Помоги проекту - поделись книгой:
— Сегодня Рождество Христово, — произнёс я. — Давайте помолимся, может Он за нас перед Отцом заступится? За правое дело воюем.
— А знаешь, помолись, наверное, — прокряхтел Алькатрас. — Ты молод, он тебя услышит. Наверное. Он любит таких, лихих.
— И мы помолимся, — добавил Ковильяна.
— Я к своим. Жду сигнала, — бросил я им, тяжело вздыхая, и двинул коня в сторону своей гвардии.
— С богом! — раздалось вслед.
Скачка к рядам собственной части армии, первым линиям центральной части построения. Со мной отроки — Тит, Сигизмунд, Лавр и Бьёрн, как в старые добрые времена. И сзади Маркус, со штандартом. Враг должен направить на меня лучших бойцов, и штандарт для него — красная тряпка.
— Войско, на изготовку! — проорал я, проезжая перед первой шеренгой. Там мне улыбались, было видно по лицам тех, кто пока не закрыл забрало, у кого оно это позволяло — видеть лицо. У нас тоже всё ожидаемо, впереди лучшие: с лучшей бронёй и лучшей выучкой. Мы так стояли уже около часа, мужики подустали, кони переминались с ноги на ногу. Это хорошо — Сальвадор гонял своих в погоне за лёгкой конницей Ворона, кроме катафрактариев, наверное, у него у коней дыхание будет сбито. Но их всё равно больше в три раза.
Вражеское войско выстроилось и попёрло на нас. Ряды закованных в сталь воинов с длинными смертоносными копьями, на которых спокойно нанизывается с таранного удара орк, а это пипец какая груда мышц не считая лёгкой броньки (тяжёлую они не уважают, недостойно сынов Степи). Пока ещё они были далеко, но всё равно и издалека это смотрелось грозно. Ты знаешь, что эти парни приблизятся, и маленькие фигурки станут большими. И невероятно опасными. Спасения от них нет. В этом мире ПОКА нет пехоты потому, что против вот такого таранного удара защиты не существует, только если у тебя у самого нет такого же тарана. Да в общем и у пехоты, МОЕЙ пехоты, против танков-катафрактов шансов будет не густо, особенно первое время.
Дрожь. Она била меня. Дрожали коленки. Но я не мог уйти, не мог бежать. Начиная с того, что все эти парни за спиной мгновенно убегут следом — хрена им сражаться, если сеньор драпанул? За кого? И заканчивая тем, что тогда меня сможет прирезать любая падла, и никто не вступится, чтобы защитить. Я буду труп ещё вернее, чем если кто-то там впереди нинизает мою тушку на своё смертоносное копьё. Там хоть какой-то шанс выжить есть.
Рог. Один гудок, затем сигнал «атака», «ти-ту-ти-ту-ти-ту-ру». Это мне, и я двинул Дружка вперёд, снова выезжая перед строем.
Когда диванные стратеги расписывают средневековые бои, рисуя на схемках «полки левой руки», «правой руки», «передний», «сторожевой», «серо-буро-терракотовый» полк, туфта это всё. Может в будущем, когда будет порох, надрюченная шагать под барабанные палочки линейная пехота, драгуны, уланы и прочие гусары, так будет возможно, но здесь и сейчас бой выглядит следующим образом. Любой бой. Вы с парнями толпой скачете на врага. Враг толпой — на вас. Строем естественно, но всё равно толпой. Сзади у вас есть вторая линия, а если повезёт то и третья, и если вы выдохнетесь, или начнёте разбегаться, посчитав, что вас уделали, в бой идут они. Или давай уйти, или давая перегруппироваться. То же и у противника. Как-то что-то сделать во время боя, дать вступившему в схватку войска команду, просто физически нет возможности. Когда рассказывают анекдот про начало ВОВ на экзамене, что «дым, огонь, и танки, танки…» это оказывается не анекдот вовсе. Вокруг тебя грохот скачки, звон мечей, треск копий, кровь, кишки, кишки, кишки… И всепоглощающая людская ярость. Ты, нафиг, даже рог не слышишь. А потому первая линия всегда имеет меньше шансов вернуться, чем последующие. И я иду именно в первой.
…Потому, что без меня шансов выжить у парней сзади практически нет. Единицы, кого возьмут в плен (а в плен сейчас вряд ли будут брать) и кто не успеет сбежать.
— Парни! Покажем этим предателям, как воюет настоящее приграничье! — снова вскинул я пылающую руку, оглядывая свою воодушевлённую армию. Мне дружно слитно ответил хор из нескольких сотен лужёных глоток. — За космодесант!..
— А-а-а-а-а-а-а!!!..
Понеслись. Не лавиной, мелкой рысью, держа строй. Ибо мы — тоже копейщики. Парни привычно взяли меня в кольцо, закрыв щитами. Каждый из них держал один свой, один и для меня, оружие им, как и мне, не нужно (понадобится только после сшибки). Сейчас это были Бьёрн и Лавр. Сигизмунд и Тит ехали следующими, и у них уже откуда-то взялись в руках копья. Кто-то из наших просуетился.
Скачем. Перешли на лёгкую рысь. Взгляд влево и вправо — вроде строй держим. В бацинете вообще задница, но и в барбюте хрен что толком разглядишь. Поднял голову. До сшибки метров сто… Метров пятьдесят… Видны детали шлемов и облачения противников. И всё же строй конных копейщиков… Это жопа! Всё тело задрожало, готовое в момент обосраться. Тело оно такое, оно всегда против геройствования. Двадцать метров… Пора.
Да, боже, помоги сегодня, в свой праздник. Дай мне этот подарок. А душа моя светит ярко, невероятно ярко! Словно маленькое солнышко на отдельно взятом поле боя.
Бьёрн и Лавр дружно отстали. Тит и Сигизмунд с задержкой — тоже. Всё это отрепетированное действо заняло долю секунды. Я же, скинувший в сёдельные сумки наручи, расставил руки в стороны и пыхнул в стороны, на уровне головы коня, такие факелы, какие только мог.
Огонь. Море огня! Факелы, влево и вправо, и сильнее. Ещё сильнее! Насколько хватит сил! Сил хватит не надолго, всего на несколько секунд — работаю на износ, и адреналин в крови творит при этом с моей мощью чудеса, но другого способа нет. Пламя идёт на уровне глаз коней, и те, невзирая на то, что одеты в подобие лат и шлемов, всё же пугаются такого, как и предписано им природой.
Я пылал. Я жёг во все стороны, оря от лопающейся от жара кожи, от лопающихся от нагрузки кровеносных сосудов в глазах. Что там вокруг — не видел. Дикое лошадиное ржание. Упавшие бронированные монстры, естественно, вместе с восседающими на них рыцарями, давя их своим весом. Споткнувшаяся через них и летящая к чертям вторая линия. Пролом в строю таких мощных непобедимых катафрактариев. Наши, врубающиеся в прореху и выкашивающие кого можно… Но и враги, ринувшиеся прореху залатать своей второй волной.
Всё, больше от меня ничего не зависит. Возможно, я сделал для битвы больше всех, приведя войско к победе. А возможно я лишь добился незначительного успеха на маленьком фронте огромной баталии, и сейчас в целом нашим вломят по первое число.
Не знаю. Ибо, наконец, на меня опустилась спасительная темнота. Я маг, я супермаг! Но я всего лишь человек.
С Рождеством, Средневековье!
Глава 1. Возвращение блудного попугая
Первое апреля. День смеха. Но смешно мне не было. Впрочем, была эйфория: за почти две недели пути она ещё не прошла. Разумеется, что жив остался! А также эйфория от прикосновения к тайнам, которые в жизни бы не узнал, сидя в родном замке. Не зря съездил.
Этот мир — некая аномалия. Всё местное людское население — потомки попаданцев из мира нашего. Которые попали не как я или Мишель, после смерти ТАМ, а как-то иначе. Единовременно и массово перенеслись из нашего мира времён Римской Империи, последних лет её существования. Что за Основание, от которого начат отчёт местного летосчисления, что тогда происходило — пока до этой информации не добрался, но главное, узнал, что местные тоже не до конца это понимают. Однако длительное время тема попаданцев после Основания всерьёз не поднималась — людей на несколько столетий выбил из колеи трындец после переноса. Может они были, может нет, но если и были — терялись на общем фоне того, что тут все — потомки таких же.
Потом здесь начали формироваться новые сообщества людей, новые государства, королевства, графства и герцогства. Надо было жить дальше, жизнь налаживалась, прошлое оставалось в прошлом. А ещё чуть позже выжившие столкнулись с экзистенциальными угрозами со стороны местных обитателей — орками и эльфами. Судя по рассказам священника, их встретили не сразу, а и встретив, аборигены, видимо не увидели в «человеках» серьёзную угрозу, пока не стало поздно. Началась война на истребление, сплотившая людей, но разрозненные и малочисленные, пусть и обладающие собственными плюсами местные, ничего с человеками поделать не смогли, а людские земли расширились в разы, впрочем, ограничившись в экспнсии естественными природными рубежами.
Эльфы и тут эльфы, похоже, это самоназвание. А что орки это орки, люди не знали, ибо до Толкиена от момента их переноса было полторы тысячи лет. Потому назвали этих тварей коротко и ясно: «степняки». Кстати орки на своём варварском языке так себя и величают, они о маэстро Джоне Рональде Руэле тоже не слышали.
В общем, формирование новых территориально-административных образований в процессе войны за выживание закончилось. Закончилась и экспансия — людей и для текущих территорий мало, это бы переварить. Зато всплыли оси противостояния, перенесённые ещё из нашей Иберии, а именно «имперцы», имперская элита, против «варваров», германской военной элиты. Всплыли долго загоняемые под сукно тёрки внутри церкви — в эпоху переноса в нашем мире в рамках церкви боролись разные течения, оскорбляя друг друга словом «еретики», и тут схватка не могла не продолжиться. Наоборот, теперь тут решалась судьба всей местной религии, во что будут верить те, кто выжил и все-все их потомки. Ставки были слишком высоки, и как только административные границы людских королевств и образований наладились, церковь зашлась в кровопролитной внутренней борьбе. В которой победили отнюдь не те, кто всех уделал в нашем мире.
И пока всё это разрулили, приведя в тот вид, который можно видеть с седла Дружка сегодня, изначальное потрясение, перенос, основательно подзабылся. И только после этого люди стали обращать внимание на новых попаданцев.
Катрин не знает, сколько их было всего, и я склонен ей верить. Учитывая, что наш мир ушёл в галоп в развитии только после семнадцатого века, а фактически чётко ощущаться различие между «старым» и «новым» миром стало только к началу девятнадцатого, то почти тысячу лет попаданцы ничего не могли сказать местным такого, отчего бы те удивились и изумились: «Как отстало мы живём!» Порох? Да, он появился рано, веке в тринадцатом, наверное (точно не знаю, не интересовался). Но скажите честно, многие ли в наше время знают состав пороха? Поверьте, в шестнадцатом и четырнадцатом веках как его сделать знало ещё меньше народу! Это вы, любители альтистории и попаданческого фэнтези, умные, а токарю Васе с челябинского трубопрокатного класть на технологию и историю его создания. Бери «Сайгу», заряжай и стреляй — вот его потолок в знаниях. Я хоть что-то знаю потому, что в «Цивилизации» для пороха требовался ресурс «селитра», но я понятия не имею, как она выглядит в природе и где её взять. Так что прогресс в нашем мире уже шёл, но сюда знания не попадали. Тут, блин, даже бумаги нет, несмотря на обилие попаданцев! Задницу мхом и берестой вытираем!
А затем этот мир познал самую важную прививку от подобных мне. А именно церковный раскол. И учредил его, что неудивительно и закономерно, ещё один из моих предшественников. Он, падла такая, попытался вернуть этот мир к «никейской ереси», ввергнув ойкумену в кровавую бойню! Вот чего этой суке спокойно не жилось? Лучше бы бумагу придумал!
По ходу, здесь общепринятая церковь работает по канонам «отступника» Ария, и местных у нас назвали бы адептами «арианской ереси». А у нас победили сторонники Никейского собора, признавшие «троицу» божественной. Не знаю, не помню нюансов вопроса, и в душе не понимаю отличий кроме обожествления Иисуса (который здесь просто Исус) и голубя-вестника (Святого Духа), а потому пусть будет так. Мне так проще осознать эту хрень. В моей картине местного мира крещённые варвары-ариане (германцы)победили имперцев-никейцев и растворили в своей вере, а не наоборот, как случилось у нас… И всё. Ну, победили и победили, считают так, а не иначе. Но религия по сути и там и там одна, даже крестятся местные католики как наши. Но нет же, у кого-то вожжа под хвост попала, захотелось использовать принесённые извне знания не для прогрессорства, не для повышения урожайности или освобождения народа от феодального ига, а для «наставления еретиков на путь истинный», принятый банальным голосованием нескольких епископов под давлением языческого императора. Мать моя женщина, но это реально чёрный день местной истории, и мне стыдно, что он был одним из моих предшественников.
После гражданской войны, в которой раскольников-никейцев умыли кровью, раскатав, как у нас альбигойцев, церковь принялась на корню уничтожать всех попаданцев — во избежание. И я ребят понимаю. И несколько последующих столетий, примерно лет пятьсот, их уничтожала при одном намёке на «наличие тайных знаний».
Раскол произошёл почти семьсот лет назад, священник, с которым я разговорился в одной из деревень, подтвердил информацию от Катюши. Если вспомнить, что у нас в то время шли крестовые походы и война с альбигойцами, плюс пятьсот лет… И мы упираемся в прогрессивный восемнадцатый век! Век гуманизма, царство разума. Век, когда в Европе не осталось крепостных (почти), когда благосостояние даже тамошних сервов ни в какое сравнение с местными не шло, когда на поле боя царствовала царица полей пехота, а благородные служили королю, а не боролись с ним за ништяки и права, как здесь… В общем, те, кто попал сюда в это время, оказывались в совершенно ином мире, чем предшественники. Им адаптироваться было уже намного сложнее. И намного сложнее доказать миру, что они обладают чем-то ценным в смысле знания. Сложнее было донести, чтобы их поняли. А потому, как сказала Катюша, «жизнь их ломала, они попадали к нам сломанными. А сломанный человек ничего не станет толком рассказывать». А потому вундервафли в виде пороха, бумаги и парового двигателя вновь не получили распространения. До попаданцев штирлицы слишком поздно добирались, не успевали защитить их, детей Нового Времени, от жестокости раннего средневековья, пусть даже церковь более не вставляла палки в колёса. И чем развитее мир был ТАМ, у нас, чем бОльшими знаниями могли обладать попаданцы, тем сложнее шла их адаптация и тем жёстче звездец, через который бедолагам нужно было пройти.
Жителю семнадцатого века проще адаптироваться в эпоху мрачных веков, чем жителю восемнадцатого. Жителю пятнадцатого проще чем шестнадцатого. И так далее. А парню или девушке из конца девятнадцатого, особенно из какой-нибудь европейской или американской республики, где катаются на паровозах и пароходах, и где все знают, что даже у негров есть права и свободы… М-да, им было ОЧЕНЬ сложно!
Ну и самый шик, попаданцы из века двадцатого, где поголовно школьное образование, где высшее образование у огромного пласта населения, где что такое «трансцедентность» и «экзистенция» знают подзаборные алкаши… Эти люди могли ОЧЕНЬ много рассказать местным. Но попадали прямо в ад, где ты — вещь, где нельзя смотреть благородному в глаза, ибо он может зарубить тебя мечом на месте, и ему за это ничего не будет, а если ты женщина — вообще капут. Мир, где ты не пустое место, нет. Ты гораздо хуже! Ты — мразь и ничтожество, о которое в порядке вещей принято вытирать ноги. Ты даже семью себе выбрать не можешь — на кого барин показал, на том/на той и женишься. А женщин и того хуже — твоя мохнатка (Катрин, изыди! Чур-чур!) принадлежит кому угодно, но только не тебе. Ад он такой, людей на раз ломает. Крестьян тут более девяноста процентов; вот вам задача на метематическое ожидание — в кого вероятнее всего попадёт пападанец, простите за тавтологию?
Ремесленники и купцы — вольные, посвободнее будут, и их немало. Но и им тоже нужно будет пройти через свой ад. И им банально некогда, да и незачем тут прогрессорствовать. Мир вокруг всё ещё жестокий, а они — изнеженные дети гуманистического века.
Остаются попаданцы в благородных, но и там, как уже писал, не всё однозначно. Работать можно только если ты попал в реально крутого владетеля. Вроде меня. Низы благородных это мясо, пусть крестьяне и обязаны им спину ломить. А каков процент реально крутых владетелей в обществе? Сколько соттысячная доля? Или сколькомиллионная?
То-то. Так что с одной стороны я радовался, что попал в графа. Иначе бы я просто не выжил тут. Меня бы сломали, и в лучшем случае я попал бы к людям Катрин и её братца. И с другой я радовался, что выжил в Аквилее, где один буквально понимающий приказы хозяина мудак «сапог» раскрыл мне глаза на реальное положение вещей. А именно, что то, что я — граф, не значит, что бессмертный. От меня-графа жаждет избавиться не так уж и мало народу. И Катрин бы меня кокнула, если б не узнала о моём иномировом происхождении. Если б не раскрыл это на концерте эльфийской ведьмы. М-да, девять к одному, кокнула бы.
Но теперь, после столь эффектного побега, у меня есть фора во времени, пока игроки придут в себя и выработают план, как получить графа Пуэбло на блюдечке с каёмочкой. И учитывая, что я должен собственным солдатам как земля колхозу аж годовой доход своего графства поверх и так выплачиваемого годового дохода, рыпаться мне особо некуда.
В местный Тауэр не хочу, а именно туда меня «добровольно» пригласят, где в золотой клетке начнут выуживать информацию о нашем мире. А буду упрямиться — то и в настоящей клетке, клещами. И никакие заговорщики не помогут и не спасут. Наоборот, узнай они о том, что я могу помочь сделать вундервафли, сами меня того… В клетку. Какую — по обстоятельствам.
Так что да, я спасся. Выжил. Но, блин, мало представлял, что делать теперь. Ибо слово «счастье» вокруг меня по-прежнему собиралось из кубиков «П», «О», «Ж» и «А». И кубики стали сильно больше в размерах. А потому в замок мы особо не спешили, объезжая торные пути, где только можно. И вернулись аж в начале апреля, когда все поля в округе уже были распаханы и засеяны, а крестьяне суетились при делах. На лицах их читалось просветление, надежда, что вот он, пришёл новый год, сейчас они ка-ак засеют! Да оно ка-ак вырастет! И будет у них счастье. Пырея в хлеб добавляли больше, но улыбка на лицах стала шире. Ничего общего с обречённостью начала марта. М-да, как мало нужно людям.
— Ого! Вот он, родной! — воскликнул Лавр, вставая на стременах, когда на горизонте показался тын посёлка возле замка.
— Приехали! — заорал на всю степь Бьёрн. Мальчишки, ей богу.
«Мальчишки, Рома. И ты мальчишка. Вы все мальчишки, потому и сдружились».
Я улыбался, сдерживая эмоции. Радовался? Да. Но понимал, что вчера, ночуя с прелестной девочкой, очередной внучкой очередного старосты, на тёплом сеновале, мне не нужно было решать сложные вопросы. Я по сути отдыхал. А теперь, в замке, отдыхать будет некогда. Работа, работа и ещё раз работа! И наказание за лень — смерть. Либо золотая/железная клетка, как альтернатива, если буду медленно бегать.
Да, конечно, я составил план действий на ближайшее время. Что бы они там в Альмерии ни решили, всё будет упираться в мою полезность здесь. А значит, я должен развить бурную деятельность и запустить какие-то процессы, которые, и все должны это понимать, без меня никто не закончит. И эти процессы косвенно должны нести королю пользу. Тогда он не посмеет меня тронуть, будет работать дистанционно.
Виа? Да. Но мало. Надо что-то ещё. Что-то, что позволит мне не ехать к нему в «клетку», отговорившись делами. И если ЧТО делать примерно представлял, то как развить настолько кипучую имитацию бурной деятельности, чтобы меня невозможно было поймать…
— Посёлок. Граф, посёлок! — кричал Лавр. У него тут жена и маленький ребёнок. Это он уже на обратном пути признался. Жена гражданская, не венчаны, так как тела её прошлого мужа после рейда в степь не нашли, и официально её ещё год не могут признать вдовой. Но он точно видел, как тот упал с коня с орочьей стрелой в груди. После такого не выживают.
— Отставить! — попытался навести порядок Сигизмунд. — Приедем, сдадим караул, поедешь к своей. Пока служба.
— Есть служба! — нехотя козырнул отрок. Козыряют тут прикладыванием правой руки к груди, к сердцу. Такая вот отдача чести. Кстати, вроде тоже от римлян осталось. Интересно, а когда у нас начали к шапке руку прикладывать?
— И это… — окликнул Бьёрн, — парни, мы домой подъезжаем. Казарма, всё такое. Поход — закончился. Дома — «его сиятельство» и никак иначе!
— Точно! — воскликнул Лавр. Сигизмунд улыбнулся. Я тоже.
Посёлок проехали на лёгкой рыси. Нас увидели издали, и поглазеть на нашу кавалькаду высыпало много народу. А население посёлка в основном не крестьяне, а вольные, члены семей обитателей замка и воинов. Мы всем приветственно махали, нам искренне махали тоже, бросая подбадривающие крики. Поскольку ехали окольными путями, новости из Аквилеи должны были уже достичь наших украин, и распространиться среди населения как минимум замка. А учитывая, что телевизора и газет тут нет, сеть распространения информации ОБС тут на таком уровне, что, наверное, о произошедшем в Аквилее знает и восточная окраина графства, если не далее.
Выехали через северо-западные ворота посёлка, тут аж трое ворот — большое поселение. Поехали дальше. О нас наверняка уже сообщили — гонца послали. Или флажками отмахались. Да-да, отсталый средневековый мир, но сигнальную систему для оповещения о приближении степняков тут придумали лет пятьсот назад. Потому в принципе и смогли создать такую глубоко эшелонированную оборону в открытой всем ветрам степи, как наша Лимессия с её башнями. Потому и держимся, не цепляясь ни за один природный рубеж в виде гор и крупных рек.
— Оба на! Вашсиятельство, вас точно встречают!
Я присмотрелся, куда указывал Бьёрн… И немножко прифигел. Из посёлка в замок шла девушка. В неброском сером домотканом платье, с чепчиком на голове… И эта девушка, заслышав конский топот (нас всего пятеро, но коней половина табуна с собой), обернулась и выглядывала, кто там, и нет ли для неё опасности.
— Ансельмо, шельмец! — обернулся я назад, к привычно едущему в хвосте колонны квестору. — Держи лошадок!
— Есть, вашсиятельство, держу!..
Я не дослушал, бросил повод ведомых и дал галоп в сторону девчули. Та, увидев мою отделившуюся фигуру, приподняла платье и попыталась дать стрекоча в сторону от дороги, через луг… Ну что за детский сад! Ё-моё, честное слово!
Догнал быстро. На землю бросаться не стала, до такой дурости не дошло, но когда её схватил и привычным жестом (на Катрин потренировался две недели назад) подхватил и посадил перед собой, завизжала, как резанная.
— Заткнись, дура! — рявкнул ей на ухо.
— А я не упаду? — испуганно глянула она вниз.
— Будешь орать — упадёшь! — Я на секунду отпустил хват, она снова завизжала. — А ну цыц!
— Рикардо… Ричи… Милый! — И Анабель-Мишель, а это была она, обняла за шею и приникла к моим губам. Я ногами остановил Дружка, а в замок решил въехать на нём, подгадал с утра со сменой лошадок, и следующие пару минут занимался тем, что безудержно целовал эту прелесть. Прелесть в хорошем смысле — как только увидел её вдали, во мне тут же всё перевернулось.
Нет, всё же Ричи не погиб от её заклинания. Да, я больше ощущаю себя Ромой, это так, но Рикардо Пуэбло всё равно во мне, и его чувства для меня так же важны и обязательны для исполнения, как мои собственные. Теперь это НАШИ чувства, и я сходил с ума от одного запаха, от вида, от упоминания этой девушки-бабушки.
«Бабушки» — попытался завести мой внутренний язва.
«Ну, Галкину нравится с бабушками. Я чем хуже? У меня у бабушки тело двадцатилетней вообще-то».
Короче, мне было плевать на её ментальный возраст. Я просто… Её хотел. Во всех смыслах.
Парни нагнали, сбавили ход и проехали мимо, не съезжая с дороги, задорно ухмыляясь. Я понял, что негоже возвращаться в замок позже свиты и охраны, и снова ногами двинул Дружка за ними.
— Я соскучилась. Боже, как я соскучилась! — Анабель приникла к груди. Вцепилась в меня мёртвой хваткой, опасаясь упасть с коня. Вообще-то с непривычки тут кажется высоко.
— Когда мы расставались, ты была готова меня убить, — не мог не заметить я.
— Это была ломка. Я… Слишком не привыкла к жизни ЗДЕСЬ. А тут ты… И ты…
Что «и я» она не смогла внятно сформулировать.
— И вообще, я — молодая дурёха-травница. Ученица лекарки, — заметила она с улыбкой. — Мишель умерла полтора года назад. Её убили марокканцы. А значит я — Анабель, я должна быть ею. Так хочет господь. И не нужно противиться.
— Тебя ломало от местных реалий, пока не появился тот, кто способен тебя защитить, — впорол я правду-матку. — Тот, кто примет тебя такой, какая есть, со всем твоим туманным прошлым. Кому можно открыться, ничего не боясь. Да?
— Да. — Практичная бельгийка не стала ломать комедии. — Но есть ещё кое что. Ты… Не такой, как они. — Снова откровение, выдавленное из себя через силу. Ну, когда не хочешь, но вынужден признать очевидное. — Они жестокие. Ты мягче. Да, ты бил меня кнутом…
— Плёткой, — поправил я.
— Плёткой, — согласилась она. — Но ты всё равно мягче их всех. И ты ПОНИМАЕШЬ, что хорошо, что плохо. Рома, у меня просто нет вариантов. Или ты, или камень на шею и в Светлую, и я однажды уже это пыталась сделать.
Я ухмыльнулся и молчал. Не таких признаний мужчины ждут от понравившихся девушек, но за неимением рыбы раки тоже сгодятся.
— А ещё меня тут все считают твоей женщиной, — призналась она, стыдливо опуская голову. — Все, поголовно, и ничего никому доказать невозможно. Хотя у нас… Ничего же между нами не было, даже намёков. И Астрид так говорит, и даже учит меня местным манерам.
— Астрид? — Я присвистнул. А это серьёзная заявочка от практичной сестрёнки.
— Она сказала, чтобы я не раскатывала губы, ты не женишься на мне, тебе нельзя, — смутившись, нахмурилась девушка. — Но она не против, чтобы я была твоей постельной грелкой. Предупредила, что потом это будет решать твоя жена, но это уже мои проблемы.
— Астрид она такая Астрид, — хмыкнул я, отвернувшись вбок. — Знаешь, тут жёны не особо держат мужей в узде. Если не перейдёшь будущей жене дорогу и покажешь полезность, восемь к двум, она не будет против наших отношений.
— Отношений с крестьянкой, — констатировала Анабель, и я не услышал в её словах обиды на обстоятельства. Хорошо что твоя избранница в два раза старше тебя ментально, нет глупых ненужных бзиков и истерик на пустом месте.
— С новым тебя рождением! — Я снова повернул её личико и смачно поцеловал. На глазах у десятка воинов, глазеющих на нас с привратной башни и двух соседних.
— Я вам не помешаю? — в тихонько приоткрытую дверь заглянула прелестная рыжая головка. Я, лежавший без сил, откинув голову на подушку, смог только повернуться в её направлении.
— Заходи, — мурлыкнула Анабель. И Астрид вошла.
Боже, обожаю саму концепцию понятия «ночная рубашка». По меркам мира Ромы её платье было домашним, но верхом целомудрия. Здесь же мгновенно начало заводить меня не по-детски, несмотря на то, что Анабель только что дважды выпила из меня все соки. А самое прикольное, что оно держалось всего на двух шнурках, завязывавшихся в районе горла, и сейчас рыжая бестия активно завязками игралась.
— Ваше сиятельство, терма готова, — словно служанка отчиталась она. Затем картинно нахмурилась. — И это… Валять девок лучше чистым, ваше сиятельство. Так гигиеничнее.
Угу, гигиену тут знали. Наследие Древней Империи. Чистоту любили. Почему в наши Тёмные Века народ в Европе скатился до конкретного свинства — не ведаю. Читал в сети, там на чуму грешат, но по мне… Нет, не знаю. Правда, буду откровенен, гигиену и санитарию на одну чашку весов тут не ставят. Гигиена сама по себе, а санитарии просто не знали, лишь интуитивно потребляя вместо воды спиртные напитки для обезораживания.
— То есть завязки не развяжешь, — сделал вывод я.
Поделиться книгой: