Помоги проекту - поделись книгой:
Евгений Капба
Старый Свет 4
Флигель-Адъютант
памяти Александра Беляева
Часть первая
I ВАШЕ ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО
Просыпаться не хотелось, но настырный лучик летнего солнца, отраженный от окон соседней высотки, лез в глаза и настаивал, что с меня хватит утренней дремоты. Заслонившись от него рукой, осторожно потянулся всем телом и подивился ощущению необыкновенной бодрости. У меня ничего не болело, я чувствовал себя отдохнувшим — впервые за сколько месяцев? Или — лет?
И Лиза, Лизонька… Я вдохнул воздух, пахнущий ее парфюмом и снова зажмурился — вот оно, счастье! Мы только вчера обручились — в маленькой церквушке на окраине, и теперь официально были женихом и невестой. Вечером отправились праздновать в «Прокоп», а потом было арелатское игристое вино и вальс, и скрипки, и мы целовались в экипаже, и… И теперь она лежала рядом, пшеничного цвета локоны были разбросаны по подушке, руки — свободно раскинулись в стороны, а одеяло, сбившись, открывало замечательный вид на ее изящные ножки.
Я уже протянул руку, чтобы прикоснуться к их бархатной коже, но был самым бесцеремонным образом прерван: из прихожей раздался решительный, даже агрессивный стук во входную дверь.
Тук! Тук! Тук! Так стучат те, кто абсолютно уверен: время и внимание других людей полностью в их распоряжении. Претендовать на мое время и мое внимание могло крайне ограниченное число личностей, и увидеть кого-то из них здесь и сейчас было бы настоящей фантастикой. А потому — я спустил босые ноги на пол, нашарил на тумбочке револьвер и взвел курок.
Теперь я не чувствовал себя голым, хотя из одежды на мне и были одни полукальсоны. С оружием в руках шагнул к двери, замер у косяка и спросил:
— Кто?
— Его Императорского Величества Канцелярия! Откройте, именем Императора! — с таким у нас не шутят даже самые отмороженные душегубы.
Такие визитеры, и я — в полукальсонах? Отменно! Только к двери в спальню метнулся — закрыть, там ведь Лиза. Двоих фельдъегерей с полными руками каких-то вещей я так и встретил — почесывая утреннюю щетину дулом револьвера и зябко переступая с ноги на ногу.
— Ваше превосходительство? — недоверчиво спросил один из них, совсем юноша, оглядывая мои стати и весьма скромный наряд.
— Какое еще превосходительство, господа? — удивился я. — Может, квартирой ошиблись? Конфуз вышел?
— Да нет-с, всё четко написано — вот, — старший фельдъегерь протянул конверт, где я увидел адрес этой самой съемной столичной квартиры, и что это именно мне — лично в руки. — Это ведь вы-с?
Дождавшись кивка, служивые расслабились:
— Выходит — вы. Никакой ошибки-с. Вот, значит, распишитесь о получении. Парадный мундир-с — одна штука, коробка малоформатная — одна штука, конверт бумажный — две штуки. И приглашение во дворец, сегодня-с, к двенадцати ноль-ноль. Машина за вами заедет, ваше превосходительство…
Мне сунули в руки матерчатый чехол, внутри которого, видимо, находился мундир на вешалке, коробку, конверты и приглашение, козырнули — и дверь захлопнулась. Еще бы, фельдъегерская служба — она такая, вечно куда-то торопятся!
Паркет холодил босые ступни, а потому я сгрузил посылки на диванчик и отправился искать тапки.
Лиза вышла из спальни, мило зевая и грациозно потягиваясь. Растрепанные волосы, шелковый невесомый пеньюар, который ничего-ничего не скрывал, и удивленный взгляд этих невероятных васильковых глаз — у меня дыхание перехватило, если честно. А она привстала на цыпочки и сделала несколько балетных движений для разминки, и только потом заметила меня, сидящего в кресле, всё еще в одних полукальсонах, с револьвером в руке, но зато — в тапках.
— Так! — сказала любимая и наморщила носик. — Я что-то пропустила?
Пришлось показать дулом револьвера на белоснежный лейб-гвардейский мундир с полковничьими эполетами, который висел на крючке у двери. На нем было тесно от наград, и, если полный бант Серебряных крестов понять еще было можно, то остальной иконостас как-то смущал. Тут имелась медаль Дружбы — ею награждают дипломатов, и орден Миротворца — кажется, для экспедицинных корпусов и дальней разведки, и даже натальский Крест Конгрегации. И сопроводительные документы на каждую награду имелись в наличии: плотная пачка бумаг лежала в одном из конвертов.
— Ты выходишь замуж за лейб-гвардии полковника, — несколько растерянным голосом проговорил я.
Лиза широко открыла глаза и спросила:
— Это разве плохо?
— Просто ужасно, — ответил я и, как выяснилось позже, оказался совершенно прав.
Я успел умыться, побриться и выпить кофе с вкуснейшими тостами, которые приготовила Лизавета. Ну, знаете — квадратики пшеничного хлеба, сердцевина вынута, на ее месте — яйцо, и всё это поджарено на деревенском сливочном масле… Настоящее блаженство.
— Мне пора в клинику, — сказала она, вытирая руки о полотенце и снимая передник. — Обещала подменить Веру Павловну после обеда. Если что — звони в ординаторскую, номер ты знаешь.
Голос у нее был тревожным. Всё-таки приглашения во дворец каждый день не приходят! И сюрпризы в виде полковничьих мундиров и десятка орденов — тоже.
— Я тебя заберу, — постарался сказать как можно более уверенно. — Поедем в синематограф, на Преторианский проспект, там сипангскую комедию показывают, Чарли Спенсер в главной роли. Маленький Бродяга опять в деле!
Обняв ее, я, кажется, и через ткань платья чувствовал ее стройное тело, и мне вовсе не хотелось ее отпускать.
— О-о-о-о, Спенсер! Обязательно пойдем! — закатила Лиза глаза и шутливо оттолкнула меня. — Всё, давай тебя одевать. Не терпится посмотреть на настоящего полковника!
И быстро поцеловала меня, едва дотронувшись губами до моих губ, а потом вывернулась и занялась мундиром.
Мне и тридцати-то нет, а тут — полковник! Это сколько очередных или внеочередных званий накапало, пока я мотался по Южному континенту и Сипанге? И на все — есть патенты, за подписью Императора! А еще — гербовая бумага об удовлетворении ходатайства о зачислении в лейб-гвардию. За меня ручались Артур Николаевич, князь Тревельян, некий Марк Вознесенский, лейб-акустик, и еще с десяток фамилий, о которых я и понятия не имел. «Быть по сему» — виднелась крупная надпись каллиграфическим почерком Императора поперек листа.
— Аж страшно! — сказала Лизавета, отступив на шаг от меня, оглядела с ног до головы и прижала ладошки к щекам. — Это как меня угораздило такого видного мужчину заполучить? Вот поедешь во дворец и найдешь себе там фрейлину какую-нибудь, что я буду делать?
— Ну, какую фрейлину, Лизонька?.. — я беспомощно развел руками.
Во всем этом белоснежно-золотом великолепии я чувствовал себя полным кретином. Ей-Богу, даже смокинг и штиблеты надел бы с меньшими душевными терзаниями. Но стоило признать — сидел мундир великолепно! И ткань была приятная.
— Всё, ты должен пообещать, что в больницу за мной приедешь вот такой вот! — заявила она. — Мы должны выгулять обновку! А я с собой платье возьму, красное. И там переоденусь.
— Ну, раз красное… — она в нем правда была очень хороша!
Не удержавшись, снова притянул Лизу к себе и поцеловал, а она и не думала отстраняться, обвив мою шею руками.
На улице загудел клаксон. С сожалением оторвавшись от девушки, отдернул штору. Глянув в окно, я увидел черный автомобиль с императорскими вензелями на дверцах. Пристегнул портупею с шашкой и посмотрел на револьвер — брать или не брать? Лиза только головой покачала:
— Знаешь, кто самый любимый параноик на свете? Угадай с одного раза, — поцеловала меня в щеку. — Колючий! Почему меня не попросил помочь с бритьем?
— Если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят. Всё, госпожа Валевская, разрешите откланяться… — я щелкнул каблуками, церемонно склонил голову.
Она сделала книксен:
— Ваше превосходительство… — а потом спохватилась. — А почему «превосходительство»? Это же генералы — превосходительство? Да и вообще — нынче же говорят «господин полковник», а не «превосходительство», не старый же режим!
— Не знаю, может у них там при дворе такое консервативное фрондерство в моде? И в лейб-гвардии, кажется. чины считаются на ступеньку выше. То есть — по пехотным меркам я получаюсь генерал-поручик…
— О, Господи! — Лиза нервно хихикнула. — Опять — поручик!
Я глянул на нее и хихикнул в ответ. Из поручиков — в генерал-поручики. Паноптикум!
Дверь в машину предупредительно открыл седой усатый унтер-офицер в преторианской черной форме.
— А можно сесть вперед, рядом с вами? — спросил я.
Он удивленно посмотрел на мои погоны а потом кивнул:
— Как вам угодно, ваше…
— Да бросьте. Я вот это всё сегодня в первый раз надел. Засыпал поручиком, проснулся полковником. Пару лет в Империи не был.
— А-а-а-а! — облегченно выдохнул он. — Так ты из тех, кто защищает рубежи Родины на дальних подступах? Садись, братко! То-то я смотрю, ты такой загорелый, не по-нашему, не по-аркаимски. Острова Пряностей? Ацтлан?
— Наталь! — откликнулся я.
Преторианец завел машину и потихоньку вырулил на дорогу. Я успел посмотреть на окна доходного дома, где снимал квартиру: Лиза стояла там, смотрела вслед — провожала.
— Эх, а меня не пустили! А я дважды писал рапорт… — сетовал седой вояка. А потом вдруг запел:
Веришь, нет, я бы этих федералистов зубами рвал. Такие же сволочи, как и наши лоялисты… Как на рожу ихнего Грэя в газете посмотрю — всегда плюнуть хочется. Какой-то он слащавый, аж приторный…
Я-то знал, что Грэй не был ни слащавым, ни приторным. Свирепый, матерый хищник — вот он кто! Но говорить водителю ничего не стал.
Автомобили, трамваи, экипажи, повозки — движение в столице было сумасшедшим. Стольный град наконец окончательно переименовали, вернув ему исконное имя — Аркаим. Первый император триста лет назад первым положил традицию менять названия городов, дав новое имя старой столице в честь своего небесного покровителя, но на тевтонский манер. Это послужило причиной переименования города во время Великой войны — мол, негоже. воюя с тевтонами, иметь столицу, названную по-тевтонски. Потом ее переименовывали лоялисты — два раза, в честь своих вожаков, которые в тот момент находились у руля. Один только Новодворский от такой чести отказался, так что Новодворском столица побывать не успела.
Когда мегаполис перешел под контроль войск, верных Регенту — переименовывать ее не стали, просто обходя этот тонкий момент в любых официальных документах, прессе и на радио. Столица — и столица. И вот, пока я носился по вельду и бороздил океаны, Аркаим снова стал Аркаимом. Ну, пусть так — только бы не звучали больше на улицах выстрелы, не слышался рёв озверевшей толпы и не звенели бы разбитые стёкла…
— Похорошел город при Императоре, а? — комментировал дорогу унтер. — Улицы асфальтом заливать стали, освещение кругом электрическое, в домах — отопление, горячая вода! Школ новых сколько! А больница на Синичкиных горах — чисто сказочный терем! Деревьев молоденьких сколько посадили — любо-дорого смотреть, глядите, как зеленеют — душа радуется! Памятники старые вон, тоже восстановили — ну, те, которым синие бошки откручивали и свои ставили. Теперь Железный всадник на человека стал похож, снова Первый Император нам путь указывает, а не козлобородый гад!
Привычка лоялистских эмиссаров увековечивать себя при жизни и называть своими именами улицы, города и веси и мне всегда казалась довольно странной. Черт его знает, может, потому у них ни черта и не получилось — из-за раздутого самомнения? Ну, и потому, что мы хорошо воевали, конечно, тоже.
На дворцовую площадь автомобиль въехал, шелестя шинами по брусчатке. Водитель опустил окно и кивнул дворцовой охране. Бравые усачи-преторианцы наскоро проверили днище, заглянули в салон, с удивлением обнаружив меня на переднем сиденье… Нам пришлось выйти: всё-таки они должны были проверить наши личности и провести осмотр вещей.
— Кузьма? — неверяще спросил я одного из караульных, вглядываясь в его лицо.
— Ва-а-аше… Благо… Превосходительство? Ну, поздравляю! — удалой вояка сверкал белыми зубами и щурил глаза.
Я не выдержал, шагнул ему на встречу, и мы обнялись. Черт знает, сколько не виделись, добирались из Наталя разными путями-дорожками… Приятно было видеть его живым и здоровым, да еще и в дворцовой охране!
— Да и ты, я смотрю, на месте не стоишь. Вольноопределяющийся?
— А то! — геройский преторианец явно гордился нашивками. — Через десять дней подпоручика присвоят!
— Теперь уже я тебя буду «благомордием» называть, так и знай! — ухмыльнулся я, вспоминая, как он изгалялся надо мной в Сан-Риоле.
— Ну, вы-то «сковордие» очень удачно проскочили, не дали мне потешиться! Цельный полковник, ну надо же! Большая шишка!
— Хо-хо.
— Ха-ха!
Вот за это меня начальство родной бригады терпеть не могло — за фамильярность с подчиненными. Подрывал, понимаете ли, многовековые устои, нарушал субординацию, позорил честь мундира. В башибузуки мне прямая дорога, а не в лейб-гвардию. Интересно, какого размера стали бы глаза у полковника Бероева, если бы он сейчас увидел меня в полном облачении?
Мы тепло расстались с Кузьмой, договорившись еще увидеться, и я оставил их трепаться с водителем — рассказывать о наших совместных подвигах, реальных и выдуманных.
По мраморным ступеням дворца я шел уже в настроении приподнятом — всё-таки преторианцы в массе своей были мужиками хорошими, правильными. На их штыках и установил свою власть Регент, незабвенный Артур наш Николаевич, и с их помощью стал потихоньку собирать осколки — а потом и мы, хаки, подтянулись… Каждый раз, общаясь с этими неуемными пассионариями в черных мундирах, я как будто заряжался их безграничной, плещущей через край энергией, настраивался на нужный лад. Воевать или работать — и то, и другое преторианцы делали с полной самоотдачей! Они были настоящими имперцами и настоящими воинами, а я… А я вот теперь настоящий полковник.
— Ваше превосходительство? — козырнул мне лейб-гвардеец в таком же, как у меня, мундире, но с капитанскими погонами. — Его Величество ожидает. Прошу за мной.
Сердце застучало чаще — всё-таки к Императору! Я его не видел с тех пор, как мы расстались тогда, у тех самых мраморных ступеней, по которым толпа солдат внесла его во дворец… Мы шли, минуя рабочие кабинеты и роскошные залы, посты придворной охраны и галереи, полные изысканных произведений искусства — скульптур, картин, гобеленов… И общество — те самые придворные, они были повсюду. Общались, куда-то торопились, о чем-то спорили — генералы, высокие чины в вицмундирах, какие-то дамы в шикарных платьях… Я мог только завидовать отличной выправке лейб-гвардейца, его идеальной осанке и безупречным манерам. Для него вся эта помпезная обстановка и высокое общество были делом привычным.
С неожиданной для себя злостью я подумал о том, что вроде как всю эту великосветскую камарилью вывели еще лоялисты, откуда она снова повылезала? Но — анфилада из роскошных комнат внезапно закончилась, и капитан в белом мундире остановился.
— Вам — туда, — указал он в сторону от огромной белой двери с позолотой, куда-то за бархатную зеленую портьеру.
В голову пришла дурацкая мысль: на фоне этой самой белизны и позолоты мундир лейб-гвардейца представлял собой отличный камуфляж! Но Бог с ней, с позолотой — там, за зеленой тканью, виднелась небольшая дверца — деревянная, скромная. Взявшись за простую медную ручку, я толкнул дверь вперед. Она подалась, и спустя секунду я оказался в странной комнатке, полной какой-то аппаратуры, книг и справочников, приборов, проводов и деталей. Контраст с роскошью и богатством остального дворца был просто разительным!
За заваленным бумагами, винтиками и какими-то металлическими штучками столом в наушниках сидел Император и увлеченно отстукивал что-то радиоключом. Его каштановая шевелюра была растрепана, взгляд смотрел в одну точку — Его Величество был полностью сосредоточен. Наконец он закончил и откинулся на спинке стула, сняв наушники и бросив их на стол, а потом увидел меня:
— Господи Боже! Вы! Ну, наконец-то!
II ЛЮБОВЬ И РАДИО
— Если я хоть что-нибудь понял за эти пару лет царствования — так то, что для такой страны, как Империя, самое главное — это связь, транспорт и коммуникация! Если бы мой дед не вложил все деньги от золотодобычи в строительство железных дорог — страна бы распалась сорок лет назад. Если сейчас я не вложу деньги от добычи нефти в налаживание радиосвязи и радиовещания, в строительство заводов радиоэлектроники — Империя рухнет через пять лет. Всё зависит от скорости реакции на возникшую проблему… Такое уж мне досталось наследие от великих предков: у нас в Империи есть только одна пословица про инициативу, и та имеет похабный смысл, — Император невесело хохотнул и продолжил: — Иерархия и дисциплина — вот что помогло нам выстоять в извечных битвах с кочевниками на юге, тевтонами и кимврами — на севере. Наше общество подобно пирамиде — это не хорошо и не плохо, это факт! И все смотрят наверх: какое указание придет, что нужно делать? А как делать — с этим-то уж разберутся, выкрутятся, наш народ смекалистый и способный! И так уж вышло — на вершине этой пирамиды нахожусь я. И конечное решение: куда идти и что делать — приходится принимать тоже мне. Значит — я должен максимально быстро узнать о проблеме и так же быстро на нее среагировать и определить, кому именно стоит ею заняться и какие ресурсы для этого потребуются. И у губернаторов, и у мэров должна быть такая возможность — быстро узнавать о проблеме, принимать решение и направлять ресурсы. Значит — радио, телефоны, аэропланы, дирижабли, шоссейные дороги, мощные моторы для автомобилей, новые шины, легкие сплавы…
Император ходил по комнатке, делая четыре шага в одну сторону и четыре — во вторую. И говорил довольно разумные вещи. Не каждой стране достается такой молодой-перспективный правитель! Определенно, Империи повезло с Императором. Правда, казалось, что все эти разговоры лишь для того, чтобы он мог собраться с духом и вывалить на меня всё как есть. Настоящую причину моего появления тут, в этом дурацком мундире и с иконостасом на груди.
— А система образования? — спросил я, чтобы поддержать беседу.
— Конечно, деньги на ремесленные колледжи и технологические институты мы будем включать в бюджет! В каждой провинции должен быть институт, в каждом округе — колледж! Нам нужно массовое техническое образование.
— Это всё прекрасно, Ваше Величество, но как насчет того, чтобы воспитать инициативных людей? Изменить подход к обучению, сделать его более творческим, больше внимания уделять экспериментам, сочинениям и опытам, а не заучиванию и зазубриванию? Меньше муштры — больше инициативы, особенно для гимназистов и лицеистов! В начальных классах прививать дисциплину, в старших — развивать самостоятельность и критичность мышления…
— Но… — нахмурился Император, а потом лицо его разгладилось. — Продолжайте! Это любопытно.
— Инициативные, творческие личности, и при этом — обязательные и ответственные, вот что должно стать целью системы образования к выпуску из учебного заведения. А не узкий специалист, который ничего не знает и не видит, кроме верстака, радиоточки или днища автомобиля. Тогда лет через двадцать наша пирамида…
— Рухнет? Превратится во множество маленьких пирамидок?
— Станет самоподдерживающейся конструкцией, состоящей из множества прочных элементов. И ваша работа как Императора будет заключаться не в том, чтобы лично решать вопрос с лесными пожарами на Янге, а в арбитраже между ведомствами и службами, которые кинутся исправлять проблему самостоятельно… — я снял фуражку и вытер лоб, а потом расстегнул верхнюю пуговицу на мундире. — Вам останется только наградить непричастных и покарать невиновных.
Понесло меня куда-то не в ту степь. Вздумал учить Императора? Совсем кретин. Ну, да это еще полбеды — дело-то тут гораздо серьезнее. Утешало одно — в ответ на мою неуклюжую шутку он все-таки усмехнулся.
— Вы же не о радио меня поговорить позвали, Ваше Величество. И не про систему образования… И висюльки все эти, и звания, которые посыпались на меня как из рога изобилия — неспроста… Что-то ведь случилось?
Император сник. Он просто рухнул на стул, надел наушники, потом снял их, потом снова надел. Его Величество теперь был похож на обычного юношу, которого всё доконало.
— Ну, почему же не про радио? Это — свобода, — сказал он и обвел рукой радиоаппаратуру. — Только так я могу общаться как хочу и с кем хочу. Все эти кавалеры, дамы, приемы, бумаги, совещания, конференции и заседания… Меня уже тошнит, понимаете? Я бы лучше в Варзугу вернулся, на скрипке играть… Мог бы, по крайней мере, сам собой распоряжаться. Теперь все пытаются выстроить со мной отношения с точки зрения того, что я — Император. Всем плевать на то, кто я есть, какой я есть… А вот тут — не плевать. Тут моего лица не видно, даже голоса не слышно… Поговорить можно по душам — пусть и морзянкой. Знаете, сколько в мире радиолюбителей? Тысячи!
Поделиться книгой: