Джек Ричер, или Выстрел

– Не много, но ничего существенного мы не сможем сделать.

– Есть основания для смягчения приговора?

– Кажется, он ветеран войны в Персидском заливе. Так что, возможно, причина в каких-нибудь химических веществах. Или посттравматические дела. Возможно, нам удастся заранее договориться с Родиным. За ланчем.

Старший из партнеров кивнул и повернулся к своему товарищу, занимавшемуся налогами.

– Скажи секретарше, что мы сделаем все, чтобы помочь ее брату в нужную минуту.

Джеймса Барра перевели из камеры в полицейском участке в тюрьму округа до того, как его сестра или Чепмен смогли с ним встретиться. У него забрали одеяло и пижаму и выдали хлопковое нижнее белье, оранжевый джемпер и пару резиновых банных тапочек. Тюрьма округа была не самым приятным местом, в ней отвратительно пахло и постоянно стоял шум. Она была катастрофически переполнена, социальные и этнические страсти, которые удавалось усмирять на улицах, бушевали здесь с невероятной силой. В камерах сидело по три человека, а охранников не хватало. Арестантов-новичков называли фишками, и им предоставляли самим о себе заботиться.

Однако Барр служил в армии и потому не испытал в тюрьме сильного душевного шока. Он пробыл фишкой два часа, а затем его отвели в комнату для допросов и сообщили, что его ждет адвокат. В крошечном помещении без окон он увидел стол и два стула, намертво прикрепленные к полу. На столе лежал портативный магнитофон, похожий на «Уокмен».

– Меня зовут Дэвид Чепмен, – начал разговор мужчина, сидевший на стуле. – Я адвокат по уголовным делам. Защитник. Ваша сестра работает в нашей фирме. Она попросила нас вам помочь.

Джеймс Барр ничего не сказал.

– И вот я здесь, – добавил Чепмен.

В ответ – молчание.

– Я записываю наш разговор на пленку. Полагаю, вы не возражаете? – спросил адвокат. – Мне кажется, мы с вами однажды встречались. На вечеринке по случаю Рождества.

Барр молчал. Ждал.

– Вам объяснили, в чем вас обвиняют? Вам предъявлено очень серьезное обвинение, – продолжал Чепмен.

Заключенный хранил молчание.

– Я не смогу вам помочь, если вы сами не станете себе помогать, – попытался убедить его юрист.

Несколько долгих минут Барр сидел неподвижно, молча глядя на адвоката. Затем он наклонился вперед, к магнитофону, и заговорил впервые с момента задержания:

– Вы арестовали не того парня.

– Вы арестовали не того парня, – повторил Барр.

– Расскажите мне про того, кто стрелял, – воспрянул Чепмен.

Он отлично владел тактикой ведения дел в суде. Прекрасно умел установить верный ритм допроса. «Вопрос – ответ, вопрос – ответ». Именно так удается заставить человека раскрыться. Обвиняемые подчиняются ритму и все рассказывают. Но Барр снова погрузился в молчание.

– Давайте проясним ситуацию, – сказал Чепмен.

Барр ничего не ответил.

– Вы отрицаете, что совершили преступление, в котором вас обвиняют? – спросил Чепмен.

Арестованный молчал.

– Отрицаете? Улики указывают на вас, – заметил Чепмен. – Боюсь, их больше чем достаточно. Вы не можете делать вид, что ничего не понимаете. Мы должны поговорить о том, почему вы совершили преступление. Это единственное, что нам поможет.

Джеймс Барр ничего не ответил.

– Вы хотите, чтобы я вам помог, или нет? Возможно, дело в том, что вы пережили на войне, – предположил Чепмен. – Посттравматический стресс. Или какая-то мозговая травма. Мы должны сосредоточиться на причине.

Барр молчал.

– Отрицать вину не слишком умно с вашей стороны и бессмысленно, – убеждал адвокат. – Улики против вас.

– Найдите мне Джека Ричера, – нарушил молчание Барр.

– А он кто? Ваш друг? Вы были раньше с ним знакомы?

– Просто найдите его для меня.

– Где он? И кто он такой?

Барр не ответил.

– Джек Ричер – врач? – спросил Чепмен.

Но арестант не сказал больше ни слова. Он просто встал из-за стола, подошел к двери и принялся стучать, пока охранник не открыл ее и не отвел Джеймса назад в переполненную камеру.

Чепмен договорился встретиться с Розмари Барр и детективом фирмы в своем кабинете. Сыщик был копом в отставке, и его услугами пользовалось большинство юридических фирм города. Он работал на них по договору и имел лицензию на частный сыск. Звали его Франклин, и он нисколько не был похож на детективов из телевизионных сериалов. Всю работу он делал за своим столом, заваленным телефонными книгами, и с помощью компьютерных баз данных. Сыщик редко выходил на улицу, не носил пистолет и шляпу. Но в том, что касалось проверки фактов и поиска пропавших людей, ему не было равных. К тому же ему удалось сохранить кучу друзей в полиции.

– Улики абсолютно надежны, – сказал он. – Это то, что я слышал. Эмерсон ведет дело, а он очень хороший детектив. И Родин, кстати, тоже. Но по другой причине. У Эмерсона жесткие принципы, а Родин – трус. Ни один из них не сказал бы того, что они говорят, если бы у них не было стопроцентных улик.

– Я не могу поверить, что он это сделал, – сказала Розмари Барр.

– Да, конечно, похоже, он отрицает свою вину, – проговорил Чепмен. – Насколько я сумел его понять. И он просит найти человека по имени Джек Ричер, которого знает или знал раньше. Вы когда-нибудь слышали это имя? Встречались с Ричером?

Розмари покачала головой. Чепмен написал на листке бумаги слова «Джек Ричер» и подтолкнул его через стол Франклину.

– Я полагаю, это психиатр. Мистер Барр назвал его имя после того, как я сказал ему, что против него имеются неопровержимые улики. Так что, возможно, этот мистер Ричер сможет помочь нам смягчить приговор. Возможно, он лечил мистера Барра в прошлом.

– Мой брат никогда не посещал психиатра, – сказала Розмари.

– Вы в этом абсолютно уверены?

– Да.

– Как давно ваш брат в нашем городе?

– Четырнадцать лет. С тех пор, как уволился из армии.

– Вы были с ним близки?

– Мы жили в одном доме.

– Но вы там больше не живете.

– Не живу, – согласилась Розмари. – Я переехала.

– Брат мог посещать психиатра после того, как вы от него переехали?

– Он бы мне сказал.

– Хорошо. А раньше? Во время службы в армии?

Розмари ничего не сказала, и Чепмен повернулся к Франклину.

– Возможно, Ричер – армейский врач, – предположил он. – Может быть, у него есть информация о старой травме и он сумеет нам помочь?

– В таком случае я его найду, – сказал Франклин.

– Так или иначе, нам не следует говорить о смягчении приговора, – вновь заговорила Розмари Барр. – Мы должны говорить об обоснованном сомнении. Мы должны говорить о невиновности Джеймса.

– Против него собраны очень веские улики, – ответил Чепмен. – Он воспользовался своей собственной винтовкой.

Франклин провел три часа в бесплодных попытках найти сведения о Джеке Ричере. Сначала он проверил списки ассоциации психиатров. Ничего. Затем поискал в Интернете группы поддержки войны в Персидском заливе. Никаких следов. Он заглянул в «Лексис-Нексис»[6] и во все организации, занимающиеся новостями. Ничего. Затем вошел в базу данных государственного архива, где значились все, кто когда-то служил и сейчас служит в армии. Нужное имя Франклин нашел довольно быстро.

Джек Ричер поступил на службу в 1984 году, а в 1997-м ушел в почетную отставку. Джеймс Барр начал служить в 1985 году и уволился в 1991-м. Получалось, что они одновременно находились в армии в течение шести лет. Однако Ричер был вовсе не врачом. И никаким не психиатром, а военным копом. Офицером. Майором. Возможно, детективом высокого уровня. Барр закончил службу в звании сержанта, причем пехоты, а не военной полиции. Тогда какая связь между этими людьми? Видимо, Ричер мог чем-то помочь Барру, иначе тот не стал бы просить его найти. Но как это сделать?

В конце третьего часа работы Франклин решил, что ему не суждено это узнать, потому что Ричер исчез из поля зрения в 1997 году. Полностью и бесследно. Детективу не удалось отыскать его следы. Судя по данным Управления социального страхования, он жив. Не находился в тюрьме, что подтверждалось сведениями Национального центра учета преступности. Ричер словно испарился. Никакой кредитной истории. Он не был зарегистрирован как владелец недвижимости, машин или лодок. Никаких долгов. Никаких данных, касающихся конфискации имущества. Никакого адреса и телефонного номера. Никаких платежных документов. Никаких судебных решений. Он не был мужем и отцом. Джек Ричер был призраком.

Эти же три часа выдались для Джеймса Барра исключительно непростыми. Проблемы начались, когда он вышел из своей камеры и повернул направо в сторону телефонов-автоматов. Коридор был узким, и он налетел на другого заключенного, задев его плечом. Затем Джеймс совершил еще одну серьезную ошибку. Он оторвал взгляд от пола, посмотрел на заключенного, с которым столкнулся, и извинился.

Это был грубый промах, потому что фишка не имеет права смотреть в глаза другим заключенным. Если только не хочет выказать им свое неуважение. Таков закон тюрьмы. Но Барр его не знал. Арестант, которому он посмотрел в глаза, оказался мексиканцем. Тело заключенного украшали татуировки, говорившие о его принадлежности к одной из банд, но Барр ничего о ней не знал. После совершенной ошибки ему следовало быстро опустить глаза в пол, продолжать идти дальше и надеяться на удачу. Но он не сделал ничего подобного. Вместо этого он сказал: «Извините» – и затем, приподняв брови, смущенно улыбнулся, словно хотел поделиться: «Ну и местечко, верно?» Это были грубейшая ошибка, фамильярность и наглый намек на дружеские отношения.

– Ты на что смотришь? – спросил мексиканец.

В этот момент Джеймс Барр наконец все понял. «Ты на что смотришь?» – стандартное начало неприятного разговора в бараках, барах и в темных переулках. Слова, не предвещающие ничего хорошего.

– Ни на что не смотрю, – ответил Барр и сообразил, что только ухудшил ситуацию.

– Я, по-твоему, ничто? Ты называешь меня ничтожеством?

Барр опустил взор и двинулся по коридору, но понял, что сделал это слишком поздно. Он спиной чувствовал взгляд мексиканца и решил отказаться от мысли позвонить. Телефоны висели в тупике коридора, и Барр не хотел оказаться в ловушке. Поэтому он прошел по коридору против часовой стрелки и вернулся в камеру. Он добрался до нее без происшествий. Ни на кого не смотрел, ни с кем не заговаривал. Лег на свою койку. Примерно через два часа немного успокоился и решил, что сумеет справиться с мелким головорезом-мачо. В конце концов, Барр был крупнее его, крупнее даже двух мексиканцев.

Джеймсу очень хотелось позвонить сестре и узнать, все ли с ней в порядке. Он снова отправился к телефонам. Ему удалось дойти до них без проблем. Закуток был совсем маленьким, на стене висело четыре телефона, четыре человека разговаривали, четыре очереди дожидались своего часа у них за спинами. Шум, шарканье ног, дикий раздражающий смех, мерзкий воздух, запах грязных волос, пота и мочи. По представлениям Джеймса Барра, так и должно быть в тюрьме.

Но тут все изменилось. Мужчины, стоявшие перед ним, куда-то испарились, просто молча исчезли, и все. Те, что разговаривали, повесили трубки на полуслове и прошли мимо него. Стоявшие в очереди быстро рассеялись, и через полсекунды шумный заполненный коридор превратился в совершенно пустой и тихий.

Джеймс Барр обернулся и увидел мексиканца с татуировками. В руке тот держал нож, а за спиной у него столпились двенадцать дружков. Нож был сделан из пластмассовой зубной щетки, обернутой липкой пленкой и заточенной с одного конца, как стилет. Дружки были приземистыми коротышками, с одинаковыми татуировками, коротко подстриженными волосами и замысловатыми узорами, выбритыми на головах.

– Подождите, – попросил Барр.

Но мексиканцы не стали ждать, и через восемь минут Барр был в коме. Его нашли через некоторое время на полу, избитого до полусмерти, с множественными колотыми ранами, пробитым черепом и серьезным внутренним кровотечением. Позже в тюрьме поползли слухи, что он сам напросился на драку, проявив неуважение к латиноамериканцам. А еще оказал им сопротивление. Об этом в камерах говорили с чуть уловимым восхищением.

Мексиканцы тоже пострадали в схватке, но далеко не так сильно, как Барр. Его отвезли в городскую больницу, зашили раны, сделали операцию, чтобы облегчить давление на отекший мозг. Затем – в состоянии комы – положили в охраняемую палату реанимации. Врачи не могли сказать, когда он придет в себя. Возможно, через день. Или через неделю. Может быть, через месяц. Или никогда. Врачи этого не знали, и им было все равно. Все они жили в этом городе.

Тюремный охранник позвонил Эмерсону поздно вечером и сообщил о случившемся в тюрьме. Тот связался с Родиным, который, в свою очередь, поставил в известность Чепмена, рассказавшего эту новость Франклину.

– И что теперь будет? – спросил у него Франклин.

– Ничего, – ответил Чепмен. – Дело заморожено. Нельзя судить человека, находящегося в коме.

– А что будет, когда он придет в себя?

– Если с ним все будет в порядке, думаю, они дадут ход делу.

– А если нет?

– Тогда не дадут. Нельзя судить человека в коме.

– И что мы будем делать?

– А ничего, – сказал Чепмен. – В любом случае мы не слишком серьезно относились к этому делу. Барр виновен по полной программе, и никто ничего не может для него сделать.

Франклин позвонил Розмари Барр, поскольку сомневался, что кому-то еще пришло в голову известить ее. Он оказался прав. Поэтому он рассказал ей новости. Розмари внешне почти никак не отреагировала на его сообщение. Только затихла, словно находилась на пределе душевных сил.

– Думаю, мне следует поехать в больницу, – сказала она.

– Если хотите, – ответил Франклин.

– Понимаете, он ни в чем не виноват. Это несправедливо.

– Вы видели его вчера?

– Нет, не видела.

– Назовите мне места, где он регулярно бывал. Кино, бары, все, что угодно.

– Пожалуй, не назову.

– Знаете друзей, с которыми Джеймс проводил время?