Охотницы за мужьями

Андрина пыталась как-то воздействовать на него, обуздать его гневные порывы, ублажала больного, сварливого отца и творила буквально чудеса, чтобы, выжимая последние крохи из тощего кошелька, создать видимость благополучия в доме.

В результате она и ее сестры уже давно обходились без новых нарядов, а чаще всего переделывали старые или шили сами себе платья из самых дешевых тканей.

Очень редко они позволяли себе приобрести какую-нибудь ленточку на шляпку или для того, чтобы украсить платье.

Папины расточительные привычки привели еще и к тому, что в конюшне у них осталась только одна старенькая лошадка, на которой они могли ездить верхом или запрягать в тележку.

Впрочем, девушки, жалея несчастное животное, отказывали себе в верховых прогулках и запрягали лошадку только в тех случаях, когда их отец выражал желание куда-нибудь проехаться и подышать свежим воздухом.

Садик их приобрел печальный и заброшенный вид. К счастью, у них еще оставалась в услужении старушка Сара, та, что жила у них в доме много лет и нянчила их с детства.

Она была и кухаркой, и делала всю грязную работу по дому. Остальные обязанности сестры делили между собой.

Теперь же, так казалось Андрине, мрачные тучи, сгустившиеся над их жилищем, вот-вот должны были рассеяться, они уплывали, подгоняемые весенним ветром, и больше уже никогда не вернутся.

Кончина отца хотя и была грустным событием, но в то же время сестры Мелдон сразу почувствовали облегчение.

Но даже сейчас Андрине в ночных кошмарах слышался его грубый хриплый голос, вызывающий ее к себе, требующий от нее то, что она не могла ему достать, и обвиняющий дочерей в преступном пренебрежении к собственному родителю.

Как был жесток и несправедлив их отец!

Неужели судьба не воздаст девушкам сторицей за проведенную в мрачной и стесненной обстановке юность?

— Я должна вам напомнить еще об одном, — вдруг заявила Шарон, когда девушки поднимались по лестнице, направляясь в матушкину спальню.

— Что такое? — в тревоге спросила Андрина.

— Не кажется ли тебе, что лондонское общество ожидает, что мы будем в трауре? Мы не носили черное потому, что не могли себе позволить новые платья. И те, кто знает, каковы наши обстоятельства, не вправе нас осуждать за это. Но как нам быть в Лондоне?

— Я уже подумала об этом, — отмела все сомнения сестры Андрина. — Кто в Лондоне знает, когда скончался наш отец? Даже если кто-нибудь и спросит нас, мы всегда можем сказать, что он умер год тому назад. И уж, конечно, он нас не осудит за эту маленькую ложь.

Она бросила на сестер вопросительный взгляд.

— Мне кажется, что ему бы очень не понравилось, что мы залетели в столицу, словно стая черных ворон. Представляете, как мы трое будем выглядеть в черных траурных платьях?

— Я уверена, что и в черном мы будем выглядеть неплохо, — сказала Шарон, — однако появление девушек на светском балу в трауре будет выглядеть весьма странным, и люди, возможно, нас осудят.

— Вот поэтому никто и не должен знать, что мы недавно потеряли близкого человека, — решительно заявила Андрина. — Никому нет дела до наших обстоятельств.

Она обратила взгляд на Черил.

— И прошу тебя, Черил, запомни, что я тебе сейчас скажу. Наш отец скончался в феврале прошлого года. Смотри, не забудь это.

— Конечно, — обещала Черил.

Но Андрина не сомневалась, что ей придется напоминать сестре об этом еще не один раз.

Вообще было трудно угадать, о чем Черил размышляет. Она была такая тихая, доброжелательная и послушная девушка, что казалось, будто она живет в каком-то волшебном мире. Она на все, что ей говорили, согласно кивала головой, но на самом деле окружающая жизнь ее словно бы не касалась.

Черил была так красива, что людям, впервые увидевшим ее, трудно было даже вообразить, что они встретили земное существо. Они не решались заговорить с ней сами и не ждали от нее никаких ответных слов, а если даже она что-либо и произносила, они этого не помнили, потому что только смотрели на нее, любовались ею и ничего не слышали.

И сейчас, когда на нее упал луч солнца, пробившийся сквозь раздвинутые занавеси на окне матушкиной спальни, Андрине показалось, что это ангел, спустившийся с небес и по ошибке заблудший в их скромный дом.

Однако в данный момент было не время любоваться сестрой. Андрина взяла за спинку тяжелый стул, подтащила его к шкафу, взобралась на сиденье и запустила руку в темное и затканное паутиной пространство между потолком и верхом шкафа.

— Ах, вот где мама прятала свое ожерелье! — удивленно воскликнула Шарон.

— Тут оно было в безопасности, — сказала Андрина. — Папа не так хорошо чувствовал себя в последнее время, чтобы карабкаться сюда, а наша Сара слишком стара и годами не заглядывала сюда, чтобы вытереть пыль.

С этими словами Андрина извлекла из тайника круглую, обтянутую кожей коробочку, спрыгнула вниз, поднесла ее к окну и откинула крышку, так что солнечный луч осветил роскошное ожерелье, сделанное когда-то в старину индийскими мастерами.

Золотой обруч был ажурным и усеян маленькими рубинами и рядами небольших жемчужин. В центре ожерелья красовалось несколько крупных изумрудов.

— Что ж, оно весьма мило выглядит, — сказала Шарон. — Правда, смахивает на украшение вождя какого-нибудь дикарского племени.

— Вот поэтому мама никогда не надевала его, — откликнулась Андрина. — Папа привез его из Индии, где он служил под началом генерала Уэлсли, который потом стал герцогом Веллингтоном.

Андрина повертела в руках ожерелье и печально улыбнулась.

— Это так похоже на нашего папу — привезти из дальних стран нечто, из чего нельзя извлечь никакой пользы. Мама говорила мне, что она примеряла его к самым разным своим платьям, но оно ни к чему не подходило. Только она никогда не осмеливалась сказать об этом папе, чтобы не обидеть его.

— Папе нравилось все экзотическое, и он никогда не думал о том, чтобы вложить деньги во что-нибудь действительно ценное, — осуждающе произнесла Шарон.

— Да, он был таким человеком. Он любил все, что необычно, и все, что бросается в глаза. Но таковым его сотворил Господь, и мы не вправе осуждать его. У него был такой характер, что деньги не задерживались надолго у него в кармане. А в остальном наш отец был неплохим человеком. Мама любила его и надеялась, что когда-нибудь в один прекрасный день счастье улыбнется ему.

Напрасно Андрина убеждала себя, что это так. Ни сестры, ни она сама не верили в достоинства своего родителя.

И все же она настаивала:

— Лондонские соблазны испортили его характер и лишили состояния.

— И вот поэтому мы оказались здесь, в Чешире? — спросила наивная Черил.

Андрина снисходительно улыбнулась.

— Я уже не раз отвечала тебе на этот вопрос. Ты должна была запомнить. Мы здесь оказались случайно. В один вечер в каком-то клубе папа выиграл этот дом в карты… Зато в следующей игре он потерял все свое состояние, так что ему ничего не оставалось, как поселиться здесь.

— Да-да, Андрина, прости меня… конечно, ты нам уже об этом рассказывала.

Черил так огорченно захлопала своими пушистыми ресницами, что сердиться на нее было невозможно.

— И все-таки мы были какое-то время счастливы здесь, в этом случайно доставшемся отцу доме, — убеждая саму себя, произнесла Андрина. — Мы прожили здесь вместе с мамой несколько лет, и только когда она ушла от нас, нам стало не очень хорошо.

— И все из-за папы! — не преминула заметить Шарон. — Я не скрываю того, что рада тому, что этот кошмар наконец-то закончился.

— Честно говоря, я тоже, — согласилась с сестрой Андрина. — И все-таки мне немножко стыдно. Мы должны были горевать о нем, а почему-то это не получается.

— Но зачем нам изображать из себя каких-то несчастных плакальщиц? — жестко произнесла Шарон. — Наш обожаемый папочка обокрал своих дочек и лишил их надежд на будущее.

Андрина захлопнула крышку футляра, где хранилось ожерелье. И этот сухой звук оборвал разговор о прошлом.

— Будущее в наших руках, Шарон, и надежды не развеялись, — возразила Андрина. — Мы все трое согласились, что я должна немедленно отправиться в Лондон, разыскать своего крестного и узнать, сможет ли он нам помочь.

— Да, конечно, — согласилась Шарон. — Но почему бы нам не отправиться туда всем вместе?

— Сначала я тоже так подумала, но потом подсчитала, во что это нам обойдется. Мы просто не можем себе этого позволить. Во всяком случае, в настоящее время мы сидим без гроша и даже еще не рассчитались за отцовские похороны.

Шарон вздохнула:

— Я понимаю.

— Слава Богу, что ты понимаешь меня, — продолжила свою речь Андрина. — Надеюсь, что я смогу выдержать поездку на крыше дилижанса, так как билет туда стоит всего лишь три пенса за милю, а если сидеть внутри, то целых пять…

Но тут же Андрина засомневалась:

— Правда, там будет очень холодно, и, если я появлюсь в Лондоне с красным носом и беспрестанно сморкаясь, герцогу вряд ли это понравится.

— Конечно, ты должна ехать внутри экипажа, — воскликнула Шарон. — Избавь нас Господь, чтобы ты еще и простудилась! Пусть даже тебе придется дать еще на чай целый шиллинг кучеру. Я слышала, что без этой мзды они не сажают в дилижанс пассажиров.

— Да, поездка обойдется недешево, — вздохнула Андрина. — Но я думаю, что мы можем кое-что продать из домашней утвари, хотя мне не хотелось бы этого делать, пока мы не уверимся в наших перспективах на будущее или уж совсем не останемся без гроша.

— Хьюго сказал на днях, — неожиданно вмешалась в разговор Черил, — что его папа с удовольствием купил бы картину с лошадью, которая висит в кабинете.

— Что такое, Черил? Ты не должна была рассказывать Хьюго о наших денежных затруднениях. Зачем ты это сделала?

Андрина была вне себя от гнева.

Черил, сразу же почувствовав себя виноватой, горестно опустила голову. Ее огромные, как два голубых озера, глаза потупились.

— Конечно, не так важно, что ты рассказала Хьюго, — сразу же поправила себя Андрина, опасаясь, что ее сестра сейчас ударится в слезы. — Он и так знает о нашем бедственном положении. Да я уверена, что все по соседству уже давно догадались, что мы сидим без гроша.

В этом ее заявлении не было горечи. Она просто констатировала неоспоримый факт.

— Что я сделала плохого, Андрина? — спросила Черил.

— Нет-нет, разумеется, ничего, моя дорогая, — воскликнула Андрина и обняла ее за плечи.

— Ты на меня не сердишься?

— Я на тебя никогда не сержусь.

Андрина поцеловала сестру и затем, чтобы увести разговор в другое русло, с наигранной бодростью сказала:

— Девочки, помогите мне уложить вещи в дорогу. Почтовый дилижанс будет проходить через деревню утром на рассвете. За двадцать восемь часов я доберусь до Лондона. Чем скорее я увижусь с герцогом, тем будет лучше.

— Какая же ты храбрая! — воскликнула Черил, восхищенно глядя на сестру. — Я рада, что ты не берешь меня с собой, потому что я так боюсь куда-нибудь ехать.

— А если он откажет нам? — спросила Шарон.

— Тогда я придумаю что-нибудь еще, — с твердостью пообещала сестрам Андрина.

Ее нежные пухлые губы в этот момент сжались, и рот превратился в прямую линию, а подбородок отвердел. Она была воплощенная решительность, потому что для нее не было другой цели в жизни, как только сделать так, чтобы Черил и Шарон получили возможность блеснуть в лондонском свете и устроить свое будущее.

«Их красота обязательно будет по достоинству оценена людьми, которые разбираются в этом, — убеждала она саму себя. — В столице они встретят иных мужчин, чем те грубые сквайры — охотники на лисиц или выжившие из ума старые папины приятели, которые время от времени появляются у нас в доме».

Андрина отдавала себе отчет, хотя не обсуждала это никогда с сестрами, что местные мамаши, имеющие дочерей на выданье, предпринимали отчаянные усилия, чтобы не допускать сестер Мелдон на приемы и вечеринки с танцами, где они бы обязательно затмили всех.

Провинциальные дамы запрещали также своим сыновьям навещать Мелдон, а молодые жены буквально висли на плечах своих мужей, хватали их за руку и уводили прочь, как только где-нибудь появлялись Черил или Шарон.

Это привело к тому, что сестры получали приглашения очень редко, а последнее время совсем никуда не выезжали.

Андрина, понимая всю несправедливость этого, знала, однако, что не в силах что-нибудь изменить. Она лишь надеялась, что Черил, которая была столь наивной и чувствительной, не замечает неприязни к ней всех окружающих женщин и, наоборот, продолжает относиться к ним со свойственным ей искренним дружелюбием.

Шарон, конечно, обо всем этом догадывалась, злилась и возмущалась, но она была еще слишком молода, чтобы ее принимали в расчет дамы из местного общества.

К тому же в ней кипело столько энергии, столько непреклонного оптимизма, что ей некогда было приходить в отчаяние.

Только одна Андрина ясно представляла себе, что годы безнадежно уходят. С тех пор как она отметила свое восемнадцатилетие, не имея ни одного хоть сколько-нибудь подходящего соискателя руки, она начала бояться, что та же участь ждет и ее сестер, если не предпринять никаких решительных действий.

«Я должна любыми способами убедить герцога помочь нам», — мысленно твердила она, в то же самое время понимая, что, как карточный игрок, полагается на слепую удачу, которая так часто подводила их папочку.

Да, это была игра! Игра азартная, безумная, в которой у нее было очень мало шансов выиграть.

Трудно было представить, по какой причине герцог вдруг вспомнит приятеля, с кем не виделся больше восемнадцати лет, а тем более, с какой стати он заинтересуется судьбой своей крестной, которой вообще никогда не интересовался.

Если бы он хотя бы подарил при крещении ей серебряную чашу или хотя бы ложку, то, предъявив такой предмет, можно было вызвать в нем какие-то воспоминания. Но в их почти пустом буфете для посуды не хранилось ничего похожего.

А если бы он сделал Андрине какой-то другой подарок, то мама непременно рассказала бы ей об этом. Однако мама ничего подобного не говорила, а только часто произносила со вздохом: «Когда ты вырастешь, доченька, я должна буду найти кого-то, кто увезет тебя отсюда и устроит тебе сезон в Лондоне.

Как было бы чудесно, — тут она опять всегда вздыхала, — если б ты вышла замуж за знатного и богатого человека. А потом ты смогла бы найти подходящих мужей и для девочек. Я уверена, что Черил превратится со временем в настоящую красавицу».

И мама, несомненно, была права.

Даже в тринадцать лет, когда все девочки обычно бывают непривлекательными — или слишком толстыми, или чересчур худыми, с прыщами на лицах и жуткими, раздражающими манерами, — Черил по-прежнему сохраняла свой ангельский облик, которым восхищала всех окружающих, еще когда была младенцем.

Шарон была моложе сестры на шестнадцать месяцев и так же удивительно хороша.

От нее исходил какой-то огонь, и чем она становилась старше, тем чаще Андрина замечала, что люди отвлекаются от лицезрения ангельской красоты Черил, их начинает привлекать искрящаяся жизнерадостность Шарон, у которой всегда было что сказать и что ответить на какой-нибудь коварный вопрос, и все ее рассуждения поражали умом и вызывали удивление.

«Ради них я готова на все!» — это было непоколебимое убеждение Андрины. Она должна была добиться успеха и не имела права потерпеть поражение.

Так она убеждала саму себя, когда складывала несколько своих платьев в небольшой саквояж, который ей придется нести самой.

Носильщики всегда будут требовать за услуги оплату, поэтому Андрина решила ехать налегке, взяв с собой лишь немного белья и минимум одежды.

В пути, который должен был занять от силы день-два с одним ночлегом, она решила, что ей будет удобнее всего в дорожном плаще голубого цвета, похожем на тот, в каком чаще всего изображают художники Мадонну с младенцем Христом на руках.

Этот плащ по очереди носили все три сестры, когда им нужно было выходить из дому.