Человек и животные.

Когда-то, примерно 50 миллионов лет назад, предки лошади жили на Американском континенте. Они были непохожи на современных лошадей: величиной чуть больше кошки или, в крайнем случае, немного меньше лисицы, на ногах имели пять пальцев — словом, никаких признаков той лошади, которую знаем мы сейчас. И немало труда и времени потратил русский ученый-палеонтолог В. О. Ковалевский, чтоб доказать: это все-таки предок нашей лошади.

Внешний вид эогиппуса — так назвали ученые стройное животное — определялся его местом и образом жизни. Он обитал в тропических лесах Северного полушария, где по влажной и мягкой земле удобно бегать на пятипалых коротких лапах, где длинные конечности не имеют особого значения — в лесу не очень-то разбежишься, где мягкая и сочная растительность определила строение зубов… Но вот начал меняться климат, появились степи с жесткой растительностью, и у предков нашей лошади начали меняться зубы, а вместе с этим и форма головы. В лесу надо было уметь прятаться, в степи — уметь убегать от врагов. И постепенно у этих животных стали удлиняться конечности, изменился средний палец (почва-то стала твердой). Постепенно палец превратился в копыто, а остальные исчезли. Но окончательный облик лошади — такой, какой мы ее знаем сейчас, — эогиппус принять не успел: примерно 30 миллионов лет назад по какой-то непонятной нам причине все эти животные — вымерли.

Дальнейшие изменения происходили уже в другом полушарии, куда несколько раньше, чем наступила катастрофа на Американском континенте, переселилось какое-то количество этих животных.

На родину эогиппус, но теперь уже в виде лошади, причем лошади одомашненной, вернулся лишь в XVI веке и произвел очень сильное впечатление на местных жителей. Ацтеки и инки пугались не только самих европейцев-завоевателей, сеявших вокруг себя смерть, но и страшных животных, на которых восседали эти завоеватели. И тем не менее коренное население не хотело отдавать свою свободу пришельцам без боя. В тяжелых сражениях пало немало испанцев, и немало лошадей осталось без хозяев. Лошади убегали от испанцев в прерии, в степи Техаса, привыкали к вольной жизни, дичали. Так на просторах Америки появились дикие (точнее было бы сказать — одичавшие) лошади-мустанги.

Они очень пригодились отважным индейцам, которые научились приручать мустангов, они очень нужны были лихим скотоводам-ковбоям. В бескрайних прериях мустанг был незаменим: быстрый, сильный, выносливый, нетребовательный, легко переносящий голод и жажду, идущий по глубокому снегу и переплывающий бурные потоки. Какое еще животное может сравниться с ним?

«Индейские лошади», как называли мустангов, хорошо чувствовали себя в степях американского Запада, успешно размножались. Даже столетие назад, уже после того, как с ними начали борьбу, мустангов было не менее трех миллионов.

Постепенно скотоводы всё активнее стали вытеснять мустангов с их пастбищ. Когда они не уходили добровольно, их убивали. Потом люди решили, что вообще было бы полезно уничтожить диких лошадей, и тогда на них стали устраивать облавы. Но настоящее избиение мустангов началось после второй мировой войны. Для борьбы с дикими лошадьми применялись не только новейшее оружие и техника — разрабатывались специальные планы уничтожения этих животных.

Теснимые охотниками, уходили поредевшие косяки мустангов все дальше и дальше в гористые районы Запада. День и ночь преследуемые, они становились все более чуткими, осторожными, живя постоянно в опасности, учились прятаться и путать свои следы. Но ни крутые горы, ни осторожность, ни хитрость уже не могли спасти мустангов: не имея возможности преследовать лошадей в горах на машинах, люди бросили против них авиацию.

Самолеты и вертолеты разыскивали в горах косяки мустангов и, включив специально приспособленные для этой цели сирены, на бреющем полете начинали преследовать лошадей. Обезумевшие от ужаса животные мчались по крутым склонам, срывались в пропасти, слабые падали замертво обессиленные, но основной косяк, преследуемый страшным ревом, продолжал двигаться туда, куда умело направляли его летчики.

В конце концов мустанги оказывались на каком-нибудь заранее намеченном охотниками плато, где ожидали своей очереди другие охотники, прибывшие на грузовых фургонах.

_{И все-таки он покорится человеку. И не только покорится — он станет его верным слугой, другом, помощником.}

Нет, тут мустангов не убивали — им была уготована другая, более мучительная смерть. Перепуганных животных загоняли в фургоны, точнее, набивали ими фургоны до отказа и отправляли на скотобойни. Цель и смысл этих мероприятий? Во-первых, мустанги, как считали скотоводы, вытаптывают пастбища и поедают траву, предназначенную для скота (хотя в горах, куда загнали диких лошадей, скот не пасут), а во-вторых, из мяса и костей мустангов предприимчивые дельцы научились делать прекрасные удобрения! В фургоны набивали столько лошадей, что они там повернуться не могли. А если в пути и погибало несколько животных, это никого не волновало.

Однако эта «беспечность» и подвела современных «ковбоев».

Однажды некая миссис Вилья Джонсон ехала в автомобиле по дороге вслед за грузовым фургоном. Ее внимание привлекла кровь, которая лилась из фургона. Отважная миссис заставила остановить фургон и, несмотря на недовольство сопровождающих его, потребовала открыть дверцу. Она увидела прижатых друг к другу, перепуганных, измученных мустангов, а на полу — затоптанного крошечного жеребенка.

С этого дня Вилья Джонсон начала борьбу за спасение мустангов, которая длилась больше двадцати лет.

Американское правительство было равнодушно к уничтожению диких лошадей, его не беспокоило, что уже не миллионы, не сотни и даже не десятки тысяч — всего около девяти тысяч мустангов осталось в Америке. Да, собственно, о чем беспокоиться? Настоящих ковбоев уже нет, индейцы загнаны в резервации — кому нужны дикие лошади? А при отлове хоть какая-то польза — удобрения!

Власти не смущало, что мустангов уничтожали самыми варварскими и мучительными способами: устраивали облавы весной, когда животные еще слабы после зимовки и не могут спастись бегством от своих преследователей, когда они, загнанные, быстро теряли силы и становились легкой добычей. В результате охотники выгоняли на плато или в долину слишком много мустангов — фургоны не способны были увезти всех. В таких случаях охотники стягивали ноздри животных проволокой. Это затрудняло дыхание, и животные быстро слабели. Ну, а слабые, естественно, не могли убежать далеко от своих преследователей, когда они возвращались в эти места за следующей партией мустангов.

Конечно, пойманных животных не кормили в пути. Не кормили их и тогда, когда они неделями находились в загонах мясоперерабатывающих комбинатов: вместо того чтоб мясо хранить в холодильниках, предприниматели предпочитали «хранить» его в живом виде и забивать лошадей по мере надобности. А если мустанги и гибли от голода, не беда: удобрения можно изготовить и из павших.

Чтоб узнать все это, Вилье Джонсон не потребовалось много времени и сил: «охотники» и их хозяева и не скрывали своих «методов». Не испугались они и тогда, когда благодаря миссис Джонсон все это стало известно американской общественности. И они оказались правы: власти по-прежнему оставались глухими к судьбе мустангов.

Правда, в 1959 году был издан закон, запрещающий охоту на диких лошадей с автомобилей. Но о вертолетах и самолетах ничего не было сказано. А ведь именно они-то и были основным оружием охоты на мустангов — в грузовых фургонах диких лошадей только перевозили. И истребление продолжалось.

И тогда подали голос в защиту диких лошадей американские мальчишки. Наверное, и они смотрели фильмы о гангстерах и читали комиксы, наверное, и они были «вооружены» автоматическими игрушечными пистолетами, которые мало чем отличались от настоящих. И может быть, любимыми героями многих из этих мальчишек были гангстеры или сыщики. Но, видимо, любовь к животным — какое-то непознанное еще учеными чувство — восторжествовало надо всем.

_{Это не киноковбои, а ковбои настоящие. Ведь истинное дело ковбоя — не стрелять из кольта, а пасти скот. Ковбой, если перевести дословно, — это «коровий мальчик».}

В США это движение называли «бунтом детей», хотя скорее можно было бы назвать его «голосом разума».

Дети Америки встали на защиту мустангов. Они не издавали законов, они не могли запретить охотникам использовать вертолеты, автофургоны и автоматическое оружие. У них было другое средство: они засыпали сенатора Генри Джонсона письмами и рисунками, они организовали в городах демонстрации, они рисовали плакаты и оклеивали ими автомашины. «Спасите диких лошадей!» — требовали дети. «Спасите мустангов!» — кричали плакаты во многих городах. И взрослые не выдержали. Сенатор вынужден был разработать законопроект, запрещающий уничтожение мустангов, предусматривающий размещение диких лошадей в резервациях. От имени тысяч мальчишек и девчонок (впервые в истории США!) перед комиссией американского конгресса выступил одиннадцатилетний инициатор движения в защиту мустангов Грегори Гьюд. Он потребовал утверждения закона. И закон был утвержден.

И хочется думать, что Грегори и тысячи его единомышленников, добившись закона об охране мустангов, будут требовать его строгого соблюдения.

Спасет ли закон мустангов, время покажет. Но в данный момент стоит обратить внимание на другое: когда дикие лошади перестали интересовать людей, перестали приносить им пользу, люди с легким сердцем пошли на то, чтоб полностью истребить этих животных.

Но ведь не только мустанги потеряли для людей практическое значение. Роль лошади в жизни человека вообще стала во много крат меньше и уменьшается с каждым годом. Так неужели человечество распрощается с этими животными и лошади останутся только в цирках, в зоопарках или в специальных театрах?

Лошадь… Человеку XX века, особенно городскому жителю, даже трудно представить себе, как еще совсем недавно нужна она была людям! Понурая крестьянская лошадка делила со своими хозяевами все беды и невзгоды, грустно смотрела на мир своими добрыми усталыми глазами, но безотказно тянула из последних сил плуг и борону, телегу и розвальни. А когда силы кончались и лошадь падала, гибель оплакивали так же, как смерть кормильца семьи. И она действительно была кормильцем.

_{«Лошади выручают». Старинный русский лубок.}

А по городским улицам медленно тянулись извозчичьи лошади — ломовые и легковые. Как люди могли обойтись без них? Как могли обойтись без почтовых карет и троек, без верховых и вьючных лошадей? Без лошадей не могло бы развиваться сельское хозяйство, без лошадей люди не могли бы общаться, без лошадей не было бы открытий и исследований новых земель. Только собака по своему значению и по своей преданности людям превосходит лошадь. Но есть огромные области жизни, где на протяжении тысячелетий лошадь была гораздо нужнее собаки. Не случайно же в толковом словаре живого русского языка, составленном В. Далем, приводится 180 пословиц и поговорок, посвященных лошади.

Лошадь настолько вошла в жизнь людей, что мы даже не замечаем этого. Вещи, термины, понятия, казалось бы никакого отношения не имеющие к лошадям, оказывается, тесно связаны с ними.

Например, коньки. А почему — коньки? Да потому, что это — две стальные полоски, изогнутые, как шеи лошадей, и мчащие своих владельцев так, что ветер свистит в ушах. Две маленькие лошадки — два конька! А мы и забыли о том, почему коньки называются коньками!

А «эстафета»? Корень этого слова в переводе означает «стремя»: в старину если всадники очень торопились, то меняли усталых лошадей на свежих вместе с седлами и стременами. Такая смена получила название «эстафета». Потом термин этот перешел в спорт, а затем стал употребляться и более широко.

Мы говорим о ком-то «необузданный», и это слово родилось от слова «узда».

И слово «супружество» имеет общий корень с «упряжью».

Это лишь несколько примеров. А их можно привести множество. Причем еще более неожиданных. Например, до сих пор ширина железнодорожной колеи во многих западноевропейских странах равна, по традиции, расстоянию между колесами боевых колесниц.

Но давно уже нет колесниц, нет почтовых карет, дилижансов и лихих ямщиков с их быстрыми тройками. Их вытеснили железные дороги.

Тесно стало лошадям и на улицах городов — разве могут соперничать они с автомобилями, троллейбусами, трамваями, метро?

Почти ушли они с полей: трактора хоть и назывались «железными» или «стальными» конями, постепенно выжили настоящих коней.

И вот, увидеть лошадь в большом городе сейчас почти невозможно. Меньше их стало и в сельской местности. И это закономерно: вряд ли кому-нибудь захочется отправиться в командировку или в путешествие в почтовой карете, когда есть поезда и самолеты, вряд ли кто-то захочет ездить на извозчике, когда есть троллейбусы, автобусы или метро. Значит, исчезновение лошади предопределено?

Техника уже во многих областях вытеснила лошадь, а человек ведь продолжает совершенствовать технику.

Да, конечно. Лошадей в мире сейчас стало гораздо меньше, чем было. Например, в США сто лет назад было более 9 миллионов лошадей, в Австро-Венгрии — более трех с половиной, в Германии — столько же, во Франции — около трех, в Англии — более двух с половиной, в Италии — почти полтора миллиона, а в России сто лет назад имелось примерно 16 миллионов лошадей. (Только в Москве на 1 января 1917 года их было 38 577.)

За сто лет техническая оснащенность стран увеличилась, наверное, в сотни, а то и в тысячи раз. И, казалось бы, количество лошадей должно было уменьшиться соответственно. Но самое любопытное в том, что количество лошадей в нашей стране, например, уменьшилось лишь в четыре раза. Сейчас в СССР живет свыше 4 миллионов только рабочих лошадей.

Как же так? Ведь лошадь уже почти всюду заменили машины.

Неутомимые сердца машин — моторы стучат четко и ровно, разве сравнится с ними сердце лошади? Конечно, нет, конечно, в соревновании на выносливость и неутомимость сердце лошади не выдержит конкуренции с мотором.

И поэтому всюду, где нужна только сила, только неутомимость, только быстрота, машины вытеснили лошадь.

Но у сердца есть одно огромное, неоспоримое преимущество перед мотором: оно живое, оно бьется, оно способно сжиматься от страха и боли, способно учащенно биться от радости. (И если это еще не доказано окончательно в отношении лошадей, то безусловно будет доказано.) Вот почему там, где нужна не только сила, неутомимость, быстрота, человек предпочитает машине лошадь.

И это вовсе не из любви к старине, это не пережитки прошлого.

…Они идут по узким горным тропинкам. С одной стороны каменная стена, с другой — бездонная пропасть. Осторожно ставя копыта, чутко прядая ушами, идет лошадь там, где не пройдет ни один даже самый совершенный вездеход. Но даже если бы такой вездеход и был бы сконструирован, им надо управлять. Лошадью здесь управлять не надо — она сама соблюдает предосторожность, стремясь обеспечить безопасность не только себе, но и человеку.

Лошадь в горах — это частный случай. Но таких «частных случаев» очень и очень много. И не только в горах.

В степях, кажется, не требуется дорог — хороший автомобиль-вездеход может идти напрямую, если надо перевезти груз или человека. Люди оценили это качество машин. Но какой вездеход заменит пастуху верную лошадь? Она повинуется малейшему приказанию, и главное — человек доверяет ей.

И наверное, не доверяя лошади, не чувствуя ее около себя, не зная, что рядом бьется преданное сердце друга, трудно, очень трудно пришлось бы геологам и геодезистам, пробирающимся по узким таежным тропам. Да только ли им! Огромные пространства на нашей земле еще покрыты густыми и труднопроходимыми лесами. И отправляясь в эти дебри, люди увереннее чувствуют себя рядом с лошадьми. Дело не только в транспорте — верный друг человека сам способен найти дорогу к дому, выбрать правильное направление, если человек сбился с пути, доставить всадника или повозку к человеческому жилью, если с хозяином случилось несчастье.

_{Лошади — популярные артисты цирка.}

Это лишь одна сторона «деятельности» лошади сегодня, в век машин. Но есть и другие области, где нужна лошадь. Вот почему на карте нашей страны, наряду с постоянно увеличивающимся числом заводов, делающих автомобили и самолеты, паровозы и электровозы, имеется и большое количество конезаводов и совхозов, где выращиваются многие породы лошадей.

А 90 конезаводов выращивают лошадей особых.

Последние в римской истории состязания колесниц были в 549 году.

Олимпийские игры прекратились еще раньше — в 394 году, и Олимпию сожгли фанатики-христиане. Но в конце прошлого века снова был организован Олимпийский комитет, который решил «в интересах установления дружеских отношений между народами устраивать… спортивные игры каждые четыре года и пригласить к участию все нации».

И вот возродились Олимпийские игры. И снова помчались кони, снова тысячи зрителей с восторгом и замиранием следят за стремительным бегом прекрасных животных, любуются их статью, восторгаются их послушанием. И, как некогда в Олимпии, награждают победителей — лошадей и всадников — восторженными овациями. Очень часто во многих городах мира эти овации гремят в честь наших спортсменов, одерживающих победы на лошадях, выращенных на советских конезаводах. О том, какие это лошади, можно судить хотя бы по тому, что знаменитый Анилин был оценен в США в 300 тысяч долларов, а не менее знаменитый Нешуа — в 1250 тысяч долларов.

Но не только для Олимпийских игр и международных соревнований выращиваются на конезаводах рысаки и скакуны. В СССР много конноспортивных школ, где занимаются люди, по-настоящему любящие лошадей, в нашей стране более 60 ипподромов, куда приходят сотни тысяч людей, чтоб посмотреть на соревнования.

В то время как на одних конезаводах выращивают сильных и быстрых лошадей, на других стремятся вывести лошадей высокоудойных. В частности, такая работа усиленно ведется в Башкирии, где люди стремятся вывести породу, способную давать в год по две-три тысячи литров кумыса.

Долгое время кумыс был национальным напитком многих народов. Но европейцы знали о нем лишь понаслышке, так как азиатские народы держали рецепт изготовления кумыса в тайне, а скифы, как писал в V веке до нашей эры греческий историк Геродот, настолько дорожили тайной кумыса, что ослепляли невольников, узнавших секрет изготовления этого напитка.

Теперь-то людям известно, что ни у кого из животных в молоке не содержится столько сахара. Когда молоко это начинает бродить, часть сахара превращается в спирт, что придает кумысу особый вкус. Однако не только за вкус ценился кумыс, и недаром прозван он «живой водой». Много веков назад люди заметили его целебные и укрепляющие свойства. Еще двести пятьдесят лет назад русские врачи, жившие в районах, где в изобилии разводили лошадей, лечили кумысом больных, а в 1858 году русский врач Н. В. Постников организовал первую кумысолечебницу-санаторий близ Самары. Вскоре такой же санаторий был организован и в Москве.

Справедливо считалось, что кумыс прекрасно помогает при лечении туберкулеза и цинги. Однако не знали тогда врачи, что это молоко — прекрасное средство при лечении желудочных болезней и малокровия, неврастении, сердечно-сосудистых заболеваний, брюшного тифа и паратифа. Это стало известно лишь теперь, когда исследования кумыса показали, что в нем содержится большое количество витамина С, активные виды дрожжей и молочнокислые бактерии. Не случайно, что только в санатории Крыма ежегодно доставляют по 200 тысяч литров кумыса и что только в одной Башкирии на производстве кумыса специализируются более 170 ферм.

До сравнительно недавнего времени дифтерия и гангрена, столбняк и многие другие заболевания часто кончались трагически. Сейчас они вполне излечимы, и во многом благодаря лошадям!

В 1880 году великий французский ученый-микробиолог Луи Пастер открыл явление иммунитета, и с тех пор много опасных болезней предупреждаются или излечиваются благодаря введению иммунных вакцин.

Слово «вакцина» произошло от латинского «вакка», что значит «корова». В XVIII веке английский врач Эдуард Дженнер обратил внимание на то, что крестьяне, переболевшие коровьей оспой, становятся невосприимчивы к оспе натуральной. Зная, что коровья оспа для человека не опасна, Дженнер предложил делать прививки коровьей оспы людям, то есть сознательно заражать человека неопасной для него болезнью и тем самым оградить его от опасной.

Так корова стала спасать человека от оспы. Но от многих других болезней человека спасает лошадь. Именно ее признали ученые наиболее пригодной для производства вакцин.

В кровь лошади вводят продукты жизнедеятельности микробов, то есть заражают лошадь. Но вводят такие маленькие дозы, что лошадь легко переносит заболевание. Однако даже самая крошечная доза была бы для лошади смертельна, если бы в крови у нее немедленно после введения микробов не начинали вырабатываться так называемые антитела. Эти антитела, едва появившись, тотчас же бросаются в бой с микробами. Постепенно от повторных прививок количество антител увеличивается, и в конце концов кровь лошади приобретает новые качества — она становится сывороткой, насыщенной антителами. Попадая в кровь больного человека, антитела немедленно приступают к уничтожению микробов, и человек выздоравливает. Если же делают прививку здоровому человеку, то антитела все время находятся на страже, и стоит попасть в организм хоть нескольким микробам, антитела уничтожат их!

Конечно, иммунизированную лошадь не может иметь под рукой каждая больница или поликлиника. Да этого и не надо: сыворотку готовят в специальных институтах и рассылают в запаянных ампулах во все лечебные учреждения. Только один институт имени Мечникова в год выпускает 4 миллиона ампул с разными сыворотками. И на счету каждой лошади, «служащей» в институте, не одна тысяча спасенных людей!

…Люди отдали дань лошадям, увековечив их в бронзе, мраморе, граните. Тысячи скакунов красуются в разных городах мира, неся на себе заслуженно и незаслуженно прославленных исторических деятелей, полководцев, героев.

В Ленинграде в самом центре города, на Аничковом мосту, перекинутом через речку Фонтанку, установлены бронзовые скульптуры работы знаменитого ваятеля П. К. Клодта.

Река Фонтанка когда-то была границей, отделявшей город Санкт-Петербург от окружавших его лесов. Две скульптуры, стоящие на берегу со стороны бывшего леса, изображают людей, борющихся с дикими лошадьми. Кони со стороны города уже объезжены, подкованы, подвластны человеку.

_{Одна из четырех скульптур Клодта, установленных в Ленинграде на Аничко-вом мосту.}

Скульптурная композиция П. К. Клодта — символическое отображение борьбы человека с природой. И не случайно природу в композиции олицетворяют именно лошади. Наверное, на приручение, выведение новых пород и обучение всех других домашних животных, вместе взятых, не тратили люди столько сил физических и духовных, сколько потратили на лошадей. Но скульптура П. К. Клодта не только символ борьбы с дикой природой — это и символический памятник лошадям.

Есть памятники и более конкретные. Во дворе конезавода в венгерском городе Боболне стоит прекрасный памятник лошадям, павшим на полях сражения. «Верному боевому товарищу» — написано на цоколе.

Наконец, есть памятники и отдельным лошадям. Так, например, в Москве, на Выставке достижений народного хозяйства у входа в павильон «Коневодство» стоят памятники знаменитому Символу и не менее знаменитому потомку Сметанки Квадрату.

На территории конезаводов в нашей стране установлены памятники рысакам Палачу, Улову, Отбою — многократным чемпионам и рекордсменам.

Конечно, хорошо бы поставить памятник и безымянной рабочей лошадке-кормилице. И может быть, такой памятник когда-нибудь и поставят люди.

Но главное то, что лошадь живет на земле и служит человеку в эпоху мощных моторов, которые все-таки не могут заглушить негромкий стук верного сердца четвероногого друга.