Плетельщица снов

Более инженер, чем поэт, он говорил точными фразами, без метафор.

Около двадцати пяти субъективных лет он прослужил на древних атомных буксирах, летавших с околосветовой скоростью между Землей и ее единственной — до эпохи, когда были обнаружены «червоточины»" колонией. Это соответствовало почти ста шестидесяти объективным годам, прошедшим на Земле и колонии Бета, и навсегда лишило его синхронизации с историей любой из этих планет. Он трижды проходил интенсивнейшую техническую переподготовку — и всякий раз безнадежно отставал за время полета. Жену и детей он оставил на Бете, когда его призвали младшим офицером для участия в экспедиции по возвращению в Америку — тогда до колонистов дошло устаревшее на двадцать четыре года известие о большой войне. Семью поглотило время еще до его затянувшегося возвращения теперь уже в должности капитана корабля.

Судно принадлежало правительству, которого и в помине не было, когда он впервые покинул Землю. Колония Бета, куда он вернулся, достигла небывалого расцвета. Он повел достаточно приятную жизнь, поселившись у своего единственного дожившего до его возвращения ребенка — дочки, ныне превратившейся в морщинистую, хрупкую и благодушную прабабушку, взирающую на него с изумлением, как на какого-нибудь лепрекона. А когда отец смотрел на нее, то ощущение, что здесь он не на своем месте, охватывало его с такой силой, что у него начинала кружиться голова.

Позднее, когда Чалмис в последний раз возвращался на Землю, открытие и быстрое развитие новой технологии «червоточин», позволяющей мгновенно переноситься через бездны пространства, лишили все принесенные им жертвы последних остатков смысла.

Поэтому он ушел в отставку. Построил себе старомодный дом в стиле лучших образцов времен его детства, возвел его на огромном участке в той географической зоне, где родился, и укрылся в нем, как укрывается в раковине краб-отшельник. Журналисты и историки на некоторое время сделали капитана Дюбаора объектом преследования, но он защищал свое уединение с непреклонной последовательностью.

В его-то уединенное убежище Анайя и направилась на следующий день после разговора со странным заказчиком. Возле ворот в силовом экране никого не оказалось. Впрочем, в этом не было ничего необычного, поэтому она спокойно вошла и отправилась на поиски хозяина, которого так и не смогла предупредить о своем приезде. День стоял ясный и жаркий, поэтому женщина принялась обыскивать окрестности дома. Чалмис часто повторял, что годы, проведенные взаперти в металлических коробках, несущихся в пространстве, наградили его клаустрофобией. Анайя подметила, что это состояние проявлялось у него в хорошую погоду и исчезало в пасмурную; его страсть к прогулкам никогда не оказывалась настолько сильна, чтобы терпеть дискомфорт. Минут через пятнадцать систематических поисков Анайя обнаружила его в уголке сада среди цветов изумительной красоты.

Сад Чалмиса тонул в сиянии летнего дня, напоминая коралловый риф, экзотический по форме и расцветке. Жужжание насекомых, пронизывающее мягкую и теплую атмосферу, подчеркивало тишину и делало ее почти осязаемой. Дорожка, выложенная белыми до боли в глазах мраморными плитками, вилась мимо клумб высоких летних цветов в направлении группы старых дубов, что башнями возвышались в дальнем конце участка и создавали островок прохладного полумрака. Чалмис сидел на скамейке в их тени, невозмутимый как ламантин, и наблюдал за гостьей, идущей к нему по белым плиткам. Это был мужчина крепкого сложения, среднего роста и возраста. Поседевшие на висках светлые волосы он зачесывал назад над широким лбом. Округлое лицо казалось бы мягким, если б не проницательные до мурашек серые глаза.

В сверкающем красками саду Анайя смотрелась как нечто чужеродное, напоминая ночное существо, внезапно извлеченное из укрытия на яркий дневной свет. Эффект усиливала ничем не смягченная чернота ее одежды: поблескивающий антрацитом комбинезон и кожаные сапожки. Все это вполне соответствовало кондиционированному помещению, которое она покинула сегодня утром.

— Итак, — буркнул Чалмис, не потрудившись встать при ее приближении, — откуда ты взялась и как вошла?

— Из Рио, сегодня утром, — ответила она, нимало не смутившись подобным приемом. — Как я поняла, ты не стер отпечаток моего голоса из аппаратуры ворот после моего последнего визита. И это хорошо, иначе я, наверное, до сих пор стояла бы там, ругалась и ждала, пока твой повар ответит, если услышит. — Она уселась рядом, и он извинился за холодную встречу поцелуем. — Я оставила на твоем автоответчике сообщение, что приезжаю, но, как видно, зря. Прилетела на шаттле в Торонто, а там наняла легкий флаер, чтобы добраться сюда.

— Тебе повезло с погодой, — заметил он.

— Да, полет был приятным. Слушай, я заметила много новых полей на той радиоактивной полосе к северу…

— Кливленд, — сухо прервал он. — Там сейчас выращивают много масличных культур, используя устойчивые к радиации гибриды.

Подсолнечник, который воистину светится.

Он по-крокодильи моргнул и принялся ждать, когда гостья объяснит причину своего появления. Анайя обвела взглядом пышный сад.

— А твоим цветам неплохо живется, — позавидовала она.

Послышалось негромкое жужжание, и на ее ногу опустился кузнечик.

— Ай! — взвизгнула она, стряхивая насекомое.

— Они не кусаются, — улыбнулся Чалмис.

— А выглядят так, точно могут укусить. Зачем ты развел в саду столько живности? Тебе и так приходится постоянно держать силовое поле включенным, чтобы не пробрались москиты.

— Ты рассуждаешь в точности как мой садовник. — Он задумчиво помолчал. — Ностальгия, наверное. Когда я рос в этих краях, кузнечики и лето были неразделимы. Но, должен признать, послевоенные насекомые явление совершенно иное.

Несколько минут никто из них не нарушал тишины. Чалмис заговорил первым, облегчая ей объяснение.

— Как нынче идут «ощущалки»? Ты небось от кредиторов сбежала?

— И да, и нет, — улыбнулась она. — Вообще-то, бизнес идет неплохо.

«Триада» продается хорошо. Перуанская «Лига морали» ее запретила, и это здорово оживило продажу. Мой дистрибьютор в Рио был этим весьма доволен — не удивлюсь, если узнаю, что он сунул кому-то взятку, чтобы ее включили в «черный» список. Теперь он хочет, чтобы я сделала продолжение. Я даже подписала контракт.

— А я думал, что все «ощущалки» — порнография, — сообщил изумленный Чалмис.

— Нет. Некоторые сочинители работают для подростков, — серьезно пояснила она, сразу усевшись на любимого конька. — Но приставки для воспроизведения снов есть лишь у немногих детей, так что этот рынок ограничен. Я сама подумываю сочинить нечто подростковое о колонии Бета — если сумею выкачать из тебя достаточно подробностей для общего фона.

— Любопытная идея. А сможешь ли ты сочинить четко детализированный сон о месте, где никогда не была и вряд ли когда будешь?

Она пожала плечами.

— Будущие зрители тоже там не были, поэтому никто не станет придираться к подробностям. Ты единственный, кто сможет меня раскритиковать, но ты снов не сочиняешь. И даже не смотришь.

— И слава Богу! Я испытываю непреодолимое отвращение к мысли напичкать свои мозги электродами. — Он указал на два серебряных кружка на висках Анайи. — Тут, несомненно, сказывается мое древнее американское воспитание.

— Ты неисправимо старомоден, — ответила она, ничуть не обидевшись.

— Но все же… операция по вживлению импланта для воспроизведения записей намного проще, чем вживление импланта для сочинителя. И совершенно безболезненна. Зато потом ты сможешь покупать мои работы.

— Умоляю, не искушай меня. Я возражаю вовсе не против боли, тут дело принципа.

— Как хочешь. В любом случае, я прилетела в такую даль не для того, чтобы рекламировать аппараты для просмотра «ощущалок». Я задумала одно исследование…

— Для эротического сна? Дорогая, так это здорово! Буду счастлив тебе помочь.

Он церемонно поцеловал ей руку. Она улыбнулась и отняла ее.

— Сумасшедший. Впрочем, мы можем заняться и этим. На самом же деле я хотела спросить, не могу ли остаться здесь на неделю или две, чтобы закончить одну работу? Дома мне буквально не дают покоя.

— Ага. Значит — не кредиторы. Так ты сильно просрочила контракт?

— Есть немного. Если честно… на несколько месяцев. И мой дистрибьютор уже грозится принять меры. — Она попыталась изобразить невинную жертву.

— И аванс ты, разумеется, потратила…

— Разумеется. — Она уставилась на носки своих сапожек. — Но причина не в этом. Мне сейчас просто не хочется сочинять продолжение того сна или что угодно в том же духе. То была ерунда, пустышка. А я хочу испробовать совершенно новую область. И поработать над новыми идеями.

Она подумала, что условия необычного контракта не позволяют ей излишнюю откровенность. А жаль. Ни с кем она не обсудила бы его столь охотно, как с Чалмисом. Его мнение она ценила наиболее высоко, поскольку на него не влияли мода или мнение друзей. Эта его особенность компенсировала в глазах Анайи безразличие к современной культуре, порой доводящее ее до бешенства.

— Разумеется, дорогая. Прогуливай, сколько душе угодно. — Чалмис не стал напоминать, что она была здесь незваной гостьей.

— Расположиться можешь в той же комнате, где жила в прошлый раз, если она тебе понравилась; ею с тех пор никто не пользовался. Поговори с Чарлзом насчет постельного белья, еды и всего прочего. А потом я покажу тебе новейшие музейные экспонаты.

Кроме садов и эпикурейской жизни у Чалмиса было еще одно хобби восстановление старинной техники для музеев. В его распоряжении имелась прекрасно оборудованная мастерская, где он, позабыв обо всем, мог часами ковыряться в микроскопической филиграни всевозможных плат и схем.

Некоторые образцы датировались временами его молодости; постепенно он стал. таким экспертом, что брался за любую конструкцию. Зато Чалмис совершенно не разбирался в современной бактериальной электронике, где компьютеры выращивались, а не создавались. Его усилия очень высоко ценились несколькими историками науки и оставались совершенно неизвестными для простых смертных.

Анайя понимала в его работе еще меньше, чем он в ее, но у них имелось и нечто общее — страстная ненависть ко всяческого рода помехам. Каждый проявлял такое же уважение к рабочему времени другого, какое желал получать сам, и это взаимное невмешательство сильно их сближало. В последующие дни Анайя, с головой погрузившись в работу, могла пропустить обед или ужин, нисколько не тревожась, что кто-то придет ее искать и тем самым оторвет от дел. Чалмис, в свою очередь, снимал с себя обязательства хлебосольного хозяина. Когда же их орбиты случайно пересекались, эти встречи наполняла взаимная благодарность за предыдущее отсутствие другого.

Такая встреча произошла как-то вечером примерно через неделю после приезда Анайи. Гостья и хозяин блаженно расположились возле дома в уличных креслах — мягких, как кушетки. Они полулежали рядом, глядя в небо. Горизонт на западе полыхал багрянцем и лимоном, чистая зелень по краям плавно переходила в ультрамарин. Над закатившимся солнцем сверкала искорка Венеры, кое-где уже замерцали самые яркие звезды. Деревья и трава вокруг дышали теплым и незабываемым сенным ароматом лета Среднего Запада. Анайя подсчитывала похожие на падающие звезды вспышки — в сотне футов над их головами сгорали москиты, натыкаясь на автоматический силовой барьер.

— …семь, восемь… Слышишь, Чалмис, а это правда, что они могут высосать из человека всю кровь за пятнадцать минут?

— Сомневаюсь, — лениво отозвался он. — Полагаю, если на тебя нападет целая стая, то можно потерять много крови. Но хотя они и пяти дюймов в длину, в основном это крылья и ноги. Вряд ли москит сможет высосать больше пяти миллилитров зараз. А вот их яд — это настоящая проблема. — Он отпил из высокого бокала глоток лимонада со льдом. Особенно если эти твари из районов с высокой радиацией — такие могут наградить и лучевым ожогом.

— Берегись тех, кто светится в темноте, да? Двенадцать, тринадцать… ух, смотри, какой красавец полетел!

Некоторое время они молчали, потягивая лимонад.

— Как — получается новый сон? — спросил наконец Чалмис. — Сделала столько, сколько надеялась?

Анайя помедлила с ответом.

— Да, актуализация идет очень гладко.

— И тем не менее у тебя нет желания похвастаться успехами. Что тебя тревожит? Но если я лезу не в свое дело…

— Нет, нет… А что, я выгляжу встревоженной? — обеспокоенно спросила она.

— Ты, конечно, не совсем прозрачна, — успокоил Чалмис. — Но для того, кто наблюдает за тобой достаточно пристально… гм… похоже, то, над чем ты работаешь, влияет на твое поведение. Либидо, например.

Анайя поморщилась.

— Да… Ты прав, конечно. — Она протянула руку и слегка коснулась Чалмиса. — Этот сон скорее… антиафродизиак.

— Для начала сойдет. На какую тему?

Анайя заколебалась, борясь с искушением, но через некоторое время поддалась ему.

— В основном, о смерти. Это частный заказ. И довольно зловещий.

Слушай, вообще-то мне не разрешено об этом говорить, но…

— Но? — иронично повторил Чалмис. — Кажется, я знаю, что означает «но». Сейчас ты заставишь меня поклясться хранить молчание, а потом все выложишь.

— Если ты добавишь: «Это так по-женски», я тебе врежу, — пообещала Анайя. — Но… Чалмис, это действительно леденящая кровь история, и дело не только в образном ряде сценария. И чем дольше я над ним работаю, тем более зловещим все становится.

Она описала ему визит Рудольфа Кинси, а завершила рассказ тем, что принесла Чалмису сценарий и переносную лампу.

Анайя с тревогой наблюдала, как ее друг читает страницу за страницей.

Закончив, Чалмис перевернул пачку листков и углубился в сценарий снова.

Она уже внутренне сжалась, ожидая услышать упреки в том, что согласилась на такой заказ, но первые слова Чалмиса, когда он закончил чтение в третий раз, застали ее врасплох:

— Ты заметила, что эта штука задумана в виде бесконечной петли?

— Что? Не могу представить, кому такое может понадобиться…

Разумеется, сюжет идет по кругу — тут я с тобой согласна. Прежде мне казалось, что это нечто вроде художественной аффектации. Может, этот тип начитался романов двадцатого века?

— Это лишь впечатление. Но все же… что ты знаешь о заказчике?

— Только то, что уже сказала. Напоминает жуликоватого адвоката. Но кто я такая, чтобы судить других?

— О, ты бываешь весьма восприимчивой и наблюдательной, когда перестаешь витать в облаках. Впрочем, для тебя это процесс не вполне осознанный.

Анайя задумалась: считать ли его слова комплиментом?

— Итак, ты не сможешь с ним связаться, если захочешь, — размышлял вслух Чалмис. — Ни адреса, ни номера фона, а контракт у вас устный кстати, ты уверена, что тебе вообще заплатят?

До сих пор такая жуткая мысль даже не приходила ей в голову.

— Короче, ты даже не знаешь, действительно ли это его настоящее имя.

Твоя проблема в том, дорогая моя, что ты слишком честна. Даже не представляю, откуда у тебя подобное прямодушие. Воспитание тут явно ни при чем.

Анайя выпрямилась.

— Что еще за оскорбления?! А ты сам кто такой? Преступный гений, затаившийся в центре паутины интриг?

Чалмис ухмыльнулся.

— А что ты предпочтешь услышать?.. Ладно, вернемся к сути. Да, я согласен, заказ очень необычный и зловещий, но то, что тревожит меня больше всего, тебе, похоже, даже в голову не приходило. Но ты была там, а я нет. Не надо отдаваться во власть предположений.

— Чалмис, как по-твоему, стоит мне этим заниматься? — серьезно спросила Анайя.

— О, небо, ну и вопросики ты мне задаешь! Это же твоя работа. Мне-то не нужно зарабатывать на жизнь, так какое я имею право давать советы тем, кому это требуется? Но…

— Но? — передразнила его Анайя.

— Можно причинить человеку вред, используя фили-сон? Тут у тебя преимущество, ведь я не представляю, что это такое.

— Конечно, есть такие, кто смотрит сны слишком часто, потому что не может оторваться от полюбившихся кассет. Но я не вижу, чем «ощущалки» в этом отношении отличаются от прочих развлечений. На мой взгляд, даже самые отвратительные фили-сны приносят больше пользы, чем вреда: во сне можно вести себя как угодно, и никто от этого не пострадает.

— За исключением воздействия на душу, которое могут оказать подобные видения.

— А как такое можно измерить? Нет, я все же думаю, что «ощущалки» есть лишь новый способ заниматься все тем же старым и привычным.

— Тогда ты ответила на собственный вопрос.

— Могла бы и догадаться, что ты не станешь на него отвечать. Он вернул ей сценарий и с любопытством спросил:

— А этот твой мистер Кинси не произвел на тебя впечатления человека, для которого все это, — он показал на листки, — любимейшее развлечение?

— Нет, — задумчиво ответила Анайя. — По-моему, для него подобное — слишком большая роскошь. У меня создалось впечатление, что он чей-то агент.

— Я тоже так подумал. Любопытная головоломка. Мне будет интересно узнать, чем эта история закончится. Позвони мне, когда вернешься в Рио.

— Неужели ты подойдешь к фону? — рассмеялась Анайя.