющая в них мечи острила брань, И зорко хищники из дебрей к нам глядели И порубежную перебегали грань С арканом и огнем... И все их жертвой было; Но мести зарево ужасно осветило Издавна гневные на хищных небеса: Пришли от Севера полки, отваги полны; Пред ними гром — и пламенные волны, И в пепл — дремучие леса!.. Нередко я видал и Днепр голубоводый На лоне матери-природы, Еще младенцем-ручейком; Но зрел, я зрел его в величьи рек царем! Как, грозный, он пробил меж гор себе дороги И, пеной оснежа пороги, С протяжным грохотом, кипящий, в дол летит! Высокобашенный Смоленск над ним стоит! И холмы киевски веками освященны, И храмы Божий богато позлащенны — Исполнена чудес глядится в нем страна! И, нетерпением полна, Бежит к могучему прекрасная Десна... Я в Польше реки зрел: и воды светлой Вислы, И с шумом к ней бегущий Буг; И замки с башнями из бездны с скал навислы: Седых времен парит над ними дух... Страны прелестные, не раз облиты кровью, Земля, засеянна костьми, Ты с давних лет присвоена любовью С ее волшебными сетьми! Гроза сердец — твои младые феи: Как милы их любовные затеи! И гибкий легкий стан, и сладость их речей, И прелесть тайная очей!.. Но мне милей их жаркое участье В судьбе родной их стороны: Они святой любовью к ней полны, И счастье их — отчизны милой счастье! Как часто, позабыв и негу и покой, Их вдохновением дружина храбрых дышит, И воин в битве роковой Заветные слова незримых спутниц слышит: «Свобода и любовь!» И, храбрый, — вихрем на врагов! Там пылкая моя промчалась младость, И мнится, я во сне увидел жизни рай; Но в сердце и теперь живая испыхнет радость, Как, вспомнив, назову тебя, приветный край!.. Так мило и теперь, в стране златых мечтаний, Искать мне, как друзей, о прошлом вспоминаний, Их сердце грустное манит, к себе зовет: Где ты, о время прежних лет! Где первой страсти грусть и первые волненья? Где вы, любви надежды и мученья? О дети неба! разве вас Один лишь только в жизни раз Встречает смертный и лелеет В груди пылающей, младой?.. Но что так сладко в душу веет? Так вьется к сердцу... сердце млеет, Когда в очах моих светлеет Туман протекшего седой?.. То вы, мои мечты! мои воспоминанья! Небесные! при вас я все забыл страданья: При вас в душе моей так тихо и светло! И всё прошедшее как будто не прошло! Как странник, многие еще я видел реки: Мне указала их молва; Они красуются в странах, от нас далеких... Тебя ж, о пышная дочь Ладоги, Нева! Я зрел еще в младенческие лета; И, новый гость безвестного мне света, Не знал я и имен: сует, забот и бурь; В моей душе веселия лазурь, Как свод небес, в тебе изображался... Ах! в тот златой мой век с страстями я не знался: Не плакал от тоски, не думал крепких дум... И града пышный вид, смятенья, звук и шум. Богатство, слава, честь, блестя, обворожая, Мелькали для души, души не поражая, И мимо протекли, как сон, как ряд теней... Мне жизнь была нова! не знал я в ней путей, Не знал, что полон мир обманов и сетей. Безбурны детства дни, о времена златые, Забуду ль вас? — О радости святые! Вы по цветам беспечного вели, И сами, как цветы, вокруг него пестрелись, Ужели для меня навек вы отцвели? — Забавы детских лет, как птички, разлетелись, И мой челнок оставил тихий брег!.. Придете ль вы опять, о дни очарований? — Я счастлив, счастлив был в пылу моих мечтаний, В семье живых надежд, веселий и утех! — Но строг угрюмый мой учитель, Воздушных замков разрушитель, Был опыт. Он мою младую грудь стеснил, Смолистым факелом на мир сей посветил И мир подернул черной тканью... «Гроб мрачный, — рек он мне, — один конец страданью. Обеты счастья — ложь! дни жизни — дни сует! Волшебны зеркала — прелестные мечтанья, Без них уныл и мрачен свет, И слез полна юдоль земного испытанья: Надежды и мечты Нас тешат, как детей, и вянут — как цветы. Под бурями страстей мертвеет добродетель!..» Не так ли он гласит, суровый благодетель? — Но к прежним радостям искать ли мне путей?.. И где укроюсь я от мятежа страстей? — Не при тебе ль, о рек российских мать и слава! О пышна Волга величава! Мне суждено мои утраты возвратить И сердца грустного все раны залечить? О волжские струи! о холмы возвышенны! Воскреснут ли при вас дни, счастьем обновленны? Прольется ль в томну грудь веселия струя, И буду ль, буду ль счастлив я?.. Не здесь ли, о брега, пленяющи собою, Я заключу желанный мир с судьбою? И будете ли вы, нагорны высоты, Притоном странника, приютом сироты? В укромной хижине, к утесу прислоненной Душистой липою и кленом осененной, Найду ли наконец душе моей покой? Как восхищался б я прелестною рекой!.. Но сбудется ль, что я, певец уединенный, Святой свободой вдохновенный, О Волга! воспою твой бег, твои брега, Златые пажити, роскошные луга, — Как белокрылые струга Ты к морю синему в седую даль уводишь... Мечта! зачем опять к мечтам меня заводишь? Мне ль счастья ожидать? — Судьбы гремящий глас, Брега прекрасные! велит оставить вас: Я странник! не ищу чертогов пышных строить, — Ищу лишь уголка, где б сердце успокоить. <1810> ВОЕННАЯ ПЕСНЬ, НАПИСАННАЯ ВО ВРЕМЯ ПРИБЛИЖЕНИЯ НЕПРИЯТЕЛЯ К СМОЛЕНСКОЙ ГУБЕРНИИ
Раздался звук трубы военной, Гремит сквозь бури бранный гром: Народ, развратом воспоенный, Грозит нам рабством и ярмом! Текут толпы, корыстью гладны, Ревут, как звери плотоядны, Алкая пить в России кровь. Идут, сердца их — жесткий камень, В руках вращают меч и пламень На гибель весей и градов! В крови омочены знамена Багреют в трепетных полях, Враги нам вьют вериги плена, Насилье грозно в их полках. Идут, влекомы жаждой дани, — О страх! срывают дерзки длани Со храмов Божьих лепоту! Идут — и след их пепл и степи! На старцев возлагают цепи, Влекут на муки красоту! Теперь ли нам дремать в покое, России верные сыны?! Пойдем, сомкнемся в ратном строе, Пойдем — и в ужасах войны Друзьям, отечеству, народу Отыщем славу и свободу Иль все падем в родных полях! Что лучше: жизнь — где узы плена, Иль смерть — где росские знамена? В героях быть или в рабах? Исчезли мира дни счастливы, Пылает зарево войны: Простите, веси, паствы, нивы! К оружью, дети тишины! Теперь, сей час же мы, о други! Скуем в мечи серпы и плуги: На бой теперь — иль никогда! Замедлим час — и будет поздно! Уж близко, близко время грозно: Для всех равно близка беда! И всех, мне мнится, клятву внемлю: Забав и радостей не знать, Доколе враг святую землю Престанет кровью обагрять! Там друг зовет на битву друга, Жена, рыдая, шлет супруга, И матерь в бой — своих сынов! Жених не мыслит о невесте, И громче труб на поле чести Зовет к отечеству любовь! Июль 1812 КАРТИНА НОЧИ ПЕРЕД ПОСЛЕДНИМ БОЕМ ПОД СТЕНАМИ СМОЛЕНСКА И ПРОЩАЛЬНАЯ ПЕСНЬ РУССКОГО ВОИНА
Затихал на ратном поле Битвы грозный шум, И смоленски древни стены, Гордых башен ряд Приоделись мраком ночи: Бил полночный час!.. Но к покою не склонялся Храбрых россов стан: Не дремали мудры вожди, Думу думали, Как в страну свою родную Не пустить врагов. А враги, враги пируют, Позабыв, что Бог С высоты на них наводит Свей разящий гром. Разлились, как шумны волны, Их полки в полях; Ярко сталь мечей сверкает, Страшно медь звучит; И, вздыхая томно, вторит Древний русский край. Громко ржанье чуждых коней, Чуждых воев клик... Тьмы врагов, кичась, мечтают Сдвинуть с места град!.. Затрещал под их стопами Древних холмов ряд, И под силой их погнулся Левый брег Днепра! Развели они несметны По горам огни. Но одни ль огни в их стане? Села ближние Запалились их руками, — Всюду зарев блеск! И кругом в ночи краснеет Море огненно... Загорелась, запылала Земля русская! Поднялся пожар высоко — До небесных звезд, И с пожаром востекают Выше звезд мольбы; Тяжко стонут, воздыхая, Люди русские. «Пусть сгорают наши села, — Говорят в слезах. — Что нам села? Что нам грады? Лишь бы край родной Защитить от лютой доли В вечном рабстве жить!» Так гласит народ, а горы Вторят ратных клик. И часы проходят ночи: Близок грозный день! Показался из-за башен В дымном облаке Месяц, весь налитый кровью, И печальный лик Углубил в потоке мутном... И восток небес Забелел; златой струею Пролилась заря: Зарумянились сребристых Облаков края, И повеял в поле свежий Предрассветный ветр, И огни во стане русском (Что поставлен был Вдоль крутой горы Покровской) Бледно теплятся... Тут острят, шумя, гусары Сабли ясные, И козак — свой длинный дротик; И пехотный строй Закрепляет (чтоб не дрогнул) Троегранный штык... Гул далеко вторит ржанье Ретивых коней; Бьют копытами о землю, Из ноздрей их дым; Громко сарпают, и очи Их огнем горят. Словно просятся на битву, Осердясь за то, Что враги в родных потоках Водопой мутят!.. Все вещало, что настанет Скоро день и бой, И воспел тут воин русский Песнь Прощальную: «Друзья мои, товарищи, сподвижники в боях! Настанет скоро страшный день, и битва загремит! Застонет дол и темный бор от сечи роковой, И ясну зорю утренню и солнца лик младой Затмит, поднявшись тучами, над смертным полем дым!.. Друзья мои, товарищи, сподвижники в боях! Настанет скоро страшный день, и битва загремит: Бог знает, кто останется, друзья, из нас живых! Но сладко, сладко в битве пасть за родину свою! Не славы алчет русский царь, и начал бой не он: Враги, враги вломились к нам с цепями и мечом! Грозят пленить святую Русь и русских покорить! Ах! нет, того нельзя стерпеть: скорей могила всем! Как тяжко жить под чуждыми законами врагов! Не ясно солнце красное тоскующим в плену, Не видит звезд и месяца раба слезящий взор! И самый хлеб постыл ему, и соль ему горька! Нет, братцы, нет, товарищи, не выдайте врагам Отечества любезного на рабство и позор! Пречистая Владычица, хранящая сей град! Подай нам крепость львиную, да постоим в бою, Да будет грудь усердная сих древних крепче стен! Друзья мои, товарищи, сподвижники в боях! Предчувствие унылое ко мне закралось в грудь! Уже зари вечерния не видеть мне в сей день! В сей день в кипящей сече я паду на груду тел, Потускнут и засыплются песком мои глаза: Не зреть им побеждающих товарищей моих! Пронзен, о землю грянусь я — но все лицом к врагам; Ослабнут руки крепкие, и мой холодный труп Притопчут кони бурные, и ратный прах, сгустясь, Подернет лик кровавый мой печальной пеленой... Друзья мои, товарищи, я смерти не боюсь!.. Когда ж умолкнет грозный бой, найдите вы меня: По ранам на груди моей легко узнать мой труп! О други, о товарищи, сподвижники мои! Штыками вы и саблями близ светлых вод Днепра Изройте, други верные, могилу для меня; Насыпьте, други храбрые, на ней высокий холм; На нем скрижаль и новый крест, и напишите так: «Здесь храбрый русский воин спит, товарищ наш в боях: Во всех кровавых сечах он в передних был рядах; Струилась часто кровь из ран, но ран он не слыхал! Под тучами картечь и пуль наш друг был смел и бодр. Струей дунайской раны он кровавы омывал; По Альпам, выше грозных туч, с Суворовым всходил И на гранитах шведских скал острил драгой булат, Что вырвал из могучих рук кавказского бойца! Он зрел брега каспийских вод и видел бурный Бельт, В далеких был краях — и пал за близкий сердцу край: За родину, за милую, за русский край святой, Поставя смело грудь в бою за веру и царя! Он жил и умер, храбрый друг, как истый славянин». Так пел: «Мне будет долго здесь и беспробудно спать; Когда ж утихнет брань в полях и теплая весна Пригреет землю хладную и мой могильный холм Оденется цветочками и травкой молодой, — Тогда придет любезная подруга юных дней, И с нею дети милые увидят отчий гроб. «Не плачьте, — скажет матерь им, — не умер ваш отец: Здесь только прах земной его, а дух на небесах! Туда пошел он в светлый дом к Небесному Царю За то, друзья, что верен был царю земному здесь!» Так, братья, други храбрые, мне сладко умереть За родину, за милую, за русский край святой!» Между 1812-1816 ПЕСНЬ РУССКОГО ВОИНА ПРИ ВИДЕ ГОРЯЩЕЙ МОСКВЫ
Темнеет бурна ночь, темнеет, И ветр шумит, и гром ревет; Москва в пожарах пламенеет, И русский воин песнь поет: «Горит, горит царей столица; Над ней в кровавых тучах гром И гнева Божьего десница... И бури огненны кругом. О Кремль! Твои святые стены И башни горды на стенах, Дворцы и храмы позлащенны Падут, уничиженны, в прах!.. И всё, что древность освятила, По ветрам с дымом улетит! И град обширный, как могила Иль дебрь пустынна, замолчит!.. А гордый враг, оставя степи И груды пепла вкруг Москвы, Возвысит грозно меч и цепи И двигнет рать к брегам Невы... Нет, нет! Не будет пить он воды Из славных невских берегов: Восстали рати и народы, И трон царя стрежет любовь! Друзья, бодрей! Уж близко мщенье: Уж вождь, любимец наш седой, Устроил мудро войск движенье И в тыл врагам грозит бедой! А мы, друзья, к Творцу молитвы: О, дай, Всесильный, нам, Творец, Чтоб дивной сей народов битвы Венчали славою конец!» Вещал — и очи всех подъяты, С оружьем длани к небесам: Блеск молний пробежал трикраты По ясным саблям и штыкам! Между 1812-1816 АВАНГАРДНАЯ ПЕСНЬ
Друзья! Враги грозят нам боем, Уж села ближние в огне, Уж Милорадович пред строем Летает вихрем на коне. Идем, идем, друзья, на бой! Герой! нам смерть сладка с тобой. Зарделся блеск зари в лазури; Как миг, исчезла ночи тень! Гремит предвестник бранной бури, Мы будем биться целый день. Идем, идем, друзья, на бой! Герой! нам смерть сладка с тобой. Друзья! Не ново нам с зарями Бесстрашно в жаркий бой ходить, Стоять весь день богатырями И кровь врагов, как воду, лить! Идем, идем, друзья, на бой! Герой! нам смерть сладка с тобой. Пыль вьется, двинет враг с полками, Но с нами вождь сердец — герой! Он биться нам велит штыками, Штыками крепок русский строй! Идем, идем, друзья, на бой! Герой! нам смерть сладка с тобой. Здесь Милорадович пред строем, Над нами Бог, победа с ним; Друзья, мы вихрем за героем Вперед... умрем иль победим! Идем, идем, друзья, на бой! Герой! нам смерть сладка с тобой. Хор Идем, идем, друзья, на бой! Герой! нам смерть сладка с тобой. Между 1812-1816 ТОСТ В ПАМЯТЬ ДОНСКОГО ГЕРОЯ[1]
О други! Платова могила сокрыла, И в день сей протек уже год С тех пор, как не стало донского светила, — И грустен придонский народ... Он храбро с донцами в кровавую сечу — И громы и гибель враждебным полкам!. И весело в битве к победе навстречу Скакал по гремящим полям! Пред ним трепетали дунайские воды И берег Секваны[2] дрожал; Донцам и Платову дивились народы, И мир его славным назвал! Но, други, Платова могила сокрыла, И в день сей протек уже год С тех пор, как не стало донского светила, — И грустен придонский народ... И грусть по герое мы чувствуя нову В день, памятный нашим сердцам, Напеним фиялы: «Бессмертье Платову И честь знаменитым донцам!» Общий голос «...Бессмертье Платову! И честь знаменитым донцам!» 3 января 1819 АВАНГАРДНАЯ ПЕСНЯ
Скоро зов послышим к бою И пойдем опять вперед; Милорадович с собою Нас к победам поведет! Над дунайскими брегами Слава дел его гремит; Где ни встретится с врагами, Вступит в бой — врагов разит. Вязьма, Красный, Ней разбитый Будут век греметь у нас; Лавром бед его обвитый Бухарест от бедствий спас. Чтоб лететь в огни, в сраженье И стяжать побед венец, Дай одно лишь мановенье, Вождь полков и вождь сердец! Друг солдат! служить с тобою Все желанием горят; И, к трудам готовясь, к бою, Общим гласом говорят: «Милорадович где с нами, Лавр повсюду там цветет; С верой, с ним и со штыками Русский строй весь свет пройдет!..» ПАРТИЗАН СЕСЛАВИН
Он в юности своей весь отдался наукам, Дышал мечтой о жизни боевой; И чтением он ум обогащая свой, И душу приучал к волшебным славы звукам... Но вдруг... Двенадцатый, с его войною, год! Пожар! Отечество горит — и весь народ К оружью от сохи... И косы на защиту... Кто там на дереве сидит И, пепельной золой покрыту, Москву святую сторожит? Кто так искусно нам дает правдивы вести? Он храбр и прям, как меч! Ни трусости, ни лести!.. Вот Вильна, польский град, французами кипит! Двадцатиградусный мороз трещит! И русские сердца трещат от правой мести! Кто ж воин сей с отвагою такой, В крови, с подвязанной рукой, С дружиной ломится в вороты? Вот груды золота в разбитых сундуках: Пусть гинет золото в снегах, Ему важнее есть заботы, Чтоб славу скользкую держать в своих руках... Героям древности он благородством равен, Душой прямой россиянин, О нем вещал бы нам и предок-славянин: «Се — славен!» Между 1812-1825 ПАРТИЗАН ДАВЫДОВ
Усач. Умом, пером остер он, как француз, Но саблею французам страшен: Он не дает топтать врагам несжатых пашен И, закрутив гусарский ус, Вот потонул в густых лесах с отрядом — И след простыл!.. То невидимкой он, то рядом, То, вынырнув опять, следом Идет за шумными французскими полками И ловит их, как рыб, без невода, руками. Его постель — земля, а лес дремучий — дом! И часто он, с толпой башкир и с козаками, И с кучей мужиков, и конных русских баб, В мужицком армяке, хотя душой не раб, Как вихорь, как пожар, на пушки, на обозы, И в ночь, как домовой, тревожит вражий стан. Но милым он дарит, в своих куплетах, розы. Давыдов! Это ты, поэт и партизан!.. Между 1812-1825 СМЕРТЬ ФИГНЕРА
(Опыт народной поэзии)I Уж солнце скрылось за леса. Пойдем и сядем здесь, любезный ...евич! Ты закрути свои два длинные уса! И ты, как сказочный Иван-царевич, Слыхал, видал большие чудеса!.. Но я один, и вижу, как в картине, Живой, картинный твой рассказ, Как бились вы насмерть над Эльбой на плотине, Где Фигнер-партизан, как молния, угас... О, Фигнер был великий воин, И не простой... он был колдун!.. При нем француз был вечно беспокоен... Как невидимка, как летун, Везде неузнанный лазутчик, То вдруг французам он попутчик, То гость у них: как немец, как поляк; Он едет вечером к французам на бивак И карты козыряет с ними, Поет и пьет... и распростился он, Как будто с братьями родными... Но усталых в пиру еще обдержит сон, А он, тишком, с своей командой зоркой, Прокравшись из леса под горкой, Как тут!.. «Пардон!» Им нет пардона: И, не истратив ни патрона, Берет две трети эскадрона... И вот опять на месте стал, Как будто и не он!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . II Он широко шагал! И часто, после шибкой драки, Его летучие биваки Сияли где-нибудь в глуши: В болоте топком, в чаще леса, На гребне дикого утеса... И вот Орловский сам картину с них пиши! Храпят у коновязи кони, Звенят над кормом удила. «Никто не смей снимать седла! Кругом француз!.. Мы тут как рыба в тоне; Дремли без сна и будь готов!» Так он приказывал... И, лежа вкруг котлов, Курят табак усатые гусары, И зорко вдаль глядит козак... И он своим рассказывает так: «Я бился с турком, мне знакомы янычары; Тогда служил я с пушкою пешком. — Готовы лестницы? — сказал Каменской. А было то под грозным Рущуком. — Но ров не вымеряй... Тут с хитростию женской Потребно мужество... И кто из удальцов Украдкой, проползет и вымеряет ров? — Он всё сказал. И я пустился... Темнело в поле и в садах, Муллы сзывали на молитву, И турки, говоря про битву, Табак курили на валах... Фитиль над пушкою дымился. Дремал усталый часовой... Я подошел... перекрестился... И лот, на снуре, весовой Тихонько с берега скатился... Я вымерил и возвратился. И храбрый русский генерал Спасибо русское за подвиг мне сказал, И я в душе ношу спасибо это. Хозяин мудрый правит светом: Товарищи, наш Бог велик! Он от погибели спасает неминучей». Так он рассказывал... и красный луч зари Уже проглядывал вдали за синей тучей... Тогда в Саксонии вели войну цари, И против них Наполеон могучий, Как темная гроза, над Эльбою стоял, И в перемирие он битвы замышлял... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . III ...Чу, кто там проскакал Близ городка красивого Дессау? Конечно, к Верлицу? Да, Верлиц — сад на славу! Я сам в нем был, и он меня пленял... «Смотрите, и не пьян, а по колено море: Вот партизан прямой! В груди заслышав горе, В веселый сад он мчится погулять! А может, и не в сад... Как знать? Уж перемирию конец... опять тревоги: Французской конницей заставлены дороги, В саксонских городах везде француз!.. Наш партизан лихой! Уж подлини» не трус... И он без устали... всю ночь считает звезды! Сам проверяет цепь и ставит сам разъезды... При нем никто не смей зевать!» Но кто взмутил песок зыбучий? Что там синеется? Как издали узнать?.. Быть может лес, быть может тучи... Ах, нет, то к Верлицу валит французов рать... IV «Бей сбор! Муштучь! Труби! Вся партия к походу! Француз объехал нас дугой И жмет к реке. Друзья, назад нам — прямо в воду! Вперед — на штык, на смертный бой! Но я, друзья, за вас в надежде, Что слово смерть не испугает вас: Не всё ль равно, что годом прежде, Что позже десятью возьмет могила нас!.. Слушай! стоять! не суетиться! Патрон и мужество беречь! Стрелкам по соснам разместиться: Ни слова... ни дохнуть, в тиши стеречь! Драгуны могут, спешась, лечь... А вы, мои залетные гусары, Бодри коней и сноровляй удары! Ни вы меня, ни я друзей не выдавал! Дай сабле поцелуй, и бьемся наповал!» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . V Шумит... вдали песок дымится: Француз сквозь частый бор проник. Палят!.. Вот конница и пеших крик; Уланы польские... и всё на нас валится, Как лес!.. «Молись — и на коня! Сюда, на узкую плотину: Одна сменяй другую половину. И все смотрите на меня!.. Уж я с женой в душе простился. Сказал последний мой завет: Я знал, когда на свет родился, Что ведь должно ж оставить свет...» Сказал... пошел... и закипело... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . VI Ну, ......евич! Это дело Из самых славных русских дел... Уж бой давно, давно горел: Дрались в лесах и на поречье, Постлался трупом узкий путь, И русская трещала грудь. Никто не думал об увечье: Прочь руку — сабля уж в другой! Ни фершалов, ни перевязки!.. Признаться, разве только сказки Расскажут о борьбе такой... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . VII «Но где ж союзники? Ко времени б и месту Теперь им быть!.. На них надежда уж плоха! Дерись... година нам лиха!» Так два отчаянных, влюбленных жениха До смерти режутся за милую невесту... Что зашумел громчее лес? Еще звончей и ближе топот... Берут французы перевес! У наших слышен тайный ропот... То не боязнь, но злей... то шепот: «Что не видать его в огне?» Доселе, в бурке, на коне, Он всё был тут, в глазах маячил, Он сам, он первый рубку начал... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . VIII Взошла, как и всегда, лупа И в ясной Эльбе потонула; Какая мертвая, глухая тишина!.. Но разве днем не эта сторона Кипела адом? Да! И вот уснула! И враг и друг — в непробудимый сон!.. О берег, берег Эльбы дальней! Что мне сказать жене печальной? Где он, герой? Куда ж девался он? Никто не знает, неизвестно! Его искали повсеместно: На поле битвы, по лесам; Но он остался в ненайденных, Ни между тел, ни между пленных. Его безвестен жребий нам!.. Лишь ты, любезный ......евич, Порою, вспомянув о нем, Мне говоришь: «Он был прямым богатырем И чудом... как Бова, Додонский королевич!..» Ты помнишь, как тебе твердил я: «Говори (Как вместе мы запрошлым жили летом), Рассказывай мне, друг, о человеке этом: Я рад прослушать до зари!» И проводили мы в рассказах дни и ночи. Тогда каким огнем твои пылали очи! Летели мимо нас вечерние часы, Слеза в очах твоих светилась И тихо из очей катилась На длинные усы!.. Между 1812-1825 НОЧНАЯ БЕСЕДА И МЕЧТЫ
Тоскою, в полночь, пробужденный, С моим я сердцем говорил О древнем здании вселенной, О дивных таинствах светил. Оно повсюду находило И вес, и меру, и число, И было ясно и тепло, Как под златым огнем кадило, Струящее душистый дым, Оно молением святым, Как новой жизнью, напоялось. Но, пленник дум и суеты, Вдавался скоро я в мечты, И чувство счастья изменялось. С толпой нестройных, диких грез Ко мне волненье набегало, И, с утром, часто градом слез Мое возглавие блистало... 1818 К ПУШКИНУ[3]
О Пушкин, Пушкин! Кто тебя Учил пленять в стихах чудесных? Какой из жителей небесных, Тебя младенцем полюбя, Лелея, баял в колыбели? Лишь ты завидел белый свет, К тебе эроты прилетели И с лаской грации подсели... И музы, слышал я, совет Нарочно всей семьей держали И, кончив долгий спор, сказали: «Расти, резвись — и будь поэт!» И вырос ты, резвился вволю, И взрос с тобою дар богов: И вот, блажа беспечну долю, Поешь ты радость и любовь, Поешь утехи, наслажденья, И топот коней, гром сраженья, И чары ведьм и колдунов, И русских витязей забавы... Склонясь под дубы величавы, Лишь ты запел, младой певец, И добрый дух седой дубравы, Старинных дел, старинной славы Певцу младому вьет венец! И всё былое обновилось: Воскресла в песни старина, И песнь волшебного полна!.. И боязливая луна За облак дымный хоронилась И молча в песнь твою влюбилась... Всё было слух и тишина: В пустыне эхо замолчало, Вниманье волны оковало, И мнилось, слышат берега! И в них русалка молодая Забыла витязя Рогдая, Родные воды — и в луга Бежит ласкать певца младого... Судьбы и времени седого Не бойся, молодой певец! Следы исчезнут поколений, Но жив талант, бессмертен гений!.. 1819 СОН
Я кем-то был взнесен на острый верх скалы, — Так мне в младенчестве приснилось, — Кругом меня дробилися валы И море бурное пенилось, И, с воем, стадо чуд кругом скалы теснилось; Огонь горел у них в очах! Я был один — и весь был страх; И сердце в молодой груди чуть билось. И милой жизни я сказал: прости!.. Вдруг пылкий огнь в мои втеснился жилы, И кто-то мне орлины придал крылы И громко возопил: «Лети!» И я, под светлыми летая небесами, Смотрел на мир спокойными очами И видел землю с высоты: Там реки в дальние моря бежали; Там грады пышные, там области лежали, И в них кипела жизнь, шумели суеты И страсти бурные пылали... Но полн я был святых, высоких дум! И я в земной мятеж не опустился И с прахом, от земли летящим, не смесился, И слышал лишь вдали — земной тревоги шум! <1820> СУДЬБА НАПОЛЕОНА
Он шел — и царства трепетали, Сливался с стоном звук оков, И села в пепл, града пылали, И в громе битв кипела кровь; Земля пред сильным умолкала... Он, дерзкий, — скинтрами играл; Он, грозный, — троны расшибал: Чего ж душа его алкала? Народы стали за права; Цари соединяли силы; Всхолмились свежие могилы, И, вихрем, шумная молва: «Он пленник!» Осветились храмы! Везде восторг и фимиамы, Народы — длани к небесам, И мир дивится чудесам! Гремящих полчищ повелитель, Перун и гибель на боях, Один — утесов диких житель, Как дух пустынный на холмах... Летят в пределы отдаленны Надеждой флоты окриленны, Все мимо — и никто за ним; Как страшно самому с самим! В душе, как в море, мрак и волны... Как кораблей бегущих тень, Исчезли дни, величья полны, И вечереет жизни день... «Чья новая взнеслась могила?» Ответ: «Тут спит Наполеон! И буря подвигов — как сон... И с ним мечты, и гром, и сила В затворе тесном улеглись!» — «Быстрей, корабль, в Европу мчись! — Пловец друзьям: — Смелей чрез волны Летим с великой вестью мы!» Но там, в Европе, все умы Иных забот и видов полны... И все узнали: умер он, И более о нем ни слова; И стал он всем — как страшный сон, Который не приснится снова; О нем не воздохнет любовь, Его забыли лесть и злоба... Но Греция встает из гроба И рвется, с силой, из оков! Чья кровь мутит Эгейски воды? Туда внимание, народы: Там, в бурях, новый зиждут мир! Там корабли ахейцев смелых, Как строи лебедей веселых, Летят на гибель, как на пир! Там к небу клятвы и молитвы! И свирепеет, слыша битвы, В Стамбуле грозный оттоман. Растут, с бедой, бесстрашных силы, И крест венчает Термопилы! И на Олимпе — ратный стан!.. Молва и слава зазвучала, Но — не о нем... в могиле он, И позабыт Наполеон!.. Чего ж душа его алкала? 1821 МОИ ВОЖАТЫЕ
Ко мне прекрасные девицы, Как гости, с ласкою, пришли И повели меня младые С собой в зеленые луга. Тогда весна ласкала землю, Вес пело радость, всё цвело. Ручьи как будто говорили, Шептали с кем-то дерева; Заря, как пламя, разгоралась На дальней синеве небес, И ароматный, теплый вечер Меня кропил своей росой, Как милая любви слезами. Ходили долго мы в лугах; Всё было ровно перед нами. Я не видал стремнин и гор. И привели меня девицы В палаты пышные с собой; И сами белыми руками Мне постилали мягкий одр, И сожигали ароматы Кругом в кадильницах златых; И подносили мне в покалах, Как радость, светлое вино; И тихо милые шептали: «Усни, счастливец молодой! Будь верен нам, мы будем долго Тебя лелеять и беречь!» И я уснул — и в сновиденьи, Ничем не связанный, как мысль, Лечу, несытый, в поднебесной Из царства в царство — и везде Меня ласкали, мне сулили Богатство, счастье и покой, И я, как гость в пиру роскошном, Из полной чаши радость пил И таял в неге... Вдруг раздался Летящей бури страшный свист, — Мне показалось, своды неба Упали с треском надо мной! И я проснулся! О, превратность! Еще не верю я глазам... Где вы, обманщицы младые? Где светлый дом, где пышный одр, Где сердцу милые обеты?.. Всё было сон — я на скале, Нависшей над пучиной черной, Лежал, один, в глубокой мгле! Ужасно море клокотало, И яркой молнии бразды Ночное рассекали небо, И полосами по волнам, Как змеи, с свистом пролетали. Как мразом стиснутый поток, Я цепенел... Власы вздымались; В стесненных жилах стыла кровь, И замирала грудь... но кто-то Меня могущею рукой Отвлек от пропасти кипящей, Я стал свободен... я спасен... Но он шепнул мне, мой спаситель: «Слепец! ты над пучиной спал! И ты погиб — когда поверишь Еще надеждам и мечтам!» <1822> ОСЕННЯЯ ГРУСТЬ
Опять вас нет, дни лета золотого, — И томный бор, волнуясь, зашумел; Уныл, как грусть, вид неба голубого — И свежий луг, как я, осиротел! Дождусь ли, друг, чтоб в тихом мае снова И старый лес и бор помолодел? Но грудь теснят предчувствия унылы: Не вестники ль безвременной могилы? Дождусь ли я дубравы обновленья, И шепота проснувшихся ручьев, И по зарям певцов свободных пенья, И, спутницы весенних вечеров, Мечты, и мук ее — и наслажденья?.. Я доживу ль до тающих снегов? Иль суждено мне с родиной проститься И сладкою весной не насладиться!.. Между 1817-1822 ГУСАРСКАЯ ПЕСНЬ
Друзья, залетные гусары! Шумит военная гроза! Готовьте меткие удары; Посмотрим смерти мы в глаза! Идут необозримым строем, Но мы прорвем их тесный строй; Повеселимся грозным боем, Навалим трупы их горой... Еще долина не отстонет И гул не стихнет по горам, А гордый враг в крови потонет, И мы — опять к своим огням! Там к небу теплые молитвы! И спор веселый закипит О чудесах протекшей битвы, И ночь, как птица, пролетит! <1823> ВОПЛЬ РАСКАЯНИЯ
Господи! да не яростию Твоею обличиши мене.
Псалом 6 Не поражай меня, о Гневный! Не обличай моих грехов! Уж вяну я, как в зной полдневный Забытый злак в морях песков; Смятен мой дух, мой ум скудеет, Мне жизнь на утре вечереет... Огнем болезненным горят Мои желтеющие очи, И смутные виденья ночи Мой дух усталый тяготят. Я обложен, как цепью, страхом! Везде, как тень, за мной тоска: Как тяжела Твоя рука! Но я главу посыпал прахом — И в прах челом перед Тобой! Услышь стенящий голос мой! Меня помилуй Ты, о Боже! Я духом всё ищу небес, И по ночам бессонным ложе Кроплю дождем кипящих слез! Я брошен, как тимпан разбитый, Как арфа звонкая без струн; Везде мне сеть — враги сердиты! Везде блистает Твой перун! Предчувствия облит я хладом: Ты смертью мне грозишь иль адом? Но в гробе песней не поют! И в аде, о мой Бог всевластный, В сей бездне гибели ужасной, Тебе похвал не воздают! А я сгораю жаждой славить Тебя с любовью всякий час И в память позднюю оставить Души, Тобой спасенной, глас. О, радость! радость! плач сердечный Услышан Господом моим! Ты осветил меня, мой Вечный! Лицом таинственным Своим! Прочь, беззаконники с дарами, С отравой беглой жизни сей! Я не хочу быть больше с вами! Творец! в святой любви Твоей Омытый, стану я как новый; И, всей душой блажа Тебя, Порока ржавые оковы Далеко брошу от себя! <1823> МОЛИТВА ДУШИ
Вонми гласу моления моего, Царю мой и Боже мой: яко к Тебе помолюся, Господи.
Псалом 5 К Тебе, мой Бог, спешу с молитвой: Я жизнью утомлен, как битвой! Куда свое мне сердце деть? Везде зазыв страстей лукавых; И в чашах золотых — отравы, И под травой душистой — сеть. Там люди строят мне напасти; А тут в груди бунтуют страсти! Разбит мой щит, копье в куски, И нет охранной мне руки! Я бедный нищий, без защиты; Кругом меня кипят беды, И бледные мои ланиты Изрыли слезные бразды. Один, без вождя и без света, Бродил я в темной жизни сей, И быстро пролетали лета Кипящей юности моей. Везде, холодные, смеялись Над сердцем пламенным моим, И нечестивые ругались Не мной, но Именем Твоим, Но Ты меня, мой Бог великий, Покою в бурях научил! Ты вертоград в пустыне дикой Небесной влагой упоил! Ты стал кругом меня оградой, И, грустный, я дышу отрадой. Увы! мой путь — был путь сетей; Но Ты хранил меня, Незримый! И буря пламенных страстей, Как страшный сон, промчалась мимо; Затих тревожный жизни бой... Отец! как сладко быть с Тобой! Веди ж меня из сей темницы Во Свой незаходимый свет! Всё дар святой Твоей десницы: И долгота и счастье лет! <1823> К БОГУ ВЕЛИКОМУ, ЗАЩИТНИКУ ПРАВДЫ
Суди, Господи, обидящие мя, побори борющие мя.
Приими оружие и щит.
Псалом 34 Суди и рассуди мой суд, Великий Боже, Боже правый! Враги на бой ко мне идут. И с ними замыслы лукавы Ползут, как черные змии... За что? В чем я пред ними винен? Им кажется и век мой длинен, И красны слезы им мои. Я с тихой детскою любовью Так пристально ласкался к ним, — Теперь моей омыться кровью Бегут с неистовством своим, В своей неутолимой злости. Уже сочли мои все кости, Назначив дням моим предел; И, на свою надеясь силу, И нож и темную могилу Мне в горький обрекли удел. Восстань же, двигнись, Бог великий! Возьми оружие и щит, Смути их в радости их дикой! Пускай грозой Твоей вскипит И океан и свод небесный! О дивный Бог! о Бог чудесный! У ног Твоих лежит судьба, И ждут Твоих велений веки: Что ж пред Тобою человеки? Но кроткая души мольба, Души, любовью вдохновенной, Летит свободно по вселенной В за звездны, в дальни небеса. Творец, творенью непонятный! Тебе везде так ясно внятны Людей покорных словеса! Пускай свирепостью пылают; Но только Твой раздастся гром — Они, надменные, растают, Как мягкий воск перед огнем! Как прах, как мертвый лист осенний Пред бурей воющей летит, Исчезнут силы дерзновенных! Идут — и зыбкий дол дрожит, Поля конями их покрыты... Но, Сильный, Ты на них блеснешь И звонкие коней копыты Одним ударом отсечешь, И охромеют грозны рати... Сколь дивны тайны благодати! Ты дал мне видеть высоты! Он снял повязку слепоты С моих очей, Твой ангел милый: Я зрю... о ужас! зрю могилы. Как будто гладные уста Снедают трупы нечестивых... Кругом глухая пустота! Лишь тучи воронов крикливых И стаи воющих волков Летят, идут на пир, как гости, Чтоб грешников расхитить кости И жадно полизать их кровь! Горят высокие пожары, И слышен бунт страстей в сердцах; Везде незримые удары, И всюду зримо ходит страх. О, грозен гнев Твой всегромящий! И страхом все поражено: От птицы, в облаках парящей, До рыбы, канувшей на дно Морей пенящихся глубоких. Но в день судеб Твоих высоких Твой раб, снедаемый тоской, Не убоится бурь ревущих: Тебя по имени зовущих Спасаешь мощной Ты рукой. <1823> СОЗЕРЦАНИЕ
Исповемся Тебе, Господи, всем сердцем моим, повем все чудеса Твоя.
Псалом 9 Твои глашу я чудеса! Их исповедую, мой Вышний! Тебе молитвы сирых слышны; Несчастным близки небеса! Ты взял весы Свои правдивы! Дивлюсь, пою Твоим делам! Безумный грешник злочестнвый В своих сетях увязнет сам. Ты идишь к нам, Бог дивной славы, И небо радостью кипит; Но очи грешных и лукавых Твой взор, как молния, палит! Ликуйте ж вы, друзья убоги! Ваш праздник, нищие, настал: Вам жизни скучные дороги Господь весельем осиял! Идет... и нечестивых радость Бежит, как гибнущая младость. Воскресни, Господи, на суд! Се ангелы Твои текут, Да злые буйствовать не смеют; Пускай безумцы разумеют, Что человеки лишь они! Пускай смирятся и трепещут! Гремит!.. Твои перуны блещут! Уж близки, близки грозны дни И времена духовной жатвы... Тебе послышались их клятвы, Сгустилась туча жарких слез; Как пар, восходят тяжки стоны Искать у Бога обороны, И высота святых небес Уж не вмещает стонов боле. Но грешник всё живет по воле: Как трость, ломает Твой закон. И, заглушая сердца стон, Как волк из чащи вызирает, Когда добычу стережет; А бедных агнцев Бог пасет! Ловцов на ловле он хватает! Он здесь; а грешник говорит: «Господь, как утружденный, спит! Его для нас замкнулось око; Земля от звезд его далеко». Воскресни ж, Господи, на суд! Пускай, кипящие, текут Твои коснеющие рати... Но грешных не залей в крови! Лишь обновленьем благодати, Творец, Ты землю обнови! Идет... трепещет чин природы, И зыблются небесны своды! Идет средь ангельской хвалы!.. Кто там, на острие скалы, Стоит, как дуб в степях высокий? У ног его кипит беда: Он молча исчисляет сроки... Се ангел крепкого суда! Он мразом на преступных веет; Под ним, над ямою грехов, Туман погибели синеет... Зачем быстрее бег часов? За днями дни... но грусть, как бремя, В сердцах почила и лежит! Бежит испуганное время, И тайный голос говорит: «Не уповайте на земное; Оно обманет вас, как тень! Настанет скоро всё иное! Уж близок, близок Божий день!» Ты их услышал, стоны бедных, И метишь громом на порок! И я у вас на лицах бледных Читаю, грешники, ваш рок! Но вам еще одна дорога: Она к раскаянью ведет, Неистощима благость Бога: Он покарает и спасет! 25 марта 1823 СОН РУССКОГО НА ЧУЖБИНЕ
Отечества и дым нам сладок и приятен!
Державин Свеча, чуть теплясь, догорала, Камин, дымяся, погасал; Мечта мне что-то напевала, И сон меня околдовал... Уснул — и вижу я долины В наряде праздничном весны И деревенские картины Заветной русской стороны!.. Играет рог, звенят цевницы, И гонят парни и девицы Свои стада на влажный луг. Уж веял, веял теплый дух Весенней жизни и свободы От долгой и крутой зимы. И рвутся из своей тюрьмы И хлещут с гор кипучи воды. Пловцов брадатых на стругах Несется с гулом отклик долгий; И широко гуляет Волга В заповедных своих лугах... Поляны муравы одели. И, вместо пальм и пышных рол, Густые молодеют ели, И льется запах от берез!.. И мчится тройка удалая В Казань дорогой столбовой, И колокольчик — дар Валдая — Гудит, качаясь под дугой... Младой ямщик бежит с полночи: Ему взгрустнулося в тиши, И он запел про ясны очи, Про очи девицы-души: «Ах, очи, очи голубые! Вы иссушили молодца! Зачем, о люди, люди злые, Зачем разрознили сердца? Теперь я горький сиротина!» И вдруг махнул по всем по трем. Но я расстался с милым сном, И чужеземная картина Сияла пышно предо мной. Немецкий город... всё красиво, Но я в раздумье молчаливо Вздохнул по стороне родной... <1825> ЖАТВА
Густая рожь стоит стеной! Леса вкруг нивы как карнизы, И все окинул вечер сизый Полупрозрачной пеленой... Порою слышны отголосья Младых косцов и сельских жниц; Волнами зыблются колосья Под пылкой ясностью зарниц; И жатва, дочь златого лета, Небесным кормится огнем И жадно пьет разливы света И зреет, утопая в нем... Как горний пламень вдохновенья Горит над нивою души, И спеет жатва дум в тиши, И созревают песнопенья... <1826> НАБЕГ ЗАПОРОЖСКИХ КОЗАКОВ ИЗ СЕЧИ НА ВОЛЫНЬ
(Из истории 17 века) Из Сечи скачут на конях, B смерть за ними в тороках; И саблей зеркальных размахи В веселом воздухе горят; И громко, под напев, свистят За козаками — сыромахи! Куда дорогою пустынь?.. «К панам — в богатую Волынь!..» Легки их кони удалые; Меж ними есть и пожилые, И юноши цветущих лет, И горемычные, с усами, Под буркой с смурым башлыком! И вот к полесью, всё лесами, На Степань тянутся тайком; За Горень, к Дубну по дороге, Минуя с башнею Клевань. Уж на Волыни быть тревоге: Бежит наезд — готовьте дань! Зачем окрасил ты свой замок И новым садом окружил, И в длинный ряд злаченых рамок С таким почтением вклеил — Плоды какой-то кисти грязной — Своей страны богатцрей В одежде чудной, безобразной?.. Ты что-то стал лицом светлей, Высокомочный пан подчаший! Твоя жена оделась краше... Но что засуетился двор? Знать, дочки — панны милоглазы, — Оставя скучный свой кляттор, Надели свадебный убор?.. Ах, нет! Скорее прячь алмазы!.. С подзорной башни слышен звук. Зачем твой в золоте гайдук?.. Шумит в горах и на Подоле, Гроза всё ближе и кипит; И пыльный столп бежит, бежит — И затрезвонило всё поле Под звонким топотом копыт. Летят, примчались... крик и пламень И рвутся в замок — всё в огне: Трещит заросший мохом камень... И вот развалины одне Дымятся в утреннем рассвете!.. Но где ж сама, о Сеча, ты? Тебя давно уж нет на свете! Прошли, как страшные мечты, Дела, набеги грозной Сечи, Затих раскат ее степей; Всё стало сказкой; уж и речи Об ней давно нет у людей!.. <1826> ЛОВИТЕЛИ
Глухая ночь была темна! Теней и ужасов полна! Не смела выглянуть луна! Как гроб, молчала глубина! У них в руках была страна! Она во власть им отдана... И вот, с арканом и ножом, В краю, мне, страннику, чужом, Ползя изгибистым ужом, Мне путь широкий замели, Меня, как птицу, стерегли... Сердца их злобою тряслись, Глаза отвагою зажглись, Уж сети цепкие плелись... Страна полна о мне хулы, Куют при кликах кандалы И ставят с яствами столы, Чтоб пировать промеж собой Мою погибель, мой убой... (20-е годы) ПСАЛОМ 62
Кого пред утренней зарею Ищу, как жаждущий воды? Кому полночною порою Перескажу мои беды? По ком душа в тоске? И тело О ком и сохнет и болит? В чей горний дом в порыве смелом Мой дух с молитвою летит? Тебя, мой Царь, над высотами Моей судьбы держащий нить, Так сладко мне хвалить устами, Так сладко всей душой любить!.. Как гость роскошныя трапезы, Я веселюсь в Твоей любви: Пою и лью в блаженстве слезы, И жизнь кипит в моей крови!.. Когда злодей в меня стрелами, И пращем, и копьем метал, Ты Сам защитными крыдами Меня средь сечи одевал! Моя душа к Тебе прильнула И под святой Твоей рукой От дольней жизни отдохнула И горний сведала покой. Пускай искать злодеи рвутся Меня с огнем во тьме ночей — Запнутся сами... и пробьются На острие своих мечей!.. А царь, ходя в защитном Боге, Пойдет с высот на высоты, Растопчет гада на пороге И злоязычной клеветы Запрет уста златым терпеньем; Он возгласит о Боге пеньем, Ударив радостью в тимпан; И, как жених, возвеселится; И звонкий глас его промчится До поздних лет, до дальних стран... Между 9 марта — 31 мая 1826 ПЕСНЬ УЗНИКА
Не слышно шуму городского, В заневских башнях тишина! И на штыке у часового Горит полночная луна! А бедный юноша! ровесник Младым цветущим деревам, В глухой тюрьме заводит песни И отдает тоску волнам! «Прости отчизна, край любезный! Прости мой дом, моя семья! Здесь за решеткою железной — Уже не свой вам больше я! Не жди меня отец с невестой, Снимай венчальное кольцо; Застынь мое навеки место; Не быть мне мужем и отцом! Сосватал я себе неволю, Мой жребий — слезы и тоска! Но я молчу, — такую долю Взяла сама моя рука. Откуда ж придет избавленье, Откуда ждать бедам конец? Но есть на свете утешенье И на святой Руси отец! О русский царь! в твоей короне Есть без цены драгой алмаз. Он значит — милость! Будь на троне И, наш отец, помилуй нас! А мы с молитвой крепкой к Богу Падем все ниц к твоим стопам; Велишь — и мы пробьем дорогу Твоим победным знаменам». Уж ночь прошла, с рассветом в злате Давно день новый засиял! А бедный узник в каземате — Всё ту же песню запевал!.. 1826 ПЕСНЬ БРОДЯГИ
От страха, от страха Сгорела рубаха, Как моль над огнем, На теле моем! И маюсь да маюсь, Как сонный скитаюсь И кое-где днем Всё жмусь за углом. А дом мне — ловушка: Под сонным подушка Вертится, горит, «Идут!» — говорит... Полиция ловит, Хожалый становит То сеть, то канкан: Пропал ты, Иван!.. А было же время, Не прыгала в темя, Ни в пятки душа, Хоть жил без гроша. И песни певались... И как любовались Соседки гурьбой Моей холостьбой. Крест киевский чудный, И складень нагрудный, Цельба от тоски, Мне были легки. Но в доле суровой Что камень жерновый, Что груз на коне Стал крест мой на мне!.. Броди в подгороднях, Но в храмах господних Являться не смей: Там много людей!.. . . . . . . . . . . . Мир Божий мне клетка, Всё кажется — вот За мной уж народ... Собаки залают, Боюся: «Поймают, В сибирку запрут И в ссылку сошлют!..» От страха, от страха Сгорела рубаха, Как моль над огнем, На теле моем!.. Между 1826 — 1830 О, ВНЕШНИЙ МИР
О, внешний мир! О, внешний мир! Как ты завихрен в треволненьи! Тревожен твой развратный пир, Твои нечисты наслажденья. Но есть иной спокойный мир: Там нет ни бурей, ни волненья; Душа ясна там, как эфир, Душа полна там услажденья! И тихо плавает она, От силы внутренней светлея, Как нить, питания полна, Средь благовонного елея. Она, горя, кругом себе Находит много сладкой пищи; Меж тем, как, внешний мир, в тебе Душа скитается, как нищий, За черствым хлебом голодна, И холодна в затворе душном Твоих градов, твоих палат, Где всякий смотрит равнодушно На зло, на гибельный разврат; Где всех подмыло скорби море, Где всяк свое спасает я, А брата, гибнущего в горе, Следит и жалит, как змия!.. Шуми ж, доигрывай свой пир! Но твой разврат уж обнаружен: Ты весь раскрыт, обезоружен, О, внешний мир! О, внешний мир!.. 1826 ПОВСЕМЕСТНЫЙ СВЕТ
На своде неба голубого, Реки в волнистом серебре, На трубке в желтом янтаре И на штыке у часового — Повсюду свет луны сияет! Так повсеместен свет иной, Который ярко позлащает Железный жребий наш земной! 1826 ОЛОНЕЦКАЯ ПЕСНЯ
Над озером, Габ-озером, Сидит, грустит унылый птах. Не здешний он: из дальних стран! Пришиблен он невзгодою, Привязан он хворобою! Сидит, грустит залетный птах! Никто ему ни свой, ни брат! Один-одним, сироточка! Летят, шумят в поднебесье Стада его товарищей; И веселы и радостны, Летят, спешат на теплый юг. Как взговорит к ним бедный птах: «Ах, братцы вы, товарищи! Вам весело в поднебесье, В поднебесье безоблачном, Близ солнышка, близ красного... И я летал, и я бывал Сопутником и братом вам... Ах, сжальтеся над горестным! Вы скиньте мне по перышку, По перышку, по легкому, Чтоб крылышки, чтоб новые Снесли меня на родину, К родным, к друзьям, в природный край!» И перышки посыпались! Забилося сердечушко У бедного, у хворого... Но, где возьмись, шелойник-ветр[4], Шелойник-ветр порывистый, Рассеял он все перышки... И взговорил несчастный птах: «Судьба моя, судьбинушка! Другим ты мать, мне мачеха! Сама ль велишь терпеть напасть, Терпеть напасть, изныть, пропасть Мне бедному, мне горькому, В чужой стране, нерадостной!» Между 1827-1829 ЗАСУХА
Не освеженная росою Земля засохла, всё в огне, И запад красной полосою, Как уголь, тлеет в тишине. Везде болезнь и вид боязни, Пылят пути, желта трава; Как накануне верной казни Больная узника глава На перси небрежно скатилась, Так опустилися цветки! Уж меж душистыми шелками Не сеют жемчуг ручейки, И под сожженными брегами Упало зеркало реки! Как сладко тут о днях ненастья И о дождях воспоминать!.. Так в засухе мирского счастья: Душа томна, душа болит, Завяла грудь, и ум бескрылый От ярких мыслей не кипит; И часто, как печать, клеймит Чело счастливца вид унылый, И сквозь пустынные глаза, Без дум, проглядывает скука... Но загреми над ним гроза, Проснись в душе уснувшей мука — Вдруг чувства молния блеснет, Из-под ресницы, в пылких взорах, И растопившись, потечет Душа в высоких разговорах; И бодро вспрянет узник-дух, Покоя цепью отягченный, И заблестит чело, как луг, Дождливой ночью освеженный! Между 1827-1829 РОЖДЕНИЕ АРФЫ
Древнее финское стихотворение, написанное размером подлинника, с изустного перевода проф. Шегрена[5] Сам наш старый Вейнамена, Сам ладьи изобретатель, Изобрел и сделал арфу. Из чего ж у арфы обруч? Из карельския березы. Из чего колки у арфы? Из каленых спиц дубовых. Из чего у арфы струны? Из волосьев бурных коней. И сзывает Вейнамена Дев и юношей игривых, Чтоб порадовались арфой, Прозвенев ее струнами... Но была не в радость — радость Не игриво их игранье! Позвал он мужей безженых И женатых звал героев: Радость всё была не в радость, Не ласкались к звукам звуки... Позвал он старух согбенных И мужей в середних летах: Радость все была не в радость, Не сливался звук со звуком! Тут восстал наш Вейнамена Сам и сел, как лучше ведал. И своими он перстами Повернул затылок арфы На коленях, к самой груди; И, уставя чинно арфу, Заиграл он сам, наш старец... И была игра игрою, И уж радость стала в радость! И по всем лесам и рощам Не нашелся ни единый Из больших четвероногих Или чьи малютки-лапки Резво бегают в дубравах, Кто б не шел с толпой послушать, Как искусно будит радость Старый, добрый Вейнамена... Сам медведь на задних лапах, Упершись на изгороду, Стал и долго слушал песню; Не нашлось в лесах и рощах Никого из всех пернатых, Пестронерых, двукрылатых, Кто б от песни отказался: И слетались все, как тучи Или снежные охлопки. Не нашлось и в синем море Шестинерых, восьмиперых, Молодых и старожилов, Обитателей подводных, Кто б, узнав о чудной песне, Не пошел ее послушать. И хозяйка водяная, Повалившись на осоку И припавши грудью белой На высокий мшистый камень, Поднялась, чтоб слушать песню... И у старца Вейнамены Влажны, влажны стали очи, И отхлынули потоки! И скруглялась влага в капли, И те капли были крупны, Как на мшистых тундрах клюква. И катились капли к груди И от груди, потихоньку. На согбенные колена, От колен к ногам и ниже... И прошли сквозь пять покровов И сквозь восемь рунных тканей. 1827 или 1828 УСЛУГА ОТ МЕДВЕДЕЙ
(Быль) Уж осень очень глубока: Пустынней лес, полней река; Краснеет даль главой кудрявый рябины, И гриб и груздь под соль идет, И сушится запас душистыя малины, И щебетливые сбираются в отлет Куда-то за море касатки... Хозяйка в огурцы кладет пахучий тмин, Пустеет огород, поля и нивы гладки. Но пахнет лакомо дымящийся овин Зерном подсушенного хлеба... B вот уж сумерки подкрались как-то с неба. Осенний день завечерел, И страшный брянский лес темнел, темнел; На стороне маячилась избушка, В ней жил Мирон с женой и матерью-старушкой. Вот к ним стучат: «Пустите на ночлег! Мы двое вчетвером, но нет от нас помехи; А завтра вам доставим смех, Пирушку с пляской и потехи!» То были два поводыря И с ними два огромные медведя. Мужик, гостей благодаря, Сказал мальчишке: «Ну, брат Федя! Сведи их на сарай, а ужинать со мной; Я новосел, в избе им негде поместиться: Живу с старушкою, с парнишкой да с женой». Вот ужин прочь и всяк в своем углу ложится; Но гостю одному не спится: Здоров, и на сене, и хорошо поел, И уж медведь его, свернувшись, захрапел, Товарищ тож храпит из всей поры и мочи. Уж время близко к полуночи, А к гостю всё не сходит в гости сон, И вдруг почуял он Какой-то шум, какой-то стон протяжный... Могучий, молодой и по душе отважный, Он из сарая вон, глядит, глядит: Изба в огне, но не горит! Он под окошко: видит... худо! Ватага удалых, их было семь на счет (В стране лесной, в глуши безлюдной), Хозяина, скрутив, на вениках печет И гаркают: «Давай казну!» Жена-хозяйка Тож связана... Вот наш к товарищу: «Вставай-ка! Смотри: вот так и так! Медведей прочь с цепей — И по дубине им: скорей, скорей!» Встают, бегут в избу — там двери на запоре. Но ведь не свой же брат медведь!.. Не шутит в спор Притом зверей толкнули под бока: «Бей, Мишка! Мишка, бей!..» И двери розно! И входят витязи с дубинами прегрозно. От радости у мужика Душа дрожит, а воры — кто куда попало. Однако ж им на пай достаточно достало! Связали нескольких — ив земский суд. И судьи — если мне рассказчики не лгут — Медведей налицо, по форме, призывали: Уж, разумеется, они желали Удостовериться, узнать, Хотя бы с ставкою очною, Что могут иногда, порой иною, И нелюди людей спасать! 1827 или 1828 ВЕСЕННЕЕ ЧУВСТВО
Томление неизъяснимое В душе моей, Когда ласкается незримое Незримо к ней, Когда нисходит благодатное От высоты, И сердцу что-то непонятное Сулят мечты. Так с первых вешних дней дыханием, Где я ни будь, Уныло-сладостным страданием Теснится грудь. Забыто все, что обольщение, Молва и шум, И погружаюсь я в волнение Великих дум. И тут, что тайное, чудесное, Все так светло: Как будто все ко мне небесное С небес сошло!.. 1829 КУПАЛЬНЯ
Плыви, о влага голубая, С своим кипучим жемчугом, И обтекай меня кругом, Струей узорчатой играя... В твоей живительной волне Переродилось все во мне. Увы! надолго ль? море зноя В июльском воздухе кипит: Душа боится и болит, Заранее томленьем ноя... Так где-то в царстве неземном Поэт пьет жизнь и запах розы; И вдруг опять — в быту родном — В пустынях душных жалкой прозы!.. <1830> СТРАННИК
Я далеко на полночь заходил: У города Архангельска — я был; Сидел на мхах у Кемского Острога; Следил гагар у Кольских берегов, И видел я бегучий лес рогов Вспугнутого оленей резвых стада... О! много увидит чудес, Кто по свету много походит!.. Я видел принизивши лес: Из тундры он робко выходит И, встретивши в воздухе хлад, Рад, бедный, под землю назад... Я видел страшную лавину, Летевшую по пустырям, И с шумом плававшую льдину С медведем белым по морям!.. Я видел край, где спит природа В полугодичной тишине: Там много звездного народа На темно-синей вышине; Но солнце — пышный Царь-светильный — Не освещает край могильный, И лишь мгновенная заря Глядит в застылые моря... Но в той стране — на тихой влаге — Гостит роскошно летний день: Как на развернутой бумаге Лежит узорчатая тень Брегов, — и купол неба синий, С оттенком роз на вышинах, Живописуется в волнах Бездонной зеркальной пустыни И весь передается ей... Я помню... море закипело И стихло, сселось, опустело И странной чешуей своей Засеребрилось, засверкало, Как будто длинной рыбой стало: — То войско двигалось сельдей, То, густо шли их легионы... Какие тайные законы Вели их? — В памяти моей Я сохранил... Как вижу, други, Явился круг, растет... растет... Двоятся, множатся все круги, И кто-то, под морем, идет: Вперед несутся шум и плески, За ним — глубокая тропа И, с рокотом глухим и резким, Два белоглавые столпа, Две башни, две реки кристальных Из чьих-то мечутся ноздрей: То он, то пенитель морей, — То кит, в своих набегах дальних, Надежды губит рыбарей! — Я помню — так не раз бывало! — Спустился вечер — запылало На поднебесной высоте; Кругами пламя выступало; Полнеба, в чудной пестроте, Горя и рдеясь, не сгорало!.. Но ярко, меж ночных теней, То реки молний без ударов, То невещественных пожаров, Бездымных, неземных огней, Сняли пылкие разливы И сыпались лучи в тиши; Порою ж — роскошь для души — То светлых радуг переливы, То чудный бархатов отлив, И с яхонтом смарагды в споре, Хрустальное браздили(море... И, в этой же картине див, По тем водам, и злато нив И цвет фиялы и шафрана, И черный лоск, как перья врана, И отблеск вишневый горит!.. И тут-то, в празднестве природы, Как степь распахивая воды, — Убийства совершает кит... Как страшно, — жадный он, — теснит Среброчешуйные народы, Воюя в их немых толпах! — На брызжущих, над ним, столпах, Заря холодная играет: И вниз и вверх перебегает, Как луч, как яркая струя, Волнообразная змия! <1827-1840-е> Я ДОЛГО, ДОЛГО БЫ ГЛЯДЕЛ
Я долго, долго бы глядел В твои лазоревые очи, По дням ни жив ни мертв сидел, Без сна просиживал бы ночи, И всё бы радостью яснел, Глядя в твои лазурны очи. Так пастырь, празднуя весну, Один, без мыслей, без волненья, Сидит и смотрит на луну И пьет душою тишину Из бестревожного смотренья! <1832> 1812 ГОД
(Отрывок из рассказа) Дошла ль в пустыни ваши весть, Как Русь боролась с исполином? Старик-отец вел распри с сыном: Кому скорей на славну месть Идти? — И, жребьем недовольны, Хватая пику и топор, Бежали оба в полк напольный Или в борах, в трущобах гор С пришельцем бешено сражались. От Запада к нам бури мчались; Великий вождь Наполеон К нам двадцать вел с собой народов. В минувшем нет таких походов: Восстал от моря к морю стон От топа конных, пеших строев; Их длинная, густая рать Всю Русь хотела затоптать; Но снежная страна героев Высоко подняла чело В заре огнистой прежних боев: Кипело каждое село Толпами воинов брадатых: «Куда ты, нехристь?.. Нас не тронь!» Все вопили, спустя огонь Съедать и грады и палаты И созиданья древних лет. Тогда померкнул дневный свет От курева пожаров рьяных, И в небесах, в лучах багряных, Всплыла погибель; мнилось, кровь С них капала... И, хитрый воин, Он скликнул вдруг своих орлов И грянул на Смоленск... Достоин Похвал и песней этот бой: Мы заслоняли тут собой Порог Москвы — в Россию двери', Тут русские дрались, как звери, Как ангелы! — Своих толов Мы не щадили за икону Владычицы. Внимая звону Душе родных колоколов, В пожаре тающих, мы прямо В огонь метались и упрямо Стояли под дождем гранат, Под взвизгом ядер: всё стонало, Гремело, рушилось, пылало; Казалось, выхлынул весь ад: Дома и храмы догорали, Калились камни... И трещали, Порою, волосы у нас От зноя!.. Но сломил он нас: Он был сильней!.. Смоленск курился, Мы дали тыл. Ток слез из глаз На пепел родины скатился... Великих жертв великий час, России славные годины: Везде врагу лихой отпор; Коса, дреколье и топор Громили чуждые дружины. Огонь свой праздник пировал: Рекой шумел по зрелым жатвам, На селы змием налетал. Наш Бог внимал мольбам и клятвам, Но враг еще... одолевал!.. На Бородинские вершины Седой орел с детьми засел, И там схватились исполины, И воздух рделся и горел. Кто вам опишет эту сечу, Тот гром орудий, стон долин? — Со всей Европой эту встречу Мог русский выдержать один! И он не отстоял отчизны, Но поле битвы отстоял, И, весь в крови, — без укоризны — К Москве священной отступал! Москва пустела, сиротела, Везли богатства за Оку; И вспыхнул Кремль — Москва горела И нагнала на Русь тоску. Но стихли вдруг враги и грозы — Переменилася игра: К нам мчался Дон, к нам шли морозы У них упала с глаз кора! Необозримое пространство И тысячи пустынных верст Смирили их порыв и чванство, И показался Божий перст. О, как душа заговорила, Народность наша поднялась: И страшная России сила Проснулась, взвихрилась, взвилась: То конь степной, когда, с натуги, На бурном треснули подпруги, В зубах хрустели удила, И всадник выбит из седла! Живая молния, он, вольный (Над мордой дым, в глазах огонь), Летит в свой океан напольный; Он весь гроза — его не тронь!.. Не трогать было вам народа, Чужеязычны наглецы! Кому не дорога свобода?.. И наши хмурые жнецы, Дав селам весть и Богу клятву, На страшную пустились жатву... Они — как месть страны родной — У вас, непризнанные гости: Под броней медной и стальной Дощупались, где ваши кости! Беда грабителям! Беда Их конным вьюкам, тучным ношам: Кулак, топор и борода Пошли следить их по порошам... И чей там меч, чей конь и штык И шлем покинут волосатый? Чей там прощальный с жизнью клик? Над кем наш Геркулес брадатый Свиреп, могуч, лукав и дик — Стоит с увесистой дубиной?.. Скелеты, страшною дружиной, Шатаяся, бредут с трудом Без славы, без одежд, без хлеба, Под оловянной высью неба В железном воздухе седом! Питомцы берегов Луары И дети виноградных стран Тут осушили чашу кары: Клевал им очи русский вран На берегах Москвы и Нары; И русский волк и русский пес Остатки плоти их разнес. И вновь раздвинулась Россия! Пред ней неслись разгром и плен И Дона полчища лихие... И галл и двадесять племен От взорванных кремлевских стен Отхлынув бурною рекою, Помчались по своим следам!.. И, с оснеженной головою, Кутузов вел нас по снегам; И всё опять по Неман, с бою, Он взял — и сдал Россию нам Прославленной, неразделенной. И минул год — год незабвенный! Наш Александр Благословенный Перед Парижем уж стоял И за Москву ему прощал! 1830-е ЧАСОМЕР
1 Все вьется, кружится, мелькает, шумит, Чертог освещением блещет: Там ножка, как мысль, по паркету скользит, Под дымкою грудь тут трепещет; И гонится резво за звуками звук, И льется гармонии сладость, И, пышно венки соплетая из рук, Летает и тешится младость. Но кто же там и одинок и дик, Как утаенное печалей бремя, Туда своим «чик, чик, чик, чик!» Безжалостно дробит и режет время? Меритель дней, и месяцев, и лет, То часомер ненарушимо-мерный: Из темноты времен он, клуб безмерны и Разматывая — нить выводит в свет... Выводит и режет опять Свою драгоценную прядь; И — нити заветный прядильщик, Своих порождений палач и могильщик! — Он дни рассекает в часы; И резвых, игривых, Веселых, счастливых, Бесщадно схватя за власы, В бездонную вечность кидает; И слышится звонкий их крик, Но мерный шаталец-глухарь продолжает Свое роковое «чик, чик!»... 2 Шумит разъезд, мелькают фонари; Был долгий пир: кружились до зари! Не раз, храпя, стучал о землю конь, И, в золоте, рабы вельмож дремали; И, потеряв несходный свой огонь, Светильники на небе потухали... И пусто все — ни радуг освещенья, Ни говора, ни звуков, ни теней, Ни кипятка, ни резвых дум движенья, Ни проблеска ума в волнах речей: Все унеслось, как чудных снов виденья, Как средь толпы мелькнувший девы лик... Но спит не все... в углу: «чик, чик, чик, чик!» Все тот же ход, все звуки те же, те же: То часомер один, в тиши, скрипит, То время он безжалостно пилит И раз за раз его по членам режет... 3 Есть часомер и у часов природы, И у часов, не зримых в высоте: Кипите вы, беснуйтеся, народы! Земное все кружится в суете!.. Но он, невидимый, все ходит, ходит, И мало чей его завидит глаз; Л между тем торжественно подходит Давно ожиданный веками час: Валится прочь земных событий бремя, И часомер дорезывает время... 1830-е