Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Человек из Высокого Замка - Филип Киндред Дик на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Одеваясь, он продолжал забавляться: «Погода… schön весьма… schön… Вот только нечем дышать…»

Факт оставался фактом: Тихоокеанское Сообщество ровным счетом ничего не предпринимало для колонизации планет. Вместо этого разворачивало бурную деятельность, — а точнее, погрязало в Южной Америке.

В то время как немцы энергично развертывали автоматизированное строительство в Космосе, японцы жгли джунгли в самом сердце Бразилии, где возводили семиэтажные глинобитные жилые блоки для недавних охотников за черепами. И к тому времени, когда первый японский космический корабль оторвется от Земли, у немцев в кулаке будет уже вся Солнечная система. В старые экзотические времена немцы упустили момент, когда другие европейские державы строили собственные колониальные империи. «На этот раз, — продолжал рассуждать Фринк, — они не станут плестись в хвосте — урок пошел им на пользу». Он вспомнил Африку и проводимые нацистами эксперименты на этом континенте. На какой-то миг он оцепенел в раздумье, но в конце концов мысли его вернулись к собственным проблемам. Эта гигантская испепеленная пустыня… Радио продолжало разглагольствовать: «…мы должны, однако, со всей ответственностью помнить о том значении, которое Сообщество придает основным материальным потребностям людей, независимо от их социального положения, а также духовным запросам, которые должны быть…»

Фринк выключил радио. Когда немного успокоился, включил снова. «Господи, Боже мой, Африка, — думал он. — Духи уничтоженных племен, стертых с лица земли во имя того, чтобы освободить место для… кого? Этого никто не знал. Возможно, не имели понятия и сами Великие планировщики в Берлине. Отряды роботов день и ночь трудятся, строят. Строят? Скорее, разрушают. Людоеды с палеонтологической выставки, занятые выделыванием посуды из черепа врага; все семейство терпеливо выковыривает его содержимое, чтобы в первую очередь сожрать сырой мозг. А потом — орудия из человеческих костей. Вот это экономия! Не только поедать людей, которые вам не нравятся, но и пить-есть из их черепов. Это ведь первые технократы. Доисторический человек в белом стерильном халате из лаборатории Берлинского университета, усердно работающий над проблемой использования черепов, кожи, волос, жира

других людей. Ja, Herr Doktor? Новое применение пальца ноги. Видите ли, можно использовать сустав в зажигалке. Если, конечно, Herr Krupp наладит их выпуск в достаточном количестве…»

Его поразил этот образ: оживший гигантский доисторический каннибал, который вновь завладел и правит миром. Миллион лет удалялись мы от него, но он возвратился. И не в качестве соперника, а как властелин.

«…остается лишь сожалеть…», — вещало радио голосом маленькой японочки из Токио.

«О Боже, — думал Фринк, — а ведь мы называли их обезьянами — этих цивилизованных кривоногих креветок, для которых мысль о газовых камерах — столь же эфемерна, как, скажем, идея утопить всех женщин мира».

«…как часто в прошлом нас удручала поразительная неисчерпаемость фантастических усилий человеческих существ, поставивших целые массы людей вне защиты правовой системы».

«А они, эти японцы, и впрямь уделяют изрядное внимание праву», — отметил Фринк.

«…дабы процитировать известного святого западной церкви: „Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?“[2]»

Радио на минуту смолкло. Фринк, повязывающий галстук, тоже замер. Утреннее Очищение продолжалось.

«Я должен договориться с ними, — наконец решил он. — Невзирая на угрозу попасть в черные списки. Покинуть японскую зону и оказаться на Юге, или в Европе, или где-либо еще под властью Рейха — означает для меня смерть. Я должен убедить этого Уиндэма-Матсона».

Сидя на кровати с чашкой остывшего чая под рукой, Фрише извлек свой экземпляр «И-чинг» — «Книги Перемен»[3] и высыпал из кожаного чехла сорок девять стеблей тысячелистника, стараясь четко сформулировать вопрос.

И произнес его вслух:

«Как надлежит говорить с Уиндэмом-Матсоном, чтобы прийти к взаимопониманию?» Записав вопрос на дощечке, он начал перебрасывать стебельки из одной руки в другую, пока не получил первую линию — начало. Восьмерка. Половина из шестидесяти четырех гексаграмм исключена. Он разделил стебельки и отыскал вторую линию. Благодаря давно приобретенным навыкам, ему вскоре стали известны все шесть линий. Перед ним предстала полностью завершенная гексаграмма, и теперь отпала нужда составлять ее по графикам. Он узнал пятнадцатую гексаграмму. «Ч'иен». «Смирение». Ну, что ж, — «малке, да будут возвышены, великие — да унизятся…» — обращаться к каноническому тексту не стоило: он знал его наизусть. Добрый знак. Оракул давал ему благожелательный совет. И все же он ощутил некоторое разочарование. Пятнадцатая гексаграмма содержала нечто бессмысленное., Вероятно, надлежало сохранять смирение. Какой здесь сокрыт смысл? Ведь все равно никакой властью над этим У-М не обладал. Он не мог заставить последнего восстановить себя на работе. Ему лишь оставалось воспользоваться советом пятнадцатой гексаграммы: настал момент смиренной просьбы, надеяться и терпеливо, с благодарностью ждать. Придет время, и Небо вернет ему утраченное, а может, и дарует нечто большее.

Иные линии для прочтения отсутствовали, никаких девяток или шестерок. А это конец. Без перехода к следующей гексаграмме.

Следующий вопрос. Приготовившись, он вопрошал Оракула:

— Увижу ли я когда-нибудь Юлиану?

Юлиана, жена… Собственно, бывшая жена. Год назад они развелись и не виделись вот уже несколько месяцев; откровенно говоря, он даже адреса ее не знал. Все указывало на то, что она покинула Сан-Франциско, а возможно, и ТША. Общие знакомые либо потеряли с ней связь, либо не говорили всей правды.

Он торопливо перебирал стебельки тысячелистника. Сколько раз задавал он разные вопросы о Юлиане! Наконец получил гексаграмму — результат воздействия слепого рока на стебельки растений. Случайную, однако связанную с моментом, в котором он существовал, и бытие его переплеталось с жизнью всех людей и со всеми частицами Вселенной. Гексаграмму, представляющую в системе сплошных и прерывистых линий определенную

ситуацию. Он, Юлиана, фабрика, правящие Торговые Миссии, освоение планет, миллиард органических останков в Африке, их и трупами теперь уже не назовешь; стремления тысяч людей, ютящихся в своих норах в Сан-Франциско, безумцы в Берлине с бесстрастными лицами и сумасшедшими планами в голове, — все это воссоединилось в миг разбрасывания стеблей тысячелистника, дабы извлечь наиболее подходящее и мудрое изречение из книги, слагать которую начали еще в тридцатом веке до Рождества Христова. Из книги, которую китайские мудрецы составляли, редактировали и дополняли на протяжении четырех — пяти тысячелетий, — из всей этой блестящей космологии и науки, сведенной в Единый кодекс задолго до того, как Европа научилась четырем арифметическим действиям.

Гексаграмма. Замерло сердце. Ну да, опять сорок четвертая! «Коу». «Ожидаемая встреча». И затем — сухой комментарий: «Дева сильна и могущественна. Брать в жены такую деву не следует».

«Ну ладно, — подумал он, усаживаясь поудобнее, — наверное, она не для меня, я сам об этом знаю. Но спрашивал я не о том. Должно ли предсказание постоянно подчеркивать одно и то же? Ведь это же мое несчастье, что я любил и продолжаю любить ее».

Юлиана — прекраснейшая из его женщин. Цвета воронова крыла волосы и брови — дает о себе знать примесь испанской крови, окрасившая даже ее губы. Легкая, неслышная походка, хоть туфли и разношенные. Сказать по правде, вся ее одежда выглядела поношенной и застиранной. Оба они столь долго существовали без гроша, и ей, при всей своей красоте, приходилось довольствоваться нарядами из хлопчатобумажных тканей, курткой с застежкой-молнией, коричневой твидовой юбкой и гольфами. Она возненавидела и мужа, и свой нелепый вид. Иногда Юлиана с раздражением говорила, что выглядит как теннисистка или, что, по ее мнению, еще хуже, как человек, собравшийся в лес по грибы.

Однако больше всего Фринка привлекало в ней какое-то диковатое выражение лица; бог весть, почему она приветствовала — даже незнакомых — многообещающей улыбкой Моны Лизы, что ставило их перед неприятным выбором, — поздороваться с ней или нет. А она тем временем равнодушно проплывала мимо. Вначале Фринк расценивал подобную манеру улыбаться какследствие близорукости, но в конце концов признал ее проявлением основательной, хотя и тщательно скрываемой, глупости. И потому тень улыбки, которой она приветствовала незнакомых ей людей, постепенно стала раздражать его, как и ее безмолвная, внушающая подозрение о выполнении некой секретной миссии, манера появляться и исчезать. Но даже бесконечные ссоры под конец их совместной жизни он принимал за причуды неземного создания, материализовавшегося в его жизни в силу неких таинственных причин. И, скорее всего, именно эта разновидность религиозной интуиции, или веры, не позволила ему смириться с утратой.

Она казалась ему столь же близкой и теперь… будто он продолжал обладать ею. Дух ее постоянно присутствовал в его жизни, бесшумно блуждая по жилищу в поисках неведомого, и в мыслях его, стоило только взять в руки тома гадательной книги.

Продолжая одеваться, Фрэнк Фринк задумался о том, кто еще в этом большом и безалаберном Сан-Франциско сейчас, как и он, обращается за советом к Оракулу. И всех ли ждет одинаково неутешительный результат? Для всех ли расклад сил судьбы так же неблагоприятен, как для него?

2

Господин Нобусаке Тагоми сидел, советуясь с даосистским Оракулом, божественной Пятой Книгой конфуцианской мудрости, называемой уже на протяжении столетий «И-чинг». К полудню он начал ощущать беспокойство, связанное с предстоящим визитом Чилдана. Они условились на два часа.

Бюро размещалось на двадцатом этаже «Ниппон Таймс» на Тэйлор-стрит, со стороны, обращенной к Заливу. Сквозь стеклянную стену он часто наблюдал, как корабли проходят под мостом «Голден Гэйт». Вот и сейчас торговое судно огибало остров Алькатрас, но это мало интересовало господина Тагоми. Он подошел к окну, отвязал шнур и опустил бамбуковые жалюзи. В просторном кабинете сразу же воцарился полумрак. Теперь можно спокойно обдумать ситуацию. Приходилось признать: полностью удовлетворить клиента подарком ему не удастся. Что бы ни предложил Чилдан, клиент в восторг не придет и с этим следует смириться.

Однако необходимо предпринять все возможное, дабы не вызвать его недовольства.

Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы его задело вручение неподобающего презента. Вскоре клиент прибудет на аэродром Сан-Франциско с новой немецкой пассажирской ракетой «Мессершмитт 9-Е». Тагоми никогда не летал на таких кораблях, и, когда он будет приветствовать господина Бэйнса, ему надо постараться принять пресыщенный и скучающий вид, пусть даже ракета и окажется невесть какой впечатляющей. Наверное, стоит потренироваться. Он замер перед зеркалом и попытался придать лицу выражение полного самообладания и легкой скуки. «Да, они слишком шумные. В них даже читать невозможно. Но зато полет из Стокгольма в Сан-Франциско длится лишь сорок пять минут…» Тут, пожалуй, стоит ввернуть о технических неудачах немцев: «Вы, наверное, слышали сообщения по радио? Эта катастрофа над Мадагаскаром. Должен вам сказать, старые самолеты имели свои преимущества».

И, наконец, самое главное — избегать политических тем, ведь взгляды господина Бэйнса на актуальные политические вопросы неизвестны. А подобные темы неизбежно могут возникнуть. Можно предположить, что господин Бэйнс как шведский подданный придерживается нейтралитета. Но все же он выбрал «Люфтганзу», а не «САС». Ловкий ход… «Уважаемый господин Бэйнс, говорят, герр Борман серьезно болен, и осенью партия должна выбрать нового рейхсканцлера. Как вы думаете, это сплетни? Увы, между Рейхом и Пацифидой — столько тайн…».

Тагоми вытащил из папки вырезку из «Нью-Йорк Таймс» с последней речью господина Бэйнса. На этот раз Тагоми долго изучал ее, низко склонившись над текстом из-за небольшого дефекта контактных линз. Речь шла о необходимости поисков, — в который уже раз, — источников воды на Луне. «Нам еще предстоит разрешить эту мучительную проблему, — настойчиво подчеркивал господин Бэйнс. — Ближайшая наша соседка до сих пор используется только в военных целях». «Sic!»[4] — воскликнул про себя господин Тагоми, употребив изысканное латинское словцо. — «Любопытная подробность касательно мистера Бэйнса. Похоже, он

косо смотрит на военных». И Тагоми зафиксировал это в памяти.

Нажав кнопку интеркома, он проговорил:

— Барышня Эфрейкян, не могли бы вы принести сюда магнитофон?

Двери раздвинулись, и вошла Эфрейкян. Сегодня ее волосы премило украшали голубые цветы.

— О, сирень, — заметил господин Тагоми. Когда-то на Хоккайдо он занимался разведением цветов.

Барышня Эфрейкян, высокая темноволосая армянка, поклонилась.

— Готов ли наш «Супер-Экстра Рекорд»?

— О да, господин Тагоми, — барышня Эфрейкян с переносным магнитофоном в руках уселась на стул.

— Я обратился к гадательной книге с вопросом, — начал господин Тагоми, — будет ли моя встреча с господином Чилданом плодотворной, но, к моему разочарованию, получил неблагоприятную гексаграмму — «Превосходство сильного».

Пол прогибается.

Слишком большой груз посреди него.

Весьма далеко от дао.

Магнитофон работал с легким шумом.

Господин Тагоми помолчал, собираясь с мыслями.

Барышня Эфрейкян выжидательно смотрела на него. Шум магнитофона стих.

— Поигласите сюда на минуту господина Рэмси, — сказал Тагоми.

— Да, пожалуйста. — Она поставила магнитофон и вышла, постукивая каблучками.

Вошел господин Рэмси с папкой накладных. Молодой, улыбающийся, в клетчатой сорочке с галстуком-ленточкой и в джинсах в обтяжку без ремня, столь популярных у здешних щеголей.

— Мое почтение, господин Тагоми, — проговорил он. — Прекрасный сегодня выдался денек.

Тагоми поклонился. Рэмси тотчас же вытянулся и поклонился в ответ.

— Я советовался с Оракулом, — начал господин Тагоми, когда барышня Эфрейкян заняла свое место, примостив магнитофон на коленях. — Вам известно, что господин Бэйнс, который вскоре прибудет, разделяет арийскую теорию в вопросе так называемой культуры Востока. Я мог бы попробовать поколебать его убеждения с помощью подлинников китайской живописи иликерамики эпохи Токугава… Но обращение его в истинную веру — не наше дело.

— Я понимаю, — сказал господин Рэмси. Он попытался сосредоточиться, и эти усилия отразились на его лице.

— Поэтому нам придется считаться с его вкусами и преподнести ему ценное произведение американского искусства.

— О да, разумеется.

— По происхождению вы американец. Несмотря на то, — тут он остановился и смерил Рэмси пристальным взглядом, — что вы не сочли за труд изменить цвет кожи.

— Обыкновенный загар от кварцевой лампы, тихо сказал Рэмси, — исключительно в целях получения витамина Д.

Однако униженное выражение лица говорило о другом.

— Уверяю вас, я сохранил естественную связь… — Господину Рэмси не хватало слов. — Но я не прерывал контактов с… традиционной местной культурой.

Господин Тагоми повернулся к Эфрейкян:

— Продолжим, пожалуй. — Магнитофон заработал. — После консультации с гадательной книгой и нахождения двадцать восьмой гексаграммы «Та Куо», на пятом месте отыскал неблагоприятное изречение, звучащее так:

На засохшем тополе распускаются почки.

Старуха выбирает себе мужа.

Без сожаления. Без славы.

— Достаточно ясное указание: господин Чилдан ничего достойного внимания нам не предложит. — Тагами сделал небольшую паузу. — Будем откровенны. Я не могу опираться на собственный опыт в делах, касающихся американского искусства. Поэтому… — он задумался, подыскивая подходящее слово, — нам понадобитесь вы, господин Рэмси, как американец по происхождению. Нужно сделать все, что в наших силах.

Господин Рэмси ничего не сказал в ответ. Несмотря на все усилия, его лицо предательски выдавало обиду и гнев, тщательно маскируемые молчанием.

— Далее, — говорил господин Тагоми, — я советовался с Оракулом еще по одному делу. Из политических соображений не могу произнести вопрос при господине

Рэмси. Можно сказать и по-другому: такого человека нельзя допускать к нашим особой важности делам. Достаточно упомянуть, что я получил довольно многозначительный ответ. И он дал пищу для размышлений.

Рэмси и Эфрейкян, не отрываясь, смотрели на него.

— Это связано с господином Бэйнсом, — сообщил Тагоми.

Оба служащих кивнули.

— В ответ на мой вопрос именем тайных сил дао я получил сорок шестую гексаграмму. «Шенг», Доброе предзнаменование. А также шестерку вначале и девятку на втором месте.

Вопрос звучал так: «Удастся ли успешно разрешить дело с господином Бэйнсом?» Девятка на втором месте уверяла:

Если ты прямодушен,

То даже малая жертва поможет тебе.

Не имеющему вины.

Из этого следует: господин Бэйнс удовлетворится любым подарком, врученным ему Высшей Торговой Миссией при посредничестве господина Тагоми. Однако, задавая такой вопрос, Тагоми подразумевал еще одну, более глубокую мысль, едва осознаваемую им самим. Как это часто бывает, гадательная книга восприняла и второй, подсознательный вопрос, и ответила на него тоже.

— Как известно, — продолжал Тагоми, — господин Бэйнс доставляет нам новые литейные формы, разработанные Швецией. Если мы придем к соглашению с его фирмой, то, несомненно, сможем заменить многие дефицитные металлы пластмассами.

На протяжении вот уже нескольких лет Тихоокеанское Сообщество предпринимало немало усилий, пытаясь заполучить от Рейха помощь в области производства пластмасс. Однако крупнейшие немецкие химические концерны и, в первую очередь, «АГ Фарбэн», ревностно охраняли свои патенты, фактически удерживая мировую монополию в этой области, особенно в технологии синтеза полистиролов. Поэтому Рейх имел важное преимущество в торговле с Сообществом и опережал его в техническом отношении по крайней мере на десятилетие. Межпланетные ракеты, стартующие с «Festung Europe»[5], собраны из термостойких, легких и прочных пластмасс, выдерживающих даже столкновение с метеоритами. Тихоокеанское Сообщество не располагало ничем подобным. Здесь по-прежнему использовались традиционные материалы: древесина, и, конечно же, незаменимые еще металлы. При мысли об этом господин Тагоми внутренне съеживался: ему доводилось видеть на ярмарках некоторые образцы новейших немецких достижений. Особенно впечатлял выполненный полностью из пластмасс автомобиль D. S. S., Der Schnelle Spuk.[6], стоивший всего, в пересчете на валюту ТША, около шестисот долларов.

Однако был скрытый вопрос, который он ни при каких обстоятельствах не мог произнести вслух из-за всех этих пиноков, постоянно крутящихся в бюро Торговых Миссий, точнее, определенный аспект деятельности господина Бэйнса, на который лишь намекала полученная из Токио шифрограмма. Ранее кодированные материалы поступали редко и обычно касались вопросов безопасности, ко отнюдь не торговли. Кроме того, применялся метафорический шифр с использованием поэтических аллюзий с целью предотвращения шпионажа со стороны немцев, способных в своих зонах прослушивания десшифровывать самые сложные коды. И токийское руководство опасалось именно Рейха, а отнюдь не полуоппозиционных клик с Японских островов. Ключевая фраза «снятое молоко в его диете» содержала намек на забавную песенку из одной оперетки, где настойчиво внушалась мысль:

Бывает и такое,

Что молоко снятое

Прикинется сметаной.

Консультации с «И-Чинг» подтвердили подозрения Тагоми. Комментарий Оракула являл собой следующее: «Надлежит предположить, речь идет о сильном человеке. Истина заключается в его несоответствии своему окружению. Он слишком тверд и очень мало внимания обращает на видимое, а благородный характер обеспечивает ему успех…»

Подозрение состояло в том, что господин Бэйнс — не тот, за кого себя выдает, и подлинной целью его приезда в Сан-Франциско является не заключение соглашений о литейных формах. Короче говоря, господин Бэйнс — шпион.

Однако Тагоми не имел абсолютно никакого понятия о том, на кого работает Бэйнс и за какое вознаграждение.

Без двадцати два Роберт Чилдан с величайшей неохотой закрыл магазин. Затем подтащил свои тяжеленные чемоданы к краю тротуара, подозвал рикшу и велел отвезти его к «Ниппон Таймс». Сгорбленный и вспотевший китаец с изможденным лицом, униженно пробормотав полагающийся в таких случаях набор вежливых слов, принялся за погрузку багажа. Затем помог Чилдану сесть на покрытое ковром сиденье, щелкнул счетчиком и, вскарабкавшись на свое седельце, начал крутить педали — в потоке автомобилей и автобусов на Монтгомери-стрит.

Чилдан извел полдня, рыская в поисках обещанного для господина Тагоми, и сейчас — злой и обеспокоенный — взирал на плывущие мимо здания. «И все-таки это успех! Профессиональные навыки не зависят от настроения: мне удалось найти подходящую вещь, господин Тагоми смягчится, а его гость, кем бы он ни оказался, будет в восторге. Я никогда не обманываю надежд покупателей», — думал Чилдан.

Просто чудо: ему удалось раздобыть совсем новенький, самый первый номер комикса с Типом и Топом. Одна из первых книжечек такого типа, высоко оцениваемая «americana» тридцатых годов, раритет, притягивающий внимание многих коллекционеров мира. Конечно же, имелись и другие вещицы; их он намеревался продемонстрировать вначале. Неторопливо, переходя от одной к другой, пока не дойдет постепенно до комикса, надежно спрятанного на дне самого громоздкого чемодана — в кожаном футляре, обернутого в тонкую бумагу. Из радиоприемника рикши неслись популярные мелодии, конкурируя с динамиками других рикш, автомобилистов и автобусов, следовавших рядом. Их Чилдан не слышал: уже привык. Не обращал он внимания и на огромные неоновые рекламы, украшавшие фасады почти всех высотных зданий. В конце концов, его собственная неоновая вывеска вспыхивала и гасла каждый вечер в такт многим другим. Разве существует иная реклама? Приходится мириться с реальностью.

Он признал: вопли радиоприемников, шум автомобилей, толчея, блеск реклам успокаивали его, ибо заглушали. внутреннее беспокойство. Приятно, когда тебя везут, приятно физически ощущать мускульные усилия китайца, передающиеся через равномерные покачивания экипажа. «Будто массажер», — думал Чилдан. Ему нравилось находиться в положении обслуживаемого, хотя бы и на какое-то время.

Он очнулся с ясным ощущением вины: не время для послеполуденной дремы, — слишком много еще следует обдумать. Например, одет ли он соответствующим случаю образом? А вдруг он почувствует себя плохо при подъеме в скоростном лифте? К счастью, у него припасены специальные таблетки немецкого производства. А сколько существует форм обращения к собеседникам… но и они ему известны. Он знает, к кому следует отнестись со всей почтительностью, а к кому — с высокомерием. Пожестче можно вести себя с портье, лифтерами, проводниками, с горничными и рассыльными. Кланяться, несомненно, придется каждому японцу, пусть даже по сто раз кряду. Вот только эти пиноки… Нечто расплывчатое, неопределенное. Нужно раскланиваться, но смотреть сквозь них, будто их не существует. Но всегда ли это оправдано? А что, если он встретится с иностранцем? Ведь торговые миссии часто посещают немцы и представители нейтральных государств…

Кроме того, он может столкнуться с рабом.

Немецкие корабли и суда с Юга — постоянные гости в порту Сан-Франциско, и негров иногда ненадолго отпускают на берег. И всегда группами: не менее трех человек. Им запрещается оставаться в городе после наступления темноты, и, даже находясь под юрисдикцией Тихоокеанского Сообщества, они обязаны соблюдать комендантский час. Рабы, занятые на разгрузке судов, живут в пристройках к складам и от домов не отходят. В бюро Торговых Миссий их нет, но если речь идет о переносе тяжестей… например, следует ли ему собственноручно вносить свой багаж в бюро господина Тагоми? Очевидно, нет. Он обязан найти для этого раба, даже если придется ждать целый час и опоздать на встречу с господином Тагоми. Нельзя допустить, чтобы рабы увидели, как он несет что-либо сам. Ему нужно оставаться особенно собранным. За подобную ошибку можно дорого заплатить, утратив уважение присутствующих или всех, заметивших его промах.

«С другой стороны, — думал Чилдан, — даже неплохо средь бела дня собственноручно внести багаж в помещение «Ниппон Таймс». Великолепный вышел бы жест! Тем более, и законом не запрещается, и в тюрьмуза это не посадят. Великолепная возможность показать свое настоящее лицо, хотя подобное и не принято в нашем обществе. Но…

Я так бы и поступил, не будь здесь этих проклятых черных рабов. Перенести высокомерие тех, кто стоит выше меня, не составит труда, — так или иначе они подчеркивают свое превосходство, унижая меня ежедневно. Но, если меня увидят те, кто стоит ниже… почувствовать пренебрежение с их стороны, — вот, например, этого китаезы, нажимающего на, педали впереди меня. Стоило мне обойтись без услуг рикши, и он увидел бы, как я пешком добираюсь к месту встречи…

Во всем виноваты немцы. Они всегда стараются откусить больше, чем могут проглотить. Едва им с величайшими усилиями удалось выиграть войну, как они тотчас принялись покорять планеты, одновременно издавая законы, которые… ну, хотя, впрочем, идея-то в принципе неплохая. Ведь вышло же у них когда-то с евреями, цыганами. И славяне, отброшенные в своем развитии на две тысячи лет назад, в свою азиатскую колыбель. Выдворены из Европы ко всеобщему удовольствию. Назад — к скотоводству и охоте с луками и стрелами. А эти большие, в ярких глянцевых обложках журналы, отпечатанные в Мюнхене и рассылаемые во все библиотеки и киоски… Каждый может полюбоваться цветными снимками на всю полосу: голубоглазые блондины — арийские колонисты, миролюбиво пашущие, сеющие и собирающие урожай на бескрайних нивах Украины — мировой житницы. Вне всякого сомнения, эти люди — счастливы, а их ухоженные усадьбы и хозяйства приятно радуют глаз. Зато исчезли фото пьяных поляков, сидящих в оцепенении у входа в свои разваливающиеся халупы или торгующих двумя-тремя жалкими брюквами на сельском рынке. Все это ушло в прошлое, так же, как и заезженные проселки, превращаемые осенними ливнями в непролазные топи.

Но Африка… Вот где дали развернуться энтузиазму, и, хотя полагалось бы восхищаться, рассудок советует немного подождать, ну, хотя бы до завершения плана «Плуг». О, здесь гитлеровцы показали, на что они способны, полностью раскрыв свою артистическую натуру. Средиземное море перекрыто, осушено, дно его превращено в возделываемые поля, — и все благодаря атомной энергии. Какой размах! Как это сбило спесь с разных там шутов с Монтгомери-стрит. Правда, в Африке удалось почти, почти… однако в планах такого типа почти — ключевое слово. Впервые оно появилось в известной брошюре Розенберга, изданной в 1958 году: «Что касается окончательного решения африканского вопроса, то нам почти удалось реализовать наши цели».

Между прочим, чтобы избавиться от американских аборигенов, понадобилось двести лет. В Африке у немцев на это ушло лет пятнадцать. Итак, для критики нет никаких оснований. Кстати, он, Чилдан, недавно поспорил на эту же тему за обедом со знакомыми торговцами. Те, видимо, ждали чуда — будто гитлеровцы в состоянии изменить мир с помощью магии. А дело лишь в их науке, технике и работоспособности, вошедшей в поговорки. Немцы прилежны во всем. И если уж за что берутся, то делают это на совесть.

В конечном счете, полеты на Марс отвлекли внимание мира от Африки. Итак, все свелось к тому, о чем он и говорил своим приятелям-торговцам: «Чего у немцев в избытке (и чего, к сожалению, недостает нам) — так это идеализма. Можно поражаться их добросовестному отношению к работе или рациональному ведению хозяйства, но всему причина — их сентиментальность. Космические полеты — вначале на Луну, а затем на Марс. Это ли не воплощение извечной мечты человечества, нашей мечты о всемогуществе? А японцы? Я их неплохо знаю, в конце концов, дела имею с ними ежедневно. Говоря откровенно, это все же люди Востока. Желтые. Мы, белые, должны им кланяться, ибо власть принадлежит им. Но взоры наши обращены к Германии: именно она показывает, чего можно достичь, если побеждают белые, — и это совсем другое дело».

— Уважаемый господин, мы подъезжаем к «Ниппон Таймс», — проговорил, тяжело дыша после подъема в гору, китаец. Теперь он отдыхал.

Чилдан силился представить себе гостя господина Тагоми. Несомненно, исключительно важная персона: тон господина Тагоми в разговоре по телефону, и его волнение — убедительное тому подтверждение. Чилдан представил одного из своих самых солидных клиентов, — человека, способного в значительной мере обеспечить Чилдану прочную репутацию в высших кругах Побережья.

Четыре года назад Чилдан еще не мог назвать себя, как теперь, специалистом по редким и ценным предметам. В то время он содержал неказистый магазинчик антикварных вещей. По соседству размещались заведения, торговавшие подержанной мебелью, скобяные лавки и прачечные. Район далеко не престижный. По ночам тут случались вооруженные нападения, иногда — изнасилования, и это несмотря на все усилия полиции Сан-Франциско и даже их японских шефов — «Кемпетай». Витрины магазинов закрывались на ночь железными жалюзи в целях предотвращения ограблений. И вот однажды сюда забрел пожилой японец, отставной офицер Ито Хумо. Высокий, худощавый, седой, подтянутый майор первым дал Чилдану понять, как можно преобразовать его дело.

— Я коллекционер, — объяснил майор Хумо. — Объездил все южные страны и переворошил горы старых журналов.



Поделиться книгой:

На главную
Назад