Владислав Сергеевич Куликов
БРАТСТВО ОБРЕЧЕННЫХ
Пролог 1
Существует древнее поверье: раньше миром правили птицы. И вначале Бог предложил разум им, но они отказались. Потому что полет выше разума. И тогда Всевышний обратил свой взор на людей, мол, все равно существа приземленные, так не дать ли им чуточку мозгов? Но, поумнев, люди стали отчаянно завидовать птицам…
Человечество и поныне тянется в небо всем своим бескрылым естеством…
Пролог 2
Ему часто снился
Откуда-то издалека доносились раскаты грома. Сначала тихо, а потом сильнее и сильнее. Гром словно гнался за ним. Толкал в спину. Бил по затылку.
Ботинки монотонно шлепали по булькающим лужам.
Из темноты показалась пятиэтажка. Он вошел в пропахший кошками подъезд. В глаза бросилась размашистая надпись на облупившейся стене: «Я хочу тебя, Белка!» И рядом, другой краской: «Metallica — круто!» Он усмехнулся и поднялся по загаженной лестнице. Позвонил в дверь.
— Ты? — Хозяин удивленно таращился на него. — Ну проходи.
Перед его глазами все закружилось: вспышки, перекошенные лица, крики. Затвор пистолета щелкнул, оголив белый дымящийся ствол: кончились патроны.
— А-а-а! — закричала маленькая девочка, выбегая из туалета.
Откуда-то в его руках появлялся нож. Он бросался на ребенка, но спотыкался и растягивался в луже крови. Внезапно ему становилось страшно. Он понимал, что это дурной сон. По телу бежала судорога. Он вскрикивал и просыпался…
…Просыпался на металлической койке в тюремной камере. Реальность оказывалась еще страшнее. Потом он долго ворочался, пытаясь вспомнить: произошло ли это с ним на самом деле или нет.
«Нет, не было, — твердил он. — Я все придумал. В тот день не было дождя. И девочка не выбегала из туалета. Ее так и нашли убитой на унитазе. Я не убивал их. Я вообще не был в той квартире…»
Но чем больше он думал над этим, тем больше сомневался. Порой его бросало в дрожь от ощущения, что все действительно было наяву. Он — убийца.
И за это ему предстояло до конца дней засыпать и просыпаться в утробе Черного Дельфина.
Часть первая
Глава 1
Андрей Ветров проснулся в Оренбурге. Глубоко вздохнул. Вытащил спортивную сумку из-под кресла. И вышел из самолета.
Ветров увидел только покрытую асфальтом ночную степь. На освещенном пятачке стоял самолет. А рядом — забор-решетка, который с другой стороны облепили люди. Больше никаких признаков цивилизации. Ощущение, будто и люди, и асфальт, и самолет появились здесь ни с того ни сего и через несколько минут так же ни с того ни сего исчезнут.
Из всех аэропортов, которые видел Ветров, этот был самым ирреальным. «Так вот ты какая, великая степь, ну здравствуй», — подумал Андрей, бодро шагая к толпе у забора.
— Добрый вечер. — Андрей подошел к ним. — Вы не меня ждете? Я — Ветров из «Советского труда».
— Вас. — Один из офицеров кивнул и протянул руку для рукопожатия. — Как долетели? Я — заместитель начальника колонии подполковник Трегубец. У вас есть багаж?
— Нет.
— Садитесь в машину.
Офицер показал на белую «шестерку», стоявшую неподалеку.
«Логичней было бы встречать на «воронке», — подумал Ветров, представляя фургон с решетками на окнах, — иначе никакого колорита».
— Зря вы приехали. — Подполковник, сидевший рядом с водителем, развернулся и посмотрел на Ветрова. — Я пролистал его дело, он убийца. Вина полностью доказана.
«Вот незадача, — отрешенно подумал Андрей, глядя на бегущую за окном дорогу, — что же я тогда делать буду?»
— Когда он пришел к нам, мы поначалу удивились — фирма-то серьезная, — продолжал Трегубец. — Оттуда вообще редко кто к нам попадает, а тут — пожизненное.
Меньше всего Ветрову сейчас хотелось говорить о деле. Он понимал, что это неправильно, непрофессионально. Надо наоборот — хватать подполковника за горло, вытягивать все, что тот знает. Но на это у Ветрова не было сил. У него слипались глаза.
В дороге он всегда спал. Засыпал моментально, как только касался головой кресла в салоне самолета. Но это был вязкий тяжелый сон, который просто убивал время.
Ап — сомкнул веки в Домодедове.
Ап — разомкнул в Хабаровске.
Ап — Шереметьево.
Ап — Калининград.
В промежутках между «апами» полный мрак.
Ты засыпаешь и просыпаешься.
А мир вокруг тебя меняет декорации. Только что была Москва, теперь — Оренбург.
— Как вы узнали про это дело? — спросил подполковник. — Оно ведь под грифом.
— Было под грифом, сейчас — какие могут быть тайны? — устало произнес Андрей. — Что-то мы долго едем. Оренбург далеко от аэропорта?
— Близко. Но мы едем не в Оренбург. Сразу — в Соль-Илецк.
«Елки-палки», — разочарованно подумал Ветров. Сон в самолете всегда высасывал из него все силы. Поэтому на новом месте требовалось найти какой-нибудь источник жизненной энергии и подключиться к нему. Лучший источник энергии — свежая постель с мягкой подушкой. Но где она?
— Там, в Соль-Илецке, разве есть гостиница? — спросил Андрей.
— Переночуете в колонии.
«Вот тебе и колорит», — огорчился Ветров. Ему хотелось провести эту ночь в уютном номере гостиницы. От какой-нибудь комнаты для приезжих при колонии он не ждал ничего хорошего.
— Хорошо, — сказал Андрей. А что он еще мог сказать?
— На самом деле у нас много выродков сидит, — продолжал говорить подполковник, — участок для пожизненников открыли два года назад. Теперь он наполовину заполнен. Скоро мест не останется. Есть людоеды, маньяки, убийцы. Только виновных нет. Кого ни спроси: невинные, прямо — овечки. «Ничего не совершал, гражданин начальник, меня подставили». Вот и вам завтра точно так же скажут.
— Я знаю, — сухо произнес Ветров, подумав: «Ты достал уже своей болтовней, мужик. Мы можем молча ехать?» Он посмотрел на офицера и вновь отвернулся к окну.
«Странный тип», — Трегубец отметил, что глаза у журналиста были какими-то бешеными. Их взгляд будто набрасывался на человека. Как струя огнемета.
Вообще офицер чувствовал некоторую неуверенность. Накануне его вызвал на ковер генерал и хорошенько накрутил. Мол, приезжает журналист, специально для встречи с пожизненно осужденным Куравлевым Геннадием Захаровичем.
— Так что смотри, как бы он там чего лишнего потом не написал, пусть не суется куда не следует, — грозно произнес генерал, — отвечаешь головой.
Трегубец очень удивился: Куравлева плотно опекали сотрудники ФСБ. Они бы никогда не дали «добро» на встречу с этим заключенным. Как же какой-то Ветров смог добиться разрешения? Офицер вежливо намекнул: а не послать ли журналиста к такой-то матери? Иначе потом проблем с чекистами не оберешься.
Оказалось: послать невозможно. Разрешение на встречу подписал лично начальник Главного управления исполнения наказаний Минюста. Что само по себе было беспрецедентно. Обычно, когда журналисты хотели встретиться с каким-нибудь конкретным заключенным, они обращались в пресс-службу. А та согласовывала с местным начальством.
«Они там в Москве все умные, — с раздражением думал Трегубец, — разрешают черт знает что, а подполковник Трегубец потом отдувайся. Вот напишет этот м…к какую-нибудь херню, кто будет крайним? Трегубец!»
— Кстати, в соседней камере с Куравлевым сидит Бульдозерист, — не унимался Трегубец, поскольку начинал волноваться, как только разговор смолкал, — знаете такого?
— Да. — Андрей вяло кивнул.
— Это чеченский террорист, убивал наших солдат, — все равно стал рассказывать офицер, — расстреливал пленных, все казни снимал на видеопленку.
«Мужик, какого черта ты мне это говоришь? — постепенно закипая, подумал Андрей. — Я все это знаю. Я хренову тучу заметок про этого Бульдозериста написал. Меня уже тошнит от этого Бульдозериста. И всех читателей тошнит. Давай спокойно ехать».
— А знаете, как его поймали? — Трегубец явно не умел читать чужих мыслей. — Он устроился бульдозеристом в стройбат. Как-то напился, подрался со своим командиром. Тот ему накостылял. Бульдозерист обиделся и сказал: «Я вас, русских сволочей, убивал и убивать буду». Командир побежал к особистам. Те проверили, и точно, Бульдозерист оказался террористом.
В глазах Ветрова мелькнуло что-то похожее на интерес. По официальной версии, Бульдозериста взяли в ходе спецоперации ФСБ.
«Можно будет написать об этом», — с ленцой подумал Андрей. Впрочем, информационного повода никакого не было — просто вкусный факт. Будет очень трудно объяснить редактору, с чего это ты вдруг принес заметку про Бульдозериста? «Вот если он умрет, то будет повод написать. Тогда и расскажу, как его взяли на самом деле». Ветров прикрыл рот, зевая.
«По-моему, я зря это рассказал». — заметил оживление гостя Трегубец. — Все-таки с журналистами надо держать ухо востро…»
Ветров посмотрел на дорогу, бежавшую за окном. К обочине подступала темь. Лишь где-то вдали светились огоньки. Журналист включил воображение и оказался высоко в небе. Оттуда он увидел ночную степь. Факелы газовых вышек, похожие на маяки. Одинокую машину, мчащуюся по дороге. В салоне — себя, приехавшего проводить расследование. Местные перед ним робеют (конечно, а как же иначе!), потому что для них он — яркая искра из Москвы. И ему вдруг стало безумно радостно.
«Старик, это настоящая жизнь, и ты в гуще! — гордо сказал ему внутренний голос. — Ты всегда хотел так жить. Ты приехал на край земли, чтобы проводить самое настоящее расследование. Ты — журналист из Москвы. Чуть усталый, но готовый к приключениям. Так наслаждайся!»
В свою очередь Трегубец видел перед собой высокомерного москвича, судя по всему презиравшего все не столичное. Волосы журналиста были стянуты в косичку. В правом ухе офицер заметил серьгу.
«Педик, наверное, — с отвращением подумал подполковник, — все журналисты в Москве — педики».
Примерно через час машина въехала в одноэтажный поселок с длинными заборами частного сектора.
— Приехали, — сообщил Трегубец, — это Соль-Илецк.
Ветров стал искать рекламные вывески и огни ночных ресторанов.
Какая реклама?! Здесь и обычного-то освещения почти не было.
«Может, едем по окраине?» — подумал он и спросил:
— Центр города далеко отсюда?
— Это и есть центр, — был ответ.
Машина въехала в какие-то ворота. Их открыл человек в черной робе.
— Приехали. Располагайтесь в гостинице, встретимся завтра. — Трегубец попрощался с журналистом и уехал.
Ветров остался один на потрескавшейся асфальтовой площадке. Огляделся. Увидел только двухэтажное кирпичное здание и забор с натянутой колючей проволокой. Человек, открывавший ворота, исчез в будке.
Темно. Холодно. Ветер с песком.
А главное — само место, казалось, давило скукой и безнадегой, пропитавшими собой здесь абсолютно все.
«Куда меня занесло?» Ему стало тоскливо, будто не надень сюда приехал, а на всю жизнь…
Трегубец пришел домой. Жена спала, завернувшись в одеяло. Пока закипал электрический чайник, подполковник успел сделать звонок.
— Приехал, — произнес он и вкратце рассказал все, что было с момента встречи журналиста, до того, как гостя оставили в колонии.
— Когда пойдешь с ним к Куравлеву? — спросил собеседник.
— Завтра. Думаю — с утра.
— Ты можешь забить на это дело?
— Нет, я получил прямое указание.
— Как так получилось?! — возмущенно воскликнул голос.
— Борис, все вопросы к моему начальству, — со злостью ответил Трегубец. — Что ты мне высказываешь?
— Я все понимаю. Что за бардак!
— Попробуй ты что-нибудь придумать, — Трегубец произнес «ты» с легким нажимом, — в конец концов, кто из нас в ФСБ работает?
— Хорошо. Давай так, попробуй завтра потянуть время.
— Сколько?
— Что — сколько?
— Борис, давай договоримся конкретно, до скольких мне тянуть.
— До обеда. Часов до двух. Я постараюсь напрячь кое-каких людей.
— Хорошо. Я продержу его до двух часов. Если к этому времени не будет никаких других распоряжений, я поведу этого писаку в зону. Ты уж извини: приказ есть приказ.
— Договорились.