Помоги проекту - поделись книгой:
Проклятие было необратимым. Михаэль понял это, когда в шестой раз зарастил руку Коряги свежей кожей, а она вновь начала чернеть.
Наемник нарочито хохотнул.
— Кажется, я кончился. Признай уже.
— Нет, нет, — Михаэль упрямо покачал головой, — я просто буду поддерживать заклинание. Просто буду поддерживать, и…
— А к-когда ты устанешь или заснешь, он у-умрет, — подытожила Офелия. — Только б-будем отвлекаться.
— И что?! — Михаэль чувствовал раздражение. — Оставить его?
Монах понимал, что должен принять решение и немедленно. Ведь он теперь был главный, он отвечал за успех, за людей — за все. Это и пугало, и воодушевляло.
«В магическом поединке от Коряги никакого толку, значит, наемник — груз. Так? Я тоже не особо полезен, но я узнаю щит. Да и лучше быть полным сил и не отвлекаться на фоновые заклинания, так? Вылечить его уже нельзя, так? Нельзя. Необратимые заклинания не останавливаются».
Рука Коряги почернела до запястья, затем проклятие поразило вены предплечья, плеча. На лбу наемника выступил пот, челюсти сжались.
«Но ведь жалко. Мы же и впрямь сдружились, а выходит груз на шее. Груз, как есть груз, — обречен и умрет».
Михаэль смотрел, как тело Коряги осыпается густым жирным пеплом, и не мог ни на что решиться. Оставались считанные минуты.
И тогда Утереил узрел доброту и чистоту их помыслов, и предстал пред Четырьмя стражами. Каждый получил дар согласно заслугам своим: Первый страж — меч Правосудия, клинок силы доселе невиданной, что призван был искоренять зло во всех проявлениях; Второй страж — дар исцелять любые раны и воскрешать мертвых; Третий страж — неисчислимые богатства, дабы раздал он их бедным и нуждающимся. Четвертый же страж получил щит, а с ним и бремя — защищать весь род людской от бед и несчастий. И то был самый могущественный из артефактов, ибо давал он владельцу своему ни много ни мало, но бессмертие.
Михаэль чувствовал, что еще немного — и он оглохнет от невидимой битвы. Голова болела, двигаться было страшно — одно неверное движение, и зацепишь вязь проклятия. Повторить судьбу Коряги не хотелось совсем.
— Н-неужели никак? — крикнула Офелия.
В коридоре нашлось около двух десятков убитых, пирамида с сообщением и один необычный скелет, на которого и «повесили» проклятие. Судя по шипам на костях, умер бедняга страшно — его буквально разорвало изнутри, и Михаэля передергивало всякий раз, едва он представлял последние минуты… стража? В ребра мертвеца был врезан медальон с единственной цифрой, с пугающей цифрой «III».
Сердце монаха грохотало словно бесноватое. Ведь никогда, никогда-никогда Михаэль уже не думал увидеть амулет стража — да что там говорить, три века минуло, каких только небылиц не появилось у людей. И вот — вот оно, прямо перед глазами, не просто сказка, а дар Бога, только руку протяни, только коснись.
Михаэль и хотел бы так сделать, но проклятие покрывало все. Вязь его была до идиотизма сложна — ни снять, ни обойти — и похожа на ту, что использовал создатель наблюдательного знака. Он же, судя по нитям, и убил третьего стража. Убил легенду, сказку.
Или обычного человека с дешевым бронзовым медальном в груди?
«Как же Бог света допустил такое? Убили ведь его стража, ЕГО, Утереила!»
Михаэль не знал. Он аккуратно исследовал место, пока не убедился, что пирамида находится вне зоны действия, и, обдирая пальцы, полез за сообщением. От работы стало душно, в теле чувствовалась слабость, в мыслях — туман. Офелия долго молчала, застывшая, каменная, затем сказала обиженно, ни к кому не обращаясь:
— Хочу есть.
Села на пол и закопалась в мешках — в поисках солонины. Михаэль подумал мимоходом, что не знает, как питаются дикие сирены. Как люди? Как хищники? Белки? Рыбы?
— И х-хочу забыть наше озеро, — Офелия говорила негромко, и монах едва ее расслышал. Там что-то еще было, за этой короткой фразой, Михаэль чувствовал. Какая-то история, плохая, темная, из-за которой Офелия не вернется уже домой и останется полунаемницей-полупреступницей. Монаха передернуло, и он, будто выныривая из душного омута, оглянулся на Корягу.
Коряга курил трубку. Бледный, но веселый, словно близкая смерть пробудила в нем радость к жизни. В серых глазах блуждали огоньки, и, казалось, он вспоминал нечто светлое, что хранил прежде на самый черный день.
Михаэль фальшиво улыбнулся Коряге — и не хотелось, но этого требовал статус главы экспедиции — и развернул сообщение:
«Пять этажей проверены мной.
Найдены предупреждение и ловушка, которой я не тронул, хотя сердце мое и обливалось кровь при мысли оставить неупокоенными души брата и наших рыцарей.
Надеюсь, что сумею сделать это на обратном пути, если же мне того не удастся, то и осквернить память умершего не сможет никто.
Одно могу утверждать с уверенностью уже сейчас — сей замысел предназначен для стражей. Нас ждали, нас завлекали, но кто — я понять не могу, хотя, судя по знаку наблюдения и проклятию, и выходит самый что ни на есть некроматический орден. У входа в шахты я разместил поле защиты от его заклинаний, если же от поля пострадают невинные, то склоняю голову в просьбе прощения.
— Некроматический орден? — прошептал удивленно Михаэль и вновь перечитал послание. Он пытался изо всех сил понять, почему у темных колдунов древности и его, Михаэля, родного ордена оказались одинаковые базовые элементы, на которые действовало поле.
«Неужели раньше мы были на другой стороне? Разве можно быть злом, а потом перемениться? Разве может культа мрака обернуться религиозным институтом?
И, если мы охотились когда-то за стражами, если так легко убили одного из них, то зачем эта экспедиция? Или четвертый страж ошибался, и поджидал его кто-то другой? Нет, зачем понятно — Авектус хотел щит, хотел бессмертия. Но почему именно он решил, что сможет получить щит? Или почему он решил, что щит здесь? Триста лет, Господи, триста лет…»
Михаэль показал Офелии вязь заклятия обнаружения и попросил направить на звук битвы. Через несколько минут призраки стали обретать очертания, формы, цвета. Вот третий страж в белоснежных доспехах с цифрой, вот его люди, а вот… королевская гвардия магов? Королевская? Плюмажи небесно-синие, щиты в полоску — сомнений не было.
— Зачем гвардейцы у-убивают своих же? — удивилась Офелия. — Стражи ведь х-хорошие? И-или нет? И-или разум гвардии поработили, и-и заставили убить стражей? И-или что? Я н-ничего не понимаю.
У монаха не было ответа. Только смутное чувство, что сила, которая способна подавить волю целой королевской гвардии, не по плечу его, Михаэля, троице. Он хотел пошутить и буркнул нечто вроде «кто-то напортачил», но тут призрак третьего стража повесил знак предупреждения, и появилось облако — темное, в багровых прожилках, — окутало воина, и неторопливо, мучительно стало убивать. Михаэль брезгливо отвернулся — даже за время переходов по болотам он к такому не привык.
Шестой уровень оказался гораздо теплее, и зимнюю одежду пришлось снять. Михаэлю, впрочем, было жарче вдвое, если не втрое — и от громоздкого груза за спиной, и от ежесекундной борьбы с проклятием Коряги.
«Будто канат перетягивать в детской игре».
Во время передышек Михаэль то и дело мысленно возвращался к телу стража. Кто убил его и зачем? Кто поставил ловушку? Предназначалась ли она для стражей, как думал четвертый, или для тех, кто пытался еще раньше захватить шахту? Тогда в ней имелась единственная ржавостойкая порода, охотников шло много. С другой стороны, ко времени исчезновения четвертого стража уже вовсю добывали кристаллические металлы на Гранитных пустошах.
«Была единственная в трех королевствах шахта, а сейчас просто дом с призраками. И никому не нужен, кроме любителей древних легенд».
Словно в подтверждение, Михаэль порой слышал шаги рядом, и тогда, казалось, что-то ледяное, ЧУЖОЕ проходит сквозь него. Главное было не пугаться, но монах вновь и вновь ловил себя на желании сесть и крепко-крепко зажмуриться. Он чувствовал, как верхние уровни давят на него своим весом, стискивают лицо, грудь, виски. От этого становилось невыносимо не то что идти — просто дышать.
Впереди показалась техническая зала — с оборудованием для химической очистки. В центре чан-великан: к нему присасывались трубы, а к трубам — цистерны с адамовой кислотой.
Михаэль скомандовал привал и поймал себя на приятной мысли, что его слушаются беспрекословно. Никто и никогда Михаэля не слушался. СЛУШАЛИ, но и только, как любого другого проповедника. Быть может, стоило пойти в белую гвардию? В армию?
«Наверное, из меня вышел бы хороший командир. В меру строгий и рассудительный. Ведь вышел бы.
Нет, уже вышел. Я уже веду нас к цели. Когда великий Авектус пал от дурацкой мелочи, я, Михаэль из деревни Зайцы, веду экспедицию к победе».
Спалось Михалю плохо. Он тонул в муторных кошмарах, потел и не мог надышаться — будто некая сила сдавливала грудь. Наконец монах сменил на дежурстве Корягу и побрел под ржавещими цистернами. Хотелось занять ноги, мысли, отвлечь себя от карусели внутри.
Минут через десять Михаэль понял, что все это наваливалось неспроста, — в зале был… разум? Разум, больной, рехнувшийся от дикой муки столетия назад. Михаэля пробрала оторопь, он проверил нити и увидел их недалеко от вентиляции — словно некто был заточен там. Или изгнан из нашего мира в другой, замурован в гробу из пустоты и застывшего времени. Вязь оказалась совсем незнакомой, но простой — только оборви пару нитей, и заклятие развалится. Зато силовые линии выглядели крайне странно, будто хотели нарушить все колдовские законы разом, но постеснялись.
«Близко аномалия?»
Михаэль разбудил Офелию, объяснил находку и попросил быть наготове. Затем разрушил вязь.
Из воздуха проступил рыцарь в белых доспехах с цифрой II. Ноги его подогнулись, он прегрязно выругался, сплюнул, чихнул и… рухнул на пол. Левая рука пленника стремительно почернела, следом потемнело лицо, и прежде, чем Офелия или Михаэль что-то успели сделать, страж развалился, как растертый в пальцах уголек.
— Это с-с-страж? — прошептала Офелия. Девушка опасливо подошла к доспехам и проверила вязь. — Тут н-никаких проклятий. И… ам-мулет.
Михаэль ничего не соображал. Только смотрел, как сирена протягивает руку к телу. Артефакту, дару Утереила, святыни.
«На всякого, кто дотрагивался до святыни, обрушивался свет Утереила, и слепли они от жадности своей и погрязали в забвении».
Девушка подняла серебристую флягу и растерянно оглянулась на Михаэля. Ничего не происходило.
«Неужели вся легенда вранье, и даров нет? Просто сказка, а стражи — обычные люди, колдуны, на худой счет? Просто обычные люди? Просто того Бога, что мы почитали, уже нет. И не существовало».
На Михаэля в ту минуту было страшно смотреть.
И слыли все они, кроме четвертого, великими темными колдунами: первый заточал несчастные души в иных измерениях и воскрешал мертвецов для службы черным делам своим, второй наводил порчу и болезни, третий невинных сводил с ума. Самым же страшным и жестоким из всех слыл четвертый, ибо таланта колдовского не имел и убивал людей лишь по своей прихоти изощренной.
И не находилось силы той, что могла бы спасти людей от этих четверых. И прогневался тогда Утереил и дал им наказание, согласное их злодеяниям, и обрек чувствовать все на свете страдания людские, как собственные. И с тех пор не могло бы быть покоям этим четырем мужам, покуда бы не ушли горе и несправедливость с Высоких земель.
И заплакали от отчания колдуны, а с ними — душегуб, и умоляли простить их. Но велик был гнев Утереила, и не нашлось с тех пор им покоя: стали они избавлять людей от бед, ибо не могли иначе снять груз со своих душ. И нарекли эти четверо себя стражами Утереила, и проник в их черные сердца утренний свет.
— Держи ее руки! — крикнул Михаэль.
Сирена что-то кричала на своем языке и неуклюже рисовала вязь. Глаза ее были выжжены, по щекам текла сажа.
— Что… что случилось?
Коряга, сам испуганный, суматошный со сна, как новобранец в первую побудку, схватил девушку и прижал к полу.
— Она взяла амулет стража, и свет… Свет, — Михаэль с восторгом вспомнил испепеляющий столб белого сияния. Было страшно, жутко и, вместе с тем, сердце разрывалось от какого-то безмерного счастья в груди.
«Я видел свет Утереила! Я видел?»
Михаэль наспех рассказывал об изгнанном страже, а сам пытался исцелить глаза сирены. Ничего не получалось. Казалось, некая сила, невидимая, неосязаемая, не магической природы, отобрала у девушки зрение и не хотела возвращать.
Под действием сонного заклятия Офелия стала успокаиваться и постепенно затихла.
— Г-где я? М-мы на болотах? — прошептала она. Михаэль почувствовал недоброе.
— Мы в пещерах, дитя мое, — осторожно начал монах. — Мы уже приехали, ты разве не помнишь?
Лицо Офелии сделалось испуганным. Сирена замотала головой.
— Что со м-мной? Что с глазами? Когда мы доехали до б-болот?
— Три века, — задумчиво произнес Коряга. — Мне даже думать не хочется, что же там за сила такая, что никому ничего не дает и никого не выпускает.
Михаэль через силу улыбнулся. От жары и тесноты ему было дурно, голова кружилась, и коридор, вместе со спиной наемника, шатался в припадке перед глазами.
Офелия то плакала, то кричала — слепая, в полуобмороке от жары, забывающая с каждой секундой еще один день из своей жизни. Коряга тащил девушку за руку, как ребенка, а Михаэль уже не знал, что с ней делать. Что вообще делать с их походом? Это тяжелое решение мог принять только Михаэль, и он наслаждался этой ответственностью — возможностью сказать «все, идем назад, мы проиграли» или «вы стали мне обузой, поймите» — и боялся ее.
Если всякий, кто пытается взять артефакт стража, сгорает и слепнет в свете Утереила, — нужен ли людям такой Бог? Он жесток и жаден, и ценит вещи больше своих пастырей. Стоит ли тогда идти дальше? Зачем стараться ради такого? Или нет Утереила, а только заколдованы необычным проклятием вещи. Свет и забвение — даже Михаэль мог бы наложить их на простой булыжник. Менее сильно, но все же мог бы.
Да и как взять щит? Как это думал сделать Авектус?
«Может, это связано с захватом души? Он хотел переселить себя в тело стража, чтобы гнев Утереила его не поразил? До чего же глупо — создать гениальное заклинание и погибнуть от простенькой блокировки».
Михаэль использовал на фляге весь сонм известных заклятий — ни одно не могло сдвинуть маленький предмет. Хотя бы поднять. Михаэль пробовал толкать его обычной палочкой — палочка сгорела. Пробовал кинжалом — сгорел и он.
«Как мы сможем взять щит? И кто убил двух стражей? Проклятие изгнания редкое, им владело за всю историю не больше десятка человек. Неужто сам первый страж изгнал друга. Зачем? Остановить проклятие и вылечить позже? Вязь была простая. Получить амулет? Но фляга оставалась с владельцем. Власть? Четвертый страж думал, что готовится ловушка. Раз остальные артефакты на месте — ловушка, чтобы заполучить… щит и бессмертие? Но третьего стража убили во время стычки, я же сам видел. А что я видел? Заклинание порчи костей, и второй страж владел подобными силами. Впрочем, ими и некроматический орден владел. Но, может, первый и второй сговорились? Они же вместе сражались после размолвки стражей. А… голова кругом».
На девятом уровне потолок стал еще ниже — едва ли не скреб макушку, стены сдавливали плечи. Михаэлю приходилось чуть нагибаться, а мешки нести боком, в руках, отчего мышцы беспощадно ныли. Он мечтал уже передохнуть, хоть минуту, хоть две, но знал, что толку от этого не будет — лишь сведет с ума теснота.
Воздух раскалялся и обжигал лицо, ноздри; пот градом катился по спине и ногам. Руки дрожали от веса, перед глазами стояли багровые пятна. Иногда Михаэль не замечал острых выступов стен, и они вдруг, враз, с ослепительной вспышкой боли разрывали рясу и кожу.
— Привал, дети мои, греемся, — прохрипел Михаэль и разозлился на себя, что в очередной раз пошутил неудачно.
Коряга остановился, чуть пошатнулся и неуклюже выпустил мешок. Офелия, словно зачарованная, брела дальше.
— Привал! — крикнул Михаэль и закашлялся. Девушка не остановилась, она все шла и шла, и монах с безразличием подумал, что отпустил бы сирену — пропадай, дура, пропадом, меньше забот, — но тут Коряга схватил ее за руку.
«Ведь груз на шее. Еще один. Если что-то ждет нас внизу, то будет только мешаться. Что же с ней делать? Или от обоих избавляться? Бросить? Усыпить? У… убить? Ведь двойной груз, а мне о другом надо думать, о цели. Что же они, не понимают, каково мне?».
Михаэль напомнил себе опять, кто теперь глава экспедиции.
«Я. Я сам. Для меня важна цель — щит. Все остальное — средства к ее достижению. Я принесу людям щит, и люди вновь начнут верить в Утереила».
Сердце у монаха екнуло.
«А почему поверят? Что они увидят — свет, белый огонь на зачарованных предметах. Какая тут связь с Богом? Никакой. Но не возвращаться же после всего назад?»
От жары Михаэля начало тошнить. Он поднялся и стал наспех, судорожно раскручивать сферу отторжения.
— Зайди внутрь, — крикнул наемнику монах.
Воздух сделался прохладным, затем и вовсе ледяным. Мужчины расслабились, и даже Офелия как-то притихла.
Михаэль собрался с мыслями.
— Я не смогу долго держать это. И лечить тебя, и следить за ней, и исследовать то, что впереди…
Он хотел закончить словами «вам нужно остаться», но не находил в себе достаточно решительности.
— Так оставь, — Коряга пожал плечами, — оставь нас и дальше иди сам.
— Кири? — заплакала Офелия. — Кири, с-сестренка, почему так темно?
— Один из вас будет нужен мне, чтобы нести щит, — взгляд монах сделался виноватым. — Лучше ты.
Лицо наемника помрачнело.
— Ты хочешь оставить ее одну? — указал он на девушку. — Слепую? В темноте? В этой печке-лабиринте?
Поделиться книгой: