На сопках Маньчжурии

— Слышал, прибыло пополнение из спецшколы, подходящие ребята?

— Практика покажет. А тебе подавай готовеньких? Ладно, ладно, Климент Захарович, не вставай на дыбки!

— Может, назначить к Фёдорову стажёра?

Тарас Григорьевич разгадал манёвр Васина: «Пользуется ситуацией, чтобы доукомплектовать отделение!».

— Быть по-вашему! — Чугунов, почувствовав лёгкий озноб, поднялся, пересёк кабинет и замер у окна. — Есть у меня лейтенант на примете.

Проводив взглядом майора, Чугунов снова пытался набрать тепла в солнечных лучах. Тарас Григорьевич размышлял о сложившейся обстановке. По имеющимся во вверенном ему отделе «Смерш» данным, полученным из закордонных источников, из фактов участившихся прорывов через границу вражеских лазутчиков, из обзорных справок Главного Управления военной контрразведки «Смерш» генерал делал вывод: японская разведка не ослабляет усилий в сборе информации о Забайкалье.

Противник не может не предугадывать перспективу очутиться в огневом контакте с советской стороной — на западе его союзники идут ко дну! Накопление военного снаряжения в Распадковой, узнай о нём японцы, несомненно станет дополнительным толчком к такому прогнозу. Сигналы отсюда не исключаются: наблюдатели, вероятно, где-либо затаились! Острый интерес штаба войск Квантунской армии к намерениям советской стороны непременно выявится в учащении засылки агентуры…

Немного согревшись, Чугунов вернулся на рабочее место. Среди бумаг, приготовленных помощником в отдельной папке, он обнаружил странички, исписанные твёрдым почерком, без помарок.

По прибытии пополнения в отдел «Смерш» генерал принял лейтенанта Сидорина, плечистого, со светлыми глазами крепыша. В ходе ознакомления Тарас Григорьевич завёл речь о сопредельной стороне. И тут выяснилось, что выпускник спецшколы нетвёрдо ориентируется в оперативной обстановке, связанной с противостоянием военной разведки вероятного противника и контрразведки Красной Армии.

— В Харбине до ста тысяч русских эмигрантов. Тысячи беженцев из прежней России. Ярые монархисты, офицеры белого движения и казаки атаманов Семёнова и Анненкова, барона Унгерна. — Тарас Григорьевич оценивающе посматривал из-под очков на молодого офицера. — Из сих закромов японцы черпают кадры шпионов и диверсантов, нацеленных на нас. Я дам указания архивному отделению ознакомить вас с необходимыми материалами. Вам, товарищ лейтенант, предстоит своего рода дипломная работа. Представите мне обзорную справку…

Теперь генерал сосредоточенно читал листки лейтенанта Сидорина, по своему обыкновению делая пометки на полях.

«В апреле 1918 года в Харбине организовался «Дальневосточный комитет защиты Родины и Учредительного собрания». Возглавил его генерал Хорват Д. Л., управляющий Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД).

12 августа 1918 года во Владивостоке высадился японский десант в 16 тысяч солдат и офицеров, позднее интервенционистский корпус пополнился до 150 тысяч человек.

27 ноября 1918 года есаул Семёнов Г. М. получил телеграмму из Токио: «Японское общественное мнение не одобряет Колчака. Вы протестуйте против него.

2 апреля 1919 года колчаковский министр иностранных дел, находившийся в Париже, получил из Сибири сообщение: «Имеются свидетельские показания о соглашении, заключённом Семёновым с Японией, предоставляющем в распоряжение последней все золотые прииски Забайкалья».

Под давлением японцев Колчак 23 декабря 1919 года назначает генерал-майора Семёнова Г. М. главнокомандующим всеми войсками Дальнего Востока, а 4 января 1920 года указом адмирала Колчака вся полнота военной и гражданской власти на территории Российской восточной окраины передана Семёнову Г. М.

В начале 1920 года в отделение Российского госбанка в Харбине поступило золото Российской империи, попавшее к атаману Семёнову Г. М. В марте 1920 года из Харбина японские военные вывезли сокровища через Дайрен в Японию.

В начале сентября 1920 года Семёнов Г. М. улетает из Читы на аэроплане. 21 октября 1920 года семёновцы убежали из Забайкалья и через Маньчжурию по КВЖД направились в Приморье для борьбы с Советской властью.

«В случае освобождения территории Сибири от большевиков Япония получает в Сибири полное господство. Русское административное управление будет находится под японским надзором. Все концессии принадлежат японцам. В пунктах, имеющих для японцев стратегическое значение, японское императорское правительство имеет право держать военные силы в количестве, признаваемом им необходимым».

Меморандум от 12 марта 1921 года».

Из обвинительного заключения по делу атамана Анненкова Б. В.

г. Москва 23 мая 1927 года.

«…Сторонники атамана Анненкова Б. В., учинили налёт на Войсковой казачий собор в Омске и похитили казачье знамя Ермака и «Войсковое казачье знамя трёхсотлетия дома Романовых». Окружённый девятью преданными ему «партизанами», атаман ускакал в сторону Кокчетава. Среди участников ограбления замечен урядник Синегузкин Харитон Пантелеевич.

…В кругу атаманцев Анненкова Б. В. было принято обращение «брат». На чёрном знамени «партизанского отряда имени Анненкова» был вышит девиз: «С нами Бог». И эмблема: перекрещенные человеческие кости под белым черепом. Рядом с этим знаменем хранился андреевский бело-сине-красный стяг.

…Отличившиеся в зверствах и верные атаману казаки были сведены в отряды голубых и чёрных гусар. Их пометили особой татуировкой: на груди — крест. Под ним череп, две скрещенные кости. Змея, извивающаяся на теле. Особо доверенные лица имели наколку «С нами Бог и атаман Анненков!».

…11 сентября 1918 года Анненков захватил Славгород. Напротив Народного дома «партизаны» изрубили шашками 500 делегатов Крестьянского съезда. Выделялся беспощадностью урядник Синегузкин, за что был отмечен атаманом.

…В городе Сергиополе (Аягузе) изрублены и повешены 80 человек. Сожжено село Троицкое. В селе Шмидовке (Никольское) выпороты 300 жителей. Расстреляны 30. Повешены — 5 человек. Запомнился жестокостью урядник Зверев (за псевдонимом скрылся Синегузкин Х. П.).

…Приказ атамана Анненкова Б. В., гласил: «Всякий партизан имеет право расстреливать каждого не служащего в моих частях без суда и следствия».

…«В конце 1922 года в пакгаузе транспортной фирмы «Кикути унсотан», подле вокзала Уцуномия, солдаты микадо охраняли золото, тайно доставленное сюда с Дальнего Востока России. Его захватил командир 14-й дивизии императорских войск, участвовавший в интервенции в Сибири. Часть золота впоследствии была использована на создание марионеточного государства Маньчжоу-Ди-Го. Другая часть перешла в ведение военной разведки для формирования за счёт этого опорных пунктов и резидентур в Китае и Советском Союзе.

В распоряжении Министерства иностранных дел Союза ССР имеется весьма достоверная расписка, свидетельствующая о том, что часть российского золота была действительно передана японскому военному командованию «на хранение» на железнодорожной станции «Маньчжурия».

…После оккупации японцами Маньчжурии в 1931 году руководство остатками армии атамана Семёнова Г. М. принял на себя Второй отдел штаба войск Квантунской армии. Исходя из его директив, офицеры и генералы атамана готовили вооружённые отряды против Советской России. Во Втором отделе штаба сосредоточивалась информация, собранная белой эмиграцией о Советском Союзе. Все расходы по организации шпионажа, диверсий и террора против СССР погашались за счёт средств Квантунской армии, командованию которой была выделена часть золотого запаса бывшей Российской империи, захваченного в годы Гражданской войны в Сибири и укрытого от советского правительства.

…В 1938 году на станции «Оунгари-два» подручные атамана Семёнова Г. М., выполняя указание командиров Квантунской армии, сформировали из русских эмигрантов отряд «Асано» — по имени японского полковника, ведающего в Харбине наёмниками. В годы Второй мировой войны по распоряжению японцев подразделение отщепенцев было развёрнуто в «Русский воинский отряд армии Маньчжоу-Ди-Го»

…По требованию штаба войск Квантунской армии атаман Семёнов Г. М. сформировал Захинганский казачий корпус: пять полков, два отдельных дивизиона, отдельная сотня. Под ружьё были поставлены около шести тысяч казаков, пластунов, артиллеристов. После муштры бывшие белогвардейцы зачислялись в специальные отряды резервистов и получали пособие из японской кассы.

«Бюро по делам русских эмигрантов» в Харбине, кураторство над которым держала японская спецслужба в Маньчжоу-Ди-Го, распорядилось: «Все молодые мужчины из русских эмигрантов в возрасте от 17 до 30 лет должны стать на учёт как военнообязанные».

…Захваченные и обезвреженные агенты харбинского центра дали показания об активном сотрудничестве генералов Семёнова Г. М., Власьевского Л. Ф., Бакшеева А. П., а также главарей враждебной эмиграции Родзаевского К. В., Шепунова Б. Н., Михайлова И. А. и их постоянных пособников Охотина и Ухтомского с японскими спецслужбами.

…В газете «Голос эмигранта» атаман Семёнов Г. М. утверждает: «Нам, русским националистам, нужно проникнуться сознанием ответственности момента и не закрывать глаза на тот факт, что у нас нет другого правильного пути, как только честно и открыто идти с передовыми державами «оси» — Японией и Германией.

…Семёнов Г. М. в кругу близких сослуживцев признавался:

«От японцев в период гражданской войны мною было получено 4 миллиона иен, которые я использовал на нужды белой армии.

В 1931 году, после перехода штаба Квантунской армии из Мукдена в Чаньчунь, я имел беседу с полковником Исимура — начальником разведывательного отдела штаба Квантунской армии — и договорились с ним, что буду поставлять японцам сведения о Советском Союзе. Эта договоренность послужила началом моей разведывательной деятельности в пользу императора Японии.

…С 1942 года, когда связь со штабом Квантунской армии я стал поддерживать через посредство дайренской военной миссии, японцы выплачивали мне регулярно каждый месяц по 1000 иен».

Начальник казачьего отдела штаба атамана Семёнова Г. М. генерал-майор Власьевский Л. Ф. признавался:

«Семёнов и его войска почти полностью финансируются японцами, и мы во всем от них зависимы.

…Я также контактировал с японцами по поводу получения материальной помощи, средств на содержание атаманского двора и личные расходы Семёнова. На эти нужды японцы отпускают ежемесячно 10—15 тысяч золотых иен».

Начальник военной миссии в Дайрене Ясуе Норихиро доносил в штаб:

«Бывшего атамана Семёнова Г. М. я знаю с 1920 года. Ближе познакомился с ним почти двадцать лет спустя, в Дайрене, в японской миссии, куда Семёнов приносил различную информацию. А официально для сотрудничества с миссией Семёнов был привлечён мною в 1939 году. Тогда же Семёнов представил донесение о состоянии подводного флота в районе Владивостока. Было указано количество подводных лодок, их устройство и вооружение…»

Генерал Чугунов закрыл синюю папку. Записки лейтенанта Сидорина показались ему беглыми. Общее направление мысли одобрил. Молодой офицер сосредоточил своё внимание на корыстных побуждениях японцев — ущемить русские интересы в Сибири и на Дальнем Востоке.

— На троечку с плюсом наработал, лейтенант! — Чугунов посчитал возможным назначить Сидорина стажёром.

Вторая глава. В Маньчжурии

23 мая 1898 года к правому берегу реки Сунгари, напротив маньчжурского поселения Хао-бин, причалил пароход «Благовещенск». Другое русское судно — «Святой Иннокентий» — бросило якорь в соседстве с деревушкой Ченхэ.

Бородатые люди кинули на песчаный откос сходни. С палубы «Благовещенска» спустился священник, окрестил пристань, благословил прибывших с благополучным началом экспедиции.

По шатким мосткам потянулись телеги, крытые фуры с красными крестами на брезенте, лохматые лошадки. Со «Святого Иннокентия» выгружали доски, полотняные палатки, бочки с известкой, цементом, мешки с солью, мукой, крупой…

Большинство прибывших были в чёрных куртках, синих рейтузах. Выделялись жёлтые лампасы и жёлтые же тульи картузов. Шашки в ножнах да за плечами короткие ружья.

Ветер с запада гнал жёлтую пыль. Она оседала на траве, кустарниках, застила небо, хрустела на зубах. Вода в Сунгари была мутно-бурой. Со староречья, с ближних болотец и мочажин, поднимались тучи диких уток и куликов. В вышине кувыркались со стоном чибисы. Вдали от причала темнела вязовая роща с кумирней. Там паслись коровы и козы.

В лесных зарослях на возвышенности, за полоской зеленоватой от ряски воды, таились местные аборигены. Со страхом и удивлением смотрели они на диковинных бледнолицых пришельцев.

Воинский и строительный скарб к вечеру сгрудили на крутом уречье. Выставили караулы. Офицеры увели солдат и казаков версты за три от временного бивака, на сухую равнину, в палаточный городок. Позднее на том месте был заложен посёлок Алексеевка.

Вёрстах в трёх от главного русла Сунгари, с юго-запада на северо-восток, пролегала извивистая впадина, по которой сочилась речушка Модягоувка. Исток её находился вёрстах в сорока от селения Хао-бин.

В этом междуречье — поворот Сунгари и излучина Модягоувки — новосёлы принялись возводить станционные здания, железнодорожные мастерские, прокладывать пути. Клепальщики и такелажники, плотники и слесари собирали железные фермы для моста. Они основали Мостовой посёлок, рядом с местом работы.

К причалам швартовались речные суда, привозившие из России кирпич, деловой лес, цемент, металл, рельсы. День и ночь на реке дымили трубы русских пароходов. Окрестности оглашались криками грузчиков, лязгом якорных цепей, гудками судов и плавающего крана, перестуком топоров и молотков клепальщиков.

По Сунгари из-за Амура поступали хлеб и солонина, водка и табак, крупа и овощи. Аборигены здешних мест извека питались просяными и рисовыми кашами. Ни вкуса печёного хлеба, ни картошки они не знали. Русские блюда для них внове.

Сунгарийский посёлок основали быстро. Через три года после высадки первого десанта строителей новое поселение русских получило статус города Харбина, а спустя сорок лет вот уже набралось в нём свыше 650 тысяч жителей. Русский по облику. Русский по обычаям. Русский по духу…

Малоимущие новосёлы, некогда беглые из России, разорившиеся предприниматели и торговцы находили пристанище на юго-восточной конечности Харбина, за капризной Модягоувкой. Образовались Гондатьевка да Модягоувка — посёлки бедноты и горожан среднего достатка.

Саманные фанзы, скромные домики на русский лад отсекались от деловой, чиновной части чахлой речонкой. В пору обильных дождей, обыкновенно в июле и августе, ежегодно бешеный поток ломил тут, в лощине, берега, деревья, насаждения, ворочал валуны, размывал илистое дно, образуя заводи и омуты.

Усадьба вдовы Варвары Акимовны Игнатовой располагалась в этом пригороде Харбина, в районе Питомника. Подворье до Второй мировой войны приобрёл вахмистр Егор Усов, прикочевавший на Сунгари вместе с Игнатовой. На границе Китая они отбились от разуверившейся кучки казаков атамана Анненкова.

В двух кварталах от усадьбы возвышалась над домиками звонница Алексеевской церкви, возведённая на новом русском кладбище. Позади огородов и фруктовых деревьев — спуск к Модягоувке. Восточнее — владения винозаводчика Спритенко.

Прихрамывая на правую ногу, коренастый Платон Артамонович Скопцев возвращался с работы. Поламывало спину — артельный староста подрядил грузчиков на спешную очистку речной баржи из-под соли. Тачки катали, будто бы пожар настигал. Ему с покалеченной ногой досталось круче других.

В тихом затравяневшем проулке, теряющемся в пойме Модягоувки, — палисадники в зелени. Обогнув кучу навоза у соседского плетня, он поторкал ногой тюк прессованного сена, шугнул пёстрых, меченых синькой куриц. Две чёрные свиньи развалились у заплота. Платон Артамонович повернул к дому Игнатовой. Полюбовался новыми воротами, слаженными своими руками, яркими георгинами под окном. Для бывшего казака-семёновца белёное мелом жильё за штакетником служило давним прибежищем — дружками были с покойным вахмистром Усовым.

Солнце клонилось к закату. Лучи его косым светом падали на окна южной стороны фанзы. Тень от липы лежала на пристрое. Зелёный шатер дерева нависал над крышей. Из тонкой трубы на углу фанзы струился сизоватый дым. Пахло жареным луком и свежим укропом.

Учуяв человека, во дворе взбрехнула собака. Скопцев отворил калитку. Серая взрослая овчарка упёрлась лапами ему в грудь.

— Как хозяйничала, Занда? — Простоватое лицо Платона Артамоновича потеплело. — Цела ли наша фан-цзы?

Сука вострила уши, преданно глядя на ухмыляющегося Скопцева. Поскуливала, била хвостом.

— Ну-ну, не подлизывайся, Занда!

Из саманной фанзы, вытирая белым передником смуглое лицо, выглянула моложавая женщина лет сорока.

— А-а, казак! Отволтузился?

— Но-о! — Скопцев поглаживал голову собаки, пытавшейся облизать его подбородок. — Изыдь, ластовка!

— Умаялся, поди? — Голубые глаза хозяйки лучились добротой.

— Есть маненько, Варьча. — Платон Артамонович скрылся в закутке подле деревянного сараюшки, в углу подворья.

— Разболокайся по-скорому! — крикнула она ему вслед. — Еда остывает, Платошка!

Скопцев снял с себя тесноватую куртку из далембы, потряс её и набросил изнанкой на заборчик. Расшнуровал и стянул с себя тяжёлые ботинки из юфти. Бережно поставил их на саманный кирпич. Вместо широких грузчицких шаровар надел домашние штаны и, как принято у китайцев, перехватил тесёмкой на щиколотках. Рубаха из стираной бязи плотно облегала его мускулистые плечи. Умываясь над эмалированным тазом, он заметил возле рогожного куля с угольными брикетами расколотые поленья.

— Опять за своё?! — нахмурил он русые брови. — Сколько раз повторять: мужские заботы в доме — за мною!

— Не серчай, Платоша! — Она подала ему вафельное полотенце, пригорюнилась. — После гибели Егора дом держался на мне…

— Отвыкай! — Скопцев охватил мокрыми ладонями её плечи. Она высвободилась, провела пальцем по его коротким усам:

— У-у, ёжик!

Под липой — стол-времянка. На тарелках парил борщ. На деревянной миске — горка желтоватых пампушек. Два солёных огурца источали сок на блюдечке. Зеленоватый шкалик и два лафитника.

— О-о, у нас праздник! — Платон Артамонович приглаживал свой рыжепламенный чуб. Увидев выпивку, скоренько умащивался на лавке в тени липы. — По какому случаю, если не секрет?

— Двадцать годиков, как заселили этот домик.

— Заделье подходяще! — Платон Артамонович уверенно наполнил рюмки, обласкал хозяйку шальными глазами. — Со здоровьицем, Варвара свет Акимовна!

— И тебе не болеть! — Варвара Акимовна перекрестилась.

Выпили до дна.

— Ржаную корочку бы для занюха, как водится на Руси! — Скопцев похукал, поморщился.

— Не до жиру, Платошка! Спасибо Морозовым, не отказывают в кредите.

Скопцев торопливой рукой вновь налил и залпом опорожнил лафитник.

— Дай, Иисусе, может, напьюся!

— Не ёрничай, казак!

— Прости мя, Господи! — Скопцев смачно хрумкал соленый огурец. Щурился на солнце, нацеливаясь на шкалик. Варвара Акимовна заслонила выпивку локтем.

— Чё Занда урчит?

Скопцев заглянул в закуток. Завизжала от боли собака.

— Чего ты?!

Платон Артамонович потрясал в руках свои растерзанные ботинки.

— Полюбуйся, Варь! Изнахратила вещь. Соль до крошки рассыпала.

— Какую соль, Платошка?

— Какую-какую! Слямзил фунта с два. В ботинки, когда выгружали баржу…

— Зиндан плачет по тебе, казак! — Варвара Акимовна взяла из его рук попорченный ботинок. — Без починки не обойтись. Бог шельму метит! Слушай, зачем тебе казённая соль?

— Запас карман не тянет!

— Понапрасну рискуешь! — Варвара Акимовна швырнула ботинок в сараюшку.

— Какие ботинки распатронила, зараза! — крутил головой Платон Артамонович.

— Нашёл, о чём горевать! Жизнь прокатилась, не знай за что.

Вернулись под липу. Она принесла лапшу из гречневой муки.

— Пробуй, удалась ли?

Скопцев с жадностью накинулся на собу.

— Годится!

Варвара Акимовна налила лафитники.

— Легла не клятая, встала не мятая! — Выпила лихо, без передыху. — Отвяжись худая жизнь, привяжись хорошая!

— Ваньку Кузовчикова надысь встренул. — Платон Артамонович вытер пальцы о штаны. — Поклон тебе передавал…

— Спасибочко. Где обретается бедолашный? Опять поди без работы кукует?

— Мешки таскает на элеваторе. На подёнке!

— Через бюро эмигрантов попробовал бы пристроиться.

— Пробовал — кукиш с маком показали! Там привечают тех, которые в фашистскую партию вписались или в отряд Асано. Да и задолжал Ванька взносы…

— Бедному один приют — погост! — Варвара Акимовна поскучнела. — Если бы не доброта купца Морозова, и мы побирались бы…

— Не печалься, Варьча! Подкопим капиталу, сами торговлишку двинем.

— Мели, Емеля! С твоих чё ли прибытков?

— Сотник Ягупкин поспособствует. — Скопцев загадочно подморгнул, вытер полотенцем вспотевшее лицо и шею.

— Твоему сотнику лишь бы самому погреть руки! Кузовчикову много поспособствовал?

— Ванька сам недотёпа первой руки! — Рыжеватые усы Скопцева защетинились в усмешке. — Пришло на ум, как собирали нас в Дивизионной на словесность. Унтер-офицер спрашивает Кузовчикова: «Что покупает Россия в Китае?». Ваньча мнётся: «Рис, мануфактуру..». «А ещё чего?» — давит унтер. Кузовчиков пожимает плечами. Унтер даёт наводку: «Что пьём с похмелья?». Кузовчиков лупит зенки: «Неужто огуречный рассол закупаем?». Унтер во всю горлянку: «Чай! Олух царя небесного, чай!». Ваньча сомневается: «Так то ж для господ». И врезал же тогда унтер! Неделю чистил Ваньча нужники по наряду вне очереди…

Отсмеялись незлобиво. Солнце зашло за соседский двор. Тени окутали улицу.

— Слышь, Варь! А чем у вас сейчас заняты? Ну, там, под Омском. Варвара Акимовна удивлённо подняла глаза на Скопцева:

— Чего вдруг потянуло? — Она заказала себе: не возвращаться в прошлое даже в мыслях!

— Веришь, тоска навалилась…

— Верю всякому зверю… — Варвара Акимовна повела плечами, как-будто освобождаясь от тяжести. — Знобко что-то. Холодком обдало! Хлеба убирают, чего ж ещё под Омском? Мужики, считаю, поголовно с немцем дерутся…

— Оно, конешно…

— Откушай, Платошка, с дальнего дерева сняла. — Варвара Акимовна подвинула ему тарелку с яблоками. Он выбрал румяное, с хрустом вонзил зубы в мякоть плода. Брызнул сок на скатерку. Огрызок кинул через заборчик.

— Кедровые орешки пошли в зрелость, — продолжил он о своём. — В налив входит брусника. Омуль навострился на нерест…