Лермонтов и другие

Но память о той любви навсегда осталась в сердце землепроходца и первооткрывателя Николая Степановича Гумилёва. Возможно, именно она, эта память, через несколько лет позвала его вновь в трудную и опасную экспедицию вглубь чёрного материка.

Глава 7. Странный сон

Он вернулся в дождливый холодный Петербург. Но и здесь его преследовали воспоминания о далёкой и прекрасной стране. Он тосковал по горячей инджире – абиссинскому хлебу в виде лепёшек, вспоминал абиссинские дороги, деревушки и города, в которых побывал, города с удивительными певучими названиями: Анкобер, Дыре-Дауа, Харрар… И то, как к нему обращались «френджи» – так в Абиссинии называли европейцев.

А однажды, ему приснился странный, похожий на пророчество, сон… Снилось ему, будто черные африканские боги превратили его в ягуара. Во мраке ночи он красля к людскому жилью, чтобы добыть себе пропитание. Неожиданно в тёмном перелеске он увидел прекрасную девушку с яркими жемчужными серьгами в ушах и лёгкой поступью. Он, в образе дикого хищника, изготовился к прыжку, но, завороженный её взглядом и тихим колдовским голосом, замер на месте, так и не посмев наброситься на свою добычу. Девушка исчезла. И тут же отовсюду набежали собаки, набросились на него и начали терзать… Он лежал на земле, истекая кровью, и вспоминал лёгкую поступь своей госпожи…

Иногда ему чудилось, что царица нилотов вновь зовёт его к себе. И он беседовал с ней, обращаясь к её образу на своём поэтическом языке.

«Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд

И руки особенно тонки, колени обняв.

Послушай, далёко, далёко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф…»

Русский поэт Гумилёв так и не оставил мысли найти «покой нежданный в дымной хижине дикаря»…

Глава 8. Научная экспедиция

В 1913 году началось третье путешествие Гумилёва в Африку и второе – в Абиссинию. Оно было организовано при поддержке Российской Академии наук.

Поэт собрал в Абиссинии богатейший и разнообразнейший материал, особенно в сфере фольклора. Он записал великое множество легенд, преданий и песен местных племён и народностей. Секретарь историко-филологического отделения Академии наук академик С. Ф. Ольденбург отмечал, что коллекция, собранная в Восточной Африке командированным туда господином Н. С. Гумилёвым, существенно дополняет имевшиеся в те времена в этнографическом музее Петербурга материалы о племенах харрари и сомали, и является уникальной в своём роде.

Научная задача, поставленная перед поэтом, была выполнена им полностью и блестяще.

Что значили эти путешествия для него самого – трудно оценить, ибо они сделали из него совершенно другого человека: мужественного, пытливого, знающего цену жизни и чести. Абиссиния дала мощнейший импульс его творчеству Именно Африке посвящена одна из лучших прижизненных книг поэта «Шатёр» созданная в Крыму в пору гражданской войны.

В последние годы жизни поэт признавался, что в Африке ему нравилось всё, и он не отказался бы жить там даже простым пастухом или охотником, бродить целыми днями по джунглям, а на ночь возвращаться в маленькую абиссинскую деревушку.

Глава 9. Последняя свобода

О чём бы он ещё мог написать? Где, в каких неизведанных краях он мог бы побывать со своим неуёмным, неусидчивым характером, какие открытия сделать? Об этом мы уже никогда не узнаем…

Ему было только тридцать пять лет, когда чекистская пуля оборвала его жизнь. 27 августа 1921 года выдающийся русский поэт, путешественник и первооткрыватель Николай Степанович Гумилёв был расстрелян по приказу большевистского трибунала. И не помогли ни ходатайства друзей-литераторов, ни заступничество пролетарского писателя Максима Горького.

Человек, отказавшийся донести на своих боевых товарищей, вместе с которыми он сражался на фронтах первой мировой войны против кайзеровской Германии, которые, как и он сам, на его глазах поднимались в атаку и шли на смерть под перекрёстным огнём за свою родину, за Россию, такой человек был не нужен Советской власти и ЧК. Его расстреляли «за недонесение», то есть за то, что поэт отказался стать подлецом, а просто остался самим собой – поэтом и человеком.

Он был слишком свободным для того, чтобы оставаться в живых…

На меня назначена охота. Поутру, как только рассветёт, стану я добычей для кого-то, кто покрепче сети заплетёт… Станут гнаться, станут веселиться, громко петь и долго пить вино… Только их потасканные лица мне увидеть будет не дано. Будь я самый сильный, самый ловкий, – знаю точно: завтра поутру окружат и спутают верёвкой, и потащат за ноги к костру. Мне Угода шепчет : «Стань угодным, подольстись, ты – парень с головой. Я тебя не сделаю свободным, но зато останешься живой…» Просит Зависть: «Ну, пойди навстречу! Раззавидуй! И решись на зло… И тогда я душу покалечу, в остальном – считай, что повезло..» Третье Зло, одолевая скуку, в предрассветной дымке голубой молча мне протягивало руку и звало, манило за собой…

Выбор сделан. С именем восхода принимаю бешеную рать. И со мной – последняя свобода. Страшная свобода. Умирать.

…Как знать, вспоминала ли в тот последний день его жизни, в день расстрела, о странном бледнолицем поэте с пылкими влюблёнными глазами там, далеко-далеко, за горами, морями и пустынями, – гордая и прекрасная королева нилотов? Я думаю, наверное, вспоминала… Не могла не вспоминать.

Заметки на полях мифологии Британских островов

Энциклопедия: Кельтская мифология

CELTIC MYTHOLOGY

Публикуется с разрешения издательства Geddes & Crosset

Перевод с английского С. Головой и А. Голова

Издательство Эксмо 2002

OCR Васильченко Сергей

Мои заметки не претендуют на какое-либо открытие или утверждение, поскольку возникли они на неких «созвучиях», «аллитерациях» и ассоциациях, которые подготовленным умам, возможно, покажутся весьма и весьма наивными. Надеюсь, однако, что и в наивных моих вопросах будет обнаружено (пусть даже и случайно) некое рациональное зерно.

Таинственные совпадения

После разгрома (согласно ирландским кельтским легендам) племени богов Туатха Де Данаан во владение побежденным богам достался подземный мир, а людям – наземный. Каждое отдельное божество обитало в своем личном подземелье под специально устроенным для этого случая курганом. Подобные места обитания обрели собственное название СИДХ.

В ненецкой мифологии испокон веков из поколения в поколение рассказывается о таинственном подземном народце именуемом СИХИртя. Роста они маленького. От людей прячутся. В сумерках иногда из-под земли слышны их песни. Занимаются они тем, что пасут мамонтов. К тому же сихиртя обладают волшебными вещами, да и сами порой способны творить настоящее волшебство. Сихиртя скрытно обитают на первом уровне подземного мира – в холмах (курганах).

Учитывая то, что со временем множество местных божеств отдельных кельтских племен имело тенденцию восприниматься как малые волшебные народцы, скрывающиеся от людей (феи, эльфы, гномы и т. д.) точно такие же, как ненецкие сихиртя, невольно задаешься вопросом: не являются ли ненецкие сихиртя и побежденные кельтские боги, проживающие в сидхах – связанными некоей общей тайной рождения, или же вообще – одним и тем же, разнясь лишь своим восприятием у разных народов в разное время их бытия?

Кстати в мифологии обоих народов: и кельтов Британии, и ненцев полуострова Ямал, существует общее мистическое животное, имеющее для этих столь разных народов примерно один и тот же сакральный смысл. Это – Белый Олень.

Ритуально питье свежей крови принесенных жертв было в ходу у кельтских жрецов, ненцы же (не только шаманы, но и простые смертные, также пьют свежую оленью кровь до сей поры (факт, который я могу подтвердить лично).

Бран Благословленный валлийских кельтов носил имя происходящее от Ворон (по-старославянски ВРАН). Вещей (вещающей) была говорящая голова Брана. Вещим является и Ворон у ненцев, где именуется испокон веков ВАРНЭ. О голове Брана повествовали кельтские друиды, а к вещему Варнэ обращались ненецкие шаманы.

В предании, записанном Уильямом Лармини в ХIХ веке на острове Ахилл со слов одного престарелого крестьянина говорится о Балоре, Гобале Зодчем и Гавидьене Го. В частности там присутствует такой фрагмент: Божество Мананнан привозит Киана в королевство Балора и высаживает его на берег «в краю обитателей севера, которые не жарят мясо, а поедают пищу сырой». Причем, сам Балор, оказывается, тоже никогда прежде не ел жареного мяса.

Подобные кельтским традиции поедания сырого мяса и сырой рыбы – обычное явление в среде самоедских (ненецких племен).

Таким образом, получается, что дед кельтского Бога Солнца (Луг ирландских кельтов, Ллей Ллоу Гиффес – валлийцев, Беленус – галлов) проживал далеко за полярным кругом, где солнце – часть года отсутствует вообще. И тогда возможно, что часть кельтов либо прибыла с севера на Британские острова, либо очень плотно была с севером знакома.

О возможной близости к северным корням говорит и созвучность, фонетическая близость имен верховного божества Потустороннего мира валлийских кельтов (Гвин ап Нуд), ирландских кельтов (Нуада) и верховного божества ненцев Нума (Нува).

Кстати, несомненное родство с именем бога Одина германских племен при гораздо меньшей схожести звучания тонко подмечена британскими учеными : Гвин ап Нуд – Гвидион – Уодин – Один. И при этом как факт утверждается (и никем уже не оспаривается), что сам германский Один произошел именно от кельтского Гвин ап Нуда.

Что же тогда говорить о Нуве (Нуме) ненецкого народа?

В стародавнее, но вполне историческое время у ненцев бытовала традиция приношения богам человеческих жертв. Однако, жертву в рутинном прямом смысле никто не убивал. Её просто привозили на капище и оставляли там. А через некое определенное время возвращались к месту жертвоприношения, дабы убедиться принята ли божеством, предложенная ему жертва.

Существует множество письменных свидетельств о том, что сходный обычай жертвоприношения существовал и у древних кельтов. Однако, ученых смущает явная скудость фактического материала: человеческих останков с безусловными признаками насильственной смерти на местах жертвоприношений. Если иметь в виду ненецкие жертвоприношения, то такому положению находится вполне естественное и простое объяснение: древний человек руководствовался принципом уважения прав и самостоятельности в принятии решений своими богами.

То есть, божеству не приносилась, а ПРЕДЛАГАЛАСЬ человеческая жертва. И только божество единолично решало: нужна ли ему такая жертва или нет, лишать ли жизни человеческое существо или не лишать. А предоставлять своему богу уже убитого человека в таком случае означало бы посягательство на права этого божества быть им, ограничивало эти права.

Потому, возможно, не стоит археологам искать признаков насильственной смерти у принесенных в жертву. Таких следов по большей части никогда и не было. Вспомните известную русскую сказку об отце, отвезшем зимой в лес родную дочь по наущению злой мачехи. В этом действии русской сказки возможно улавливается такой же отголосок древнего обряда жертвоприношения.

История Красной шапочки

Исходя из того, что у кельтов «красными шапочками» являлись существа из рода фей, эльфов и других «малых» волшебных народцев, можно предположить, что чисто физически Серому Волку проглотить Красную шапочку (да и её бабушку тоже) было совсем несложно: размеры и бабушки, и Красной шапочки позволяли сделать это очень легко. Заметьте: он ведь её не ел, не жевал, а мгновенно ПРОГЛОТИЛ (!), как пилюлю. В детстве, кстати, именно этот факт у меня, как у ребенка, лично вызывал наибольшие сомнения. И именно потому, что я тогда, естественно, ничего не знал о реальных размерах жертв Серого Волка.

Кстати, доказано, что в древности образ Волка был гораздо благороднее и именовался он не Серым, а Голубым (Небесным) Волком. То есть, героем, ниспосланным на землю с небес. По крайней мере, об этом я уже подробно рассказывал в одной из глав своего эссе «Кому Сибирь Родина?», написанного много лет назад…

Известно, что бабушка Красной шапочки являлась в древности олицетворением Смерти. И миссией Голубого Волка была победа над силами Смерти (бабушкой и её ужасной внучкой). Не напрасно с жертвенной едой (пирожками) Красная шапочка была отправлена по дороге Смерти в гости к своей страшной бабусе для свершения ритуального обряда жертвоприношения миру Смерти. Почему бабушка по голосу не отличает внучку от Волка? Потому что она из мира мертвых, где уже все равно кто там и как потянет дверь за сакральную веревочку. Героический Волк совершил попытку уничтожить саму Смерть и все её порождения ради спасения живого мира!. Однако, на его пути встает Охотник – проводник между миром живых и мертвых, и разрушает все благородные планы героя-одиночки.

Кстати, именно кельтская мифология говорит о том, что фигура Охотника – фигура весьма символичная, обрядовая. Только Охотник обращает живое (предмет охоты) в мертвое. В отсутствие смерти смысл его существования становится весьма сомнительным. Вот почему именно Охотнику достается неблагодарная роковая роль спасителя Вечной Смерти для всего сущего на земле…

Яблочно-стеклянное

История красавицы Грайне с ягодами рябины навеяла мне ассоциации с библейской историей Адама и Евы, изгоняемых из рая якобы за то, что Ева соблазнилась яблоком. Однако в свете истории Грайне возможно, что дело было отнюдь не в надкусанном яблоке, а в том, что беременные женщины не в силах отказать себе в исполнении своих внезапных прихотей. И самим нарушения табу Ева, подобно Грайне, «проговорилась» о том, что находится «в положении», а значит, посягнула на право Бога создавать новые живые существа! Естественно, когда тебя лишают какого-либо уникального права, ты этому вряд ли станешь радоваться. Яблоко, как и в случае с ягодами рябины, было той «лакмусовой бумажкой», которое сделало явным тайное.

Может быть, оттого первые дети Адама и Евы – Каин и Авель не были счастливы на земле, что были в свое время зачаты в раю преступным (по отношению к Богу) образом.

Весьма любопытно постоянное упоминание о стеклянных зданиях и сооружениях в абсолютно несхожих между собой кельтских легендах. Гластонберри Тор – Инис Виттрин валлийцев – переводится вообще как «стеклянный остров», хотя к морю отношения не имеет, так как физически является холмом в Сомерсете, а в сакральном смысле – Вратами между миром смертных и Потусторонним!

По другой легенде фоморы на острове Тори воздвигли стеклянную башню (или замок) под названием Башня Конана. Балор так же по легенде заточил свою родную дочь именно в стеклянной башне. А вспомните пушкинскую сказку о спящей царевне в СТЕКЛЯННОМ (хрустальном) гробу!

О словах, именах и прочих свойствах

Луг – первый король сынов Мил Эспейна, именуемый иначе Эремоном, возможно не подозревал, что является носителем сразу двух понятий, бытующих и в современном нам мире. Первое: Эре – (по имени одноименной богини) – земля Эре – Эре-ландия – Ирландия! Чтобы понять второе, вспомним о приставке «арх», означающей «нечто сверх чего-то», иными словами – «наипервейшее». Мон – моно – нечто одно, нечто в единственном числе. Складываем получившееся: МОН – АРХ, Монарх! То есть: Луг – Монарх Ирландии!

«Что у нас на кону?» Кто играл в карты, безусловно, знаком с этим выражением. Так что же такое кон? И почему он известен ис-по-кон? Про того, чьи дела идут вверх, принято говорить «он на коне». Обратите внимание: «князь» – корень слова «кн», «конунг» (норвежское слово) – корень слова «кн», «конь» – сокращенно «кн». Таким образом, и князь, и конунг, и английское «кинг» (король) – в изначальном смысле: человек, восседающий на коне, тот, кто на коне, Всадник. Обладание конем возводило человека в ранг «конника» и могло стать причиной его признания соплеменниками вождем. По крайней мере, тот, у кого коня отродясь не было, шансов стать королем имел гораздо меньше. Хотя, возможно, и были исключения. Но именно что – исключения из правила….

Богов у кельтских племен было очень много. Своих и чужих. На всякий случай уважались все боги, в том числе племенами-победителями уважались боги побежденных племен. Однако, бытовала красивая клятва: «Клянусь богами МОЕГО народа!» Очень интересное поэтическое уточнение.

Богиня-мать всего сущего Дану, именуемая иногда Ану (или Ана) имеет обширнейшую топонимику. Кстати, по-тюркски «Ана» и есть «мама» до сих пор: Дана-пра (река Днепр), Дана-стра (Днестр), Дана – Дон, Дана-ай – Дунай…

Балор имеет четкие ассоциации с гоголевским Вием. Оба обладают смертоносным взглядом, обоим надо поднять веки, чтобы видеть. Впрочем, есть и отличия. У Балора это свойство (смертоносный взгляд) касается только одного глаза, второй у него всегда открыт, но второй – обычный. Смертоносность глаза у него не природная, а «благоприобретенная» (в результате травмы, отравления глаза ядом).

Богине Дану противостоит богиня враждебных человеку сил Домну. Слово «Домну» по версии авторов британской энциклопедии означает «пропасть» или «морская бездна» (подземный и подводный мир приравнивались друг к другу, точь в точь как в мифологии славян-новгородцев Ящер, противостоявший Садко-богатому купцу, являлся владыкой и подводного, и подземного миров – равнозначно и одновременно). «Домну» на мой взгляд близко перекликается со старославянскими понятиями «Дом» и «Домина» в значении «Гроб», «место упокоения усопших».

К термину Дана-Ана вероятно тяготеет и топоним «Енисей», которое в тюркском варианте однозначно прочитывается как чуть искаженное «Ана-су», то есть «мать-вода». Если же окончание «сей» приравнять к созвучному «стрей» – «стрый» – стремнина, быстрая, могучая вода, то и к тому же самому «Дана-стр» – Днестр, только на этот раз древнесибирский. Таким образом, возникает предположение, что в какие-то стародавние времена на территории от Восточной Сибири до западных берегов Ирландии обитал народ, говоривший на одном и том же языке или на языках очень схожих между собой.

На такое же предположение указывает и ряд фонетических, понятийных и бытовых признаков у таких непохожих народов, как упоминавшиеся выше кельтский и ненецкий.

Эпизод погони Финна Мак Кумала за Диармайдом и Грайне напоминает многие подобные истории как из жизни, так и из художественной литературы. Например: пушкинские Руслан, Людмила и Черномор или историческая коллизия Чингисхана с погоней за украденной у него супругой. Впрочем, кража женщин на Кавказе, например, до недавнего времени считалась национальной традицией, обычаем (можно вспомнить, как комедийно, но правдиво использован этот обычай в сюжете известной кинокомедии «Кавказская пленница»). С этой точки зрения сама традиционность положений сюжета обретает оттенок некоего таинства, действа несущего определенный сакральный смысл.

В «Четырех ветвях Мабиноги» о богах бриттов сказано, что галльский бог Биле изгнал гэлов из Гадеса (Аида) и отдал им во владение Ирландию. Учитывая легенду о сыновьях Мил Эспейна (Мила испанского) можно предположить, что Гадес (Аид) являлся испанским приморским городом Кадисом.

В поэме из состава Черной Кармартенской книги (памятник ранневаллийской поэзии) кимры (самоназвание древних валлийцев) упоминают пса Мелгуина по имени Дормарт, что тут же переводится, как «врата смерти». Можно заметить, что фонетически это имя (Дормарт) совпадает со славянским смыслом слов «дверь» (английское «доор») и «мара» – смерть («март»).

Бран, и особенно его сестра Бранвен, стойко ассоциируются в кельтских легендах с полуостровом Сванси («Лебединое море»).

Кольца на шее у кельта-воина являлись знаком воинского отличия (наподобие современных медалей и орденов). Точно такой же смысл был заложен в шейных гривнах древних славян той же самой эпохи.

Кстати, в стихотворении Талиесина «Песня посвящения сынам Ллира аб Брохвел Повис» говорится, что «Аннвн» (Потусторонний мир у валлийцев) окружен со всех сторон морем, как тяжелой синей цепью, которую крепко держал Гвейр». Этот фрагмент также красноречиво напоминает о кольце (гривне) на шее обычного древнекельтского мужчины.

Кстати, пережитком периода человеческих жертвоприношений является и традиция прохождения (или перепрыгивания) через пламя и дым костра у славян во время праздника встречи весны (вспомним хотя бы повсеместно известную сказку «Снегурочка»).

Само название шотландского национального мужского элемента одежды «килт» напоминает о кельтах и их древнейшей культуре.

Огирвран – повелитель подземного мира из летописей Гальфрида Монмутского, являлся великаном и был громадного роста. Имя же его восходит к архаическому «okur vran» – злая ворона, то есть ворон – птица смерти. Дракон не обязательно являлся мифическим животным. Например, Утер Пендрагон был в должности предводителя войска и носил титул Дракона.

Известна в этимологии связь между словами «ватер» и «вода». Общим в них являются звуки «во» (или «ва) и «т» («д»). То есть, это нечто, в которое можно войти (те же звуки, кстати). Нечто же лежащее, простирающееся обладает звуками «ле» («ла»): земля, плеско (плоско), land (ленд). То есть вода может войти в лежащее, простирающееся нечто. В то же время «свет» – «се вет (вот)» – «се вода». То есть, свет воспринимается как вода, имеющий свойства воды, волновые и корпускулярные свойства одновременно. Значит, возможно, в древности свет воспринимался как некая живая вода, нечто текучее, струящееся. Свет колышется, течет, капает (мигает).

Валлийско-кельтское имя бога Солнца – Ллеу созвучно с ирландско-кельтским Луг. Ирландское прозвище Луга – «Длинные руки» напоминает о солнечном Луче (уже славянское слово). А значит, общность звучания «Лу» тоже может быть далеко неслучайной.

Тайны северных сказаний

Благодарю действительного члена Русского географического общества, почётного гражданина Салехарда, Людмилу Фёдоровну Липатову за предоставленные полевые материалы этнографических изысканий.

О духовном и культурном единстве народа, населявшего Северное побережье Евразии от берегов Ирландии до берегов Ямала и Таймыра можно судить по фрагментам сказаний и легенд таких географически далеких народов, как кельты и ненцы. И те, и другие не просто заселили места обитания племен, проживавших там до них, но и впитали в свою культуру то, что некогда принадлежало всему сообществу северных народов. Несмотря на огромное пространство и на время, разделяющее ненцев и кельтов, в их культуре и мифологии имеются схожие элементы, поскольку они были переняты и теми, и другими у другого доисторического народа. Ненцы иногда называют его сихиртя, кельты называли фоморами. Предлагаю проследить за тем, как заимствованное у давно исчезнувшего народа продолжает свою жизнь в сказаниях другого и третьего. Тем самым подтверждая мысль о том, что первоисточник информации у обоих народов был единым.

Сказитель: Павел Иванович (Себеруй) Неркаги.

Перевод и обработка З. П. Неркаги и Л. Ф. Липатовой.

Байдарацкая тундра. 2 февраля 1997 года.

Лабта вэсако» ҢОб» ню

(Единственный сын старика Лабта)

У меня есть отец – богатый житель равнин, есть мать. По другую сторону огня пожившая, много видевшая женщина живёт. Лично я о жизни сужу по силе и шуму ветра.

Однажды мой отец – старик Лабта, сказал:

– Этот сын сутками и годами спит, а был у меня сын – не спал днями и годами. Он ушёл десять лет назад. Наверное, умер. А я состарился, тело моё отяжелело.

Мы сели есть. Во время еды я подумал: «И правда, я не живу нормальной жизнью, иногда надо выходить на улицу». Я вышел и сел на свою ездовую нарту. Отец-старик пригнал оленей к чуму. Я зашёл в самую гущу стада, таская за собой аркан, хожу среди оленей. Увидел четыре молодых низкорослых быка, приносящих счастье, (быки от годовалых важенок. Прим. переводчика)). Я запряг этих быков. Не знаю точно куда ехать, но я их стронул с места. Четыре молодых быка, приносящих счастье, были хорошими оленями – только снежный вихрь закружил за нами.

Неделю еду. На седьмой день впереди появилась сопка, на склонах которой росли деревья, а самая вершина была голой. Я остановился на склоне сопки, привязал упряжку и поднялся на вершину. Оказалось, что там находится старое жертвенное место. Здесь были оленьи головы, нанизанные на палки. Раньше, видимо, здесь часто бывали, а теперь нет – даже головы позеленели. Среди них выделялись семь деревянных сядаев. Один из них, который был в центре, приподнялся и сказал:

– Единственный сын старика Лабта, ты стал самостоятельным. В какие земли держишь путь?

Я ответил:

– На другом краю земли есть земля семи Мыд (перевод с ненецкого – «печень»)

Деревянный сядэй из лиственницы сказал:

– В плохие земли ты отправился. О людях, которые уходили в земли семи Мыд, я не слышал, чтобы они возвращались. Идти-то иди, но ты нас угости – сделай на поминки.

Я ответил:

– Так-то оно так, но я ничего с собой не взял, чтобы принести вам в жертву.

И возвратился к нарте, а деревянный сядэй продолжал:

– Если ты нам принесёшь жертву, то мы бы когда-нибудь тебе помогли.

Я остановился и снова сказал:

– Нечего мне вам дать. Ну дам я вам крайнего молодого быка (пелея), а эта земля, наверное, так далеко, что на трёх туда не добраться.

Деревянный сядай настаивал:

– Мы не просим настоящую жертву. Ты дай нам жировую сетку с кишечника.