Наследник фортуны

— Я… вас… всех… мразей… научу уважать себя… — прорычал я, продолжая орудовать киянкой. Она взлетала и опускалась на вопящего мужика. А тот попытался встать: перевернулся и воздел себя на четыре мосла. Однако острый носок моего штиблета вонзился в его печень, вызвав у детины очередной вопль боли. Следом я добавил удар киянкой между его лопаток. Он снова упал на солому, заскулил и сжался в окровавленный комок, перестав сопротивляться.

Я занёс киянку, пару секунд смотрел на это дрожащее существо и отбросил инструмент в сторону. Всё, с этого козла хватит. Теперь надо заняться делами насущными.

Подрагивающей ладонью стёр со своего лица капельки крови Бородача и хрипло приказал Гришке, который ошарашенно лупал глазами:

— Иди и собери свои вещи, да загляни в мою комнату. Возьми в ней для меня сменную одежду, только под кровать не заглядывай и не удивляйся, что в комнате пахнет мочой. Горшок вчера сослепу перевернул. А потом зайди к Лебедеву и получи у него расчёт. Больше ты здесь не работаешь. По дороге расскажу, как так вышло. Бегом!

Гришка стрелой сорвался с места, а я сурово посмотрел на Бородача. Его нос превратился в пятак, кожа на лбу была содрана, одна бровь оказалась рассечена, как и губа, но все зубы остались на месте, да и синяки сойдут. А у меня ходуном ходила грудь, подгибались ноги и подрагивала от усталости правая рука. Тьфу! Каким же всё-таки задохликом был этот Никитос. Он бы отбросил копыта во время обычного марш-броска.

Я облизал губы и тяжело проронил:

— Поднимайся и приготовь двуколку. В город поеду.

— Слушаюсь… ваше благородие, — промычал мужик, раздвинув окровавленные губы в робкой улыбке.

Мрачно глянув на него, взял саквояж и вышел вон. Осмотрелся. К сараю никто не бежал с вилами наперевес и не катился колобком кто-то из хозяев поместья. Только лебеди сгрудились возле противоположного берега пруда, да лошади в примыкающей к сараю конюшне на всякий случай замолчали. Похоже, до главного здания не долетели вопли Бородача. Вот и отлично.

Гришку мне пришлось ждать около четверти часа. За это время избитый Бородач вывел на дорожку двуколку с гнедой норовистой лошадкой. Она била копытом, раздувала ноздри и трясла гривой.

Хмурый Гришка зло бросил в двуколку два мешка с вещами, плюхнулся на сиденье и взял вожжи из рук Бородача.

Я забрался в повозку и спросил у крепыша:

— Чего такой хмурый? Совсем всё плохо?

— Не дал мне денег Иван Петрович. Выходит, что две седмицы я бесплатно батрачил, ваше благородие.

Парень резко тряхнул вожжами, включая у лошади первую скорость. И та весело потянула за собой заскрипевшую двуколку. Видимо, животина застоялась в конюшне и теперь в охотку поскакала по дорожке.

— Не расстраивайся, придумаем что-нибудь, — обнадёжил я спутника. — Лебедев сказал почему выгнал тебя?

— Сказал. Но я знал, что так могет кончится, так что не держу на вас зла. Вы ведь мне много добра сделали, — вздохнул Гришка, пожевал губы, вскинул голову и с толикой запальчивости добавил: — Да я и сам ужо хотел уходить отседова! Надоело мне гнуть спину на этого самодура… Ой, звиняйте, Никита Иванович. Ляпнул, не подумав.

— Ничего, можешь и покрепче выражаться, — с усмешкой разрешил я и раздражённо глянул на двух мужичков, которые без особой торопливости открыли перед нами ворота. Не барин же едет, а его размазня-сынок. Жаль, что у меня под рукой не было ещё одной киянки. Я бы хоть бросил её в них. А так пришлось без очередных воспитательных мер покинуть поместье.

Двуколка понеслась по просёлочной дороге, а встречный ветер перемен стал холодить моё лицо.

— Что делать-то теперь будешь? — спросил я, застегнув верхнюю пуговицу сюртука.

— На фабрику подамся. Я мужик рукастый. Подучусь маленько, и авось до мастерового дослужусь, — с оптимизмом произнёс паренёк и почесал веснушчатую щеку крепкими ногтями с полосками грязи под ними. — А вы куда же отправляетесь, ваше благородие? Иван Петрович наказал мне доставить вас к вокзалу. Небось, едите в какой-нибудь университет, где вас обучат ладить с даром? Токмо почему вы взяли с собой так мало вещей? Да и енто… в Петрограде же зело недурственные университеты имеются. Или… или вы заграницу едете?! К немчуре? Али аж в Новый Свет?! Эх, был бы у меня дар… я бы тогда по вечерам ходил в какую-нибудь магическую школу для простолюдинов. В деревне у нас есть один мужичонка, забодай его комар. Он, значится, способность к земле имеет. Народ его ужас, как уважает, хотя у него всего-то третья ступень и больше уже не будет.

— Слушай, Гришка, а ты не знаешь, насколько у него… э-э-э… горячий дар? Как он его ощущает? Как пожар в груди? — взволнованно спросил я, только сейчас подметив одну весьма любопытную нестыковку. Козёл Поль говорил, что у меня всего лишь вторая ступень, но, когда я ночью нащупал свой дар, то он полыхал весьма мощно. Может, белобрысый урод соврал и мой дар имеет более высокую ступень? Ведь, если так полыхает вторая ступень, то что же у прокачавшихся до пятнадцатого уровня магов? Ядерный реактор?

— Пожар? Тю-ю! Какой там пожар! Он говаривал, что его дар сродни язычку пламени керосинки.

— Ты ничего не путаешь?

— А чего тут путать, ваше благородие? Чай я не пьян и памятью крепок. Что от мужичка-то этого услыхал, то и говорю. Вот вам крест.

Гришка ловко перекрестился и покосился на стадо тучных коров, которые разбрелись по пастбищу, раскинувшемуся справа от дороги.

— Верю! — взволнованно выдохнул я, поспешно закрыл глаза и снова попытался войти в транс.

К сожалению, меня отвлекали раскатистые «му-у-у-у», побаливающий правый бицепс и кочки, из-за которых двуколку трясло так, что я даже вспомнил добрым словом отечественный автопром и дороги. Вот ведь чудеса.

Однако спустя какое-то время мне всё-таки удалось ощутить свой дар. Он был всё таким же горячим и мощным. Нет, ну это точно не вторая ступень! Мамой клянусь!

Вспыхнувшие в голове воспоминания Никиты подтвердили данный фантастичный вывод. И что же это получается? Дар Никитоса каким-то чудесным образом поднялся на уйму ступеней?! Но как?! А может дело в его смерти и моём вселении в это тело? Но пока рано делать далекоидущие выводы. Вдруг это временный эффект?

Я распахнул глаза, лихорадочно облизал пересохшие от волнения губы и проводил горящим взглядом пронёсшегося мимо всадника на вороном коне. Тонкий плащ за его спиной трепетал, словно крылья гигантской летучей мыши.

— Вы чего это, ваше благородие? — насторожился Гришка, щуря зенки. — Случилось чего? Вид у вас такой… такой взъерошенный. Забыли чего? Ещё успеем вертаться в поместье.

— К хренам это поместье! Кажется, на моей улице перевернулся грузовик с пряниками.

Глава 4

Петроград просыпался. По тротуарам уже торопливо ходили горожане, которые, по большей части, носили похожую одежду. Мужчины расхаживали в брюках, шляпах-котелках, жилетках и сюртуках. Женщины же носили шляпки, костюмы «парочки», свободные юбки в пол и кофты с рукавами, пышными у плеча и узкими от локтя до запястья. Дворян и простолюдин можно было отличить лишь по мелким деталям: качеству материи, мастерству портного, украшениям и, конечно же, манере держаться.

Но ясный хрен, что среди этих приличных с виду горожан шныряли и личности в драных пиджаках, косоворотках, матросских тельняшках, кожаных тужурках и в робах фабричных рабочих.

И откуда я знаю названия всех этих одежд? Видать, память Никитоса как-то незаметно всё больше интегрируется в мою. Вот и сейчас в моей голове вспыхнул очередной вулкан информации. У меня аж в висках заломило. Зато я за секунды получил важные сведения о магии. Оказывается, мастер проклятий, грубо говоря, мог воздействовать на вероятность тех или иных негативных для объекта событий. Чем более сильным был дар — тем более точные и «злые» проклятие мог наложить маг. Круто…

Неожиданно моё внимание привлёк паренёк-газетчик в слишком большой для него одежде. Рукава пиджака оказались завёрнуты, штанины подвёрнуты, а на голове покоилась мужская кепка, которая постоянно сползала на лоб мальчишки. Однако он отработанным до автоматизма движением поправлял её и задорно кричал, потрясая газетой:

— Император и самодержец Всероссийскый Александр Петрович Львов снова занемог! После смерти единственного наследника енто уже третий раз, когда хворь разобрала его! Читайте в новом номере «Ведомостей»! А нынче ночью неизвестные подорвали особняк действительного статского советника графа Перепелицына! Сам граф не пострадал! Читайте в новом номере «Ведомостей»!

— Выжил-таки граф, — произнёс Гришка и улыбнулся.

— Ага, — проронил я и задумался о том, что произошло ночью.

Если поскрести по сусекам памяти Ника, то можно предположить, что паренёк погиб случайно. М-м-м… опять пришла доза инфы, теперь о его бывшей невесте. Она жила в том же переулке, что и граф, только дальше. И Никита со всех ног мчался к ней, когда прогремел взрыв, который швырнул его на брусчатку. А спустя какое-то время в теле Никитоса очнулся я — молодец и удалец, показавший смерти средний палец. Хм… а что же теперь будут делать местные менты, расследующие взрыв в доме графа?

— Гришка, отвечай, как на духу. Прикажет ли полицеймейстер разыскать свидетелей взрыва у дома действительного статского советника?

— Даже если и прикажет, ваше благородие, то, как вас найдут? — сразу смекнул крепыш, почему меня интересует этот вопрос. — Под ваше описание подходит шибко много людей. А ежели и найдут вас, то, чего теперича опасаться? Скажете, так мол и так, с невестой желал срочно свидеться. Разговор у вас к ней какой-то был. Наверняка, зело тайный, раз вы приказали мне двуколку подальше поставить, чтобы, значится, никто из домочадцев случайно не увидал её.

— Всё так, всё так, — покивал я.

Интересно, о чём Никита хотел поговорить с бывшей невестой втайне ото всех? Впрочем, сейчас это уже не важно. Но одну я могу сказать точно — Ник явно любил её, раз пошёл на такое «преступление». Учитывая его слабый характер, он проявил подлинный героизм.

— Вона ужо вокзал! — выдохнул крепыш и указал пальцем на выглядывающий из-за горбатых крыш домов стеклянный купол с металлическим каркасом, над которым реял флаг Российской империи. — Так куда путь держите, ваше благородие?

Хороший вопрос. Покинуть Петроград или нет? В столице явно самое большое сосредоточение высшей аристократии, коя может что-то знать о межмировых путешествиях. Хотя, чем дальше в лес, тем мне отчётливее казалось, что в этом мире ничего не знают о подобных переходах.

Всё же я покусал нижнюю губу и задумчиво произнёс:

— У меня есть несколько деньков в запасе, так что задержусь в Петрограде.

— Опять нарушите приказ Ивана Петровича, ваше благородие?! — выпалили паренёк, округлив глаза. — Вы после минувшей ночи и, правда, шибко изменились. Петра киянкой отколошматили и опять поперёк папенькиного слова идёте. Вы только не гневайтесь на меня, Никита Иванович! Лишь из заботы о вашем здоровье так говорю. Но, можа, вам лекарю показаться?

— Ты язык-то придержи. И за меня не думай. Я, может быть, нынче ночью по-другому взглянул на мир и понял, что жил неправильно. Молился долго и упорно… И просветление какое-то нахлынуло на меня.

— Да вы что?! — разинул рот Гришка и суетливо перекрестился.

— Вот-вот. Вези меня в доходный дом, только в не очень дорогой.

— Дык вы ежели ненадолго, то можете у моей невесты пожить. Она сымает две комнатушки. Токмо район, конечно, весьма дурной… Наверное, всё же таки не надо вам там показываться, ваше благородие. Другое местечко вам сыщем.

— Поехали к невесте твоей, — решительно бросил я, прикинув, что деньги лучше поберечь.

— Как скажете, Никита Иванович, — пожал широкими плечами Гришка и потянул правый повод. Лошадь тут же повернула направо и поскакала по узкой улочке, стиснутой домами с испещрёнными плесенью серыми стенами.

— Григорий, ты собственноручно двуколку не возвращай в поместье. Найди какого-нибудь честного человека, заплати ему и попроси отогнать повозку к Лебедевым. Я возмещу все твои затраты, — проговорил я, памятуя о том, что оставил под кроватью ссаный сюрприз. Когда Поля найдут, мачеха придёт в такую ярость, рядом с которой девятибалльный шторм покажется волной от ноги, угодившей в лужу. В таком состоянии она вполне может накинуться на Гришку, аффилированного со мной.

— Будет сделано, ваше благородие, — не стал спорить крепыш и начал прижимать нашу колесницу к тротуару, дабы разминуться с едущим навстречу автомобилем с открытым верхом. За рулём в кожаных крагах сидел водитель в фуражке. И я, глядя на него, мучительно сморщился, поскольку в голове снова вместе со вспышкой боли появилась порция информации. Она касалась взаимодействия мага со своим даром. Как оказалось, данный процесс был легче, чем мне мыслилось. Не надо было восемьсот лет сидеть в позе лотоса до полной атрофии мышц ног, чтобы воспользоваться даром. Достаточно просто «приказать» дару. Правда, на первых ступенях приказы должны быть предельно простенькими, иначе магия не получится. Ведь в детстве люди не умеют ложку держать, а когда взрослеют, то такие фиги крутят, что закачаешься. Вот и тут было что-то подобное.

Может, попробовать поиграться с даром? А то любопытство аж ножом режет. Да и мне всё равно заняться нечем.

Придя к такой мысли, я сразу же попытался провалиться в транс, игнорируя колокольный звон, тарахтение моторов и цокот копыт. И спустя минут десять у меня получилось ощутить обжигающе горячий огонёк в груди. Отлично! Теперь надо попробовать создать самое простенькое проклятие. Благо, память Ника уже рассказала мне как это сделать. Видать, книжный червь изучал всю магию, до которой мог дотянуться, а не только магию огня. Однако даже с его знаниями у меня вышел шиш на постном масле. Проклятие не удалось.

И лишь после пятнадцатой попытки я ощутил, как часть жара из груди перетекла в правую руку. Дар тотчас перестал так ярко полыхать, а вот кисть будто сунули в сауну с горячим воздухом. Кажется, я перестарался и вложил в проклятие слишком много энергии. При таком уровне заряда общее проклятие точно приведёт к уничтожению объекта.

— Гришка, быстро дай мне какую-нибудь безделушку, — напряжённо прошептал я, не открывая глаз, дабы не нарушить транс. Если он прервётся, то проклятие просто растворится в воздухе.

— Свистулька подойдёт, ваше благородие?

Молча кивнув, раскрыл левую ладонь и Гришка, пошуршав тканью, вложил в неё что-то гладкое и прохладное. А я переложил вещицу в правую руку и усилием мысли отпустил проклятие. Оно тотчас перетекло на предмет. И я с сильно колотящимся от волнения сердцем раскрыл глаза.

На моей ладони лежала глиняная птичка с парой отверстий, и её окутывала чёрная туманная дымка. Но уже в следующий миг колесо двуколки угодило в выбоину на мостовой и мою руку тряхнуло. Свистулька описала дугу, упала перед встречной каретой, а затем лошадь наступила на неё копытом и на булыжнике остались лишь крошечные глиняные черепки. Охренеть! Сработало! Или это совпадение?!

— Эк досада, — крякнул Гришка, краем глаза заметив судьбу своей вещицы. — Да и шут с ней с этой свистулькой, Никита Иванович. Экая невидаль. Токмо я не понял, что енто её окружало… туман будто какой-то. Или мне примерещилось?

— Померещилось. Не было никакого тумана, — твердо сказал я и подумал, что моя магия имеет визуальное сопровождение в виде чёрной туманной дымки. Почти как чёрная метка, вашу мать. И это хреновина не окружает всю кисть, а как бы «лежит» на ладони. Поэтому крепыш и не заметил черноту до того, как она переползла на свистульку, ведь моя рука была сжата в кулак.

— В церковь, что ли, сходить? Али к лекарю? — пробурчал парень, перегнулся через борт и смачно высморкался. — То ли бесы играют со мной, то ли глаза уже подводят.

— Отдохнуть тебя надо — и всё пройдёт.

— И то верно, ваше благородие.

Я похлопал Гришку по плечу и принялся торопливо обшаривать свои карманы на предмет всякой мелочи. Меня охватил азарт естествоиспытателя, который вспыхнул точно пожар на нефтебазе. Аж жарко стало. Я распахнул сюртук и от избытка эмоций подмигнул девушке на тротуаре. Та удивлённо округлила глаза, а затем робко улыбнулась. Но мне уже было не до неё. Я отыскал в брюках огрызок карандаша и талон на проезд в трамвае. Сойдёт… Можно переходить к опытам, только отвернусь-ка немного от Гришки, чтобы он не видел моих манипуляций.

Мне довольно быстро удалось проклясть огрызок карандаша. И я крепко сжал его, дабы никакая тряска не помешала моему эксперименту. Однако меня угораздило переборщить с физической силой, а может и сам карандаш оказался слишком хрупким. В любом случае раздался сухой треск — и карандаш развалился на три части.

— Тьфу, млять.

— Что, ваше благородие? — повернулся ко мне Гришка и локтем задел руку. Кусочки карандаша слетели с ладони, упали на дно двуколки и сквозь небольшую дырку шлёпнулись на брусчатку.

— Так работает или нет? — пробубнил я под нос, не обращая внимания на крепыша.

— Кто работает, Никита Иванович? — удивлённо вскинул брови парень, огляделся, заметил бригаду дорожных рабочих и выдохнул: — А-а-а, эти. Пущай работают.

Я криво усмехнулся, торопливо погрузился в транс и проклял талон. И стоило мне открыть глаза, как по укреплённому гранитными блоками руслу речушки пронёсся сильный порыв ветра. Он врезался в выгнувшийся аркой мост, на который вскарабкалась наша двуколка, а затем вырвал из моих пальцев талон. Он покружился над речушкой и упал в серо-стальную воду.

Та-а-ак… «погиб» уже третий проклятый объект. Совпадение? Нет, не думаю. Всё работает! Меня тотчас пронзил тысячевольтный приступ восторга, который иголками впился в каждый мускул. Захотелось петь, танцевать и палить из «калаша» в небо! И ведь я не израсходовал даже десятой части магической энергии, хотя и вливал её в проклятия вкривь да вкось! Но какая же именно ступень у моего дара? На этот вопрос мог ответить только специальный прибор — магограф.

— Гришка, где можно разыскать магограф?!

— Как где? При школах магии они имеются. Обычно служащие рубль берут за определение ступени дара. А вам зачем, ваше благородие? Вы же вот только магограф проходили.

— Повторить хочу.

Внезапно острая боль снова взбила нутро моей головы, впрыснув в неё очередную дозу информации. Я с силой стиснул зубы и до крови закусил нижнюю губу. Внутри черепной коробки будто граната взорвалась. Какого хрена?! Раньше такой боли не было. А сейчас её столько, что аж сознание стало подёргиваться пеленой… Кажется, меня посетил целый грузовик новой информации. Он разогнался и со вспышкой боли врезался в мой лоб, отправив-таки меня во тьму забвения.

Очнулся же я от ощущения чего-то мягкого и горячего, касающегося моего лба. Распахнул пудовые веки и увидел зелёные глазки, блестевшие на миловидном лице с бледной кожей и аристократическими чертами. Пухлые губки оказались раздвинуты в полуулыбке, а завитые в кудри русые волосы практически падали на мою физиономию.

В первую секунду кудри натолкнули меня на дикую мысль, что кто-то расколдовал Гришку. Но тот, тревожно хлопая зенками, стоял возле повозки. А я всё в той же двуколке лежал в весьма неудобной позе. Моя спина опиралась на задний борт, а задница покоилась на полу.

— Как ваше имя, сударь? — мягким грудным голосом спросила девушка и выпрямила спину, восседая на сиденье рядом с моими ногами.

— Никита Иванович… сударыня. А вас… как зовут? — прохрипел я и с трудом уселся на сиденье. Затылок от удара об борт побаливал, а в голове прочно обосновалась неприятная тяжесть.

— Елизавета Васильевна, — представилась дворянка, привстала и добавила: — Думаю, ваш слуга поведает, что произошло, сударь. А мне стоит поспешить.

— Поведаю-поведаю! — взволнованно выдохнул Гришка, размахивая руками. — Ох и напугали вы меня, Никита Иванович! Едем, едем, а потом вы раз — и копытами кверху, то бишь штиблетами. Звиняйте меня великодушно. Уж шибко я переволновался. Заговариваться начал. Ну я и давай лекаря искать. А тут вот сударыня мимо ехала и изволила вам помочь. Ох и благодарствую я вам, Лизавета Васильевна, свечку за здравие ваше в церкви поставлю.

Крепыш поклонился девушке до земли. А та легко сошла по откидным ступеням и обернулась. Утреннее солнце эффектно подчеркнуло её стройное тело, затянутое в бледно-коричневое платье с накрахмаленным воротничком, белоснежными манжетами и бантом на пояснице.

— Как я могу отблагодарить вас, сударыня? — быстро просипел я, видя перед собой не только красотку, но и пропуск в местное аристократическое общество.

— Выздоравливайте, Никита Иванович, это будет ваша лучшая благодарность.

Девушка воздушной походкой двинулась к карете с гербами, коя стояла чуть впереди двуколки около тротуара в узком безлюдном переулке. А на козлах, повернув голову в нашу сторону, сидел хмурый бородатый кучер в кепке.

Он прогудел густым голосом, в котором звучали нотки искренней заботы:

— Сударыня, надо поспешать, папенька вас ждёт. Да и не задерживайтесь на улице. Вы совсем раздевши. А нынче хоть и лето, но ветерок-то уже прохладный с Невы идёт. Да и погода портится. Капризная она у нас. Вон какие тучи идут. А вы даже шляпку в карете запамятовали.

— Где я вас могу встретить?! — порывисто произнёс я и выпрямился во весь рост.

Девица снова обернулась, лукаво прищурилась и заскользила оценивающим взглядом по моему телу. Прошлась по ногам, пробежалась по торсу и встретилась с глазами. Пару секунд кусала нижнюю губу, а затем выдала:

— Завтра открывается новый кинематограф. Я буду там, Никита Иванович. Au revoir.

— И я там буду, сударыня. До встречи, — уверенно бросил я, откуда-то зная, что аu revoir — по-французски означает "увидимся".

Дворянка улыбнулась и взмахом руки создала некое подобие кирпича из голубой, светящейся энергии. "Кирпич" завис над брусчаткой, послужив девушке ступенькой. Она воспользовалась им, дабы без посторонней помощи забраться в карету. После этого кучер щёлкнул кнутом, и лошади поцокали прочь из переулка. А я заметил движение шторки, которая изнутри скрывала заднее окошко кареты.