Минута до рассвета

— Ты телеграфируй пока в центр. Расскажи, так мол и так, работа предстоит серьезная. В живых никого не осталось.

Быстрая тень всего лишь на мгновение мелькнула, располосовав вагон на две части — и скрылась, в других тенях, неживых и неподвижных.

Рой этого не заметил, он увлеченно тыкал в клавиши радиотелефона, пытаясь связаться с городом.

— Лучше скажи… — прошептал Эдик, поднимаясь, — чтобы они заварили выход и сюда не совались…

Рой замер с трубкой в руке.

Вид у него был довольно жалкий.

Теней стало уже намного больше.

И он их увидел.

Люди, которые только что сплошным ковром покрывали пол вагона, поднимались на ноги и с невообразимой ловкостью атаковали их.

Почти сразу не повезло Сереже — мальчишку мгновенно накрыла куча-мала однообразно бледных тел с необычайно живыми глазами.

Ибрагим еще некоторое время отстреливался, а когда понял, что шансов нет, засунул дуло пистолета в рот и выстрелил.

Его схватили за ноги и оттащили вглубь вагона. Эдику почудилось, что он слышит чавканье. Хотя вряд ли — расстояние было слишком велико.

Эдик с Роем стояли спиной к спине рядом с ящиком и выцеливали серые тени, кружащие вокруг них безумный хоровод, но ни разу не попали — вампиры не собирались идти напролом, как в каком-нибудь старинном фильме ужасов.

— Эй! — крикнул кто-то из бледнокожих. — Сдавайтесь по добру, по здорову! Ваш друг уже с нами!

Сначала было тихо…

— Ребята, это здорово! — крикнул Сережа, который, впрочем, не спешил выходить на свет. — Забудьте о том, что вам говорили раньше! Все это туфта! Я… я никогда не чувствовал себя так хорошо, так легко, так свободно… вы ведь тоже можете стать бессмертными, парни!

Пуля визгливо чиркнула по металлу и ушла куда-то во мрак. Рой дрожащей рукой вставил в винтовку новый магазин.

— Эй, мы ведь легко можем вернуть эту пулю! — весело проговорил Сережа. — Но мы хотим дать вам шанс! Эдик, Рой, зачем повторять судьбу Ибрагима? Идите к нам…

— Я хочу видеть свою дочь, — тихо, очень тихо произнес Эдик.

Но вампиры его услышали.

3. Инга

Это случилось неделю назад.

Позже он скажет товарищам, что почувствовал что-то зловещее, жутко неправильное, когда ключ сухо щелкнул в замке, и дверь с легким скрипом отворилась.

На самом деле было не так. В тот вечер ему было хорошо, необычайно хорошо, такого не случалось уже несколько лет подряд после смерти жены. Сегодня на работе он вдруг понял, что в жизни еще не все потеряно. У него есть семья и замечательная дочь.

Эдик вошел в прихожую, стащил с ног ботинки и только тогда крикнул:

— Инга! Я дома!

Квартира отозвалась тишиной и перещелкиванием старинных часов-ходиков. Однако это не было тишиной пустой комнаты, Эдик чувствовал, что в квартире кто-то есть.

Он замолчал, прислушался, растерянно поглаживая правый карман брюк, в котором держал часы, подаренные женой в день свадьбы. Неслышно ступая, прошел по коридору, заглянул в зал. Шагнул дальше, к ванной комнате.

На полу перед крепкой дубовой дверью валялась пухлая книжица в переплете из дешевого кожезаменителя.

И вот тут только Эдик почувствовал, что случилось что-то жутко неправильное, зловещее…

Двигаясь на автомате, он поднял фотоальбом с пола и постучал в дверь ванной.

— Уходи… — тихо ответила Инга.

— Доченька, милая… — прошептал он. — Открой…

— Не пытайся выломать дверь, — сказала она. — У меня твой нож, отец…

— Я… — начал было Эдик, но замолчал не в силах произнести хоть что-нибудь.

— Я знала, что у тебя есть альбом, в котором хранятся ваши с матерью фотографии, — прошептала Инга. — Я видела эти фотографии — свадьба, мое рождение, ваши счастливые улыбки… Господи, как я тогда любила тебя, папа… за то, что после матери у тебя не было ни одной женщины… за то, что ты продолжал любить ее… Я и не подозревала, что есть еще один альбом.

— Но…

— Почему ты не сказал мне, отчего она умерла? — спросила Инга.

Эдик промолчал, бессильно прислонившись холодным лбом к дверному косяку.

— Открой первую страницу альбома, папочка.

Он не открыл ее — он и так прекрасно знал, что там будет.

Сырой каземат, решетка из толстых железных прутьев, бледная девушка в синем выцветшем вечернем платье. И лишь глаза — ярко-зеленые без черных точечек, что вообще-то нехарактерно для вампиров.

— Лера очень боялась смерти, — тихо сказал Эдик. — Поэтому она сама подставила шею под укус. Видит Бог, я не хотел этого…

— Переверни страницу, папа…

Здесь было две больших нецветных фотографий, снимал близкий друг Эдика, Рой. Он же проявлял пленку и печатал снимки. Эдик ни за что не решился бы доверить это частной фотомастерской.

Подвал. Связанная по рукам и ногам девушка, без движения лежащая на грязном полу. Рядом — упаковка пива. Любимого пива Эдика — 'Оболони'.

На второй фотке диспозиция чуть изменилась. В кадре появился Эдик с бутылкой наготове.

— А я всегда считала тебя простым менеджером пивоваренной компании, — тихонько засмеялась Инга. — Но откуда у простого менеджера возьмутся такие пристрастия? И знания — знания профессионального убийцы.

Он промолчал.

— Еще раз переверни страницу… — вновь попросила Инга.

— Хватит! — властно приказал Эдик и кинул фотоальбом на пол. — Она сама сделала свой выбор, Инга.

— Она хотела жить, папа…

— Она хотела укусить тебя!

— Какая теперь разница… прощай, отец…

И тогда Эдик врезался плечом в дверь, с мясом вырывая щеколду из косяка.

В тот день ему удалось спасти жизнь дочери.

Она вышла в круг света осторожной кошачьей походкой, готовая при малейшей опасности пуститься в бегство.

— Привет, Инга, — поздоровался Эдик.

— Здравствуй, папочка, — улыбнулась девочка, обнажив острые белые зубы.

— Ты все-таки покончила с собой, — тихо произнес Эдик.

— Нет, папа, теперь я намного живее тебя, — почти ласково ответила девочка, поглаживая невидимые порезы на левом запястье. — И сейчас… сейчас ночь и я тебя помню. Правда, здорово?

— Живее меня? — он вдруг болезненно засмеялся, срываясь на хриплый кашель. — У тебя ведь теперь никогда не будет детей, Инга…

— У тебя были… — улыбнулась она. — Ты был счастлив?

— Да, — кивнул Эдик.

Она промолчала, продолжая с пониманием улыбаться.

— Эдик, сбоку несколько вампиров ползут, — прошептал Рой. — Скажи своей девчонке, чтобы они убирались, иначе никаких переговоров не будет…

— Прости, Рой, — сказал Эдик.

Парень, словно немой клоун, подпрыгнул на месте и стал заваливаться вперед — в груди у него зияла огромная кровавая рана.

Винтовка была горячей, пахло раскаленным металлом и паленой плотью — Рой отбросил оружие в сторону.

Инга, нахмурившись, посмотрела на него.

— Я хочу, чтобы это сделала ты, — попросил Эдик.

Его дочь с готовностью обнажила клыки.

Мир изменился почти мгновенно.

Осталось всего два чувства: легкий почти незаметный голод и спокойствие.

Почти мировое спокойствие, которое, говорят, обычно снисходит на известных философов, которые всю жизнь только и делали, что искали ее, жизни, смысл.

Его же спокойствие, впрочем, было связано немного с другим — Эдик знал, что теперь никогда не умрет.

И именно это испугало его человеческое Я, которое еще не успело полностью раствориться в новой сущности, больше всего.

Эдик сделал шаг назад, затравленно глядя на серые лица, появляющиеся из темноты — Сережка, его дочь, мужичок, очень похожий на давешнего интеллигента… Все они ободряюще улыбались Эдику.

— Ну как, папа? — спросила Инга.

— Это здорово, — повторил Эдик слова дочери, наблюдая как обесцвечивается его кожа.

Он посмотрел в глаза своей девочки и не увидел отражения.

— И это ужасно, — сказал Эдик хрипло — его связки менялись, в горле щипало — организм перестраивался окончательно.

Инга замерла, удивленная:

— Но, почему?

— Я ведь пошел на это лишь для того, чтобы страдать, — тихо ответил Эдик, вдыхая будоражащий аромат крови Роя. — Чтобы понять, как мучалась она… моя… Лерочка… А это… это слишком хорошо.

Взгляд Эдика упал на так и не раскрытую бутылку пива 'Оболонь'.

— Мое любимое, — сказал он, поднимая ледяную бутылку.

Вампиры отшатнулись, и лишь Инга осталась на месте, с ужасом наблюдая за отцом.

Удивительно вкусное и живое пиво смыло в пищевод пыль сегодняшнего дня и приятной прохладцей ухнуло в желудок, который еще не был против таких напитков.

За пивом в желудок полилась шипящая, словно погашенная уксусом сода, кровь, плавящиеся, будто пластилиновые, зубы и остатки пива.

На какой-то миг Эдик почувствовал себя свободным, свободным от всего этого проклятого мира.

А потом даже чувства растворились в напитке, сваренном из хмеля и солода.

4. Финал

— Папочка… Я люблю тебя, папа…

Тихо, так тихо, что слышно как бьется сердце. Или это часы? Да нет же, они электронные…

— Папа, не молчи… пожалуйста, отец…

Он открыл глаза и посмотрел вверх. Все та же серая Труба, все тот же запах гари и плавленного пластика. А он-то надеялся, что все приснилось…

Над ним склонилось лицо его дочери. Она плакала.

— Что со мной? — прохрипел Эдик, чувствуя ужасную боль в горле. — Почему я… выжил?

Она не ответила, лишь продолжала тихонько плакать, не отводя от него своих больших серых глаз.