Помоги проекту - поделись книгой:
Читаем дальше есенинские «Персидские мотивы» :
Туман – счетно-денежная единица Ирана. Золотая и серебряная монета, содержащая 10 иранских риалов. Туман, томан, (по анг. toman) – официальная денежная единица Персии с 18 века до 1932 года. В середине XIX в. 1 персидский туман стоил 4 рубля. Банкноты выпускались имперским банком Персии. В 1932 году была проведена денежная реформа, туман заменён иранским риалом по курсу 1:10. Хотя в настоящее время государственной валютой остаётся риал, цены в розничной торговле указываются, как правило, в туманах. Это делается для удобства и позволяет отбрасывать лишний ноль при расчётах. В некоторых случаях под туманом понимают примерно один доллар. Таким образом, давать всего один рубль за целых полтумана – это форменный грабёж со стороны менялы!
Итак, поэт ведет речь о стране, где произрастают шафран, олеандр, левкой и белые фиалки. То есть: это страна сухих и полусухих субтропиков, с засухами и пересыхающими летом руслами рек. В тоже время рядом находится морское побережье. Страна, где даже самой лютой зимой температура никогда не опустится ниже минус 10 градусов. Горы этой страны не превышают 1500 метров. Здесь много открытых, не залесённых солнечных песчаных мест (проницаемые почвы). В этой стране популярны шафрановые красители, а в пище – шафрановые пряности. В этой стране на кладбищах принято сажать кипарисы. Древним символом этой страны является бог солнца Хорс, а её главной национальной валютой – персидский «туман».
Вся эта информация следует исключительно из стихов Есенина. При этом официально считается, что Есенин всё это написал в Баку, ни разу не посетив Персию. Но перед нами – никакой не Баку, перед нами именно Персия! Женщины в этой стране ходят поголовно в чадре (в Баку, на пятом году советской власти – поголовно в чадре? Нонсенс!). И как это понимать?
Понимать это можно так, что цикл стихов «Персидские мотивы» написан Есениным намного раньше, не в 1924 и 25 годах, когда на самом деле он создал поэму о 26 бакинских комиссарах (там действительно реалии Баку), а… осенью 1920 года! «Листьев медь», «вечерний шафранный край» – это осень!
Известно, что первый приезд Есенина в Баку состоялся в августе 1920 года. Приехал он вместе со своими друзьями: поэтом Анатолием Мариенгофом и большевиком Григорием Колобовым. Именно здесь, в Баку, Сергей Александрович закончил поэму «Сорокоуст», которая являлась важным, этапным произведением в его творчестве. По свидетельству Т. Ю. Тaбидзе, во время своей первой продолжительной поездки нa Кaвкaз (июль-сентябрь 1920 г.) Есенин нa очень короткое время, где-то в aвгусте, заезжaл в Тифлис, еще нaходившийся под влaстью меньшевиков (см.: Белоусов В. Персидские мотивы. М., 1968, с. 10—11).
Так же известно, что в 1920 году, когда Есенин и братья Кусиковы арестовывались ЧК, помощь поэту оказал Блюмкин, обратившийся с ходатайством отпустить его на поруки. Этот инцидент произошел в Москве в конце сентября 1920. А где был Блюмкин перед этим? На первом съезде народов Востока, состоявшемся 1—8 сентября 1920 г. в Баку, который в западной литературе часто именуется как «Бакинский съезд»… В мае 1920 года Волжско-Каспийская военная флотилия под командованием Федора Раскольникова и Серго Орджоникидзе направляется в Энзели (Персия), с целью возвращения российских кораблей, которые увели в Персию эвакуировавшиеся из российских портов белогвардейцы. В результате последовавших боевых действий белогвардейцы и занимавшие Энзели английские войска отступили. Воспользовавшись этой ситуацией, в начале июня вооружённые отряды революционного движения дженгалийцев под командованием Мирзы Кучюк-хана захватывают город Решт – центр остана (провинции) Гилян, после чего здесь провозглашается Гилянская Советская Республика. Блюмкина направляют в Персию, где он участвует в свержении Кучюк-хана и в приходе к власти хана Эхсануллы, которого поддержали местные «левые» и коммунисты. После переворота Блюмкин участвовал в создании Иранской коммунистической партии (на базе Социал-демократической партии Ирана «Адалят»), стал членом её Центрального комитета и военным комиссаром штаба Красной Армии Гилянской Советской Республики. Он представлял Персию на Первом съезде угнетённых народов Востока, созванном большевиками в Баку. Примечательно, что среди делегатов было 50 женщин, а помимо Блюмкина, выступавшего от иранской делегации, участвовал в съезде известный в то время политический авантюрист – разведчик Джон Филби (отец легендарного советского разведчика Кима Филби), выдававший себя за араба. Но самым знаменитым гостем Бакинского съезда, безусловно, был видный турецкий политический и военный деятель Энвер-паша, скандал вокруг участия и выступления которого стал чуть ли не главным событием тех дней и вошел в историю съезда отдельной страницей.
Кстати, не следует забывать о том, что отношение к северным иранским территориям у России и раньше было, мягко говоря, не сторонним. В начале XIX века североиранские прикаспийские провинции Гилян и Мазендеран принадлежали Российской Империи, однако через несколько десятилетий их вернули Ирану. В условиях бесконечных внешних войн их удержание на далёких южнокаспийских берегах стало для русского правительства непосильной задачей. В сентябре 1920 г. правительство РСФСР принимает решение о сворачивании своей военной операции в Персии и приступает к переговорам с шахским правительством. Блюмкина это событие в Персии уже не застало – в сентябре 1920 г. он поступил в академию генштаба РККА.
Увы, до сих пор мало кто обращает внимания на тот факт, что в своих автобиографиях Есенин неоднократно писал, что в 1919—21 г. г. много ездил по стране и перечислял места, где ему довелось тогда побывать – Мурманск, Соловки, Архангельск, Туркестан, Киргизские степи, Кавказ, Персию, Украину и Крым. Великий поэт никогда не страдал топографическим непониманием. Кавказ – это Кавказ. Персия – это Персия. Он знал точно, о чем писал.
Косвенно это подтверждается статьёй Льва Троцкого памяти Сергея Есенина в газете «Правда» №15 за 1926 год: «Поездка по чужим странам, по Европе и за океан не выровняла его. Тегеран он воспринял несравненно глубже, чем Нью-Йорк. В Персии лирическая интимность на рязанских корнях нашла для себя больше сродного, чем в культурных центрах Европы и Америки». Так что «Персию» отнюдь не стоит считать опиской или поэтическим преувеличением.
По воспоминаниям великого русского актера Василия Ивановича Качалова о своей первой поездке в Персию (именно в Персию, а не в Баку!) рассказывал ему при их личной встрече сам Сергей Есенин. Для поэта тот краткий вояж стал дверью в иной мир – удивительный, непохожий на все предыдущее. И все это он гениально отобразил в своих «Персидских мотивах», созданных явно по свежим впечатлениям – либо еще в Персии, либо по дороге домой. Есенин вполне мог быть в Персии с середины августа до начала сентября и вернуться в Баку вместе с Блюмкиным.
И укор самому себе («честь моя за песню продана») может относиться именно к тому, что он напросился на поездку в Персию, что-то пообещав за это власть имущим. И это его мучило.
О том, что такая поездка Есенина по тем временам была вполне реальна, говорит и тот широко известный факт, что другой великий поэт, Велимир Хлебников, оказавшись в сентябре 1920 года в Баку, замыслил пробраться ещё дальше на восток, в Персию. И вскоре его замысел был осуществлён. В начале 1921 года советская Россия сформировала в Баку Персидскую красную армию (Персармию), которая была направлена в Персию для оказания помощи повстанцам. Хлебников был приписан к армии в качестве лектора. Путешествие в Персию стало очень плодотворным для Хлебникова. В этот период он создал большой цикл стихотворений, а также начал поэму «Труба Гульмуллы», посвящённую его впечатлениям от Персии, которая была завершена в конце 1921 года. В целом Гилянская Советская республика просуществовала недолго – с июня 1920-го по сентябрь 1921 года.
И всё-таки вероятность того, что в августе 1920 года Сергей Александрович так и не смог достичь желанной Персии существует. Если после Баку его видели в Тифлисе, то это совсем не по пути в Персию, а скорее ближе к Черному морю. Если в сентябре он был уже в Баку, то на весь предполагаемый персидский вояж (вместе с дорогой туда и обратно) и на написание стихотворного цикла у поэта оставалось недели две, не более того. Это в принципе возможно, но выглядит не очень убедительно и чрезвычайно рискованно.
И по поводу своей строчки о чести, проданной за песню. Очень уж она напоминает один из рубайатов поэмы «Хайямиада» Эдварда Фицджеральда:
В марте 1857 года, в библиотеке Азиатского общества (Калькутта) английский санскритолог Кауэлл обнаружил серию персидских четверостиший Омара Хайяма и выслал их английскому поэту Эдварду Фицджеральду, в дальнейшем прославившемуся на весь мир именно благодаря переводам четверостиший Омара Хайяма (англ. The Rubaiyat of Omar Khayyam).
Строки и фразы из этой поэмы использовались во многих литературных произведениях, среди которых: «Шахматная доска» Невила Шюта, «Весенние пожары» Джеймса Миченера, «Указующий перст» Агаты Кристи, «О, молодость!» Юджина О’Нила. Аллюзии, связанные с текстом Фицджеральда, часты и в коротких рассказах О’Генри. Весьма популярны были эти четверостишия и в литературно-богемной среде России начала двадцатых годов. Естественно, увлекался их чтением и Есенин…
И всё-таки. Если несмотря на все приведенные аргументы и предположения в действительности поэту так и не удалось побывать в Персии, уровень его духовного проникновения в реалии персидской поэзии таков, каким он может быть либо у человека, реально жившего на Востоке, либо у гения. И если первое как бы под вопросом, то второе очевидно.
Сам я к Есенину отношусь как к близкому, родному человеку. По даче в Мардакянах (пригород Баку, где поэт проживал в 1925 году) он – сосед моей сестры. Бывая у сестры, конечно, еду к морю и каждый раз – мимо барельефа Есенина работы Фуада Салаева с запечатленными словами поэта: «Прощай, Баку!…» Так же называется и последняя песня Муслима Магомаева. Словами Сергея Есенина он попрощался с родным городом и бакинцами… О том и моё стихотворение, написанное однажды много лет назад:
МЕЖДУ ВЕТРОМ И ВЕТРОМ
«Прощай, Баку! Тебя я не увижу…»
Сергей Есенин.
(Эти слова высечены на барельефе
возле дома, в котором жил поэт, —
рядом с дорогой, ведущей к морю.)
За время, проведенное в Азербайджане, Есенину довелось познакомиться со многими выдающимися людьми. Однажды он подружился с великим азербайджанским поэтом Алиагой Вахидом. Тот неоднократно приглашал нового друга на литературно-музыкальные встречи – меджлисы. Там Есенин впервые услышал мугам и сравнил его с исполнением произведений Баха «Мне очень нравятся ваши стихи, но о чем они?» – спросил однажды поэт. Вахид ответил: «О чем может писать поэт? О любви, о жизни, о смерти».
Алиага Вахид (1895 – 1965) дружил с другим великим азербайджанским поэтом – Сулейманом Рустамом (1906 – 1989), очевидцем того времени, стихи которого" о любви, о жизни, о смерти» мне посчастливилось слушать в середине восьмидесятых в присутствии их автора там же, в Шувелянах (это рядом с Мардакянами) на даче известного поэта и переводчика, моего учителя, Владимира Кафарова. И шумело море, и шуршал песок в виноградных лозах… Три дня и три ночи…
Есенин жил в Мардакянах вместе со своей женой Софьей Андреевной Толстой на служебной даче Петра Ивановича Чагина, второго секретаря ЦК и главного редактора газеты «Бакинский рабочий», своего друга. В этой же газете печатались его свежие стихи. Я помню «Бакинский рабочий», потому что и мои стихи через 60 лет после того тоже печатались там.
Именем Есенина в Баку названы улицы и парки. В Мардакянах работает дом-музей его имени. Здесь, в Баку, всегда будут помнить русского поэта, признавшегося однажды: «Не могу долго жить без Баку и бакинцев…»
Последнее и самое продолжительное пребывание поэта на азербайджанской земле пришлось на конец июля – начало сентября 1925 года. Всего за несколько месяцев до трагического ухода из жизни.
Приключения Гумилёва в Африке
Пролог
Кто из нас в юности не мечтал о дальних странствиях? Необычное, далёкое, непредсказуемое – привлекает юную душу сильнее любого магнита. Особенно – если у человека сердце настоящего романтика. Тем более, когда он – поэт… Шекспир писал гениальные произведения, действия которых разворачивались в странах, где сам автор не был никогда : Италия, Дания, Средиземноморье…
Пушкин Александр Сергеевич всю жизнь мечтал побывать за рубежами Российской империи, подумывал и о побеге даже, когда находился в ссылке в Михайловском, однако далее приграничных областей Турции так нигде и не побывал…
Увы, не всегда даже самому известному и именитому поэту удаётся лично участвовать в настоящем далёком путешествии, тем более очутиться там, где ещё не ступала нога современного человека, куда не докатилось эхо цивилизованного мира…
Мне знакомо это чувство. Я ходил по затерянным в тайге местам, среди гор, где на сотни километров вокруг не было никаких человеческих построек или поселений – только дикая первозданная природа, где звери не боятся человека, просто потому, что не видели его никогда.
И ты разглядываешь местность вокруг себя, сравниваешь её с картой и с удивлением убеждаешься, что карта – неточна, а значит, вокруг тебя неведомое, никем из людей прежде невиданное. И ты наносишь на карту то, чего на ней прежде не было, но что существует в реальности – здесь, на земле, на которой ты стоишь! А значит – и ты что-то открыл: или ручей, или гору, или скалу, – короче, всё то, о существовании чего до тебя никто из людей не догадывался. И это здорово. И ты не боишься ничего. Потому что всё вокруг – это и есть твой настоящий дом. А своего дома никто не должен бояться. И звери, и птицы, и рыбы, и леса, и реки, и скалы – всё вокруг твоё, домашнее… Почему бы и нет? Если вся Земля – место твоего обитания! Вся она – твой дом.
Так, однажды, в тайге я встретил кабаргу, разновидность маленького дикого оленя, про которого когда-то читал в солидном научном издании, как об очень чутком, пугливом животном, которое практически невозможно застать врасплох, а при встрече с человеком оно якобы тут же скрывается. Как бы не так! Убегает? Скрывается? Эти кабарги ходили за мной следом, как привязанные. Они абсолютно меня не боялись. Мало того, не я их, а они меня изучали. Они даже в прятки со мной пытались играть: выскочат из-за камня, назад спрячутся и выглядывают, ждут, побегу я за ними или нет. А если внимания не обращаешь – догоняшки устраивают. Если нет у тебя вражды к живому, к природе, то и у неё нет страха перед тобой…
Глава 1. Муза дальних странствий
И всё-таки был среди больших русских поэтов один, которому довелось побывать в таких далёких от России неведомых краях, где до него не видели живьём ни одного белого человека. Он стал первопроходцем и первооткрывателем. Звали его Николай Степанович Гумилёв. Он странствовал по Африке, был в Каире, Александрии, Аддис-Абебе, а потом в самых глухих, затерянных местах. Он открыл истоки Голубого Нила и пережил великое множество удивительных приключений. А ещё он написал замечательные стихи об этом и вообще – о многом из того, что творится на белом свете!
Вот с какими словами он обращается к своим читателям: «Старый бродяга в Аддис-Абебе (столица Эфиопии), покоривший многие племена, прислал мне чёрного копьеносца с приветом, составленным из моих стихов.
Лейтенант, водивший канонерки под огнём неприятельских батарей, целую ночь над южным морем читал мне на память мои стихи. Человек, среди толпы народа застреливший императорского посла, подошёл пожать мне руку, поблагодарить за мои стихи. Много их, сильных, злых и весёлых, убивавших слонов и людей, умиравших от жажды в пустыне, замерзавших на кромке вечного льда, верных нашей планете, сильной, весёлой и злой, возят мои книги в седельной сумке, читают их в пальмовой роще, забывают на тонущем корабле…
Я не оскорбляю их неврастенией, не унижаю душевной теплотой, не надоедаю многозначительными намёками на содержимое выеденного яйца, но когда вокруг свищут пули, когда волны ломают борта, я учу их, как не бояться, не бояться и делать, что надо. И когда женщина с прекрасным лицом, единственно дорогим во вселенной, скажет: «Я не люблю вас», я учу их, как улыбнуться и уйти, и не возвращаться больше.
А когда придёт их последний час, ровный, красный туман застелет взоры, я научу их сразу припомнить всю жестокую, милую жизнь, всю родную, странную землю и, представ перед ликом Бога с простыми и мудрыми словами, ждать спокойно Его суда.»
Глава 2. Побег в Египет
Итак, в 21 год, скрывая от родителей сам факт своего путешествия, поэт Гумилёв вместо учёбы в парижском университете, тайно отправился из столицы Франции в Африку. Он побывал в Египте! Что же он увидел там?
Он устремился на континент, чьи очертания на карте напоминали ему исполинскую грушу, повисшую на дереве Евразии. Поэт представлял себе встречи с вождями племён одетыми в леопардовые шкуры, с деревнями, в которых поклоняются деревянным идолам, с подстерегающими его в джунглях львами. «Дай назвать моим именем чёрную до сих пор неоткрытую реку!» – просил он Бога в одном из своих стихотворений.
Вот, повествуя о Красном море, он рассказывает о том, что по берегам его «известняк, как чудовищный кактус, расцвёл», а на раскалённом песке островов умирают оставленные приливом «осьминоги, тритоны и рыбы-мечи». И в поисках жемчуга отплывают от африканского берега сотни лодок, а сотни других, аравийских, соперничая, стараются их отогнать. И проходят по морю огромные океанские пароходы из Суэцкого канала. И прекрасно оно ночами, когда звенит, словно музыка, его сияющая волнами поверхность.
Изумрудная долина Нила, раскидистые веера пальм, многочисленные каналы, струящиеся вдоль выложенных глиной берегов и бурлящие возле Дамьетских скал – всё это напоминает поэту иллюстрации из старинной сказочной книги, которую он разглядывал в детстве морозными зимними вечерами. Знаменитые пирамиды – гробницы фараонов Египта, загадочный Сфинкс, сверкающие в небесах пышные созвездия – всё поражало воображение молодого поэта!
В Каире ему запомнился своей высотой и великолепием минарет мечети султана Гассана. Внутреннему взору Гумилёва представлялись многочисленные невольницы из дальних северных стран, томящиеся в гареме султана. А вечерами в каирских кофейнях он слушал стихи арабских поэтов, наслаждаясь мелодичностью их голосов и бесподобным ароматом огненного кофе.
Глава 3. Встреча с Абиссинией
В 1908 году Николай Гумилёв возвратился в Петербург, где поступил на юридический факультет университета, а через год перевёлся на историко-филологический… Африка вдохновила его на неповторимые стихи. Тяга к ней была так велика, что осенью 1910 года поэт вновь отправляется туда. На этот раз – в Абиссинию. Так называли тогда в Европе Эфиопию, удивительную горную страну, которая не покорилась и не стала ничьей колонией в эпоху полной колонизации Африки. Это было независимое государство, управляемое своим императором Менеликом П, которого называли «негус», ибо так называется император на эфиопском языке.
Гумилёва интересовали истоки великого Нила, а Голубой Нил начинался именно там, в царстве Менелика.
Не забывайте, что именно Эфиопия – родина Абрама Ганнибала, прадеда великого русского поэта Пушкина! Кстати, это единственная страна на африканском континенте, где исповедуют православие.
В африканских странствиях Гумилева сопровождал его верный товарищ – Николай Леонидович Сверчков, памяти которого позже поэт посвятит одну из своих лучших книг…
Глава 4. «Колдовская страна»
Поэт описывает далёкую экзотическую страну, представшую перед его взором тогда, в начале ХХ века. Он рассказывает о ней, как о львице, отдыхающей на четырёх плоскогорьях между берегом Красного моря и таинственными лесами Судана. Север Эфиопии в представлениях Гумилёва – это бесконечные болота, где кишат чёрные змеи и обитает жёлтая лихорадка. Над этими болотами возвышаются дикие сумрачные горные хребты, покрытые лесом, с многочисленными пропастями и ущельями, над которыми сияют снежные вершины. Южнее находится плодоносное Амхарское плоскогорье, где в деревнях сеют пшеницу и косят траву для домашнего скота, где порой в табуны забредают дикие зебры, а вечерами разносятся гортанные песни и слышны звуки багана – абиссинского струнного музыкального инструмента.
Там поют абиссинцы о прежних временах, когда над озером Тана горделиво возвышалась древняя эфиопская столица Гондар. В этом городе богословы разговаривали стихами, а живописцы когда-то создавали портрет царя Соломона и царицы Савской рядом с ручным львом. Так гласила старинная легенда о библейских временах и героях, называя Эфиопию-Абиссинию родиной царицы Савской, пленившей умом и красотой мудрого библейского царя Соломона.
Могло ли сердце романтика и поэта Николая Гумилёва не увлечься такой далёкой и удивительной страной? И вот он рассказывает в стихотворении, похожем на ожившую сказку, как, однажды, могучий царь Абиссинии негус Негести перенёс столицу страны из древнего Гондара – родины поэтов и роз в каменистую Шоа, где жили грубые, свирепые и сильные воины. Шоанцы любят слушать не мелодичный баган, а звонкие голоса труб и гром барабанов. Вечерами они курят трубки и пьют тедж, абиссинское пиво.
Они покорили для негуса Менелика племена людоедов и карликов, племена харраритов, галла, сомали и данакилей, они устелили его дворец добытыми кровью львиными шкурами. И, глядя на леса, горы и небеса Абиссинии поэт поражается сходству этой земли с характером населяющих её народов!
«Колдовская страна! Ты – на дне котловины
Задыхаешься, солнце палит с высоты,
Над тобою разносится крик ястребиный,
Но в сиянье заметишь ли ястреба ты?
Пальмы, кактусы, в рост человеческий травы,
Слишком много здесь этой палёной травы.
Осторожнее! В ней притаились удавы,
Притаились пантеры и рыжие львы.
По обрывам и кручам дорогой тяжёлой
Поднимись, и нежданно увидишь вокруг
Сикоморы и розы, весёлые сёла
И широкий, народом пестреющий луг…
Поднимись ещё выше: какая прохлада!
Словно позднею осенью, пусты поля,
На рассвете ручьи замерзают, и стадо
Собирается в кучи под кровлей жилья.
Павианы рычат средь кустов молочая,
Перепачкавшись в белом и липком соку,
Мчатся всадники, длинные копья бросая,
Из винтовок стреляя на полном скаку.
И повсюду верху и внизу караваны
Дышат солнцем и пьют неоглядный простор,
Уходя в до сих пор неоткрытые страны
За слоновою костью и золотом гор…
И я вижу, как южное солнце пылает,
Леопард, изогнувшись, ползёт на врага,
И как в хижине дымной меня поджидает
Для весёлой охоты мой старый слуга.»
Глава 5. Во главе каравана
Так поэт Гумилёв описывает свою первую встречу с Абиссинией… Во время своих путешествий русский поэт проник в самые отдалённые глухие уголки Эфиопии, где местные племена постоянно враждовали между собой. Однажды, ему даже удалось лично участвовать в примирении враждующих сторон. Но, если было необходимо, Гумилёв сам вступал в сражения. Он шёл в битву, не боясь смерти.
А ещё, однажды, восемь дней вёл он из города Харрара свой караван сквозь Черъерские горы, отстреливаясь от стай диких обезьян, которые забрасывали путников камнями, и засыпая среди корней сикоморы. На девятую ночь с высокой горы далеко впереди на чуть видной вдали равнине он различил горящие костры, похожие на красные звёзды.
И на следующий день караван ступил на галласкую равнину. Высоченные галласы-мужчины в леопардовых и львиных шкурах, мчась вихрем на своих конях в погоне за страусами, срубали им саблями головы на скаку. А галласки-женщины пасли гигантских верблюдов. Галлаские старики поили умирающих змей парным молоком, заботясь о них, как о детях. А галлаские быки, которые никогда в жизни не видели белого человека, по описанию Гумилёва, разбегались, мыча от ужаса…
Поэт начал изучать абиссинский язык, общаясь с жителями этой далёкой от нас страны, узнавая значения слов, странных и непонятных для русского уха: «Ато» и «гета» – по-нашему «господин», «аурарис» – носорог, «гумаре» – бегемот, «азо» – крокодил, а «ой ю гут!» – возглас удивления!
Он охотился на львов, переправлялся в плетёной корзине через реку, кишащую крокодилами, его принимал император Абиссинии – негус Менелик Второй! На своей родине, в России, слава к поэту Гумилёву пришла именно тогда, когда он находился в Африке…
Глава 6. Царица нилотов
И всё же самое удивительное приключение Гумилёв пережил тогда, в конце своего первого путешествия в Абиссинию. Хотя потом было ещё одно странствие, ещё один поход: он вернулся в Африку в 1913 году, выполняя функции руководителя научной экспедиции Российской Академии наук…
Так что же это было? Сон или явь? Нет. Это был не сон… Это была – любовь! Гумилёв направился в экспедицию к истокам Голубого Нила. Дорога проходила по неизведанным европейцами местам, через леса и горы, туда где обитало никому неведомое племя нилотов. Однажды, когда Николай и его спутники уже достигли долгожданных верховий реки, им встретилась группа чернокожих воинов в боевой раскраске. Под звуки там-тамов, сопровождаемые чёрными копьеносцами (то ли в плену, то ли в гостях?), они вошли в деревушку нилотов. Там их встретила молодая царица этого небольшого народа, обитающего в диких абиссинских горах. Её муж, великий воин и вождь всего племени, со своими приближенными, охотился в это время на леопарда, недавно напавшего на корову одного из своих сородичей. Охотники должны были вернуться лишь через несколько дней.
Прекрасные нежные глаза темнокожей повелительницы, её мелодичный чудесный голос, стройный стан, доброе обхождение со своими неожиданными гостями – весь её облик покорил горячее сердце русского поэта и первопроходца Гумилёва. Всего несколько дней в глухой африканской деревушке – и многое перевернулось в судьбе Николая! Он уже не мыслил своей дальнейшей жизни без неё, повелительницы нилотов. Он готов был остаться с нею навсегда. Но его королева замужем. И он сходил от одной этой мысли с ума! Не было иного выхода, как украсть её у мужа и бежать вместе с ней от его неминуемой мести. Гумилёв начал готовиться к задуманному.
Однако, тайну не удалось сохранить. Слишком зорко следили за всем происходящим глаза подданных вождя нилотов. Поэта схватили. Он был брошен в яму и обречён находиться в ней до самой своей смерти.
Но королева не забыла о влюблённом в неё бледнолицем рыцаре. Её служанки тайно под покровом ночи приходили к месту заточения узника любви и приносили ему еду, чтобы он не умер от голода. Даже там, в этой страшной, душной яме он продолжал сочинять стихи, посвящённые даме своего пылкого сердца! Королева помогла доставить сообщение о случившемся с Гумилёвым в столицу Абиссинии. В дело вмешался русский консул. Через некоторое время, после длительных и трудных переговоров, незадачливого русского поэта всё-таки удалось вызволить из тюрьмы.
Поделиться книгой: