Босс под елкой

Он выходит из машины и распахивают мою дверь, снова подхватывая меня на руки.

— Подождите, но мы не туда приехали, я здесь не лечусь, — возражаю вполголоса, — да и дойти смогу сама, позвольте только о вас опереться.

— Мне проще привезти вас в то место, в котором уверен я. Конечно, я давно не был в этом городе, но, кажется, травмопункты лучше работать не стали.

Такие траты мой кошелек не переживет.

Мы оказываемся на ресепшене, где приятная молодая девушка с улыбкой утверждает, что меня сейчас же смогут принять, нужно только сделать снимок. О цене заикнуться не успеваю. Мой добровольный носильщик меня тут же транспортирует к большому светлому кабинету рентгенолога. Никаких очередей.

Пафосно, красиво и функционально.

Уже через десять минут вызванный медбрат помогает мне переместиться к кабинету хирурга. Здесь услуга все включено? Мне неловко. Молодец, Нора. Влипла. Часы в коридоре показывают половину пятого. Час до корпоратива. На улице разыгралась непогода — снег валит валом, даже света белого не видно. Люблю снег. Смотреть, как он кружится и застилает землю, украшает деревья, зажигает свои искорки на кустах…

— Марк, да, это я, — неожиданно донесся из другого конца коридора знакомый голос итальянца, — представляешь, чуть девчонку не сбил. Привез её к твоим, оформишь за мой счет? Да, глупая история. Дурочка молоденькая, стоически терпела боль в ноге… думаю не перелом, но… да…

Голос отдалялся. Из кабинета вышел представительный строгий врач в светлом халате. Мужчина лет пятидесяти на вид, в очках с узкими стеклышками.

— Такс, кто тут у нас? Ловкая молодая леди? — неожиданный мощный бас заставил робко улыбнуться. — Ну-ка, обопритесь о мою руку!

Практически в кабинет меня вносили на себе. Оставалось только повиноваться, поскольку самостоятельно идти категорически не получалось. Более того — нога явно начала опухать. Меня посадили на кушетку и приступили к осмотру. На светящейся доске висел огромный снимок. Видимо — мой.

Пару раз вскрикнула, потом, шикнув на себя, стоически прикусила губу.

— Ну что сказать, юная леди, — подергав курчавую прядь рыжеватых волос на виске, пробасил Геннадий Федорович, — вывих есть, сейчас вправим и перебинтуем, чтоб связки отдохнули, мазь вам выпишу. Если будете мазать регулярно — боль пройдет за недельку. Ещё на двух пальцах перелом, — мужчина пожевал губу, — ничего страшного тоже, легко отделались по нашей гололедице. Но, сами понимаете, тут придется тоже потерпеть. На пальцы гипс лучше лишний раз не класть, если готовы… А кости сейчас быстро поправим, чихнуть не успеете!

Выхожу… вернее, выезжаю, хромая, на шее хирурга спустя полчаса.

Чезаре встречает меня у кабинета. Что самое возмутительное — хирург ему спокойно рассказывает мой диагноз и уточняет, что все прописанное можно купить в киоске на первом этаже. Чтобы было в три раза дороже, ага, спасибо!

— Ну все, если будет беспокоить — за пару дней до Нового года подъезжайте! А потом уже в январе после праздников — на контрольный осмотр! Будьте здоровы и осторожно там на дорогах, Нора Андреевна, — басит мужчина на прощание.

— Спасибо, что потратили свое время на меня, — тихо говорю.

На этот раз ковыляю, опираясь на руку итальянца.

Мужчина кажется совершенно спокойным и незыблемым, как скала. Мне казалось, что итальянцы-то взрывные, эмоциональные, порывистые! Если мои догадки правдивы, конечно…

— Вы не могли бы, — мне безумно неловко просить его снова.

Мне не хочется поднимать глаза, чтобы посмотреть в лицо человеку, которому испортила полдня, пусть и не совсем по своей вине. Сапог держится на честном слове.

— Договаривайте уже, Нора Андреевна, — таким бархатистым голосом обладать — преступление против женской половины населения!

У меня бегут мурашки по коже, пересыхает во рту и из глубины души появляется иррациональное волнение, как будто я в пятом классе, а это первый мальчик, который со мной заговорил сам.

— Простите, вы… не могли бы помочь мне добраться до дома? Или до остановки, если не сложно? Просто сегодня сама не справлюсь… — как же я не люблю вот так напрягать чужих людей!

— Так, садитесь. Ждите здесь, я сейчас, — меня усаживают в холле на диванчик, а мужчина, как ни в чем не бывало, идет с моими бумагами от врача к аптечному киоску и возвращается с небольшим фирменным пакетом.

— Спасибо большое! — против воли искренне улыбаюсь. — Сколько я вам должна? За прием и за лекарства?

Плакали мои накопления… Нога предательски ноет. Ай, ладно, зато жива и почти здорова! И могу смело рассказывать Альке, любимой подруге, что познакомилась с принцем на черной машине!

— Шутите что ли? — акцент прорывается более явно. — В конце концов, упали вы случайно, а я еле успел остановиться, чтобы вас не задавить. Считайте это моральной компенсацией.

Он… улыбается? Cavolo! Черт! Эти ямочки на щеках, лукавые огоньки в темных глазах и непререкаемая уверенность. Да, притягивает. Но… мы полчаса знакомы. Просто случайные попутчики. Я безумно благодарна ему за помощь — редко сейчас можно увидеть такое сочувствие и поддержку. Однако, это не повод навыдумывать себе целый воз пустых мечтаний. Книжек перечитала?

Вроде, никогда не была склонна к авантюрам! Так почему уже спустя полчаса я обнаруживаю себе в небольшом уютном кафе? Здесь играет приятная музыка, народу хватает, но гула и шума нет, а внимательный официант уже записывает за Чезаре — для вас просто Чез сегодня, девочка с неприятностями — наши пожелания.

Да как так все повернулось, а? Мне кажется, что все пялятся в нашу сторону. Деньги он так и не взял — у меня здесь знакомый, заявил мистер недоБорджиа, так что купил я только лекарства, а это такая мелочь. Примите в счет моральной компенсации, так же, как этот небольшой перекус. Я ведь уже говорил вам, так неужели плохо расслышали? Глупая гордость не к месту! Потом отвезу вас домой.

И сидит, смотрит на меня с каким-то странным выражением лица, от которого хочется предательски хихикать и поправить прическу. Которой, кстати, вовсе нет — волосы растрепаны.

Корпоратив давно в разгаре. Коллеги наверняка меня разыскивали, но думать об этом сейчас нет сил.

— Интересуешься итальянской культурой? — вдруг спрашивает Чезаре.

Удивительно, насколько он чисто разговаривает по-русски! Наверняка родственники есть из России.

— Конечно, я ведь учусь на переводчика, — улыбаюсь.

Об Италии, её истории, культуре и искусстве я могу говорить вечно. Тем более, что обсудить особенно и не с кем — Алька и отец от этого далеки, а с одногруппниками я общаюсь строго в рамках учебы — как-то так уж сложилось.

— Итальянский? — а вот теперь это настоящий интерес.

— Да, итальянский и испанский взяла вторым языком. Все-таки они очень похожи, романская группа языков…

Каким-то образом обнаруживаю себя уже спустя полчаса активно обсуждающей последнюю выставку искусств в Милане — видела по телевизору, а вот мой собеседник — воочию. Теперь его темперамент проявляется во всей красе. И активно жестикулирует, и яростно спорит, и смеется, и терпеливо объясняет.

Я полностью заворожена — даже вкуснейшая паста и какао не могут меня отвлечь от разговора. Приходится отлучиться только в туалетную комнату — я категорически отказываюсь от сопровождения и ковыляю в соседний зал сама. Вот лучше бы не ходила!

Потому что в глубине зала, за столиком у окна, сидит Витька с молодой ухоженной женщиной. Та постарше меня — ей, наверное, около тридцати. Но признаю — выглядит она куда интереснее. Стильная, дорогая, обворожительная, с низким горловым смехом и взбитыми кудрями. И Витька, который всегда качал права «я же тут мужик, будет по-моему» — едва не заглядывает в рот.

А, нет, заглядывает. Они целуются.

Я механически продвигаюсь к туалету, а потом — назад. Парочка слишком увлечена, да и народу хватает — конечно, они меня не замечают. Зато я все заметила. В душе пусто. Не знаю, как к этому относиться. Глупо, наверное, сожалеть, да? Все, что у нас было — это несколько десятков поцелуев и страстных обжиманий — или, вернее, их попыток со стороны Виктора.

Конечно, он хотел большего, а я… все чего-то ждала. Того, чего мне не хватало в наших отношениях. Льстило внимание красивого парня, была легкая влюбленность, но любви… наверное, любви не было.

— Чем тут можно напиться? — листаю меню.

— Вас и на секунду нельзя оставить, Нора, — Чезаре смотрит неожиданно остро и хмурится, — моя компания настолько неприятна, что стоит напиться?

— Нет, извините. Дело совсем не в вас, — наверное, вид у меня настолько жалкий, что мужчина смотрит уже с беспокойством, — мне бокал мартини, — говорю официанту.

Здесь такие бокалы, что мне за глаза хватит одного.

Гирлянды, шары, веселая новогодняя песня, снег за окном — все отходит на второй план. Только я и бокал. И что-то экспрессивно объясняющий телефону господин Нери.

— Нет, я не смогу быть. Да, пропущу. Я ещё не занял твое место, считай, что у меня праздник. Да, занят! — и все это на итальянском, но я-то понимаю.

Бокал сменяется вторым — не нужно было Чезаре отвлекаться. На душе становится веселее. Яркие потолки, высокие арочные окна кафе, дети с большим Дедом Морозом в руках.

— Мне кажется, что вам хватит, Нора, — у меня пытаются отобрать бокал.

— Не-ет, — качаю головой, — вроде бы не любишь, а все равно болит. Ненавижу предателей. Ваш тезка Чезаре бы уж точно знал, как поступить, а вот я… даже под Новый Год — и то полная неудачница. Корпоратив свой первый пропустила, — мне хватает ещё силы воли не расплакаться, но я чувствую, что вино ударяет в голову все сильнее, — пальцы сломала, как я так работать буду? А Стервелле только и надо, что меня уволить. Спит и мечтает, как свою племяшку посадить… Нет, она тетка неплохая, но…

Господи, что я несу и зачем? Но остановиться не могу. Выживу — больше ни капли в рот! Весь вред от алкоголя! Ведь ещё в деревне видела, как мужики зашибали — дала зарок — ни-ни! Никогда! И что? Долго продержалась, Нора? До какого-то хлипкого дурачка?

Мою ладонь накрывают горячие пальцы.

— Девочка, ты вообще пила в жизни хоть когда-то? — какой у него красивый голос. До мурашек, до звездочек, до странного томления в груди.

— Не-а, — тихо бормочу, послушно закусывая каким-то бутербродом, которым мне подсовывает мужчина, — повода не было.

— А сейчас есть? — проникновенное так спрашивают.

Откуда же я знаю? Предательство — это всегда гадко и больно. Как бы я не относилась к Витьке, он стал моим близким человеком, я его впустила в свой маленький мирок, делилась с ним сокровенным, хотела перешагнуть через свои страхи и подарить ему себя… Знаю, что в современном мире этим никого не удивишь, но мои взгляды застряли в прошлом веке.

— Думаете, нет?! Думаете, изменника можно простить? — усмехнулась, зло втыкая вилку в помидорку.

Брызнул красный сок. Раздался хмык.

— Мне страшно представить, кого вы видите на месте несчастного овоща.

Кажется, мой таинственный итальянец собирается добавить ещё что-то, как я вижу краем глаза Витьку и его пассию. Они направляются на выход, а наш столик довольно близко к проходу. Нет, будь я трезвая, но ни за что бы ничего подобного не устроила. Но мы же помним, что пить мне нельзя совсем, да? Тогда Романова не в себе, тогда просыпается бешеный сумасшедший суслик, который творит жуткую ересь.

В общем, у меня рождается гениальная идея. Сдержанная и рассудительная Нора Андреевна исчезает. А паникующий суслик не находит ничего лучше, как приподняться, перегнуться через стол и неловко ткнуться губами в губы замершего на полуслове собеседника. От него самую капельку пахло вином и знакомым горьковатым парфюмом. Губы сухие, необветренные, теплые. И ласковые.

Я не фанат поцелуев. Не знаю, что там нравилось Вите, а мне было мокро, смущающе и, наверное, даже капельку неприятно. Но не могла же я сказать об этом парню, верно? Думала сейчас — перетерплю пару минут, парочка уйдет — и все. Бежать. Вернее, хромать подальше от моего позора.

Но эти губы… ещё мгновение назад твердые и сжатые, а сейчас — удивительно мягкие… они мгновенно перехватили инициативу. Обхватили мои, заласкали, чуть прикусили нижнюю губу. Нахальный язык проскользнул в приоткрытый рот, поцелуй стал глубже, ярче, более страстным. Возникло ощущение, что меня не целовали, а просто-напросто сожрать хотели. Больше всего на свете я хотела, чтобы это не кончалось. Чтобы странное ощущение, что я важна, нужна, что видят только меня, хотят меня, целуют так бережно, как будто я подарок, а не обычная Нора-заучка… чтобы это не прекращалось.

Мира вокруг не было. Наверное, я сошла с ума. По телу прошла жаркая волна, томление разлилось ниже, заставляя заерзать… и тут желанные губы исчезли. Кажется, я обиделась.

— Ну, все. Теперь уж точно достаточно. Пьяных девушек я трогать не собираюсь, даже если они совершенно сумасшедшие. Русские, — процедил голос, — я ещё думал, как бабка деда с ума свела… Что тут думать… Пошли, недоразумение. Давай, говори свой адрес, слышишь? Даже не хочу знать, кому ты так хотела насолить, что полезла целоваться к незнакомому мужику. Не будь я таким подозрительно порядочным…

Кажется, меня подхватили на руки. По крайней мере, было мягко, удобно и даже уютно. Голова пристроилась на твердом плече, тело обмякло, и на меня навалилась сонливость.

Чужие слова прорывались бубнежом, но открыть глаза и что-то ответить совершенно не было сил. А потом мягкая темнота полностью накрыла меня с головой, и все вокруг рассеялось, как дым.

… И вот теперь я смотрю в черные насмешливые глаза Чезаре и понимаю, что действительно влипла. Пала ты низко, Нора Андреевна, только ты не Лукреция[1], да и Чезаре не тот. Мне стыдно смотреть мужчине в глаза, и я совершенно не понимаю, почему мы в одной постели.

И как я вообще оказалась, видимо, у него дома. Хорошо хоть одета — майка и штаны при мне.

— Простите пожалуйста, Чезаре, за мое безобразное поведение, — а если он его за намек принял? Если… вспоминаю наш поцелуй — и краснею гуще помидора, — я сейчас умоюсь, если можно, и пойду… — говорю, пытаясь слезть с кровати.

Ногу прошивает боль.

— Сиди уже, чудовище, — мне показалось — или глаза мужчины потеплели? — может, расскажешь, что тебя так расстроило вчера? И да, пожалуй, нам имеет смысл перейти на «ты».

Он обаятельно подмигивает и встает.

Д… Дед Мороз и его Снегурочка! Какая фигура. Спортивная, Романова, спортивная. Слюни подбери. Мышцы перекатываются, татушка блестит. Я не могу отвести глаз от обнажённого торса — хорошо хоть он в штанах!

— Уж извини, некуда было тебя положить, сам только въехал, мебели почти нет, так что кровать одна, — говорит мужчина, подходя к высокому шкафу, кажется, из чистого дерева. Накидывает на голое тело какой-то пуловер — и возвращается ко мне.

— Просто… — зачем грузить мужчину, который и так за день помог мне больше, чем другие за год, своими проблемами?

И этот взгляд… внимательный, пронизывающий, ощупывающий. Как будто я в самом деле ему нравлюсь. Я честно хотела увильнуть от ответов, но Чезаре бы в допросной работать следователем! Уже спустя полчаса, когда мы сидели на огромной идеальной кухне прямиком «из телевизора», я рассказала все. Ну, почти все. Про Виктора, наши недолгие отношения и вчерашний день.

— Я никогда раньше не пила. Извините пожалуйста, — извиняюсь на всякий случай снова. И стараюсь не смотреть на твердые очерченные губы.

— Я тоже пью редко. И не курю, — неожиданно говорит мужчина, — может, в компенсацию за затраченное время, покажешь мне, что новенького в городе? С меня машина и сопровождение, — он предлагает, но голос звучит безапелляционно. Чезаре привык командовать, да в общем-то и не скрывает, что он большой босс с большими перспективами.

Я совершенно точно не должна была соглашаться. Ничего хорошего из таких знакомств не выходит. Но меня подкупает, что он не пристает, не делает никаких намеков, не пытается выудить информацию обо мне сверх необходимого.

Наверное, это были самые лучшие выходные из тех, которые я только могу вспомнить. Я не думала о посеянном телефоне и пропущенном корпоративе, о том, что мне придется выслушать от коллег — хотя я и успела написать им по почте, воспользовавшись ноутом Чезаре. О Витьке, который наверняка меня уже разыскивает… о деньгах…

Мы гуляли с Чезаре по городу — я хромала рядом. А чаще присаживались где-нибудь в сквере, и я рассказывала, что помнила о произошедших вокруг за последние годы изменениях.

— Вот там открыли новый развлекательный центр, — киваю в сторону северной площади.

— А в Никитском есть каток, я, правда, катаюсь плохо, а сейчас и вовсе не до того, — смеюсь.

С Чезом очень легко общаться, когда он перестает строить из себя сурового бигбосса.

Он словно молодеет лет на семь, дурачится вместе со мной, покупает мороженое — и тут же тащит в кафе согреться. Тащит меня в книжный — посмотреть, не осталось ли там в разделе итальянской литературы «Неистового Роланда» в оригинале.

Я, кажется, забываю обо всем на свете. Может, это защитная реакция на все свалившиеся на голову проблемы. А, может, я просто умудрилась влюбиться буквально за пару дней — потому что меня наотрез отказываются отвозить домой, мотивируя это тем, что за два дня хочется узнать город заново по максимуму.

В воскресенье вечером мы идем в кино на новый фэнтези фильм. Что удивительно — оказывается, весь из себя суровый и властный итальянец любит кино! Мы сидим на четвертом ряду — и да, оба терпеть не можем попкорн — пьем горячий кофе с собой из ближайшей кофейни и шепотом комментируем происходящее.

Я не сразу понимаю, что ладонь мужчины лежит на моем колене, чуть поглаживая его. А потом находит мою руку — и наши пальца переплетаются. Мы продолжаем внимательно смотреть кино, переглядываясь порой, как подростки. Когда на экране начинает грохотать битва, Чез дергает меня за рукав. А поворачиваю голову — и чужие твердые губы легко накрывают мои — снова. Горьковатый запах кружит голову, сердце бешено стучит, грудную клетку распирает, а пальцы холодеют.

Мне приятно, жарко, томно… В животе тяжелеет. Я облизываю губы, когда чужие на миг отрываются — и сталкиваюсь с горячим тяжелым взглядом чернеющих глаз. Не знаю, как нахожу в себе силы отвернуться. Я не люблю публично выражать свои чувства, это слишком личное, слишком интимное, чтобы выставлять на обозрение чужих людей даже в кинотеатре.

После сеанса мы одеваемся и молча выходим на улицу.

— Я обидел тебя? Мне казалось, что ты не против, — голос Чезаре звучит хрипловато.

— Все нормально, — кусаю губы, отворачиваясь. Собака ты на сене, Романова. Цветочек хренов, росянка.

И сама не готова, и другим отдать больно. Вот только перед глазами ещё стоит пример матери, которая ушла от нас с отцом в канун Нового года, когда мне было пять… Я не хочу также. Не хочу случайных связей. Смешно, да?

Он мне нравится. Очень нравится. Интересный, красивый, загадочный, успешный — что ни говори. И уж точно не разгильдяй. Но если с Витькой я ещё пыталась поверить в «долго и счастливо», то тут в лучшем случае мне достанется несколько жарких ночей.