Посольство Войска, прибывшее с повинной, Петр, правда, поначалу принял ласково: люди там были известные, лояльные, с заслугами – Василий Поздеев, например, удачно давил бунт в Астрахани, был отмечен и обласкан, а Степан Ананьин, по мнению многих, лично пристрелил «главного вора и заводчика», за что при встрече с царем даже получил награду. Однако по ходу дела возникли вопросы и у спецслужб, которые, как выяснилось, знали очень много, а о чем не знали, о том догадывались. Правда, доказать причастность старшин к «ночному нападению неизвестных», кажется, не удалось, но и доказанного – уже под пыткой – вроде сожжения «нового городка», дезинформации о «первом разгроме воров» и факте приема в Черкасске переодетого Булавина хватило с лихвой. Двурушники пошли на плаху. Вслед за ними и Зерщиков. Вероятно, расстался бы с головой, будь он жив, и Лукьян Максимов. Войсковым же атаманом (вернее, всего лишь «наказным», поскольку без выборов) лично Петр «бессменно» назначил отозванного из действующей армии старшину Петра Рамазанова. Область Войска была сильно урезана, право вписывать в книги реестра «пришлых» ликвидировано, что само по себе упразднило древнее правило «С Дона выдачи нет».
На том и успокоилось.
Голые с драными, правда, еще бедокурили около года, но были постепенно ликвидированы. «Идейные» же раскольники, вроде Некрасова и Павлова, не искушая судьбу, ушли «под хана», а затем и «под турка», лет на сто войдя в число наиболее яростных врагов «царства Антихриста».
Глава XXX. Скажи-ка, дядя…
Закольцовываю опять г-ном Широпаевым. Тем самым радетелем «маленькой уютной», с равнением на Запад, России, о котором уже шла речь в теме о Господине Великом Новгороде. Больно уж нажорист сей парнишка, публично заявляющий о своих симпатиях к Павлу Смердякову, «самому интересному и непонятому брату Карамазову». Который, мол, «и самый умный, самый глубокий, в чем-то наиболее близкий к народу. Он наиболее смело и интересно заявил тему о России» – в том смысле, что сожалел, что в годину Наполеонова нашествия «умная нация» так и не смогла победить «глупую». То есть что французы не одолели Россию, ибо, если бы одолели, были бы «совсем другие порядки».
Собственно, никаких претензий к автору текста в смысле оценки образа Павла Смердякова у меня, разумеется, нет и быть не может. Женщину, религию, дорогу, а равно и делать жизнь с кого – каждый выбирает для себя, и что термин «широпаевщина» давно уже стал синонимом «смердяковщины», ни для кого не секрет. Так что, скорее всего, я и не обратил бы внимания на очередной звонкий выкрик альтернативно мыслящей особы, кабы не одно интересное «но»…
Что г-н Широпаев историю России знает, мягко говоря, скверно, а то, что каким-то чудом все-таки откуда-то знает, интерпретирует, мягко говоря, вольно, мы – если не забыли – уже в курсе. Несет паренек все, что где-то когда-то прочитал, не заботя себя аргументами, да и все. Однако же данный случай особый. Тут г-н Широпаев, непонятно почему, рискует свою мысль чем-то подтверждать. А это уже интересно.
«А оказавшись в заграничном походе, – пишет сие молодое дарование, имея в виду русских дезертиров 1814 года, – стал русский солдат разбегаться по Европе в поисках лучшей доли – считай, четыре дивизии кануло с концами! Сорок тысяч Смердяковых! Русские крепостные в солдатских мундирах ногами голосовали за вражеский «Кодекс Наполеона», т. е. за «совсем другие порядки». Наша нация оказалась не так уж «глупа».
Источник в данном случае понятен. Не знаю, из какой конкретно лужицы лакал наш козленочек, но эту дикую, ни в какие ворота не лезущую цифру – 40 000 дезертиров – впервые назвал, указав: «согласно многочисленным рапортам полковых командиров, сохранившимся в архивах», известный всем Андрей Буровский («Наполеон – спаситель России» М., 2009). Затем ее же, с тем же указанием, подхватил еще один «историк», Евгений Понасенков («Наполеон Бонапарт – кавалер ордена Св. Андрея Первозванного», Аргументы недели, 2010, 7 окт.), и наконец, в юбилейном, 2012-м, ее же озвучил известный либеральный публицист Владимир Абаринов, и не где-нибудь, а на сайте «Радио Свобода», и не абы когда, но аккурат в сентябре, под годовщину битвы при Бородино.
Ага.
Именно. Чтобы хоть как-то, но нагадить. Правда, осторожности ради г-н Абаринов, в отличие от Буровского и Понасенкова, не дурак, ссылается на «Записки Барановича», реальные мемуары реального артиллерийского офицера, в самом деле прошедшего от звонка до звонка весь Зарубежный поход.
Но ссылается хитро.
Сперва, как видим, описывает казус с денщиком полковника Засядько, который требовал у командира демобилизации, затем признает: «Автор записок утверждает, что этот случай «небывалый в войске и в летописях истории русских войск», однако тут же, даже не передохнув, делает ход конем: «но в другом месте он же сообщает, что по возвращении из похода русская армия недосчиталась сорока тысяч нижних чинов, «о возвратe которых Государь Александр и просил короля Людовика XVIII», однако король просьбу императора исполнить не мог «за утайкою французами беглецов, и потому ни один не возвратился».
И вот тут – внимание! – возникает повод бить жуликов канделябром по мордам.
По хитрым рыжим мордам.
Не потому даже, что всего в составе 6-й коалиции русских войск сражалось около 180 тысяч, а во Францию ступило сильно меньше 100 тысяч (согласитесь, само предположение о дезертирстве каждого второго бредово), а потому, что у Барановича сказано совсем иначе.
«По 6-недельном отдохновении, – вспоминает он, – приказано было выступать в Россию… другой же день, для похода по сбору хотя (солдаты) и явились в парк, но не досчитались семнадцати рядовых, бежавших к своим хозяевам, уговорившим содержать их на своем иждивении и женить на дочерях. Когда же мы прибыли на границу России, то слышали, что из всего войска осталось во Франции до сорока тысяч нижних чинов, о возврате которых Государь и просил короля Людовика XVIII под условие, что возвращающийся в отечество наказанию не подлежит, если добровольно явится в полк на службу или в домашнее свое семейство, и путевыя издержки Государь приемлет на свой счет. Но король не в состоянии был исполнить государеву просьбу за утайкою французами беглецов, и потому ни один не возвратился».
Итак, как видим, информация о «40 тысячах дезертиров» основана отнюдь не на «рапортах полковых командиров», а исключительно на неясных слухах, донесшихся до офицера среднего ранга. Что же касается документов, то, по счастью, в нашем распоряжении имеются добротные исследования Евгения Назаряна, изучившего этот вопрос (все случаи дезертирства за все годы и их причины, как раз по тем самым рапортам, которых ни Буровский, ни Понасенков явно в глаза не видели) от альфы до омеги, доказав, что случаи дезертирства хотя и были, но исчислялись, по самому максимуму, сотнями. Ну ладно, две-три тысячи на круг за 3 года. Бывало, бежали, проштрафившись и боясь наказания, бывало – по личным причинам, а в 1814-м случалось и так, что фермеры-французы, приманив солдатиков, в самом деле «брали их на полное иждивение и женили на своих дочерях».
Вот только представим себе, как оно было. Два десятилетия войн, как известно из трудов Тьера, стоили Франции примерно 3 миллионов мужчин (включая безруких-безногих). Сам Наполеон считал, что «не больше миллиона», но все равно много. В основном, ясное дело, молодых, так что уже под Лейпциг пришлось гнать в числе прочих и «мари-луиз», мальчишек 13–14 лет. Голод на мужиков, то есть на рабочие руки и женихов, особенно на селе (основную-то тяготу наборов несло крестьянство), был жуткий, и совершенно понятно, что тысячи настоящих Мари и настоящих Луиз, застоявшись и засидевшись, с визгом кидались под кого угодно, лишь бы не калека, с визгом же и подзалетая.
После чего дядюшки Жаки и мамаши Кураж, дабы не сиротить будущих внуков и не бездолить дочерей, да и чтобы хозяйство не рассыпалось в прах, создавали заезжим молодцам (к слову сказать, не только русским, но и пруссакам, и чехам, и хорватам) режим наибольшего благоприятствования. На тебе, типа, солдатик, и дочь мою, и полцарства моего, а когда помру, так и все тебе, лишь бы остался. А иной служивый, со своей стороны, получая все и сразу: теплую жену, одежонку от покойных шурьев и «полное иждивение», а в перспективе дом, скотину, кубышку и так далее, да плюс ко всему прикидывая, что однова живем, а ежели искать станут, так баба с тестем ни в жисть не сдадут, – включал элементарную смекалку.
В такой ситуации, право слово, остается лишь удивляться моральной стойкости русского солдата. Всего (по подсчетам Назаряна) от 800 человек до 1,5 тысячи, не устоявших перед соблазном, и это – на фоне 4 тысяч беглецов из прусской армии и почти 10 тысяч беглецов из армии австрийской, – можно сказать, семечки. А уж если сравнить с британскими показателями – аж 25 % (42 тысячи дезертиров за 10 лет, в основном во Францию, где по причине дефицита мужиков привечали и прятали всех), – так и вовсе. И ведь многие из этих «от 800 до 1,5 тысячи» потом, не прижившись, еще и обратно домой просились.
В общем, все, как видите, проще простого, и никакой «Кодекс Наполеона», и никакие «совсем другие порядки» здесь даже в слабом намеке ни при чем. Уж как хотите, но самая обыкновенная экономическая эмиграция. «Ногами голосовали» за французскую любовь (только покрестись в латынство, и к алтарю) и всякие круассаны в придачу, на фоне чего такие мелочи, как присяга, Вера, Отечество и т. д. для некоторых – немногих, но все же – сущая дребедень.
Смердяковщина – она смердяковщина и есть…
