Проклятие Ведьмака

Когда я закончил, полыхнула молния, а спустя несколько секунд послышался мощный раскат грома. Гроза бушевала почти над нашими головами.

Я вернулся в амбар, чтобы достать из мешка одну важную вещь. Ведьмак называл ее «миска-приманка». Сделанная из металла, она очень хорошо подходила для нашей работы и имела три маленьких отверстия по краям, просверленные на равном расстоянии друг от друга. Я достал ее, протер рукавом и побежал в церковь сообщить доктору, что мы готовы.

Открыв дверь, я почувствовал сильный запах смолы и слева от алтаря увидел маленький костер. Над ним на металлическом треножнике стоял булькающий, плюющийся горшок. Доктор Шердли собирался использовать смолу, чтобы после ампутации остановить кровотечение и обмазать ею обрубок; тогда уцелевшая часть ноги не загноится.

Я мысленно улыбнулся, сообразив, где доктор взял дерево для костра. Снаружи все было мокрым-мокро, и ему не оставалось ничего другого, как использовать церковную скамью. Не сомневаюсь, священник был бы не в восторге, узнай он об этом, пусть даже скамьей пожертвовали ради того, чтобы спасти ему жизнь. В любом случае, сейчас он был без сознания, дышал глубоко и будет оставаться в таком состоянии еще несколько часов, пока не перестанет действовать снадобье.

Из трещины в полу слышались мерзкие чавкающие, хлюпающие звуки – это домовой продолжал высасывать из ноги кровь. Он слишком увлекся, чтобы почувствовать наше присутствие и заподозрить, что скоро его трапеза может подойти к концу.

Мы с доктором не обменялись ни словом, просто кивнули друг другу. Я отдал ему глубокую металлическую миску, чтобы набрать крови, которая мне требовалась, а он достал из своей сумки маленькую металлическую пилу и приложил ее холодные, блестящие зубцы к ноге священника сразу под коленом.

Домоправительница сидела в той же позе, что и раньше, крепко зажмурив глаза и бормоча что-то себе под нос. Наверное, она молилась; похоже, от нее доктор помощи не дождется. Поэтому, хоть и с дрожью, я опустился на колени рядом с ним.

Он покачал головой.

– Тебе вовсе ни к чему смотреть, – сказал он. – Не сомневаюсь, когда-нибудь тебе придется увидеть кое-что и похуже, но сейчас в этом нет нужды. Уходи, парень. Займись своим делом. Я сам справлюсь. Просто пришли тех двоих, чтобы они помогли мне перенести его на телегу, когда я закончу.

Я уже крепко стиснул зубы, готовясь к ужасному зрелищу, но, услышав такое, не заставил долго себя упрашивать. С огромным облегчением я побежал к яме, однако не успел еще добраться до нее, как воздух прорезал громкий крик, а следом за ним послышались истерические рыдания. Это, однако, был не священник – тот лежал без чувств. Это была домоправительница.

Такелажник с напарником уже снова подняли камень и теперь стирали с него грязь. Когда они пошли к церкви, чтобы помочь доктору, я окунул кисть в оставшуюся смесь и обмазал нижнюю сторону камня.

Я только-только оглядел плоды своих трудов, как бегом вернулся напарник такелажника. Позади него, гораздо медленнее, шел сам такелажник. Он нес миску с кровью и старался не пролить ни капли. Миска-приманка – очень важная часть нашего снаряжения. В Чипендене у Ведьмака имелся целый запас таких мисок, изготовленных по его собственным чертежам.

Я достал из мешка Ведьмака длинную цепь, на одном конце которой к большому кольцу были прикреплены три короткие цепи. Каждая из них заканчивалась маленьким металлическим крючком. Я продел эти крючки в отверстия у края миски.

Когда я поднял цепь, «миска-приманка» повисла на ней так устойчиво и ровно, что не потребовалось особого умения, чтобы опустить ее в яму и очень осторожно поставить в центре.

Нет, умение все же потребовалось – для того, чтобы отцепить крючки. Нужно очень осторожно ослабить цепочки таким образом, чтобы крючки соскользнули с миски, не опрокинув ее и не разлив кровь.

Я провел много часов, практикуясь в этом, и, хотя сильно нервничал, сумел освободить крючки с первой же попытки.

Теперь оставалось только ждать.

Я уже говорил, что потрошители – самые опасные домовые, потому что питаются кровью. Обычно они смекалисты и очень хитры, но во время кормежки соображают медленно.

Отрезанная нога все еще оставалась в трещине церковного пола, и домовой старательно высасывал из нее кровь, однако делал это очень медленно, растягивая удовольствие. С потрошителями всегда так. Он сидит себе, сосет и хлюпает, не думая ни о чем, и далеко не сразу понимает, что в рот поступает все меньше и меньше крови. Он хочет еще крови, но она теперь имеет другой вкус, а ему больше нравился тот, который был до этого.

Сообразив, что ногу отделили от тела, потрошитель последует за ним. Вот почему такелажники поторопились положить священника на телегу – сейчас она уже наверняка у окраины Хоршоу и каждый «цок-цок» конских копыт уносит ее все дальше от разозленного домового, жаждущего еще той же самой крови.

Потрошитель ведет себя как собака-ищейка. Он быстро разберется, в каком направлении увезли священника, и поймет, что тот удаляется все дальше и дальше. Потом он почует что-то еще – то, что ему нужно, и гораздо ближе.

Вот зачем я поставил миску в яму. И вот почему эту миску называют миской-приманкой. Она предназначена для того, чтобы заманить потрошителя в ловушку. Когда он окажется в яме и приступит к еде, мы должны действовать очень быстро и не допустить ни единой ошибки.

Я поднял взгляд. Напарник такелажника стоял на платформе, положив руку на короткую цепь и готовясь опускать камень. Сам такелажник стоял напротив меня, руками придерживая камень, чтобы как можно точнее установить его, когда тот начнет опускаться. Судя по их виду, они не только ничего не боялись, но даже не нервничали. Я вдруг почувствовал, как это здорово – работать с такими людьми. С людьми, знающими свое дело. Каждый из нас играл отведенную ему роль, каждый делал то, что нужно, настолько быстро и хорошо, насколько это вообще возможно. Мне стало легче. Я ощутил себя частью… единой команды, что ли? Мы спокойно поджидали домового.

Спустя несколько минут я услышал, что он приближается. Сначала это было похоже на обычный свист ветра в деревьях.

Вот только никакого ветра не ощущалось, и на фоне узкой полоски звездного света между грозовой тучей и горизонтом была видна восходящая луна; ее бледные лучи немного добавляли света к тому, что давали наши фонари.

Такелажник и его напарник, конечно, ничего не слышали, ведь никто из них не был седьмым сыном седьмого сына, как я. Поэтому я предостерег их:

– Он идет. Я скажу когда.

Теперь звук приближения домового стал более резким, почти как визг, и к нему добавилось что-то еще, типа низкого урчания. Потрошитель быстро пересекал кладбище, направляясь прямиком к стоящей в яме миске с кровью.

В отличие от обыкновенного домового, потрошитель не такой уж и бесплотный, в особенности когда только что поел. Однако и в такие минуты большинство людей не в состоянии видеть его, хотя очень даже почувствуют, если он на них нападает.

Даже я видел не так уж много – просто что-то бесформенное, розовато-красное. Потом у самого моего лица всколыхнулся воздух, и потрошитель скользнул в яму.

– Пора, – сказал я такелажнику.

Тот кивнул напарнику, который плотнее сжал короткую цепь. Не успел он потянуть за нее, как из ямы донесся новый звук, на этот раз достаточно громкий, чтобы его услышали все мы трое. Я бросил быстрый взгляд на своих товарищей: они стояли, широко распахнув глаза и плотно сжав рты от страха перед тем, кто находился внизу.

Мы услышали, как домовой приступил к еде. Такое чавканье мог бы издавать большой плотоядный зверь, если бы принялся прожорливо лакать, жадно сопя и фыркая. Без сомнения, потрошитель управится меньше чем за минуту, после чего почует нашу кровь. Он вошел во вкус, а мы находились совсем рядом.

Напарник такелажника начал отпускать цепь, и каменная плита ровно пошла вниз. Я устанавливал один ее край, такелажник – другой. Если яма выкопана точно, а камень вытесан в полном соответствии с указанными на чертеже размерами, то не должно возникнуть никаких проблем. Я все время мысленно говорил себе, что так оно и есть, но никак не мог выкинуть из головы последнего ученика Ведьмака, Билли Бредли, который погиб, пытаясь искусственно связать точно такого же домового. Тогда камень встал неровно, придавив краем кисть Билли. Прежде чем камень сумели поднять, домовой откусил Билли пальцы и принялся высасывать у него кровь. Позже бедняга умер от шока. Он не шел у меня из головы, как я ни старался.

Очень важно было накрыть камнем яму с первого раза – и, конечно, не защемить им пальцы.

Командовал такелажник, именно он сейчас выполнял работу каменотеса. По его сигналу цепь остановилась, когда между камнем и ямой осталась лишь крошечная щель. С сосредоточенным выражением лица он посмотрел на меня и вопросительно вскинул бровь. Я проверил свой край камня и слегка передвинул его. Казалось, он стоит в точности так, как надо, но я тщательно осмотрел все еще раз и только после этого кивнул такелажнику, который подал сигнал напарнику.

Несколько поворотов короткой цепи, и камень с первого же раза занял нужную позицию, запечатав домового в яме. Раздался разъяренный рев, который услышали все мы. Однако это уже не имело значения: теперь, когда домовой в ловушке, опасаться было нечего.

– Славно поработали! – воскликнул напарник такелажника, спрыгивая с платформы и улыбаясь от уха до уха. – Вот это точность!

– Ara, – согласился такелажник и добавил с неуклюжей насмешкой: – Если это можно назвать работой.

У меня будто гора с плеч свалилась – так я обрадовался, что все позади. И только потом, когда ударил гром и прямо над головой вспыхнула молния, осветив камень, я впервые разглядел, что каменотес вырезал на нем, и ощутил прилив гордости.

Большая греческая буква «бета», перечеркнутая по диагонали, – знак того, что под этим камнем лежит домовой. Под ней, справа, римская цифра «один», означающая, что это домовой самой высокой степени опасности. Всего таких степеней существует десять, и домовые с первой по четвертую способны убивать. А ниже стояло мое имя, Уорд, – в честь того, что это сделал я.

Я только что связал своего первого домового. И не какого-нибудь, а потрошителя!

ГЛАВА 2

Прошлое Ведьмака

Два дня спустя, уже в Чипендене, Ведьмак заставил меня рассказать, как все было. Когда я закончил, он велел повторить еще раз, после чего поскреб в бороде и издал тяжкий вздох.

– Что доктор говорит о состоянии моего слабоумного брата? – спросил он. – Как ему кажется, он поправится?

– Он сказал, что вроде бы худшее уже позади, но окончательно пока говорить рано.

Ведьмак задумчиво кивнул.

– Ну, парень, ты поработал хорошо, – сказал он. – Трудно представить себе, чтобы можно было сделать лучше. Отдыхай до конца дня. Но не очень-то расслабляйся. Завтра все пойдет как обычно. После этих треволнений тебе предстоит заново привыкать к заведенному порядку.

На следующий день он нагрузил меня работой вдвое против обычного. Уроки начались сразу после рассвета и включали в себя то, что Ведьмак называл «практическими занятиями». Это означало, что, хотя я накануне искусственно связал самого настоящего домового, я снова был вынужден рыть яму.

– Неужели это в самом деле нужно – рыть еще одну яму для домового? – устало спросил я.

Ведьмак обратил на меня испепеляющий взгляд и не отводил его, пока я не потупился в крайнем смущении.

– Воображаешь, что ты теперь выше этого, парень? – спросил он. – Ну, так ты ошибаешься. Нечего зазнаваться! Тебе еще учиться и учиться. Может, ты и связал своего первого домового, но тебе помогали умелые люди. А в будущем вполне может случиться так, что тебе придется рыть яму самому и делать это быстро – ради того, чтобы спасти чью-то жизнь.

После того как я выкопал яму и обмазал ее стенки смесью соли с опилками, настал черед практиковаться в опускании в яму миски-приманки таким образом, чтобы не расплескать ни капли крови. Конечно, поскольку это был всего лишь урок, мы использовали не кровь, а воду, но Ведьмак относился к занятиям со всей серьезностью и, если у меня не получалось с первого раза, здорово распекал меня. Однако сегодня я не дал ему такой возможности. Я сумел сделать это в Хоршоу и сумел сделать это во время занятий, причем десять раз подряд. Но ни единого слова похвалы от Ведьмака так и не дождался. Мне стало немного обидно.

Дальше мы перешли к занятиям, которые мне по-настоящему нравились, – с использованием серебряной цепи Ведьмака. В западной части сада был врыт столб. Суть упражнения состояла в том, чтобы набрасывать на него цепь. Ведьмак заставил меня, становясь на различном расстоянии от столба, практиковаться больше часа, все время помня о том, что на самом деле мне, скорее всего, придется иметь дело с настоящей ведьмой и, если я промахнусь, второго шанса не будет. Бросать цепь нужно особым способом. Наматываешь ее на левую руку и скидываешь резким движением запястья; она раскручивается в воздухе и плотно обвивает столб, образуя как бы левую резьбу. С расстояния восемь футов я сумел набросить цепь девять раз из десяти, но, как обычно, Ведьмак был скуп на похвалу.

– Неплохо, я бы сказал, – заявил он. – Но, повторяю, не зазнавайся, парень. Настоящая ведьма не станет облегчать тебе задачу, спокойно дожидаясь, пока ты набросишь цепь. К концу года должно быть десять раз из десяти и не меньше!

Мне стало еще обиднее. Я старался изо всех сил и добился заметного успеха. Но мало того – я связал своего первого домового и сделал это безо всякой помощи наставника. Хотел бы я знать, а смог бы сам Ведьмак в годы ученичества сделать это лучше?

После обеда Ведьмак отпустил меня в библиотеку для самостоятельной работы – читать и делать выписки; однако читать дозволялось лишь определенные книги. В этом он был очень строг. Шел еще только первый год моего ученичества, и прежде всего мне следовало изучать домовых. Но иногда, зная, что он сейчас занят, я поддавался искушению заглянуть и в другие книги.

Поэтому, почитав, что полагалось, о домовых, я подошел к трем длинным полкам у самого окна и взял с самого верха одну из больших записных книжек в кожаном переплете. Это были дневники, причем некоторые из них были написаны ведьмаками сотни лет назад. Каждый охватывал период примерно в пять лет.

В тот раз я точно знал, что ищу. Один из ранних дневников Ведьмака; мне хотелось почитать, как он еще молодым человеком справлялся со своей работой и добился ли больших успехов, чем я. Конечно, до того, как начать обучаться на ведьмака, он был священником, поэтому его ученичество пришлось на более зрелые годы.

Как бы то ни было, я открыл дневник наобум и углубился в чтение. Конечно, я узнал почерк, но, если бы не это, я ни за что не догадался бы, что прочитанный мной отрывок написал Ведьмак. Устная речь у него была типичная для Графства, такая… простоватая, без намека на то, что мой отец называет «ширли-манирли». Писал же Ведьмак совсем по-другому. В его дневниках чувствовался словно бы привкус всех книг, которые он прочитал за свою жизнь. Я-то по большей части пишу, как говорю: если бы папа когда-нибудь прочел мои заметки, он гордился бы мной и знал, что я по-прежнему его сын.

Поначалу то, что я читал, показалось мне мало отличным от недавних записей Ведьмака, если не считать того, что в прежние времена он делал больше ошибок. Как обычно, он был очень честен и каждый раз объяснял, в чем именно оказался не прав. Он всегда говорил мне, что это важно – описывать все как есть, чтобы иметь возможность извлекать уроки из прошлого.

Он описывал, как на протяжении недели часами практиковался с миской-приманкой, и его наставник злился, потому что самый лучший результат, которого он добился, был восемь из десяти! Узнав это, я почувствовал себя лучше. А потом прочитал такое, что и вовсе развеселился: оказывается, своего первого домового Ведьмак связал после почти восемнадцати месяцев ученичества. Больше того, это был всего лишь волосатый домовой, а не ужасный потрошитель!

Ведьмак был прилежным, трудолюбивым учеником, но звезд с неба не хватал. Это приободрило меня. Многое в дневнике представляло собой описание обычных ученических занятий, поэтому я быстро пролистал страницы, пока не дошел до места, когда мой нынешний наставник стал самостоятельным Ведьмаком. Собственно, я уже нашел то, что искал, и готов был закрыть дневник, как вдруг что-то привлекло мое внимание. Я вернулся к началу отрывка, и вот что я прочел. Текст передан не дословно, но достаточно близко, потому что у меня хорошая память. Да и как можно забыть то, что произвело такое сильное впечатление?

Поздней осенью я отправился по вызову далеко на север Графства, чтобы разобраться с нелюдем, уже долгое время державшим в ужасе эту Местность. Не одна семья пострадала от его жестокости, Много погибших и раненых было в тех Краях.

Я ступил под сень леса, когда на землю спускались сумерки. Все листья в том лесу пожухли и пали наземлю, устлав ее бурым гниющим покровом, и башня напоминала указующий в небо черный дьявольский перст. В ее единственное окно выглядывала девушка. Несчастная махала мне рукдй, моля о помощи. Монстр захватил ее для собственного увеселения и держал в плену.

Прежде всего я развел костер и долго сидел, глядя на пламя и набираясь отваги. Достав из мешка точилъный камень, я точил клинок до тех пор, пока лезвие не заострилось настолько, гто к нему нельзя было прикоснуться, не порезавшись. Когда настала полночъ, я подошел к башне и громко постучал посохом в дверь, бросая монстру вызов.

Он выбежал ко мне, размахивая огромной дубиной и оглашая воздух яростным рычанием. Отвратительное создание было одето в шкуры животных, от коих несло кровью и тухлым жиром. С превеликой злобой нелюдь набросился на меня.

Поначалу я отступал, выжидая удобного слугая, и когда враг снова попытался ударить меня, я обнажил скрытый в посохе клинок и со всей силой вонзил в голову нелюдя. Он замертво рухнул к моим ногам, однако я не сожалел, что лишил его жизни, поскольку он убивал бы снова и снова и никогда не насытился бы.

И тут девушка окликнула меня голосом сирены, и я бросился вверх по каменным ступеням. Тaм, в самой верхней комнате башни, я нашел ее на соломенной постели, крепко связанную серебряной цепью. С молочно-белой кожей и длинными белокурыми волосами, она была самой красивой женщиной, какую я когда-либо видел. Имя ее было Мэг. Она умоляла освободить ее от цепи и говорила столь убедительно, что рассудок покинул меня и мир закружился.

Не успел я развязать цепь, как Мэг прижала свои губы к моим, и поцелуи эти были столь сладостны, что в ее объятиях я окончательно утратил разум.

Меня разбудил льющийся в окно солнечный свет, и я впервые как следует разглядел девушку. Она оказалась ведьмой-ламией и носила на себе знак змеи. Как ни хороша она была собою, вдоль позвоночника ее кожу покрывали зеленовато-желтые чешуйки.

Трепеща от ярости, что позволил обмануть себя, я снова связал Мэг цепью и понес к яме в Чипендене. Когда я освободил ее, она вырывалась так неистово, что я едва смог удержать ее. Пришлось мне схватить Мэг за длинные косы и тащить к яме волоком. Ее отчаянные крики могли бы разбудить и мертвого. Шел сильный дождь, и она оскальзывалась на мокройтраве, но я продолжал тащить девушку, хотя заросли ежевики царапали ей голые руки и ноги. Я поступал жестоко, но иначе было нельзя.

Однако когда я начал сталкивать ее в яму, она обхватила мои колени и жалобно разрыдалась. Я долго стоял так, испытывая сердечную муку и едва сам не свалившись в яму. В конце концов я принял решение, о котором мне, возможно, не раз придется пожалеть.

Я помог Мэг встать на ноги, и обнял ее, и прослезился вместе с нею. Как мог я столкнуть в яму ту, которую полюбил больше, чем собственную душу?

Я умолял ее простить меня. Рука в руке, мы ушли прочъ от ямы.

От этой встречи у меня осталась серебряная цепь, очень дорогостоящий инструмент. Если бы не благосклонность судьбы, мне пришлось бы долгие месяцы трудиться, чтобы приобрести ее. А какую цену я заплатил и, быть может, заплачу в будущем, я не осмеливаюсь даже думать.

Крacoma- страшная сила. Она способна связать мужчину крепче, чем серебряная цепь ведьму.

Я не верил своим глазам! Ведьмак не раз предостерегал меня по поводу хорошеньких женщин, а сам, оказывается, нарушил это правило! Мэг была ведьмой, и, тем не менее, он не заточил ее в яму!

Я быстро перелистал дневник до конца, в поисках других упоминаний ее имени, но ничего не нашел. Совсем ничего! Как будто ее и вовсе не существовало.

Кое-что о ведьмах мне было известно, но никогда прежде я не слышал о ламиях. Я поставил дневник на место и начал просматривать нижнюю полку, где книжки стояли в алфавитном порядке. Открыл ту, что была озаглавлена «Ведьмы», но и там о Мэг не было ни слова.

Разбираемый любопытством, я продолжил поиски и на самой нижней полке обнаружил толстую книжку под названием «Бестиарий». Там в алфавитном порядке были перечислены все виды порождений тьмы, в том числе и ведьмы. Наконец я нашел то, что хотел: ведьмы-ламии.

Похоже, ведьмы-ламии не уроженки Графства, а пришли к нам откуда-то из-за моря. Они избегают солнечного света, но ночью охотятся на людей и пьют их кровь. Они могут менять облик и делятся на две категории: дикие и домашние.

Дикие – это и есть ведьмы-ламии в своем естественном состоянии, опасные, непредсказуемые и физически мало похожие на людей. Они с ног до головы покрыты чешуей, а ногти их больше похожи на когти. Некоторые передвигаются на четвереньках, у других имеются крылья, а верхняя часть тела покрыта перьями, что позволяет им перелетать на небольшие расстояния.

Однако дикие ведьмы-ламии могут стать домашними, если на протяжении долгого времени живут с людьми. Очень медленно, постепенно они приобретают женский облик, хотя вдоль позвоночника у них остается полоска желто-зеленых чешуек. Со временем домашние ламии даже начинают проникаться человеческими убеждениями. Часто они отказываются от зла и начинают творить добро.

Может, Мэг в конце концов стала доброй? И Ведьмак поступил правильно, не связав ее и не столкнув в яму?

Внезапно до меня дошло, что уже очень поздно, пора возвращаться к занятиям, и я выбежал из библиотеки. Голова у меня шла кругом.

Спустя несколько минут мы с наставником оказались на краю западной части сада, под деревьями, откуда открывался вид на болота. Осеннее солнце опускалось за горизонт. Ведьмак диктовал, расхаживая туда и обратно, а я, как обычно, сидел на скамье и записывал его слова. Однако мне никак не удавалось сосредоточиться.

Начали мы с урока латыни. У меня имелась специальная тетрадка для грамматики и новых слов, которым учил меня Ведьмак. Толстая тетрадка, уже почти заполненная.

Мне страшно хотелось обсудить с Ведьмаком то, что я только что прочел, но как это сделать? Я ведь нарушил правило придерживаться лишь указанных им книг. Он не давал мне позволения читать свои дневники, и теперь я сожалел о том, что ослушался его. Я знал, что он рассердится, если это выплывет наружу.

С каждой минутой мне было все труднее и труднее вдумываться в то, о чем говорил Ведьмак. К тому же я сильно проголодался и никак не мог дождаться ужина. Обычно вечера принадлежали мне, я мог делать в это время что захочу, но сегодня учитель сверх всякой меры загрузил меня работой. Тем не менее прошло не меньше часа, прежде чем солнце село и самые трудные уроки были окончены.

А потом я услышал звук, от которого мысленно застонал.

Звон колокола. Не церковного, нет. То был более высокий, мелодичный звон совсем небольшого колокола – того самого, который был предназначен для наших посетителей. Никого не допускали в дом к Ведьмаку, поэтому люди, нуждающиеся в его помощи, должны были приходить на перекресток и звонить в этот колокол.

– Иди и посмотри, в чем дело, парень, – сказал Ведьмак, кивнув в сторону колокола.

Обычно мы делали это вместе, но в тот день он еще не вполне оправился от болезни.

Я не то чтобы очень торопился. Отбежав достаточно далеко, чтобы меня не было видно из дома и сада, я перешел на медленный шаг. Уже слишком стемнело, чтобы предпринимать что-либо, связанное с новым вызовом. В особенности сегодня, когда Ведьмак еще не полностью выздоровел. Значит, до утра мы делать ничего не будем. Я могу рассказать ему, что произошло, и во время ужина. Чем позже я вернусь, тем меньше времени останется для писанины. На сегодня ее и так было больше чем достаточно, у меня даже запястье разболелось.