Помоги проекту - поделись книгой:
Евгений Анташкевич
В окопах. 1916 год. Хроника одного полка
© Е.М. Анташкевич, 2016
© ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2016
© Художественное оформление, серии, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2016
…Нынѣ предстоитъ уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Намъ страну, но оградить честь, достоинство, цѣлость Россiи и положенiе ея среди великихъ державъ.
Мы непоколебимо вѣрим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут всѣ вѣрные наши подданные.
Въ грозный часъ испытанiя да будутъ забыты внутреннiя распри. Да укрѣпится еще тѣснѣе единенiе царя с его народомъ, и да отразитъ Россiя, поднявшаяся какъ одинъ человѣкъ, дерзкiй натискъ врага. Съ глубокою вѣрою въ правоту Нашего дѣла и смиреннымъ упованiемъ на Всемогущiй Промыселъ, Мы молитвенно призываемъ на Святую Русь и доблестныя войска наши Божiе благословенiе.
Данъ въ Санкт-Петербурге, въ двадцатый день iюля, въ лѣто отъ Рождества Христова тысяча девятьсотъ четырнадцатое, царствованiя же Нашего въ двадцатое.
На подлинномъ собственною Его Императорскаго Величества рукою подписано:
«НИКОЛАЙ»
14 января 2014 г.
г. Москва
(начато)
Посвящаю всем моим друзьям, с которыми жил, служил и дружил, и особенно моим сокурсникам.
I
В командирском блиндаже собрались все офицеры полка.
Телефонист доложил, что командир выехал утром из штаба армии, значит, скоро должен быть.
Клешня расстарался, и от полевой кухни, расположившейся в одной версте в глухом лесу, к ходам сообщений сновала двуколка, а дальше денщики других офицеров несли бачки с угощением в командирский блиндаж.
Опустились ранние декабрьские сумерки, воздух над землёй сгустился в непроницаемый балтийский туман, и только это сделало возможными ведущиеся приготовления без риска попасть под немецкие гаубицы.
Блиндаж был оборудован добротно. За два месяца, когда полк тут встал и окопался, драгуны натаскали лесу, напилили доски и построили командирский блиндаж в шесть накатов с засыпкой, с деревянным полом и обшитыми стенами; большой, подпёртый под потолок пятью в ряд толстыми брёвнами, с дощатым столом посередине, за которым могло усесться всё офицерское собрание.
В красном углу под иконами стояла рождественская ёлочка, украшенная самодельными игрушками, на потолке и по стенам развешаны еловые ветки с шишками.
Офицеры ждали командира, чтобы поздравить с повышением в чине. Об этом событии заранее и по большому секрету стало известно из штаба фронта из делопроизводства генерал-квартирмейстера. Секрет был уже, конечно, не секрет, но все усиленно делали вид, что ничего не знают, и десять дней назад, сразу после Рождества, провожали командира с актёрски равнодушными лицами.
За столом в дальнем углу под венской лампой-летучкой сидели ротмистр Дрок, ротмистр фон Мекк, доктор Курашвили и на раздаче поручик Кудринский.
Трое играли азартно, Курашвили механически, он думал о чём-то о своём, и это не осталось незамеченным. Когда доктор в очередной раз прокинулся, к нему обратился недовольный фон Мекк:
– Алексей Гивиевич! Евгений Ильич играет распасы́, а вы вместо того, чтобы скидывать, берёте его взятки. Всю игру ломаете, дьявол вас побери! Так негоже!
Курашвили поднял на ротмистра виноватый взгляд. Кудринский скромно промолчал, он ещё не привык, что совсем недавно он из категории субалтерн-офицеров был переведён командиром первого взвода № 6 эскадрона и одновременно назначен начальником учебной команды разведчиков. А ещё его досрочно повысили в чине, и он стал поручиком.
– В картах, уважаемый Алексей Гивиевич, как на вой не – упущенный шанс более не возвращается! – утвердился последним словом фон Мекк.
«Да знаю я!» – хотел было огрызнуться доктор, но промолчал. Он прекрасно понимал, что своей невнимательной игрой он не даёт отыграться фон Мекку, который в самом начале пули нарисовал на Дрока зуб. Но у Курашвили была и объективная причина – сегодня карта ему не шла, а поговорка «карта не лошадь, к утру повезёт» не срабатывала. Он клал очередную карту, фон Мекк тихо матерился, Дрок подкидывал свою, Кудринский сидел на раздаче и краснел.
«Не надо было садиться!» – думал Курашвили, но до конца игры выйти из-за стола никак не мог.
У Курашвили за спиной на предпоследнем круге встал и наблюдал за игрой прикомандированный к полку инженер-сапёр поручик Николай Николаевич Гвоздецкий, с первых дней показавший себя весельчаком и жизнелюбом. Он прибыл в полк перед Рождеством, быстро стал своим; он прибыл после излечения от раны, которую получил в сражении под Свенця́нами в сентябре прошлого года.
В итоге на этом круге Курашвили забрал все взятки.
Дрок хищно улыбался, потирал руки и следил за пулей.
Пулю на большом прямоугольном куске фанеры, обшитом зеленым сукном, писал Кудринский. У Кудринского был каллиграфический почерк, и это важное дело всегда поручали ему.
Курашвили пожал плечами, как будто хотел сказать, мол, не везёт так не везёт, господа или «что-то мне сегодня не везёт, господа», но его вдруг опередил Гвоздецкий:
– Карта действительно, дорогой Алексей Гиевич, не лошадь, ежели не везёт! Она бывает хуже осла… уж, коли заупрямится, то её хоть стреляй! На вашей позиции надо бы руку сменить, а? Как думаете? Я готов взять на себя вашу гору, не против?
Это предложение было, по сути, очень кстати, но оно почему-то задело Курашвили, а сильнее задело «Гиевич» вместо «Гивиевич», и он уже начал оборачиваться к Гвоздецкому, чтобы высказаться, но Гвоздецкий поправился:
– Гивиевич! Извините, доктор, у нас в полку тоже был грузин, как и вы, только его звали Анзор Гиевич! Простите меня великодушно, привычка!
Курашвили вздохнул и уступил место Гвоздецкому.
Тот уселся и хлопнул в ладоши:
– Ну что, господа, на новой руке – полный круг распасов, никто не против?
Все согласно кивнули.
– Тогда, поручик, – Гвоздецкий обратился к Кудринскому, – крутите сверху по одной! Начнём-с?
– Продолжим-с! – в тон поручику парировал Дрок и изобразил в адрес нового игрока очень злобную улыбку.
Курашвили встал за спиной у Гвоздецкого, он увидел его карты и поразился – они в точности совпадали с теми, что были у него во время последней игры.
Раздав, Кудринский вскрыл верхнюю карту прикупа – оказался король бубей, и на него тут же прилетели дама от Гвоздецкого и восьмерка от фон Мекка, а ротмистр Дрок задумался. Теперь ротмистр фон Мекк смотрел на Дрока злобно и мстительно, а Гвоздецкий постукивал картами по столу. Дрок поджал губы, почесал в затылке и бросил свою карту поверх остальных – туз бубей.
– Нешто бланко́вый? – манерно удивился Гвоздецкий и обратился к Кудринскому: – Ну-с, поручик, крутите дальше!
Компания замерла.
Кудринский аккуратно ногтем мизинца перевернул вторую карту из прикупа – это была семёрка тех же бубей. Гвоздецкий тут же с оттяжкой шлёпнул по ней десяткой, фон Мекк вежливо положил девятку, а Дрок начал сопеть, но сопел недолго и потянулся забрать взятку.
– Позвольте, ротмистр… – начал было Гвоздецкий.
– А что у вас, Евгений Ильич? – поддержал Гвоздецкого фон Мекк.
Дрок открыл свою карту и молча развёл руками – на столе лежал бубновый валет.
– О как! – вымолвил Гвоздецкий. – Вот так раскладец! Поровну разлеглось!
– Каждой твари по паре! – промурлыкал фон Мекк.
Фон Мекк остался удовлетворённый, он поучительно посмотрел на Курашвили и выпустил такое густое облако папиросного дыма, что в нём потускнела висевшая над столом венская лампа-летучка.
Гвоздецкий мельком глянул на облако и наставительно произнёс:
– Кури́те, ротмистр! Кури́те больше – партнер дуреет!
Курашвили вздохнул, он понял, что Дрок со своим тузом и валетом строго соблюл правило преферанса «сначала забирать свои», но расклад оказался не в его пользу. Доктору стало неинтересно, он накинул шинель и вышел.
Он поднялся по деревянным ступенькам из блиндажа, перед его глазами встала стена глубокого хода сообщений. Было темно из-за низко висевших туч, и если бы не туман, то было бы совсем темно. Туман был белесый, поэтому казалось, что он чуть-чуть подсвечивается изнутри, и Курашвили ясно различал брёвна, которыми были обшиты стенки хода сообщений, свисающие между брёвнами из земли тонкие, как жилы, чьи-то корни и обрубленные сучки. Он поднял голову – вверху всё было беспросветно, и ему захотелось завыть, и он подумал, что сейчас он пойдёт куда-нибудь в дальний конец, самый дальний, самый глухой угол окопов, сядет на корточки, задерёт голову и как волк завоет на всё болото, на всё пространство вокруг болота, на всё пространство над болотом, и пусть кто-нибудь, кто подумает, что это на самом деле волк, пристрелит его. Он так подумал, но справа вдруг по слышался шум шагов, он повернул голову и увидел большую фигуру, которую было трудно с кем-то перепутать, – это шёл Вяземский, а за его спиной мелькал аксельбантом полковой адъютант Щербаков.
Вяземский подошёл.
– Что, доктор, дышите свежим воздухом? Небось накурили черти, не продохнуть? А?
– Я…
– Пойдёмте, – не дал ему закончить Вяземский.
Курашвили от некуда деваться сошёл по крутым ступенькам вниз, наклонился под верхнюю поперечную лесину над входом и отодвинул грубый парусиновый полог. Он вошёл в блиндаж, за ним вошёл Вяземский, и из-за стола поднялся Дрок.
– Господа офицеры! – скомандовал Дрок навстречу Вяземскому, и все встали.
– Господин полковник… – Ротмистр Дрок стоял перед Вяземским по стойке «смирно». – В двадцать втором драгунском Воскресенском полку за время вашего отсутствия происшествий не случилось! Временно исполняющий обязанности командира полка, командир первого эскадрона ротмистр Дрок.
– Господа офицеры! – обратился Вяземский.
– Господа офицеры! – скомандовал Дрок.
– Прошу садиться, господа! – сказал Вяземский, однако никто не сел.
– Прошу садиться… – повторил Вяземский, но снова никто не шелохнулся.
Дрок слегка повернул к офицерам голову и пошевелил рукой. Курашвили подумал, что то, что придумали офицеры в отсутствие командира, – это шутка, но офицеры совершенно серьезно вдохнули полные груди и приглушенными голосами запели:
– Командиру двадцать второго драгунского Воскресенского полка полковнику Вяземскому… – когда офицеры умолкли, стал приглушенном голосом провозглашать Дрок, но его перебил стоявший за спиной Вяземского Щербаков:
– Аркадию Ивановичу!..
И вдруг их перебил сам Вяземский, он таким же приглушенным голосом, как Щербаков и Дрок, умиротворяюще произнёс:
– Представляюсь по случаю, господа, представляюсь по случаю… и всё же прошу садиться…
Но офицеры, не повышая голосов, рванули:
– Ура! Ура! Ура-а-а!!!
Курашвили стоял ошеломлённый и не мог пошевелиться.
– Прошу, господа, садитесь, наконец! – приказал Вяземский и первым сел. Он не заметил, что из блиндажа, стараясь не привлечь к себе внимания, вышел поручик Кудринский.
Курашвили пережил от увиденного некоторый шок, он ещё томился уйти, однако сейчас это было уже невозможно. А как бы он сейчас расположился в своём лазарете, отгородился занавеской от раненых, прежде снабдил бы их на ночь лекарствами и предался бы своим мыслям под стаканчик разведенного с ягодами и вареньем спирта, достал бы Чехова и листал бы, листал…
Кудринский, также стараясь не привлечь к себе внимания, вернулся и подсунул перед Дроком красивую бутылку.
Дрок стоял. Он разгладил висячие усы, обвёл взглядом офицеров и остановился на Вяземском. Тот уже успел снять папаху, шинель и остался в кителе с новыми, чистым золотом шитыми полковничьими погонами. В свете лампы и поставленных на стол свечей погоны сияли.
– Господин полковник, ваше высокоблагородие… – обратился к командиру Дрок.
В это время в блиндаж, как лазутчик, пробрался Клешня, а за его спиной денщики других офицеров. Дрок хотел на них цыкнуть, но встретился взглядом с отцом Илларионом и не стал.
– Уважаемый Аркадий Иванович! Мы, офицеры вверенного вам двадцать второго драгунского Воскресенского полка, поздравляем вас с повышением в чине… – попытался продолжить свою проникновенную речь Дрок, но вдруг краем глаза увидел, что Клешня недовольно оглянулся и посторонился; денщики за его спиной стали волноваться и уплотняться, а за их спинами появились усатые лица эскадронных вахмистров и старших унтеров, у всех сияли глаза, и он услышал шепот:
– Раздайся, православные, всяк хочет сваво командира полковником-то увидать!
«Прознали, ч-черти!» – подумал Дрок, а Кудринский убрал бутылку со стола.
Вошедшие перетаптывались, покряхтывали, покашливали и не дали Дроку закончить. Он посмотрел на Вяземского, а потом на отца Иллариона, отец Илларион наклонился к уху Вяземского и что-то ему прошептал.
Поделиться книгой: