Помоги проекту - поделись книгой:
– Бернардизирен, – сжалился эрлит, подарив Сельфану право обращаться к себе во втором лице. И вступил в комнату. – Могу я взглянуть на ставки?
Сельфи торопливо сунул руку за пазуху и извлек заметно истершийся на сгибах лист.
– Изволь.
Горбоносый развернул листок, пробежал глазами, поднял взгляд.
– Тут нет исхода, на который я хотел бы поставить. Впиши. Ставлю десять золотых на то, что до конца года магистрета Нелисея подарит Туримата своей благосклонностью, а Туримат ее отвергнет.
Сельфан прищурился.
– Тебе что-то известно? У тебя есть возможность повлиять на Нелисею?
Эрлит пожал плечами.
– Никогда в жизни не видел эту даму. И никаких рычагов воздействия на нее не имею. У нас даже общих знакомых нет. Если, конечно, не считать тебя и Туримата. – Он усмехнулся. – Но наше знакомство едва ли можно назвать близким, верно?
Сельфан снова полез за пазуху, достал клятвенник и протянул горбоносому.
– Поклянись.
Тот положил ладонь на костяную дощечку с вырезанным на ней заклинанием и торжественно произнес:
– Клянусь, что не знаком с магистретой Нелисеей, не имею на нее никакого влияния и не располагаю сведениями, позволяющими с уверенностью предречь, как сложатся ее отношения с лартом Туриматом.
Клятвенник щелкнул и поголубел, подтверждая, что все сказанное эрлитом – правда.
"Тут должен быть какой-то подвох! – лихорадочно соображал Сельфи. – Невозможно, чтобы этот олух просто выбросил на ветер такие деньги! Но что он может предпринять? Даже если у него найдутся подходы к спесивой гадине, остается еще Тури. Чтобы этот глотающий слюнки идиот добровольно отказался от сделавшей ему аванс Нелисеи? Да режьте меня – не верю! А если не добровольно, то пари будет недействительным и эрлиту придется заплатить штраф. Как ни крути, получается, что олух собственноручно роет себе яму".
Он взял у Бернардизирена листок со ставками, шагнул к столу, макнул перо в чернильницу и решительно внес в список новую строку.
Сердце Тури вот уже почти два седа[5] исполняло сумасшедшую пляску. То начнет колотиться о ребра, точно озверевший узник, выламывающий решетку, то подпрыгнет к горлу и трепыхается там перепуганной птицей, случайно угодившей в дымоход, то замрет и сожмется в болезненно-сладком спазме. А причина всех этих кульбитов настолько эфемерна, что Тури сам себе не решается ее назвать. Видно, домечтался он ночами о прекрасной магистрете до размягчения мозгов, вот ему и мерещится шут знает что. Спроси кто-нибудь, и Тури не сможет объяснить, что именно. Вроде бы смотрит на него Нелисея как-то иначе. Нет, на занятиях в аудитории все как всегда – будто сквозь него глядит. А вот когда Тури и магистрета случайно сталкиваются один на один, что-то такое у нее на лице появляется… Улыбка? Нет. Тури специально смотрел: губы не меняют формы, не растягиваются, уголки не приподнимаются. И глаза, как будто, такие, как всегда. А взгляд другой. Ласковый? Манящий?
Да нет, чепуха. Тури пытался перед зеркалом воспроизвести этот взгляд, не задействуя мимику, хоть бы что путное вышло! Вид глупейший: истукан истуканом. Померещилось ему, не иначе. Но отчего же тогда скачет шальное сердце? Сердце-то, говорят, не обманешь…
Эх, заглянуть бы Нелисее в душу! Жаль, Тури не менталист. И среди его друзей менталистов нет. Редкий дар. Да и нельзя друзьям в таком деле доверяться. Показать свое уязвимое место с его-то, Туримата, репутацией? Увольте! Нет, нужно самому что-то придумать, чтобы разрешить сомнения.
Сегодня у них практические занятия. На столах, как водится, останутся кусочки породы, реактивы, реторты, которые нужно собрать и унести в лабораторию. Тури еще в начале учебного года незаметно оттер других добровольных помощников магистреты и убирал все это добро сам. Нелисея шла с ним, показывала, что куда ставить. Иногда, если ему особенно везло, в лаборатории больше никого не было. Прежде Туримат не решался заговорить со своей пассией: когда на тебя смотрят, как на ходячую мебель, не очень-то поговоришь. Но теперь… Нужно полистать учебник материаловедения, заготовить пару вопросов. Главное – как-нибудь начать беседу, а потом можно будет сыграть по слуху.
Но заготовленные вопросы ему не понадобились. Когда Туриман с подносом вошел в лабораторию, магистрета заговорила с ним сама:
– Я заметила, что ты проявляешь серьезный интерес к моему предмету, Туриман. Может быть, нам стоит подумать о дополнительных занятиях?
В этот день Тури чувствовал себя всемогущим. Он получил доказательства: Нели явно к нему неровно дышит. Назвала его первым именем! Предложила ему дополнительные занятия! Ха! Знаем мы эти занятия!
Он был в ударе. Давно уже его подколки не вызывали такого дружного хохота. Когда болван Гвинар притащился в столовую и сообщил, что у него кончилась краска, а потом поинтересовался, почему это никто, кроме него, не пошел в металлургическую лабораторию красить наковальни, все просто полегли на столы. Туримата хлопали по плечу, ему подмигивали, показывали поднятые большие пальцы, а Тури скромно делал вид, что он тут не причем, и опускал глаза, чтобы не выдать своего торжества.
Когда поздно вечером в его дверь постучали, он чувствовал себя едва ли не усталым от счастья. И, увидев перед собой Нелисею, не столько обрадовался, сколько обалдел. Даже проверил, на месте ли амулет, рассеивающий мороки. Ее появление в этой комнате – вечером, почти ночью – настолько превосходило самые смелые его мечты, что просто не укладывалось в голове. Тури отступил, жестом приглашая магистрету войти, потом засуетился, заметался по комнате, хватая разбросанные шмотки, сгребая грязную посуду, освобождая стулья, стол. Нелисея молча стояла у двери и ждала. Темные глаза с пляшущими в них отсветами свечных огоньков наблюдали за ним с каким-то непонятным выражением. К смущению и растерянности Туримата добавилась смутная тревога. Эта неподвижная фигура, лицо, похожее на маску, глаза…
– Магистрета пришла поговорить о занятиях?
Идиотский вопрос, глупее не придумаешь, но лучше пусть смеется над ним, чем стоит так… зловеще.
Нелисея не засмеялась. Даже не улыбнулась. И не ответила. Вместо этого она сделала шаг в направлении Туримата. Потом второй. И третий. Потом протянула к нему руку. Изящная кисть с длинными пальцами на глазах потрясенного схолара вдруг начала менять форму, то вытягиваясь, то расплываясь. На гладкой коже отчетливо проступила и тут же растаяла шерсть, ногти уплотнились, удлинились и снова приняли первоначальный вид.
Туримат отшатнулся, попятился к стене, зацепился взглядом за полную луну, висящую за окном, и внутренне ахнул, сообразив, что происходит. И когда Нелисея зевнула, продемонстрировав огромную пасть с набором великолепных клыков, жуткое зрелище не повергло Туримата в полный ступор, а напротив, вывело из оцепенения. Он швырнул в гостью стулом, в два прыжка одолел расстояние до двери, выдернул ключ, выскочил из комнаты, запер замок на три оборота и побежал.
Магистр Липатий, дежуривший этой ночью в третьем жилом корпусе, мирно дремал в кресле. Или, что вероятнее, крепко спал. Иначе не объяснить тот факт, что он поддался на провокацию схолара, известного всему курсу своими пакостными мистификациями. Как бы то ни было, но услышав отчаянный призыв: "Магистр, на помощь! У меня в комнате оборотень", Липатий не задался вопросом, откуда в столице, а тем более, в обнесенной защитным контуром академии, мог взяться оборотень, коих вот уже три века нигде, кроме Тамильского заповедника, не видели. Более того, он даже не расспросил схолара, как оборотень попал к нему в комнату и в какую тварь перекинулся. Честно говоря, пакостник так напугал магистра своей перекошенной физиономией, что, рыся к указанной комнате, магистр думал только о том, что вода и воздух не самые подходящие для сражения с оборотнем стихии. И призывать их в жилом здании, мягко говоря, рискованно. Поэтому, увидев вместо обещанного оборотня разборную куклу, загадочным образом исчезнувшую три дня назад из анатомического кабинета, Липатий поначалу испытал только сильное облегчение. Прочие сильные чувства пришли позже.
– Слыхали новость? – спросил, влетев в аудиторию, Алатрик по прозвищу Ходячая Газета. – Один придурок с третьего курса вломился ночью к дежурному магистру с воплем, что на него напал оборотень. Помните, из анатомички пропал манекен? Придурок свистнул. Нарядил в платье и парик, устроил в комнате погром и пытался уверить магистра, будто к нему пришла девушка-оборотень, перекинулась, набросилась, в общем, чуть не сожрала. И на что рассчитывал, идиот? Это даже не смешно.
– Абсолютно, – печально поддакнул Берни.
– И что теперь с ним сделают? – равнодушно спросила Крессида, роясь в сумке.
– Известно что – отчислят! Комиссию прямо на сегодня назначили, видно, разозлились не на шутку.
Вардан обеспокоенно посмотрел на товарищей.
– Не переживай, – шепнул ему Берни, – Они его на клятвеннике испытают. Увидят, что не врет, и отпустят с миром. В крайнем случае, взгреют за прошлые фортели. Но не отчислят.
– А как же оборотень? Неужто так дело и оставят?
– Ну, почему оставят? Назначат расследование. Напишут пару статей о загадочном феномене. Занесут в списки необъясненных магической наукой флуктуаций. Может, конференцию созовут.
– А нас не разоблачат?
Теперь к Вардану склонилась и Крессида.
– Ни за что. Ты только никому не рассказывай, что умеешь оживлять неживую материю, управлять ее трансформацией, а потом возвращать в прежнее неживое состояние. Если узнают, из академии, конечно, не выгонят, но покоя тебе не видать до конца жизни. Изучать станут. Статьи писать, созывать конференции.
– А что, больше никто не умеет?
– Никто. Ты уникум. Тот самый загадочный феномен, неизвестный магической науке. И наше секретное оружие.
– Но ты ведь как-то догадалась, что у меня получится с куклой. Значит, и другие менталисты могут.
– Менталистов мало. А ты умеешь закрываться. Но даже если тебя усыпят и как следует покопаются в мозгах, про куклу все равно никто не догадается. Потому что управлять ее движениями способен только маг с ментальным даром. А у тебя его нет.
– Только не задирайте нос, феномены, – проворчал Берни. – Все равно главный режиссер этого балагана – я.
– Ды ты почти ничего не делал! – фыркнула Кресси. – Подумаешь, выгулял пару раз Нелисею и накормил ее ужином в дорогом заведении. Мы и без ее помощи управились бы.
– С рыжим – возможно. Но не с лопоухим.
Сельфан тревожился. После глупой истории с Липатием и знаменательного заседания комиссии по отчислению Тури был не похож сам на себя. Раньше гремел, как пустая бочка, ухнувшая с лестницы, а тут притих. Никого не задирает, не дразнит, не подбивает на дурные подвиги, все больше помалкивает. Как ни приставали к нему однокурсники, как ни просили подробностей о последнем розыгрыше, Туримат уст так и не разомкнул. А раньше развернулся бы во всей красе: представил бы историю в лицах, изобразил магистра безнадежным кретином и трусом, воспел бы его битву с манекеном так, что Липатия до конца учебного года сопровождали бы смешки, переходящие в безудержный хохот.
И какой, спрашивается, смысл устраивать хохму с оборотнем, подставлять шею, рискуя вылететь из академии, если ты не собираешься пожинать плоды в виде эпических баек, умножающих твою славу? Нет, что-то с Туриматом не так. Не захворал ли паяц головушкой? Не то чтобы Сельфана так уж заботило душевное здоровье приятеля. (Хотя польза от него была: близость к главному на курсе организатору схоларских безобразий давала Сельфи весомое преимущество по части осведомленности, что позволяло заключать выгодные пари). Но сейчас на кону большие деньги, поставленные на то, что этот влюбленный идиот до конца года признается в нежных чувствах гадине Нелисее, а та срежет его на материаловедении. Конец года вот он, рукой подать, а Тури чудит. Ушел в себя, внимания ни на кого не обращает, прогуливать начал без всякой меры. Так, глядишь, все Сельфановы денежки уйдут пронырам, которые ставили на то, что Туримат так и не решится на признание. Нет, надо срочно что-то предпринимать!
В качестве первого шага Сельфи пинками поднял приятеля с постели и загнал на материаловедение. Сначала ему показалось, что удача сегодня на его стороне. Магистрета, ни разу не удостоившая влюбленного схолара заинтересованным взглядом, явно заметила появление Тури после долгого отсутствия и, похоже, ему обрадовалась. Во всяком случае, поглядывала на него доброжелательно. Но этот олух просидел все занятие, не поднимая глаз, а когда Сельфи пихнул его в бок, чтобы привлечь внимание к небывалой благорасположенности Нелисеи, Тури заехал другу локтем в солнечное сплетение – да так, что едва дух не вышиб. А пока Сельфан приходил в себя, изобретая адекватное возмездие, занятие подошло к концу и случилось самое страшное.
Туримат стоял у стола и сметал свое барахло в сумку, когда к нему подошла Нелисея и с улыбкой тронула за плечо. И что бы вы думали? Этот придурок подпрыгнул, словно ему воткнули в задницу шило! И в глазах его при этом плескалось что угодно, но только не та тошнотворная микстура из сала и восторга, которую он изливал на магистрету последние три месяца. Улыбка у Нелисеи несколько выцвела, но отступить эта самоуверенная сучка не подумала.
– Туримат, мы, помнится, договаривались о дополнительных занятиях…
– Нет! Я передумал! Я решил заниматься… э… магической сейсмологией.
И всё это – публично!
Сельфан едва не рухнул. Перед глазами проплыла строчка, собственноручно вписанная им в перечень ставок. "Бернардизирен: до конца года магистрета Нелисея одарит Туримата своей благосклонностью, которую тот отвергнет. 10 золотых".
Но как?! Как он ухитрился это подстроить?
В этот на удивление погожий для конца осени денек друзья решили перенести домашние занятия в парк. Расположились на скамейке, открыли тетради и книги, но довольно быстро отвлеклись от лингвистических основ магии на веселую болтовню ни о чем.
– Ой, смотрите, Ходячая Газета и Лопоухий! – воскликнула Крессида, махнув рукой в сторону двух фигурок, бредущих по аллее в их сторону. – Почему они вместе? И что здесь делают?
– Разыскивают нас, – небрежно сказал Берни, рассматривая то ли ветку, то ли птичку над головой.
– Зачем?
– Лопоухий несет выигранные нами денежки. Или вы не знаете, что мы опустошили кошели всему третьему курсу?
– Не-ет. Расскажи!
– Пусть Газета рассказывает, зачем я буду покушаться на его прерогативы?
Пока Кресси ныла и пыталась шантажировать Берни, Алатрик и Сельфан подошли к их скамейке.
– Как ты это сделал? – нахраписто спросил Сельфан, сверля Берни тяжелым взглядом.
– Тебе следовало бы употребить множественное число. Как
– Я заставил Туримата обследоваться на ментальное воздействие. Они ничего не нашли. Но это не… Я дознаюсь. Непременно.
– Да не оставят тебя боги!
Сельфан повернулся к Алатрику.
– Я бы не советовал тебе водиться с этой компанией. Как говоришь, вы их прозвали? Пестрым трио? Пестрая банда будет точнее.
3. Охотничий сезон
Трапезы в общей столовой первого жилого корпуса Магической Академии живо напоминали Вардану ярмарочное гульбище. Звонкая многоголосица, перекрываемая отдельными выкриками, взрывами хохота, гневными проклятиями, стуком, звяканьем, бряцанием, грохотом… Хождение между столами, деловитые разговоры, веселые подначки, ссоры, порой переходящие в драки; при случае можно и на жонглеров с фокусниками полюбоваться.
Вардан, выросший в деревне, где все делается солидно, неспешно и основательно, а потом проживший пять лет в стенах казенной школы, где за учениками надзирают, как за малолетними преступниками, так до конца и не привык к схоларской буйной вольнице. Если бы Берни и Крессида не приняли его в свою компанию, до сих пор, наверное, чувствовал бы себя наивной девицей, зашедшей перекусить в портовый кабак. Но когда рядом друзья, которые вносят не самую малую лепту в здешнее разудалое веселье, довольно быстро обнаруживаешь, что каким-то загадочным образом и сам стал частью этой жизни…
Кстати, что это сегодня с Крессидой? Какая-то она вялая, неулыбчивая, не столько ест свой завтрак, сколько возит ложкой по тарелке.
– Кресси, ты не захворала? Она покачала головой и что-то ответила, но Вардан не расслышал. За соседним столом заулюлюкали и загоготали: Пиктар о чем-то проспорил Аристипу и теперь жмурится, подставляя лоб под заслуженные щелбаны. А Берни, который сидит рядом с Крессидой и мог бы передать Варди ее слова, загляделся на спорщиков. Вардан хотел его потеребить, но увидел, как побледнела Кресси, проследил ее взгляд и развернулся к двери.
В столовую вливалась толпа. Стражники в черных мундирах споро, но без суеты рассып
– У нас чрезвычайное происшествие. Ночью погиб дежуривший в вашем корпусе магистр Гинар. Как мы подозреваем, убит. Преступник пытался взломать охранное заклятье, закрывающее доступ в здание, чтобы создать впечатление вторжения со стороны, но ему не хватило квалификации. Посему, как ни дико это звучит, убийца – схолар первого курса, то есть один из вас. Сейчас вас по очереди препроводят в кабинет, где заседает следственная комиссия. Закон запрещает принудительную мемоскопию, но я настоятельно советую вам дать согласие на обследование. Можете не беспокоиться: перетряхивать вашу память от рождения до последних дней никто не станет. Нас интересуют только воспоминания о минувшей ночи. Обещаю, что ваши мелкие грешки, вроде нарушения распорядка или устава академии, останутся без последствий…
Ропот, поднявшийся среди схоларов в ответ на рекомендацию согласиться на мемоскопию, был заметно громче аханья, сопровождавшего объявление о гибели магистра и даже сообщение о затаившемся среди них убийце. Послышались протестующие возгласы, с разных сторон посыпались вопросы, что будет с теми, кто откажется от обследования и почему бы комиссии не воспользоваться клятвенником. Крессида под шумок жестом поманила Вардана и сама подалась ему навстречу, перегнувшись через стол:
– Варди, оставь им доступ к воспоминаниям о минувшей ночи, а остальное заэкранируй. Сумеешь?
Подоплеку ее просьбы Вардан понял сразу. Небезобидная каверза, которую друзья измыслили и учинили в прошлом семестре, чтобы поквитаться с обидчиками Берни и Кресси, вполне могла повлечь за собой отчисление троицы из академии. Но на фоне убийства их розыгрыш выглядит мелкой шалостью. А куратор пообещал, что не станет наказывать за озорство…
– Пожалуйста, это
Вардан хотел сказать, что попробует, но вспомнил пару своих магических "проб" и ответил, что не уверен.
– Помнишь, как ты вообразил вокруг себя кокон и скрыл свою силу на вступительном испытании? Представь, что у тебя в голове хранилище вроде винного погреба. Извлеки оттуда "бутыль" с памятью обо всем, что произошло со вчерашнего вечера до появления стражи, а остальное мысленно запри и занавесь дверь – тем же самым, из чего тогда сделал кокон. Давай, прямо сейчас! Я посмотрю.
– Боюсь, я стану прорехой в мешке с нашими секретами, – прошептал склонившися к ним Берни. – Ибо, в отличие от всяких менталистов и прочих феноменов, заворачиваться в коконы не умею. Или вы предлагаете мне отказаться от мемоскопии?
– Тебе я поставлю экран сама, на нас двоих силы у меня хватит. Варди, готово? Ну-ка, ну-ка… Да, получилось. А теперь я закрою нас с Берни, и давайте помолчим.
После зимней сессии на первом курсе осталось шестьдесят четыре человека. Вардан шел одиннадцатым по списку. Прикинув, что на беседу с каждым схоларом комиссии понадобится не меньше пинара, он настроился на долгое ожидание, но очередь продвигалась на удивление быстро. Не прошло и двух пинаров после вызова Берни (третьго по списку), а Варди уже предстал перед тремя магистрами и следователем-магардом.
– Схолар Вардан Демирий, сын земледельца из провинции Вамба, – представил его куратор и положил на стол перед следователем личное дело.
Магард бросил мимолетный взгляд на полстранички рукописного текста и уставился на Варди.
– Согласен ли схолар Демирий пройти мемоскопическое обследование?
Варди ответил утвердительно, после чего ему предложили сесть. Один из магистров обернул его голову плотной лентой, свободный конец которой вставил в паз диковинной шкатулки из толстого непрозрачного стекла. Крышка шкатулки засветилась, и почти в тот же миг раздалось возмущенное восклицание магистра:
– Они сговорились! Здесь – то же самое, что и в прошлый раз, магард.
Следователь встал, глянул на шкатулку и впился в Варди пронзительно холодным взлядом светлых глаз.
– Почему схолар закрыл свою память?
– Магистр Олеарий сказал нам, что комиссию интересуют наши воспоминания только о минувшей ночи.
Поделиться книгой: