Его сын

Позже, размышляя над своим детством, до того, как «проснулся», он пришел к выводу, что именно это его и спасло.

Травматический шок от рождения, поставивший блок на личность и воспоминания и оставивший только чистое, незамутненное сознание новорожденного, ясно читаемое любым одаренным.

В этом ему повезло, во всяком случае, именно так он считал.

Оби-Ван забрал его сразу после родов, неотлучно находясь рядом до прилета на Татуин, до того момента, как его отдали Ларсам. А ведь были еще и Йода и, скорее всего, еще кто-то, он не знал, кто именно, но помнил смутное ощущение нескольких… разумных. Да, разумных. К этому тоже надо было привыкнуть.

И что бы они сделали, обнаружив в теле юного Скайуокера взрослую личность? А ведь это было бы просто… для тех, кто читает разумы, как открытые книги, внушает мысли и чувствует эмоции… и что бы они сделали?

Вот так прямо взяли бы и обрадовались?

После чего тут же выслушали бы его историю, закутали в золотые пеленки и сели кружком, внимать его мудрости в виде знаний о грядущем?

Наивно и глупо.

Он пока не знал, был тут Реван или нет, но вот повторять его историю не хотелось. Совсем.

Да, его личность уже не та, какой была до его вселения в тело «Новой надежды», да, большинство его знаний бесполезны в этих мирах, да, многие воспоминания отсутствуют или приходят в виде кусков.

Но это его воспоминания, это его личность, и он не собирается от нее отказываться! Или позволять кому-то стереть ее во имя высших интересов.

Это его жизнь.

Он уже почти вернул себя, ужасаясь и приходя в восторг при каждой «вспышке», еще немного — и он полностью проснется!

Мальчик, смотрящий на небо, где в рассветной тишине всходили два раскаленных добела шара плазмы, хмыкнул и потер глаза. Небо стремительно наливалось невозможной, прозрачной голубизной, такой, какой никогда не было на Земле. Там небо другое. Более темное, более синего оттенка, и солнце там одно, желтое, не белое, как кипящая плазма. И звезды другие… совершенно.

* * *

Беру хмурилась, глядя, как маленький Скайуокер носится по пескам, гоняя какую-то мелкую живность.

— Не ребенок, а истребитель! — проворчала она, покачав головой. Приступы прекратились, по крайней мере, она их больше не замечала. Странности малыша ее беспокоили, но еще больше ее беспокоило другое.

Бен, как он теперь себя называл, стал все чаще крутиться поблизости. К ребенку он не подходил, но Беру пару раз замечала в отдалении силуэт в мантии. Это… беспокоило. Беру знала об отношении мужа к джедаю, да и если честно, то она и сама не хотела с ним общаться. Некоторые замашки Кеноби были… неприятными.

Она вновь выглянула на улицу, отыскивая взглядом мальчика. Неугомонный сорванец поймал-таки свою добычу и теперь сосредоточенно ее рассматривал, аккуратно, но твердо держа ее в цепких руках. Ящерица шипела, дергалась, но все было бесполезно: маленький исследователь крепко зажал ей лапки, подняв на уровень глаз и поворачивая из стороны в сторону.

* * *

Забавно, но полное слияние произошло как-то буднично и незаметно. С каждым днем его контроль над телом все возрастал, с каждым разом он вспоминал все больше и больше. Не все, конечно, совсем даже не все, как он надеялся, но и те куски, которые вспыхивали в сознании яркими или не очень картинками, радовали до невозможности.

Иногда вспоминалась сущая чепуха. Он не помнил лиц родителей прошлого тела, но отчетливо видел, как вращается кольцо с погремушками над детской коляской, которую подарила сестра его отца.

Все-таки ему повезло. За эти четыре года, что прошли с момента его рождения, копилка знаний пополнилась всеобщим и хаттским языками (за это отдельное спасибо Оуэну — матерился он просто виртуозно!), он научился читать и писать, разбирать на запчасти все, что попадало в руки, и собирать из этого хлама непонятно что: нечто дергающееся, шевелящееся и выполняющее странные или не очень функции; определять с точностью до градуса температуру окружающей среды, только взглянув на положение солнц на небосводе; разбираться хоть как-то в окружающей его действительности и немного водить спидер. На кнопки и педали, во всяком случае, жать научился уверенно.

Это сильно облегчало жизнь, сводящую с ума своей необычностью.

Вот и сейчас он, рассматривая яркую ящерицу, ощутил, как в паззл под названием «Люк Скайуокер» встал последний кусочек, создав необычную картинку.

Ребенок, прищурившись, оценивающе взглянул на ящерицу, злобно шипящую и пытающуюся его укусить, и, перехватив ее поудобнее, резким движением рук сломал ей шею.

— Свежее мясо никогда лишним не бывает, — цинично ухмыльнулся мальчик, смотря на окружающую его пустыню.

Она была живой. Пески шуршали и пели, остывая, накатывая волнами, словно море; она была наполнена жизнью, хоть это и казалось нереальным: ящерицы, вомп-песчанки, сарлакки и джавы, хатты и крайт-драконы, тускены и фермеры всех рас, контрабандисты, рабы и наемники.

Отстойная яма галактики, место, где не ходят паспорта и за деньги можно купить все, а продать — еще больше. Место, где каждая секунда существования — борьба за выживание, криминальная столица местечкового разлива, мясорубка, перемалывающая жизни и выплевывающая измочаленные кости.

Ни капли воды, только песок, шуршащий и живущий своей жизнью. Горячий, безжалостный, смертоносный.

Теперь это — его родина.

Мальчик вздохнув, прикрыл глаза, поднимая лицо навстречу лучам солнц-близнецов.

— Свет… постоянный свет, жара, пустыня… только серы не хватает. Интересно… — пробормотал он, покачивая в руке тушку ящерицы, — каким именно местом думала Амидала, давая мне это имя? Люк… правильно — Luc, от латинского Lux, то есть «светлый». Светлый… — ребенок неприятно усмехнулся, смотря вдаль. — Светлый… Люц… полная форма — Люцифер. Светоносный, Свет Несущий… крайне подходящее имя, учитывая мое происхождение. Герой, Новая Надежда и прочее. Интересно, насколько все совпадает? Пока что, вроде, все соответствует, хотя по этому периоду известно мало. М-да, мало данных…

Он сделал пару шагов, не обращая внимания на раскаленный песок и неимоверную жару, окружающую его и иссушающую все вокруг.

— И эта чертова жара… никогда не хотел жить в Сахаре…

Выглянувшая наружу Беру осмотрелась, нашла взглядом мальчика и крикнула:

— Люк! Домой, обедать!

Мальчик вздохнул и закричал в ответ:

— Иду, тетя Беру!

Покачав головой, он отвернулся от бескрайнего песчаного моря, пробормотав:

— Добро пожаловать в Ад, Люцифер.

* * *

Высокая черная фигура быстрым шагом промчалась по коридору «Истца», грохоча сапогами. Настроение было такое… соответствующее. Дверь отрезала его от внешних шумов, и ворвавшийся ураганом в свои покои Лорд Вейдер, в ярости сжав кулаки, тихо зарычал. Его опять выбесили. Опять. Снова. Как всегда…

Сосредоточившись, он сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, успокаивая бушующие эмоции. Контроль. Полный контроль. Мастеру не понравится, если он опять сорвется. А ведь он сорвется, если эти отрыжки хатта не перестанут выводить его из себя своей некомпетентностью!!!

Метнувшись в зал для тренировок, Вейдер на полной скорости врубился в ряды дроидов, превращая их тела в металлические отходы. Меч гудел, яростно, как и его хозяин, изничтожая тех, на ком можно было сорвать свою злость. Искры летели во все стороны, черный силуэт метался легкой тенью, хотя это казалось попросту невозможным.

Контроль!

Полный контроль!

Если Мастер узнает, что он опять потерял контроль (а он узнает обязательно!), то ему не поздоровится… как тогда.

Вспышка воспоминания о гневе Мастера отрезвила не хуже ледяных водопадов Зиоста. Вздрогнув, ситх нервно оглянулся и облегченно выдохнул. Ничего. Тишина. Тишина и спокойствие… и только обломки дроидов усеивают пол огромного зала…

* * *

Он тогда долго приходил в себя.

Мастер был рядом. Когда бы он не открыл глаза, невысокая по сравнению с ним, хрупкая фигура Императора обязательно находилась в поле зрения. Тихая и безмолвная.

Покончить с собой не получалось.

Спокойный, как горное озеро Леорр, на берегу которого он как-то прогуливался с Падме, смотрящий на него ясным, каким-то кротким взглядом, под которым Энакин чувствовал себя вомп-песчанкой перед крайт-драконом, полностью контролирующий его организм. Медики дежурили посменно, окруженные помощниками и дроидами, колющие ему что-то непонятное под одобрительные кивки Палпатина, постоянно берущие какие-то образцы и анализы, ведущие исследования, спорящие до хрипоты и бросания друг в друга самыми разными предметами, оживленно что-то обсуждающие с Мастером, как оказалось, превосходно разбирающимся в медицине.

Постоянная боль, присутствующая где-то на границе сознания, постепенно уходила, истончаясь и тая. Раны регенерировали с невероятной для обычного разумного быстротой, в организм постоянно вводились питательные вещества, идущие на выработку всего необходимого, Мастер часто что-то делал Силой, ускоряя процесс выздоровления и сверля иногда ученика каким-то странно предвкушающим взглядом.

От этого становилось страшно.

Забавно, он, практически умерший, горевший заживо, мечтавший сбежать в небытие, боялся ласковой улыбки милого пожилого мужчины с кротким взглядом, каким любил иногда предстать Лорд Сидиус.

Время шло, отвалились толстые корки обугленной плоти, обнажая новую, молодую, чувствительную к малейшему движению воздуха и легчайшему касанию. Волосы оказалось невозможно восстановить: слишком долго горел Энакин, слишком высокой была температура лавы, слизавшей кожу, невзирая на попытки окружить себя коконом Силы. Это спасло ему жизнь, но не спасло тот слой эпидермиса, который содержит волосяные фолликулы и нервные окончания.

С буйной гривой медовых волос, которой он втайне гордился и намеревался отрастить подлиннее, подражая Квай-Гону, пришлось попрощаться навсегда.

Глаза потускнели. Когда-то ярко-голубые, необыкновенного оттенка, они стали какими-то серо-голубыми, с вкраплениями желтизны, что в сочетании с потемневшими белками смотрелось кошмарно. Глазницы впали, потемнели, с левой скулы никак не хотел сходить грубый рубец с впаянными вокруг угольками, которые словно приросли, их ничем не могли убрать.

Новая кожа стала жуткого молочного цвета, неестественного, неживого, никакого следа от того золотистого загара, что остался на память от Татуина.

В зеркало было неприятно смотреть, видя остатки былой красоты и силы, превратившиеся в пародию на самих себя.

Была еще одна проблема. Протезы.

Обычные подходили плохо, не справляясь с потоком Силы, который запросто выдерживало тело. Пришлось разрабатывать специально под него, а еще костюм… Обычный воздух вызывал удушье, обожженные легкие и трахея отказывались хоть как-то выполнять свою работу, поэтому респиратор стал насущной необходимостью, а маска защищала слезящиеся даже от тусклого света глаза.

Он смотрел в зеркало, ища Энакина Скайуокера, и не находил его. Там, напротив него, был только Дарт Вейдер, Темный Лорд Ситхов, чудовище непонятного вида, закованное в броню. Пришлось заново учиться ходить, двигаться, дышать, есть и даже спать.

В тот день, когда его состояние стабилизировалось окончательно, Сидиус выглядел особенно ласковым и участливым. И это было не к добру. Предчувствия орали, что что-то будет, но вот что именно, он разглядеть не мог. Сидиус недаром был Мастером, просчитать такого… не с его пока умениями.

Он стоял на колене, опустив голову, страшась посмотреть в наливающиеся желтым глаза Императора.

— Скажи мне, Дарт Вейдер, — Палпатин соединил кончики пальцев, ровно сидя на троне. Темные тяжелые одежды окутывали его тело, оставляя видимыми только голову и узкие кисти рук с тонкими аристократическими пальцами. Ситх всегда следил за собой, охотно демонстрируя окружающим богатство гардероба высокородного уроженца Набу, славного своими многовековыми традициями и воспитанием. Вот и сейчас на нем был надет великолепный наряд из тяжелого бархата, стекающий с фигуры мягкими складками.

— Скажи, я оказался плохим Мастером? Недостойным доверия, тем, к кому относятся лишь как к неизбежному злу? Я плохо тебя учил?

Желтые глаза внимательно осмотрели коленопреклоненного мужчину, покорно склонившего голову и внимающего каждому слову.

— Видимо, плохо. Иначе почему же ты решил… сбежать?

Сидиус легко стек с трона, плавно шагнув к своему ученику, от чего у того екнуло сердце. Ухоженная рука изящным движением подняла его голову за подбородок, вглядываясь сквозь маску, пальцы держали твердо, не давая вырваться.

— Знаешь, Дарт Вейдер, я думаю, что во всем этом была и моя ошибка. Я был слишком мягок с тобой, словно… джедаи, — Император выплюнул последнее слово, цепко держа ученика. — Ты привык, что тебе попустительствуют, ты привык ни во что не ставить своего Учителя, ты решил, что, став ситхом, можешь творить все, что вздумается. Не так ли, Ученик?

Вейдер промолчал, опасаясь спровоцировать стервенеющего на глазах Палпатина на что-то, что ему совсем не понравится.

— Ты совершил несколько проступков. Ты обманул своего Мастера… И ты потерял контроль.

Температура в зале резко упала, холод просачивался сквозь доспехи, достигая сердца.

— И, что хуже всего, ты решил сбежать от ответственности…

Сидиус жутко ухмыльнулся, заставляя своего ученика облиться холодным потом в ожидании предстоящего наказания. А в том, что оно будет, он уже не сомневался.

— Зряяя… — протянул ситх, растягивая губы в довольной улыбке. — Натворил дел — получи награду.

Молния Силы сорвалась с пальцев, отправляясь в короткий полет, скручивая тело судорогой, заставляя скрипеть зубами в попытке удержать рвущийся из горла крик.

Молнии перемежались поучительными наставлениями, погружая в беспамятство и вырывая из него в жестокую реальность. Сидиус плавно, не торопясь, рассуждал о качествах хорошего ученика, сетуя, что ему попался испорченный материал, но это не страшно, он вырвет из непослушного Вейдера дурные наклонности.

— Запомни, ученик… — тяжелый подол бархатной мантии коснулся скребущей плиты пола руки в кожаной перчатке, — контроль. Вот что отличает Мастера от того полуживотного, которым становятся потерявшие себя, поддавшиеся зову Темной стороны одаренные. Только это поможет тебе выжить.

Он внимательно осмотрел валяющегося на полу Вейдера, не имеющего сил даже встать.

— На сегодня урок закончен. Можешь идти.

Усмехнувшись, Сидиус выплыл из зала, окруженный отрядом Алой гвардии. Вейдер попытался отскрести себя от каменной поверхности, но рука подломилась, и он тяжело, с надрывом застонал, пережидая приступ острой боли. Прошло много времени, прежде чем он смог встать и на неверных ногах поковылять в свои покои.

* * *

Бейл улыбался, тихо входя в покои дочери, решив не афишировать свое присутствие и сделать любимице сюрприз. В руках был подарок, который он с удовольствием подарит дочери, наблюдая ее радость и радуясь ее счастью.

За эти годы он окончательно принял девочку как свое собственное дитя. Да, они не родные по крови, и что с того? Он ее вырастил, воспитал, она его дочь, а он ее отец. Так было и так будет. Их афера удалась «на все сто». Никому и в голову не пришло, что дитя, представленное в качестве Наследницы, не их родное.

Придворные были в шоке, но не столько от внезапно вдруг появившегося ребенка, как от того, что они упустили признаки беременности, ведь появление Наследницы меняло все политические расклады! А значит, надо заключать новые союзы, расторгать старые и пробиваться к трону, чтобы успеть повлиять на вскоре начинающий формироваться ближний круг принцессы.

Какие интриги начали закручиваться! Какие страсти бушевали в душах разумных, пытающихся урвать свой кусок сладкого пирога! Служба безопасности с ног сбивалась, выискивая спрятанное и отсеивая выставленное напоказ. Мужчина нахмурился на мгновение, но вновь взял под контроль выражение лица. Пол Наследницы стал причиной множества подвижек в рыхлой массе придворных.

Уже стало известно, что началась борьба за право представить девочке своих отпрысков мужского пола, причем возраст варьировался очень сильно. Было несколько покушений, попытки шантажа и прочие привычные для политиков вещи. Пожалуй, стоит выделить дополнительное финансирование на СБ и охрану.

Нужно учитывать все варианты…

Мужчина зашел в комнату, и радостная улыбка сползла с его лица, превратившегося в застывшую маску… Лея сидела на полу, перебирая кукол, а вокруг нее летала ее любимая игрушка — плюшевая бабочка, вполне достоверно помахивая крыльями. Нянька-робот повернула к нему голову, почти по-человечески разведя руками и вновь отвернувшись к подопечной.

Вот он, тот момент, которого они с ужасом ждали, мечтая, чтобы он никогда не наступал.

Все-таки Лея унаследовала таланты своего… отца.

Бейл выдохнул, беря под контроль эмоции. Нельзя нервничать, Лея крайне чувствительна и легко считывает все, творящееся внутри.

— Папа!

Девочка вскочила, помчавшись к отцу, Бейл ее поймал, подкидывая в воздух. Забытая игрушка упала на пол.

— Моя принцесса! Моя красавица!

Бейл прижал к себе Лею, целуя раскрасневшиеся щечки и обдумывая, как разрулить ситуацию. Лея с тревогой посмотрела ему в лицо.