Помоги проекту - поделись книгой:
Главный герой по поручению своей жены отправляется на соседнюю улицу за квасом для окрошки. Казалось бы, что в этом может быть интересного? Но герой повести превращает этот банальный поход в целое приключение с удивительными встречами и необычными событиями. Этот странный для нашего времени человек всю свою жизнь превратил в путешествие по таинственному и чудесному дворцу — и в этом нашёл своё счастье.
Александр Петров
МОЙ ДВОРЕЦ
1-е Послание апостола Павла к Коринфянам 2, 9
Апокалипсис 21, 10
Анри Волохонский
Новый день грянул бравурными аккордами Первого концерта Чайковского. С тех пор, как я обнаружил в нашей стереосистеме функцию будильника, просыпаюсь уже не под звон, режущий нервы и ухо, а под великую музыку. Рука сама нащупала на черном корпусе кнопку сети, указательный палец скользнул по ней — и музыка весеннего пробуждения улетела. Осталась липкая знойная тишина, которая не успокоила и не обрадовала.
О, эта многоликая и таинственная тишина! Когда ты в порядке, она приходит желанной гостьей, окутывает твои плечи невесомым пледом, окружает тебя уютом оазиса в пустыне и разливает в душе сладость нектара. Сегодня ничего подобного не наблюдалось, из чего я сделал вывод, что наступила пора сделать что-нибудь такое, что привнесло бы в моё размеренное существование пульсацию жизни, которая только что звучала из колонок музыкального центра.
В тот утренний час, пока я сидел на краю кровати и разглядывал тапочки, жизнь представилась мне отнюдь не привычным восхождением по ступеням вверх, но застывшей на поверхности лесного болота зеленоватой ряской. Пока я чистил зубы и пил кофе, мои глаза рыскали по дому, мой все еще дремлющий разум вяло искал что-то, о чем и сам не догадывался.
— Если ты сходишь за квасом, — раздался мягкий голос Нюры из-за спины, — я приготовлю окрошку.
Присел я на минутку и решил привести в порядок свой разум, о поверхность которого только что ударился камень внешнего раздражителя, издевательски попрыгал, рассеивая по зеркалу теплой густой воды растекающиеся круги смятения. Наконец, камешек ушел под воду, круги на воде растаяли и установился первозданный покой. А что, может быть, в этом есть какой-то подспудный смысл? Не всегда плохо то, что мы не планируем, если принять чьё-то решение как должное, как шанс. Что ж, пусть будет так.
— Может, на всякий случай, тебе шубу прихватить?
«На дворе тридцать один градус жары, какая там шуба!» — хотелось воскликнуть, лицедейски воздев руки к потолку. Но, взглянув на лицо Нюры, я понял, что это была шутка: если ты будешь так долго собираться и ходить за квасом, может наступить зима, и в таком случае тебе понадобится шуба, чтобы не замерзнуть — вот, что пытались сообщить мне ироничная улыбка, выгнутые дугой густые брови и поза одалиски, прислонившейся к дверному косяку с подергиванием ноги в домашнем шлепанце виде мордочки Микки Мауса.
Чтобы довести шутку до логического конца, мне теперь придется взять с собой шубу. Вообще-то это меховое изделие согласно этикетке называлось «Тулуп овчинный, выделанный», но мы уважительно называли именно так: шуба. Сколько раз гостям преподносилась фраза: «Ах, какая у нас шикарная шуба!», после чего они фантазировали на тему переливчатости меха, густоты подшерстка, ну и конечно — цены с большим количеством нулей. Когда же им приносили старенький тулуп, вздох облегчения прохладным ветерком пролетал по воздуху гостиной, где возвышался стол с гостями и салатами. Давно замечено: людям больше нравится не завидовать чужому богатству, а сочувствовать нищете. Шуба наша тихо и мирно висела круглый год на вешалке у входной двери. Мы её не прятали в шкаф, потому что часто пользовались: то укутывали ею кастрюлю с гречневой кашей, то прохладными ночами я накидывал её на плечи, когда выходил на балкон, то укрывал мерзнущие ноги жены, а то лежал на уютно-мягком и упругом меху и смотрел в потолок, что-нибудь обдумывая.
Я стоял у раскрытого шкафа и, задумчиво покачиваясь корпусом, выбирал одежду, более всего подходящую к условиям предстоящей экспедиции. На самом деле, кто знает, что может случиться, как изменятся погодные условия или в какую переделку могу я попасть. Время на дворе непростое, если судить по телевизионным новостям, которые врываются в дом, приносят страх и желание зарыться поглубже в землю. После долгих примерок я выбрал брезентовый костюм грибника и туристические ботинки на рифленой подошве. В рюкзак засунул туго скрученную шубу, японскую палатку, по карманам рассовал нож, консервы, спички, соль и бородинский хлеб, оставшийся от вчерашнего горохового супа. Потом подумал и на всякий случай прихватил зубную щетку.
Нюра наблюдала за моими действиями с невозмутимостью палача, терпеливо пережидающего последние шаги приговоренного. Я с благодарностью улыбнулся и в который раз отдал ей должное: только эта женщина с поистине ангельским характером могла столько лет терпеть в доме столь непрактичное существо как я. Потом еще подумал и прихватил термос с крепким чаем, рулон туалетной бумаги, дневник, карту, справочник туриста и роман Стругацких «За миллиард лет до конца света» — именно эта книга более всего соответствовала задачам экспедиции: там такой же зной и люди в экстремальных условиях поиска истины.
Итак, свершилось! Седьмого августа в девять часов пятьдесят две минуты с трехлитровой банкой в руках и с рюкзаком за плечами я вышел из дому. О чем не преминул сделать первую запись в дневнике. У нашего подъезда я обнаружил одинокую лавочку. Странно, подумал я, помнится, лавочек было как минимум две — это во-первых. А во-вторых, на них чуть не круглые сутки сидели бабушки, мамаши, а после их ухода — мужчины, употребляющие разного рода напитки. Оглядевшись, я обнаружил новый монолитный дом, который успели не только построить, но и заселить. Эта высотная башня занимала место прежнего зеленого сквера с качелями-каруселями и столом для «дворянского собрания» Раньше именно там засиживались мужчины за игрой в домино. И мамаши с детьми там же играли и гуляли. Здесь у подъезда по большей части сидели бабушки, соблюдая высокие нормы морали и нравственности граждан. Попробуй, пройти сквозь строй бдительных старушек, если ты покачиваешься от алкогольной интоксикации или, скажем, сопровождаешь нелегальную подружку, ввиду отъезда жены в отпуск! Уже через минуту после твоего преступления весь двор, вся общественная и партийная организация ЖЭКа будут мучительно решать, как спасти человека от алкоголизма или семью от развала.
Сидеть на скамейке оказалось весьма удобно: обзор хороший, тень от деревьев, аромат цветов от палисада, опять же доносятся мирные беседы жильцов из открытых окон — всё это располагало к длительной засаде с целью серьезного сбора разведданных. Вот на роликах катаются подростки, которых раньше можно было попросить слетать в булочную за батоном. Вон там, за углом соседнего дома, выглядывает ярко-синим мазком река, а над крышей дома левее возвышается странное циклопическое сооружение. Где же я его видел? А!.. Это же одна из высоток Москва-Сити! Оказывается, это ни сновидение кремлевского мечтателя, ни фотография Нью-Йорка, а самая натуральная реальность. Зато голубятня во дворе соседнего дома еще стоит! И если прищуриться, можно разглядеть белых голубей с роскошными хвостами за сетчатой стенкой второго этажа. А вот еще один штрих из далёкого прошлого: в окне первого этажа виднеется фотоувеличитель для печати фотографий в домашних условиях. Когда-то и у меня был такой, да выпросил один приятель на недельку, и не вернул. Нет, что ни говори, а у меня очень выгодная диспозиция. Да.
— Здорово, сосед! — услышал я чей-то громкий голос, невольно вздрогнул и оглянулся.
Оказывается, на моей лавке сидел мужчина в клетчатой ковбойке с красным улыбающимся лицом почитателя земных удовольствий. Его волосатая рука сжимала темную стеклянную емкость с чем-то бурым внутри. Он хлопнул меня по плечу и достал из черного полиэтиленового пакета такую же стеклянную емкость и протянул:
— Освежиться не желаешь?
— Благодарю, я уже выпил кофе.
— А-а-а! Так ты на кофе подсел! — разочарованно сказал тот. — Это ты зря. Сердце посадишь и тела совсем лишишься.
— Какого тела? — переспросил я.
— Ну как, трудовой мозоли! — Он встал и нежно, как ребенка, погладил большой живот. — В наши годы любой уважающий себя мужчина просто обязан носить живот. Вот помню, раньше иду я по улице, а прохожие тычут в меня пальцами и говорят: вы только посмотрите, какой он невидный и вовсе не солидный, сразу видно, жизнь его не задалась. А когда я приналег на пивко, уже никто такого неуважения не проявляет. Наоборот, народ оглядывается, останавливается и весело так говорит: эвона, эвона, каков мужчина идёт, прямо глаз радуется, ну всё при нём: и стать, и упитанность, и по всему видно, жизнь его удалась, и он с оптимизмом глядит вперед, в светлые дали развитого капитализма!
— Теперь понятно, — сказал я. — Как и весь народ, отныне и я обязуюсь взирать на вас и радоваться явной упитанности.
— То-то же! Ну и как тебе всё это? — Он обвел двор широким жестом. — Всюду машины, гаражи, настроили каких-то домов, так что погулять негде. Бардак!
— Вы думаете? — рассеянно сказал я. — Да, конечно, скверик жаль. Да и вообще, озеленение оскудело. Люди строят дома, вырубают деревья и кусты, заливают асфальтом траву — словом, пытаясь улучшить свою жизнь, они её у себя отнимают. Ведь природа — это жизнь, а бетон и асфальт — мертвый камень.
— А я тебе о чем говорю! Жаль, что ты на кофе подсел, а то мы бы с тобой развили тему. Ладно, пойду, поищу кого-нибудь на перспективу, раз ты пасуешь. Не останавливаться же на достигнутом. Минут через шестьдесят душа востребует продолжения. А одному как-то нехорошо, некультурно. Надо же соблюдать правила приличия! Здесь вам не там! — Встал и ушел. Видимо, я невольно опечалил хорошего человека.
Из-за угла дома выехал оранжевый автомобиль и остановился напротив нашего подъезда. В его округлых линиях угадывался дизайн довольно популярного автомобиля прошлого века «Фольсваген-Жук». А, понял! Это новый «Жук», стилизованный под старый — тенденция ретро. Открылась дверца и выпустила наружу загорелую девушку в белой юбке и оранжевой майке.
— Добрый день, — вежливо поприветствовала она меня.
— Здравствуйте, — ответил я. — Простите, а мы разве знакомы?
— Так вы же дядь Юр из седьмой квартиры? А я Марина из десятой.
— Ах, Мариночка! — воскликнул я. — Какая же ты стала взрослая! Не узнать. Слушай, но я же совсем недавно разговаривал вот тут с твоим папой, а ты сидела в коляске, маленькая, розовенькая, в белом платочке и в огромных солнцезащитных очках — такая потешная…
— Ну вы даёте! С тех пор семнадцать лет прошло. Целая жизнь! А вы говорите «недавно»!
— Мне на самом деле кажется, будто это было вчера. Ну и как ты жила все эти годы?
— Как? Обычно. Школу закончила, в универ поступила, парикмахером с выездом на дом работаю. У меня международный диплом. Вот машину уже купила. Теперь на квартиру деньги собираю.
— Как много ты успела. За такое малое время…
— Ничего себе малое! Нет, ну, конечно, если за квасом ходить полдня, — с усмешкой показала она на забытую мною банку, — то и век покажется минутой. Но если шевелить конечностями, то можно многое успеть.
— Ради чего! Скажи, неужели тебя в твоем возрасте не интересует вопрос о смысле жизни? Помнится, он мне спать не давал.
— А я этот вопрос для себя уже решила. Будут деньги — будет жизнь!
— Но это опасное заблуждение! Деньги не дадут тебе ни дружбы, ни любви, ни мира в душе, ни радости в сердце.
— Ой, дядь Юр, простите, спешу. Мне еще переодеться и в Жуковку ехать к очень строгой клиентке. А это триста баксов, как-никак!
— О, бедное, заблудшее дитя! На что тратишь ты лучшие годы жизни!
— Да бросьте! — Махнула она ухоженной рукой в кольцах. — Ну ладно, давайте я как-нибудь заскочу к вам, и вы мне расскажете про смысл жизни. Замутим крутейший диспут часика на два. А сейчас бегу! — И вспорхнула по лестнице в подъезд.
Меня окликнули по имени. Я оглянулся и увидел, как с балкона моя жена пальцем показывает в сторону бочки с квасом и тем же пальцем грозит мне. «Ему и больно и смешно, а мать грозит ему в окно». Кивнув головой в бандане, я встал и направился в указанном свыше направлении. Бандану эту маскировочной расцветки под лесной пейзаж подарил мне один военный. Он утверждал, что она «счастливая», потому что с банданой на голове участвовал в боевых действиях и даже легкого ранения не получил — ни в голову, никуда. Не знаю как он, а я в этом головном уборе напоминал самому себе пирата, позарившегося не на сундук с золотом, а на косынку школьной уборщицы тёти Зины.
Два года писал я книгу. В течение этих долгих месяцев, трижды ставил точку и облегченно вздыхал: всё, конец! Но к вечеру следующего дня, когда я садился за стол, открывал деловой блокнот и вспоминал, кому задолжал встречи, письма, деньги, любовь и сочувствие… Да, уже к вечеру следующего дня снова и снова открывалась потайная дверь и впускала меня в бесконечные лабиринты иной реальности, откуда исходили живые образы, глубокие мысли, диалоги мудрецов о высоком — и снова брался за перо, и едва успевал записывать то, что не имел права забыть и рассеять в суете, но непременно оставить на бумаге и передать другим. Эти длинные месяцы, каждый день, без выходных и отпусков, я выполнял функции секретаря начальника, то есть бессловесного исполнителя Подателя высшей воли, у которого не принято спрашивать, чего он хочет и что будет дальше, — знай, записывай, аккуратно и молча.
Меня иной раз надолго поражали ощущения паралича, когда тело будто каменело, а кровь пульсировала только в пишущих пальцах и глазах. В таком состоянии я мог находиться сутками, падая на три-четыре часа в сон, похожий больше на временную смерть, чтобы потом воскреснуть, подняться и обратно уйти в состояние глубокого погружения в пространство книги. Это было моим счастьем и болью, это стало моей Голгофой и Фавором, это будет смыслом жизни и смерти.
После окончания книги всегда приходит боль, которая может терзать неделями, а то и месяцами. Так надо. Это необходимо просто перетерпеть. Когда утихает боль, нападают помыслы и сомнения: что есть для тебя творчество — бегство в миражи фантазии, защита от жестокой реальности или поиск желанного утешения? Зачем лично тебе это? Ни славы, ни денег, ни здоровья. Жена, мать и знакомые давно смотрят на меня как на тихопомешанного. Тогда скриплю зубами и со стоном выдыхаю тихим, свистящим шепотом: «С креста не сходят, с креста снимают!»
В пятый день рождения отец подарил мне «Книгу для детского чтения». Очень скоро сначала папе, а потом и маме, надоело каждый день читать мне по главе на ночь, и однажды отец научил меня писать и читать — за один вечер. Просто написал на листочке бумаги буквы алфавита, а рядом — рисунки предметов, название которых начиналось на эту букву: «а» — апельсин, «д» — дверь, «я» — яблоко. Наверное, моё стремление самому читать большую книгу, наполненную интересными рассказами, очень нужными, чтобы понять окружающий мир… Наверное, это стремление познания жизни было настолько сильным, что я сухой губкой впитал буквы и стал читать сам. Иногда я подглядывал в папин листок, но с каждым днем всё реже — и вот наступил вечер, когда я прочитал целую главу книги самостоятельно. Так я стал читать, так передо мной открылся мир знаний, настолько отличный от прежнего, серого, плоского и непонятного.
А однажды — это случилось летом у моря — под жарким солнцем я буквально в один присест прочитал «Пятнадцатилетний капитан» Жюля Верна. Весь мокрый от жары и волнения я перечитывал слова: «
Вот, значит, как сплетены в один мощный узел: знания, благородство, мужество, приключения, путешествия и… совесть!
— Сынок, ты не хочешь искупаться? — робко спросила мама.
Она не понимала, как можно целый день читать, когда вокруг столько моря, солнца и людей. Пожалуй, только отец чувствовал, что с сыном происходит нечто важное, потому не тревожил меня сам и не позволял отвлекать маме. А со мной в тот день на самом деле произошло очень важное событие: пожалуй, его даже можно назвать открытием. Помню, как ходил я в тот вечер по набережной, затопленной южной негой; среди праздных отдыхающих, между морем, небом и пальмами, цветами и фонтанами, ароматами цветов и духов, сигарет и жареного мяса — и чувствовал, что вот сейчас во мне расправится мощная пружина, и часы жизни начнут отсчёт иной реальности, более глубокой и полной столь желанных приключений.
И это свершилось! Только не на пляже и не на набережной, и даже не на балконе, откуда я наблюдал за переливами закатных красок; и даже не в своей комнате, куда уединился, чтобы лечь спать. О нет, это случилось глубокой ночью, когда я внезапно проснулся, ощутил неожиданную бодрость и вышел на балкон, залитый лунным сиянием. Я обнял тёплую белую колонну; смотрел на яркий растущий месяц, на сверкающую лунную дорожку, рассеявшую по морю серебристые блики; на черное южное небо с миллиардами ярких звёзд и галактик; вдыхал пронзительные ароматы моря, цветов, лавра. Я стоял, вцепившись в круглую колонну, и едва сдерживал крик. Он уже собрался в груди, накопил силу и попытался вырваться наружу, но усилием воли я погасил его, за что получил нечто большее, чем просто вопль радости молодого, полного сил животного.
Распахнулась невидимая дверь, откуда сильный порыв свежести вдохнул в мою жизнь множество такого необычного и сокровенного, желанного и сладкого!.. Это как проснуться от мёртвого сна и ощутить, как в твоих кровеносных сосудах зажурчала теплая живая кровь; как прозреть от врожденной слепоты и внезапно увидеть вокруг невиданную красоту жизни; как вдохнуть на всю глубину лёгких морской ветер и опьянеть от чувства нахлынувшей жизни!
Я понял, что слышу шорохи зверьков и едва различимые звуки насекомых на много миль вокруг; вижу не только то, что видят глаза, но и то, что видит сердце. Там, за горизонтом, продолжало светить солнце; море распахнуло мне свои глубины и показало рыб и моллюсков, облитые лунным светом донные камни и колыхание водорослей; звезды открыли мне свои бесконечные объятия и шёпотом поведали тайну будущего покорения их человеком; душистые соки и вязкие смолы журчали по сосудам растений, а эфирные пары отрывались от листьев и лепестков, стекали к земле и возносились в небо, напитывая воздух тысячами волшебных ароматов. Я слышал перекличку дельфинов, животных и птиц; песни, которые пели по всей земле тысячи лет назад и в этот миг; человеческие молитвы, слова клятвы, объяснения в любви и нежности, угрозы и ложь… Я видел светоносных ангелов, поднимающих души людей на небеса, удерживающих всё и вся от разрушения, которое неминуемо произойдёт, но не сейчас. Я видел великий свет, изливающийся с небес на людей, на землю и всё, что на ней живёт.
Мой крохотный балкон — продолжение маленькой комнатки — превратился в огромный дворец с бесконечной анфиладой комнат, зал, будуаров, коридоров, гостиных, садов, галерей, переходов, балконов, открытых веранд под небом. Я медленно обходил пространства дворца и обнаружил, что каждое помещение соответствует определенным состояниям человека, его возрасту или духовному уровню. Вот — этаж детский, с игрушками, качелями, ягодами и фруктовыми деревьями. Вот — отроческий, с учебниками, глобусом, портфелями и задачниками. А этот огромный зал на следующем этаже — для юношества, здесь букеты цветов, блокноты со стихами, книги, фильмы, живопись; в зале том много дверей, стоит открыть — попадешь в Африку, или в Европу, а то и в Арктику.
С той самой ночи, как передо мной распахнулась дверь в таинственный дворец, так и хожу по лабиринтам комнат, в каждой из которых нахожу нечто новое и полезное для души. Из комнаты детства — в зал юности, из поэтической веранды под звездами — в зимний сад мудрости. Так и прохожу свой жизненный путь, так и путешествую.
Желтая бочка с красной надписью «квас» стояла в центре огромной лужи. Я занял очередь и присел в тенёк на лавочку неподалёку. Рядом со мной девочка стреляла из пальчиков, сложенных пистолетом, в прохожих: пух-пух-тудух! Закончив отстрел мирных жителей, она повернулась ко мне и спросила:
— А ты кто: маньят, сирейный убитый или изврастеник?
— Мне очень жаль, но я ни тот, ни другой и ни третий, — понуро ответил я. Не люблю разочаровывать людей, особенно дам нежного возраста. — Просто хороший добрый дядя, как мне кажется. Я не делаю людям зла и деток люблю. Знаешь, как мы дружили с моей дочкой, когда она была в твоём возрасте!
— Тусоваться, оттягиваться, мутить!.. А дружить — это как? — спросила девочка.
— Ну, это очень хорошо и приятно. Это значит ухаживать, угощать вкусненьким, носить на плечах, дарить подарки и цветы, улыбаться и говорить друг другу только хорошее. А еще моей дочке нравилось гулять в парке, смотреть диафильмы и слушать сказку на ночь. А перед сном я целовал её в щечку и говорил «спокойной ночи», и свет не гасил. Она в детстве боялась темноты. Потом ждал, пока она уснёт, на цыпочках заходил в её комнату и выключал свет. Но сначала смотрел, как она спит — ладошки положит под щеку, свернётся в клубочек, а во сне улыбается. Ну, разве не ангел!..
— Да-а-а, — протянула девочка мечтательно, — дружить хорошо. А что вы с дочкой еще делали?
— Она любила рисовать. Однажды наша мама уехала к родителям, а мы остались вдвоём. Я от большого листа ватмана отрезал половину и расстелил на столе. Дал ей цветные карандаши и набор фломастеров. На своём листочке я показывал, как правильно рисовать дом, чтобы он был похож на настоящий, а дочка на своём листе за мной повторяла. Мы с ней рисовали так весь вечер. У неё получилась настоящая картина! Там был дом с окнами, дверью и крышей. У дома — огород с морковкой и капустой, фруктовые деревья: яблоня, слива и груша — все увешанные плодами. Там была еще будка с большой собакой, забор вокруг дома, речка с утками и рыбаком на берегу. Через реку мы перебросили мостик с поручнями. А вокруг дома стоял дремучий лес, и раскинулись поля с золотой пшеницей. Когда вечером пришла мама и увидела рисунок, она даже не поверила, что всё-всё нарисовала дочка совершенно самостоятельно, а я даже не прикоснулся к её рисунку. После мама этот рисунок показывала всем подругам, а потом и вовсе кому-то подарила. Дочка рисовала и дальше, и много картинок у неё получилось, но та была самой красивой. Да и тот вечер, проведенный вдвоём с дочкой, был, наверное, самым лучшим в жизни. Знаешь, как приятно, когда рядом сидит маленький родной человечек, внимательно выслушивает тебя и старательно рисует красивую картинку!
— Молодой человек, ваша очередь подошла, — позвали меня.
— Слышала, как меня зовут? Молодой человек!
— А меня — Циклоп.
— Почему так сурово?
— А этой мой ник в интернете.
— Ясно. Пойдем, кваску попьём.
Продавщица в кожаном фартуке налила девочке стакан, мне кружку, а банку поставила прямо под кран, откуда с шипением полилась золотистая пенистая струя. Мы с девочкой с удовольствием попили квасу и, взяв банку, отошли в сторону.
— А чего тебе, Циклоп, хочется для полного счастья?
— Чтобы Лешка с дачи приехал, а то мне играть не с кем. А еще мороженого и шоколадку.
— Так ведь обед скоро. Тебя за мороженое родители не отругают?
— Могут, — созналась девочка.
— Тогда давай так: я тебе подарю шоколадку — она на жаре не растает, как мороженое. А ты её съешь после обеда. Пойдет?
— Пойдет, — кивнула она. — Только, дядя Молодой Человек, а можно я сейчас одну маленькую дольку съем?
Поделиться книгой: