Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Месть в три хода - Ирина Волкова на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Ирина Волкова

Месть в три хода

Любое совпадение имен и событий этого произведения с реальными именами и событиями является случайным.

Месть в три хода

Наша встреча была по-шпионски таинственной и в чем-то даже романтичной. Теплый ветер, пропитанный запахами моря, с игривой фривольностью теребил бахрому огромного бежевого зонта, раскрытого над нашим столиком. На его плотной как парусина ткани была изображена взбирающаяся на волну бригантина, под которой мягкой дугой изгибалась надпись "La voile"[1]. Именно так называлось кафе, на террасе которого мы никак не могли начать разговор, ради которого я, собственно говоря, и приехала на Лазурный берег.

Мужчина, которого я видела впервые в жизни, с мрачной задумчивостью потягивал через соломинку "Дайкири", но я могла бы побиться об заклад, что делал он это чисто машинально, не чувствуя вкуса коктейля. Я предпочитала не злоупотреблять алкоголем, и ограничилась апельсиновым соком.

Странным было все — и вчерашний звонок Пьера Бриали ко мне в Барселону, и то, что встретить меня он решил в Каннах, а не в Ницце. Говорил он загадками и полунамеками, суть которых сводилась к тому, что произошла некая темная история, и было очень важно, чтобы я приехала. Тайны я обожала, как, впрочем, и Французскую Ривьеру, и все происходящее доставляло мне огромное удовольствие.

Стояло начало сентября — мое любимое время в Средиземноморье, когда спадает удушливая августовская жара, а туристы разъезжаются по домам, чтобы вновь превратиться в унылых служащих, просиживающих штаны за столами давно осточертевших офисов.

Бриали предложил встретиться на бульваре Круазетт, витрины которого пестрели именами ведущих модельеров мира, но я предпочла старый порт в Ле Сюке. Несмотря на то, что большую часть года я проводила в Испании, меня, уроженку холодной Москвы, по-прежнему неудержимо манило море.

Широкие поля светло-голубой джинсовой панамы защищали лицо от солнца, и глазам было не больно смотреть на сверкающую белизну яхт, на слепящие блики, разбегающиеся по легкой ряби волн. Я даже радовалась тому, что Пьер не спешит начать разговор. Как только он объяснится, таинственность развеется, и ситуация сразу же потеряет половину своего очарования.

Смакуя прохладный, только что выдавленный сок, я незаметно, из-под полуопущенных ресниц, рассматривала своего визави. Лицо его было по-галльски некрасивым — длинный унылый нос над невыразительным, несколько вялым ртом, глубокие залысины на лбу, гладко прилизанные волосы неопределенно-коричневого цвета.

Пока француз шел к столику, я успела заметить, что рост у него небольшой — чуть ниже среднего, а ноги под облегающими белыми джинсами слегка кривоваты. Пьеру явно не помешало бы носить брюки пошире. Расстегнутая на груди светло-голубая рубашка открывала густую поросль жестких черных волос.

Именно таким я себе его и представляла. Мысленно я поаплодировала собственной проницательности.

Теперь я знала, с кого Аглая Глушко-Бриали писала главного героя своих книг — частного детектива Артема Гаврилова, которого друзья и клиенты называли просто Гав.

Выдуманный Аглаей сыщик был невысок ростом, черноволос, мускулист, длиннорук, кривоног и, вдобавок, чрезвычайно волосат. Твердо решив уйти в своих детективах от стереотипов классического красавца, Глушко-Бриали для пущего эффекта даже упомянула, что детектив Гаврилов чем-то неуловимо напоминал наряженную в костюм обезьяну.

Эти недостатки внешности (а может быть, и достоинства: известно ведь, что красота — понятие субъективное — одним подавай Аполлона, а другим жизнь не мила без какого-нибудь Квазимодо) с лихвой компенсировались особой аурой мужественности и неотразимой сексуальной притягательности сыщика Гава.

В лучших традициях крутого детектива, в Артеме "за версту чувствовался настоящий мужчина", а роковые блондинистые секс-бомбы при виде обезьяноподобного детектива-супермена поголовно изнывали от вожделения и страстно мечтали припасть к его мускулистой волосатой груди.

Пьер Бриали, супруг Аглаи, несомненно, не был лишен своеобразного мужского обаяния, но ему явно недоставало неотразимости сыщика Гава.

Бриали допил свой "Дайкири" и теперь вертел в пальцах опустевший стакан.

Я отвела от него взгляд, заинтересовавшись толстой белой чайкой, выписывающей низкие круги над террасой нашего кафе.

— Elle a été violé, — неожиданно произнес Пьер.

Я не сразу сообразила, что он сказал это по-французски — на испанском эта фраза звучала похоже, и в переводе она означала "ее изнасиловали".

Бриали здорово нервничал — раньше он говорил со мной только по-английски, зная, что с французским я не в ладах. Когда-то давно я учила его, но без практики почти позабыла, и, хотя кое-что понимала, объясняться могла лишь с грехом пополам.

— Je suis désolé[2], — ответила я тоже по-французски.

Пьер со стуком опустил стакан на столик и стал пристально вглядываться в его глубину, словно надеясь обнаружить в ограниченной хрупкими прозрачными стенками пустоте ответ на мучающий его вопрос.

"Сбылась мечта идиота", — невольно подумала я, испытывая двойственные чувства: с одной стороны подвергшуюся насилию женщину было необходимо пожалеть, но с другой стороны…

Человек, незнакомый с предысторией этого диалога, возможно, мог бы обвинить меня в бессердечности, и был бы не прав. А предыстория была такова.

* * *

Около десяти месяцев назад, незадолго до того, как я, подобно перелетным птицам, в очередной раз сбежала от московских холодов в теплую солнечную Барселону, мне позвонил некий Хайм Соломонович и, представившись литературным агентом, сказал, что одна из его клиенток, русская писательница, живущая в Ницце, прочитав мои книги, захотела связаться со мной, дабы сделать мне какое-то деловое предложение.

Я продиктовала Хайму Соломоновичу адрес своей электронной почты и вскоре получила письмо, подписанное Аглаей Глушко-Бриали.

Мою коллегу в основном интересовали два вопроса: мужчина ли я, и готова ли я к деловому сотрудничеству.

Я клятвенно заверила Аглаю в изначальной принадлежности к женскому полу (увы, при современном развитии хирургии ни в ком нельзя до конца быть уверенным. Мне приходилось читать о случаях, когда жена, прожив в супружестве двадцать лет, неожиданно выясняла, что была замужем за женщиной.)

На второй вопрос я ответила положительно: к предложениям о деловом сотрудничестве я всегда относилась с интересом. Так начался наш многомесячный "электронно-почтовый роман".

Деловое предложение Глушко-Бриали в первый момент слегка меня озадачило. Как выяснилось, ей пришла в голову гениальная идея написания трехтомного фантастического триллера в стиле "Космических войн" с той лишь разницей, что основные события должны были разворачиваться не в космосе, а на Земле.

Паскудные марсиане, объединившись с не менее гнусными биороботами из созвездия Тау-Кита и Единым Венерическим Альянсом (в смысле — с планеты Венера, венерические заболевания тут абсолютно ни при чем) собирались спровоцировать на нашей планете чудовищную всемирную катастрофу, спасти человечество от которой должен был мужественный сыщик Гав вкупе с энергичной, хотя и несколько стервозной блондинкой по имени Стелла.

Задумка межпланетной заварушки была столь грандиозной, что сама Аглая ее бы не потянула, а, поскольку я в своих книгах продемонстрировала некоторое знание боевых искусств, она предложила мне писать батальные сцены, погони, рукопашные разборки и прочие эпизоды, связанные с агрессией и насилием. Все это, разумеется, при условии, что я продемонстрирую готовность и умение работать в команде, а также буду выполнять задания точно в намеченные сроки.

Я дипломатично ответила, что литературной деятельностью зарабатываю на жизнь, и если за описание венерическо-таукитянского мордобоя получу устраивающий меня гонорар, то вполне готова выполнять работу в намеченные сроки, а работать в команде я, вроде бы, умею.

Новое послание Глушко-Бриали не только озадачило меня, но и восхитило, ибо из него следовало, что фантастику, в отличие от детектива, не опубликует ни одно издательство, так что на гонорар, в данном случае, рассчитывать не приходится.

Повторно перечитывая письмо Аглаи (на случай, если я чего-то недопоняла), я испытала прилив восторженных чувств. Если по части мужской красоты мои вкусы были вполне стандартными, то в отношении человеческой психики все обстояло в точности до наоборот. Экзотичные и неординарные личности притягивали меня столь же неотвратимо, как обезьяноподобный сыщик Гав длинноногих сексуальных блондинок.

Мой повышенный интерес к чудакам, эксцентрикам и оригиналам был вполне объясним: любой подобный субъект — это истинный клад для писателя. Понаблюдаешь за ним с недельку — глядишь и материал для книги готов, даже придумывать почти ничего не надо, а в качестве дополнительного удовольствия всегда найдется, о чем посплетничать с друзьями.

Женщина, предлагающая совместно написать трехтомный фантастический триллер, заранее зная, что его никто не напечатает, обещала быть весьма неординарной личностью, и душа моя возликовала в предвкушении нового восхитительного знакомства.

Аглая не обманула моих ожиданий. Запатентовав идею инопланетно-земной заварушки, она принялась активно предлагать ее для фильма как французским, так и голливудским кинокомпаниям, подробно описывая в адресованных мне е-мэйлах подробности своей бурной деятельности.

Дама она была эмоциональная, и то взлетала ввысь на крыльях надежды, то наоборот, отчаивалась и опускала руки, прежде, чем снова безоглядно вознестись ввысь. Писала Аглая живо и пространно, к тому же отличным языком, так что послания ее доставляли мне немало удовольствия.

Публиковалась Глушко-Бриали под псевдонимом Аглая Стрельцова. Получив ее первое письмо, я отправилась в "Дом книги" на Новом Арбате, где обнаружила целых девять детективов Стрельцовой, которые тут же и приобрела.

Фотографии на обложках книг изображали постриженную "под пажа" брюнетку с излишне крупными, но вполне приятными чертами лица. Край чуть тяжеловатого подбородка был прикрыт кистью руки с манерно отставленным в сторону мизинцем. Между указательным и средним пальцами дымилась зажженная сигарета.

Из сопровождающего снимок текста следовало, что Аглая Стрельцова закончила факультет журналистики Московского университета, некоторое время была литературным критиком, а после переезда во Францию стала писать в жанре детектива.

Вернувшись домой, я забралась на тахту вместе с книгами, чашкой чая и коробкой датского печенья. Взволнованно принюхиваясь, вслед за мной на кровать запрыгнула Мелси — любимый черный терьер.

Не зная, с какой книги начать, я разложила перед собакой девять романов Стрельцовой и предложила ей указать на тот, что больше понравится.

Равнодушно обнюхав явно несъедобные предметы, Мелси зевнула и положила лапу на изображение мрачного брюнета, вооруженного здоровенным длинноствольным пистолетом. Как выяснилось впоследствии, этим брюнетом был знаменитый сыщик Гав.

Выбранная терьером книга порадовала хорошим литературным языком, да и интрига оказалась грамотно построенной и весьма занимательной. Чтобы как следует пощекотать читательские нервы, Стрельцова вставила в сюжет аж восемь сцен изнасилования, любовно выписанных самым наидетальнейшим образом — с чувством, смаком и недюжинной фантазией.

На мой взгляд, с насилием Аглая немного перебрала, но, с другой стороны, народ падок на "черную клубничку" — не зря же Интернет на 80 % забит порнографией, причем сцены сексуальной агрессии пользуются особым спросом.

В следующем детективе Стрельцовой, вопреки моим ожиданиям, оказалось всего четыре изнасилования, впрочем, их дефицит с лихвой компенсировался добрым десятком тщательно описанных сексуальных сцен, опять же весьма неординарных.

Тут, самым неожиданным образом во мне проснулся исследовательский интерес. Я решила составить статистику изнасилований в детективах Аглаи, а заодно выяснить, сколько новых способов насилия над женщиной можно изобрести — к чести Глушко-Бриали надо было отметить, что всякий раз она придумывала нечто новенькое и забористое.

Если бы я читала детективы Стрельцовой не подряд, а с промежутком в пару-тройку месяцев, когда первое впечатление подзабывается, а сюжет успевает стереться из памяти, общее впечатление о ее творчестве, наверняка, оказалось бы иным.

Проблема заключалась в том, что, "проглатывая" одну за другой книги какого-то автора, неизбежно начинаешь замечать его "мании", повторяемость тем и приемов, которой в той или иной степени грешат все писатели без исключения.

"Пунктиком" Стрельцовой, несомненно, были изнасилования, причем в максимально извращенной и экзотической форме. Охваченная исследовательским интересом, я читала отчаянно, как камикадзе, желая убедиться в том, что предчувствие меня не обмануло, и навороченные сцены сексуальной агрессии я обнаружу во всех без исключения детективах.

Последнюю книгу я "добивала" в состоянии жуткого стресса: до конца оставалось не больше пятидесяти страниц, а на честь героини (как всегда — роскошной длинноногой блондинки) никто до сих пор толком не покушался. Неужто я ошиблась, и Стрельцова ограничится одними эротическими сценами?

То, что влюбленный в героиню сотрудник спецслужб приковывал ее против воли наручниками к кровати, по несколько часов возбуждал экзотическими ласками, а потом по вредности характера не трахал, изнасилованием можно было бы считать разве что с очень большой натяжкой, — скорее это было нечто вроде анти-изнасилования.

Поэтому, когда уже в самом конце романа на блондинку набросился безумно красивый, но тошнотворно воняющий киллер, я вздохнула с облегчением и, вопреки обыкновению, среди дня, не закусывая, выпила бокал шампанского за здоровье Глушко-Бриали.

Сцена изнасилования, как всегда, была выписана с блеском. Вонь, исходящая от пренебрегающего личной гигиеной киллера, буквально сочилась со страниц детектива, пропитывая все вокруг. Брезгливая блондинка предложила грязнуле помыться, но убийца лишь гнусно захохотал и сунул ей в лицо свои благоуханные гениталии. Обидевшись, она воткнула киллеру в глаз раскаленные щипцы для завивки волос, после чего злодея пристрелил сотрудник секретных служб, не только красивый, но и, вдобавок, чисто вымытый.

По обыкновению, он приковал героиню наручниками к кровати и возбуждал ее до тех пор, пока она, корчась от невыносимой страсти, не принялась отчаянно умолять его овладеть ею.

Чисто вымытый агент не устоял и выполнил просьбу сексапильной красотки, после чего они полюбили друг друга и поженились, так что книга закончилась привычным "хэппи эндом".

В бане, куда я раз в неделю ходила с друзьями, у нас появилась новая, чрезвычайно волнующая тема для разговоров. Даже вялый от вегетарианства издатель эзотерических комиксов "Путь к тебе" забывал о витаминах и целебных аюрведических составах, и оживлялся, когда я принималась пересказывать сцены изнасилования и сногсшибательные эротические навороты из книг Аглаи.

Вместе со мной вся компания ликовала, узнав, что и в последнем детективе Стрельцова себе не изменила.

Склонный к тонкому психологическому анализу издатель-вегетарианец предложил к обсуждению вопрос о причине столь страстной любви Стрельцовой к сценам насилия над женщиной.

Дискуссии были жаркими, и в итоге мы даже разделились на два лагеря: один из них (к которому принадлежала и я) придерживался мнения, что Глушко-Бриали некогда подверглась изнасилованию, и это ей настолько понравилось, что ни о чем другом она теперь просто не может думать.

Представители другого лагеря полагали, что господин Бриали в постели несколько слабоват, и Аглая в душе мечтает, чтобы ею овладели в точности так, как она описывает это в своих книгах.

К этому лагерю принадлежал издатель-вегетарианец. Он аргументировал свою позицию тем, что, согласно психоанализу, содержание романов можно интерпретировать, как эдипову фантазию, а сама по себе творческая активность является формой выражения невротических мечтаний.

Разрешить наш банный спор я, к сожалению, не могла. Спрашивать Аглаю напрямую о том, гложет ли ее тайная мечта подвергнуться насилию, было как-то неприлично, да и вряд ли она ответила бы мне правду.

Эротические Аглаины экзерсисы настолько потрясли моих друзей, что они даже начали пенять, что в моих детективах, написанных от первого лица, нет сногсшибательных сексуальных сцен, но я твердо заявила, что подвергаться изнасилованию из принципа не буду даже в собственных книгах. Впрочем, для этого у меня были вполне веские причины.

* * *

Каждому человеку "везет" по-своему. Один выигрывает в лотерею, другой регулярно спотыкается на ровном месте, третий почти без усилий делает головокружительную карьеру.

Мое, несколько сомнительное "везение" заключалось в том, что, начиная с семилетнего возраста, меня с навязчивой регулярностью пытались изнасиловать. Специфика же сего необъяснимого феномена заключалась в том, что каждый раз я тем или иным способом ухитрялась выпутаться из ситуации без особого физического и психического ущерба. Не исключено, что именно по этой причине я, несмотря на врожденное миролюбие, с юных лет испытывала горячий интерес к рукопашному бою и всевозможным видам вооружений.

Мужчины набрасывались на меня в самых разных, иногда весьма неожиданных местах. Личности агрессоров также варьировались от примитивных пьяниц и пресловутых представителей кавказской национальности до самого настоящего сумасшедшего маньяка.

В отличие от большинства дам, побывавших в подобных переделках, моя симпатия к сильному полу в целом никоим образом не поколебалась, зато я пришла к печальному заключению, что российские насильники действуют совершенно неграмотно и прямо-таки до безобразия непрофессионально.

Некоторое время я даже баловалась мыслью написать "Пособие для начинающего насильника", но по ряду соображений отказалась от этой идеи.

Тем не менее, из чистого любопытства, однажды я спросила у моего третьего (тогда еще не бывшего) мужа, — специалиста по боевым искусствам, — как правильно насиловать женщину. Результат меня восхитил и ошеломил.

За долю секунды с помощью болевого захвата он уложил меня на спину и зафиксировал таким образом, что от боли я даже пикнуть не могла, не то, что пошевелиться, а о том, чтобы оказать хоть малейшее сопротивление, вообще речи не шло. Вот это, я понимаю, профессионализм!

Разумеется, все мои истории с изнасилованием не шли ни в какое сравнение с изощренными фантазиями Глушко-Бриали. Мною не пытался овладеть безумный гермафродит с железным крюком вместо левой кисти, меня не опаивал наркотиками нигерийский гангстер с ритуальными насечками на щеках, не привязывал вожжами к туше мертвой коровы двухметровый казак-некрофил. Чего не было, того не было — врать не буду. Тем не менее, кое-чем и я могла похвастаться.

Седьмая по счету попытка изнасилования (вероятно, в связи с тем, что семерка — счастливое число) оказалась настолько неординарной, что я до сих пор вспоминаю эту историю с неизменным удовольствием.

Дело было осенью, не то, чтобы поздней, но и не ранней. Погода, по российскому обыкновению, выдалась на удивление мерзкой. Дождь, правда, временно стих и лишь слегка моросил, но небо было затянуто отвратительно серыми тучами. Отсутствие солнца действовало на меня угнетающе, и я, понурившись, брела через безлюдный мрачный лес по тропинке, превратившейся после дождя в полосу липкой грязи, противно чавкающую под ногами.

В конце пути меня ожидала награда в виде бассейна. Вода в нем была теплой и голубой, а свет множества ярких ламп, при наличии некоторого воображения, можно было принять за сияние тропического солнца. Сорок пять минут блаженства, а затем снова долгий и унылый путь по жидкой грязи через черный холодный лес.

Дабы не провоцировать своим видом потенциального насильника, я, по совету третьего мужа, перед выходом в лес принимала соответствующие меры предосторожности, то есть одевалась столь кошмарным образом, чтобы даже зэку, изголодавшемуся по женскому полу за время длительной отсидки, не пришло бы в голову наброситься на меня.

Видом своим я напоминала бомжиху, ночевавшую на помойке, как минимум, последние два месяца. На мне была старая грязная куртка с капюшоном, затянутым так, что из него торчал один нос, рваный и потерный брезентовый рюкзак с банными принадлежностями, залатанные армейские штаны и резиновые сапоги, цвет которых было невозможно различить из-за налипшей на них грязи.

Итак, я в самом что ни на есть непрезентабельном виде брела через грязный осенний лес. Устав созерцать хлюпающую под ногами глину, я подняла понуренную голову и буквально остолбенела при виде возникшего прямо передо мной прекрасного видения.

По хлипким деревянным мосткам, переброшенным через ручей, шел синеглазый юноша лет семнадцати сказочно-библейской красоты. Он напоминал златокудрого херувима с картин старых немецких мастеров.

В отличие от меня, херувим был безукоризненно одет, а стрелка на его брюках, казалась, только что вышла из-под утюга. Но больше всего меня потрясла даже не ангельская красота юноши и не безупречность его костюма, а его ботинки. Они были невероятно, почти сверхъестественно чисты, так, словно грязь к ним вообще не прилипала.

С научной точки зрения это было вполне объяснимо: в отличие от меня, он только недавно свернул в лес с асфальтовой дороги и просто не успел как следует извозиться, но в первый момент я как-то не задумалась о научных объяснениях.

Я пялилась на это чудо, как апостолы на шагающего по воде Христа, остро ощущая разделяющую нас пропасть: я, грязная, как бомжиха, пусть даже и в целях конспирации, и он — юный, божественно красивый, безупречно одетый, до невероятия чистый.

О том, что у ангелов есть голос, я узнала, когда видение заговорило.

Впрочем, заданный им вопрос был весьма тривиален: блондина интересовало, который сейчас час.

Часов у меня с собой не было (откуда возьмутся часы у бредущей по лесу бомжихи?), так что я покаянно развела руками и ответила, что точно не знаю, но теоретически сейчас должно быть около четырех.

Тут златокудрый херувим шагнул ко мне и, заключив в объятия, принялся страстно целовать в губы.

Сказать, что я опешила — значило ничего не сказать. Некоторое время я тупо торчала столбом, раздираемая самыми противоречивыми чувствами. Целовался ангел здорово, так что, в целом, это было даже приятно. С другой стороны, непонятно, чем он решит заняться после поцелуев. Судя по всему, дело идет к изнасилованию, а раз насилуют — надо сопротивляться.

Спешить было некуда, и я погрузилась в размышления о том, как наилучшим образом организовать сопротивление. Мои руки были прижаты к бокам, и вырываться было бы неразумно: атака в этом случае не оказалась бы неожиданной.

Разбивать блондину лбом переносицу как-то не хотелось — лоб потом будет болеть, да и целовались мы так хорошо, что было обидно прерывать процесс. В итоге я решила для начала двинуть его коленом в пах.



Поделиться книгой:

На главную
Назад