Ночь птичьего молока

Александр СИЛЕЦКИЙ

НОЧЬ ПТИЧЬЕГО МОЛОКА

Рассказ

Вывеска новогодней ярмарки, вознесенная к небу на добрый десяток метров, неоновой радугой изогнулась над площадью, и Василий Семибратов, памятуя, что на часах уж восемь вечера, а подарка для жены все нет, припустил навстречу ярмарочной толчее.

Он с налету прорвался к павильонам, лавчонкам и лоткам, влился в тесную струю покупателей и пошел крутиться колесом возле пестрых прилавков, справ­ляясь о ценах, вертя в руках безделушки всех сортов и пререкаясь с сонными и злыми продавцами.

А потом реальный мир заколебался и вдруг сдвинулся куда-то, сместился на второй, а то и на третий план, и тогда засверкали, одурманивая и ослепляя, все­возможные прелести и чудеса...

Горками китайских фонариков рассыпались упругие мандарины, а дальше - ананасы из Вьетнама, как чучела голов медвежьих, застыли в ожидании, и яблоки такие, будто лампочки внутри горят, - с ума сойти! - а дальше - сочные бананы, как батоны, каждый весом в полкило, а дальше - тульские и вяземские пряники, пирожные и торты, торты вафельные, плоские, и с розами, и с зайцами шоколад­ными, а дальше - кофе «сантос» и «кенийский», «мокко» и «арабика», и жгучий «колумбийский», запах умопомрачительный, на части разрывает, бомба, а не за­пах! - а дальше - розы и тюльпаны, лилии, гвоздики, астры и нарциссы, и толкот­ня такая, хоть ребра ближнему ломай, а цены - э, да что тут говорить!..

Семибратов на секунду останавливался, ошалело глядя то вправо, то влево, беззвучно шевелил губами, повторяя немыслимые цифры и волшебные названия, но люди хищно напирали на него и проталкивали дальше - от прилавка к прилав­ку, от павильона к павильону, так что в конце концов Василий, злой на себя и на других, забился в узкий простенок и замер, горестно соображая: «Ну вот, я так и знал - ни черта здесь нет... Кутерьма, орут кругом...»

- Браток, может, возьмешь? Не прогадаешь. Я недорого отдам.

Семибратов нервно дернулся, точно задел ненароком зажженную сигарету,

и тут заприметил подле себя человечка неопределенных лет, без броских черт лица, однако с огненной, косматой бородой.

Человечек что-то прятал под полой потертого, уцветшего плаща, а сам проси­тельно тянул из куцего кашне худую шею и ни секунды не стоял на месте - ноги его выделывали какие-то цыплячьи коленца, плечи мелко подергивались в без­звучном смехе, а руки, засунутые под плащ, ходили ходуном, как поршни малого паровичка.

- Ну так что же? - между тем не унимался человечек. - Сговорились, а? Бе­решь?

- Ты погоди, - рассеянно остановил его Василий Семибратов. - Погоди... Шу­стрый ты какой, однако. Метеор! Ничего толком не рассказал, ничего не показал... Да мало ли что ты мне подсунуть хочешь!..

- Нет! - убежденно затараторил человечек, делая ужасные глаза. - Товар пер­востатейный, такой еще поискать, а может, и вообще не сыщешь! Это тебе не фин- дибрюшка какая - фьють! - и готово: поломалась. Нет! Вещь железная. Можно сказать, вечная вещь!

- Ишь ты, - усомнился Семибратов. - Что ж у тебя там такое?

- И не говори! - Человечек залихватски подмигнул и выхватил сверток из-под полы. - Пальчики, браток, оближешь. Ей-ей! Ну-ка! Гляди сюда!

Он рванул газету, комкая ее на лету, и встряхнул перед оторопевшим Семибра­товым обыкновенной, местами потертой скатертью.

Была она невелика в размерах и по краям изукрашена петухами.

- Скатерть... - уныло и разочарованно констатировал Семибратов. - Да к тому же и не новая... Ты что, издеваешься надо мной? Мне для жены подарок нужен! Понимаешь? Ценный! Хоть и не очень дорогой...

- Вот-вот! - пискнул человечек, исключительно собой довольный, и плечи его затряслись еще сильнее. - Об том и речь! Ты не смотри, что старая... Зато товар-то какой!.. Железная вещь. Скатерть-самобранка! Чуешь?

- Чего-чего? - возмутился Семибратов. - Самобранка? Ха! Ну ты даешь, ей- богу!.. Ты бы врать хоть научился. Совести в тебе нет.

- Так вот же она - скатерть-то! - осклабился человечек, ничуть не смутясь. - Какой обман? Ей что ни прикажи - вмиг исполнит.

- Да будет тебе, - вздохнул Семибратов, - сказки мне рассказывать... При­думай что-нибудь пооригинальней. Транзисторную мясорубку, например, или атомные щи... И что это тебя к старине потянуло?

- Господи! - всплеснул руками человечек, начиная нервничать. - Ведь говорю: работает, как новая! Вот хоть сейчас покажу!..

- Ну, валяй, - согласился Семибратов, даже не скрывая собственной насмешки.

Человечек воровато огляделся, затем ухнул, молодцевато притопнул и одним

взмахом руки расстелил на асфальте скатерку, которая вмиг расправилась, напру­жинилась вся и застыла, радуя и удивляя глаз своей гладкой, без единой морщи­ночки, поверхностью.

Петушки на краях бедово встрепенулись, вскинули головы, распушили хво­сты и, казалось, готовы были тотчас горласто закукарекать, хлопнуть крыльями себя по бокам и, сорвавшись с места, горделиво прогарцевать по всему пустому скатертному пространству, как по некой площади, сплошь обсыпанной сахарной пудрой.

- Ну-ка, скатерть-самобранка, чудеса творящая, накорми-напои, вмиг исполни волю мою! - дурным загробным голосом простонал человечек, совершая пассы, как во время заплыва брассом, сложенными лодочками пятернями. А потом, обер­нувшись к Семибратову, снисходительно осведомился: - Заправляться-то - чем будете?

- Да мне много и не надо, - усмехнулся Василий. - Чайку, если можно, ну, и пончиков с пяток. Озяб я что-то. Целый вечер на морозе...

- И отлично! - вскричал человечек, как будто именно вот это и рассчитывал услышать. - За работу, родимая, ну-ка! Давай, не скупись!

И разом что-то стукнуло, негромко звякнуло, будто лопнула струна на рас­строенной мандолине, повалил неведомо откуда дым, а когда над скатертью разъ­яснилось, увидал Семибратов, к своему великому удивлению, и вправду - чашку с душистым чаем и блюдечко с пятью пончиками, покрытыми волнующей хру­стящей корочкой.

- Извольте, - царственно повел рукою человечек. - Как заказывали-с....

- Батюшки! - только и смог прошептать Семибратов и на всякий случай, как водится, протер глаза, но видение не исчезало. - Неужели - и впрямь?!.

- Да вы пейте чаек-то - остынет, - заметил человечек. - Я же говорил: обмана никакого.

Семибратов взял со скатерти блюдце, недоверчиво надкусил пончик, прожевал, затем пригубил чашку, втянул носом терпкий аромат - и сладостно зажмурился.

Через минуту он только облизывался и с сожалением глядел на опустевшую скатерть.

- Н-да, - сказал он после некоторого размышления, - тут, пожалуй, все чест­но... Впрочем, чай да пончики - эка невидаль! Вот был бы, положим, кокосовый орех в сметане, или шашлык по-кавказски, или индейка с черносливом, или грен­ки в шоколаде... Вот тогда - да! А так, по мелочам, привычно - даже как-то и не интересно...

- Ладно, - согласился человечек. - Это можно. Ну-ка, скатерть!

Он скроил потешную гримасу, громко пфыкнул и взмахнул перед собой рука­ми.

Семибратов и глазом моргнуть не успел, как все его заветные мечты вдруг материализовались и лакомо застыли в двух шагах от него.

- Ну так что, браток, берешь или нет? - вновь напомнил человечек.

- Беру! - решительно сказал Семибратов, предчувствуя уже, как завистливо зашепчутся приглашенные на сегодня гости. - Сколько?

- Двадцать пять.

«С ума сойти! Задаром отдает, шальной дурак!» - восторженно подумал Семи­братов, с готовностью отсчитывая деньги, но потом вдруг остановился и строго глянул на своего благодетеля.

- А откуда у вас скатерка-то эта? Может, из музея? Оружейная палата, напри­мер...

- Ну прямо - Оружейная! - сварливо отозвался человечек. - Да там сроду ни­чего похожего...

- Нет, я, конечно, понимаю, - гнул свое Василий. - Тем не менее... Откуда, а?

Человечек будто только и дожидался подобного вопроса. Он состроил глупо­ватую гримасу и простецки ухмыльнулся, пожав плечами.

- Не информирован. Да и не интересовался. Давно она у меня. А вот откуда - шут ее знает.

«Врет, подлец! - обрадованно подумал Семибратов. - За версту видно, что врет. Ну да ладно, пусть хоть украл - меня это нынче не касается. Ведь главное - такая вещь!.. Ай да Семибратов!»

- Но всю эту снедь... Во что сложить?

- Не извольте беспокоиться, - ободрил человечек. - Нет проблем! Запоминай­те, если что... Сгинь всё! - повелительно вскричал он. - Обелись!

Мигом на скатерти ничего не осталось.

- Ну, с Богом, - сказал человечек ласково, сворачивая скатерть. - Желаю счаст­ливо отпраздновать. Только учтите: вещь тонкая - приятственного обращения требует. Без перегибов и нажима. С наступающим!

Он передал сверток Семибратову и, весь передернувшись, разом исчез.

- С наступающим... - эхом отозвался в пустоту Семибратов и, не желая иску­шать судьбу, скатерть на всякий случай спрятал за пазуху.

Он выбрался из закоулка, несколько секунд глядел на витрины, прислушивал­ся к выкрикам, несшимся отовсюду, и вдруг диковато хохотнул и показал всем язык - мол, знайте наших! - а затем пошел расталкивать толпу.

Какая предстояла восхитительная ночь!..

Не зря живем!

Он выскочил на площадь, крутанул в переулок и полетел, не чуя ног, домой.

Дорога дальняя; конечно, можно на трамвае или - коли шиковать по-крупному, с размахом, безоглядно, в соответствии с моментом - на такси, но слов нет, до чего хотелось Семибратову подольше чувствовать себя единственным владельцем эда­кого чуда, и потому он выбрал пеший ход, лишь временами останавливаясь у ка­кой-нибудь глухой подворотни, - тогда скатерть-самобранка, повинуясь его воле, разворачивалась, распрямлялась, извлеченная на мороз, и, точно по волшебству - а может, и впрямь по волшебству? - возникали на ней стопочки с различными наливками и ломтики лимонов - их Семибратов со знанием дела отправлял в же­лудок, крякая и причмокивая всякий раз, и только после этого, с тихой радостью на душе, безмятежный и спокойный, отправлялся дальше.

И по мере того как приближался он к своему дому, в голове у него созревала, формируясь, удивительно простая, но вместе с тем значительная мысль, вернее, целый праздничный набор мыслей, в чем-то одинаковых и следующих неотступно одна за другой:

«Ну, уж теперь я точно заживу по-человечески. Бесплатный стол, понимаете ли, пей-ешь, что душа пожелает! Сказка!.. Денег останется - куча! Тут-то я и теле­визор наконец особо-плазменный куплю, японский - видео с порнухой! - и музы­кальный центр хороший, импортный, конечно, и костюмов себе нашью - на каж- дый день по костюму, и квартиру новой мебелью обставлю, да не какой-нибудь, а все импортной опять же, наимоднейшей, а чуть позже хатку обустрою, чтобы было комнаток пять-шесть, ну, и дачку отхвачу в хорошем месте, где большие шишки отдыхают, книги у барыги подберу толковые, ковры кругом настелю - пусть все видят, что и мы не лыком шиты, с ускорением живем, по рыночным за­конам! - и картины по стенам развешу, а жене я куплю шубу соболиную, и из пес­ца в придачу, броши всякие, колечки да браслеты, а там, глядишь, и на автомобиль заморский поднакопится - эх, вот красота начнется, все от зависти лопнут, только и разговоров будет: “О, Семибратов не простак, живет умеючи, законно, ему в рот палец не клади!” - а все почему? - да потому, что скатерть-самобранка у него, чудо, жар-птицу в руках своих держит, заработал, понимаете ли, заслужил!..»

Наконец добрался он до дома и остановился, гадая, явились гости или еще нет, - от этого зависело многое, и в частности, в какой форме следует подать свое приобретение.

Семибратов форме, пусть даже пустяковой, всегда придавал немалое значение.

Как говорится, знал, что делал.

Налетел порыв холодного ветра и взмел возле ног Семибратова легкую по­земку.

Василий поежился и счастливо хихикнул. Потом толкнул парадную дверь и во­шел в подъезд.

В подъезде стоял терпкий елочный запах, и весь кафельный пол был устлан зеленой хвоей, в тусклом свете лампочки похожей на кучки обгорелых спичек.

Засунув палец в отверстие почтового ящика и не обнаружив никакой запоз­далой корреспонденции, Семибратов беззаботно засвистел, умеренно фальшиво выводя мотив какой-то модной песенки, которую трижды на день передавали по радио вот уже целую неделю, затем еще раз ощупал заветный сверток и лишь тогда направился к лифту.

Однако лифт не работал, что, впрочем, с ним случалось часто, и Семибратову пришлось пешком подниматься на шестой этаж, и на всем пути его преследовал одурманивающе-сочный запах свежих елок, а из квартир тем временем летели музыка и шум предновогодней суеты.

Возле своей двери, тяжко отдуваясь, Семибратов чуть замешкался, прислушал­ся, потом довольно кхекнул и вонзил в замочную скважину ключ с подвешенным брелком - космической ракетой на цепочке, чисто бронзовой, как уверяла этикет­ка в магазине.

Он на цыпочках вошел в переднюю, неслышно притворил за собою дверь, ски­нул на вешалку, уже забитую чужими манто и разностильными дубленками, свое старенькое, в мелкий ворс, пальто и кроличью - под пыжика - ушанку и с воплем: «Катенька, а вот и я, чтб я тебе принес!..» - влетел в столовую (она же спальня и она же кабинет), где за раздвинутым столом, рядком выглядывая из-за дорогих фужеров, нового пузатого электросамовара и свечей в подсвечниках, торчали улыбающиеся головы гостей.

Тут все повскакивали с мест, едва не своротив разряженную елку до потолка, и, строя радостно-умильные гримасы, разом затараторили:

- А вот и сам, а вот и сам!..

- Ну, почему так долго, друг любезный? Ведь, согласись, не очень-то прилич­но...

- Именно! Назвал гостей - все ждут, волнуются... Проголодались, между про­чим!..

- Х-м, а я тут, знаешь, всем наговорил, что ты, голубчик, к ночи заблудился!.. Да! Уже того-сь, должно быть, - вот и заблудился...

- Тихо, граждане-друзья-товарищи, а также леди и другие господа! - восклик­нул Семибратов твердо. - Что за разговоры?! Ничего страшного. До Нового года - еще два часа. А Катенька знает, почему я задержался... Я подарок ей искал - весь вечер, так-то! И, поверите, - нашел! Вы сроду ничего такого не видали! И - р-раз!..

Он с разбойным видом ухмыльнулся, выхватил спрятанную за спиною ска­терть и развернул, взмахнув ею, будто флагом, над головой.

- Н-эм... скатерть... - разочарованно-уныло констатировал кто-то.

- И не новая как будто... - с неподдельной грустью подхватили из угла.

- Васенька, она льняная? Или не льняная, а - особенное что-то? Где достали?

- А вы взгляните-ка на петухов! Это же роскошь! - раздался мужественный баритон. - То, что надо! Крестьянские узоры, народный орнамент!.. Я припадаю, созерцая их, к истокам, наполняюсь новой силой, я торчу в своем природном естестве!.. Какая красота!

Супруга Семибратова молчала, и на лице ее ясно было написано не то чтобы презренье к мужу-простофиле, но некое разочарование, сплавленное со злостью: дескать, нашел, чем похваляться, подумаешь, скатерть - эка невидаль, даже в та­кой чудесный праздник не сподобился придумать ничего путного, а ведь к себе, поди ж ты, и забот, и ласки требует... Срамиться только и горазд... Растяпа!

- Катенька, - томно сказал Семибратов, - ты не думай... Я обегал весь город...

В комнате повисла неловкая тишина.

- Ты не думай, - повторил Семибратов и вдруг хитровато улыбнулся. - Этот Новый год мы отпразднуем так, как никому не снилось. На всю жизнь запомнится, балдеж и ликованье!.. Это - чудо, то, что я принес... Я скатерть-самобранку купил! Понятно?

- Чего-чего? - протянул недоверчиво кто-то. - В наши-то дни - и волшебство?

- Именно! - воскликнул Семибратов. -Я тоже поначалу не поверил. А потом... Э, да что там объяснять!.. Сейчас вы сами убедитесь!

Он быстро подошел к столу и, не давая никому опомниться, поспешно и не це­ремонясь принялся переставлять прямо на пол, под ноги собравшимся, бутылки, рюмки, холодные закуски, тарелки, чашки и торты.

Потом расстелил на пустом столе скатерть-самобранку и, широко разведя руки, с видом гастролирующего факира от заштатной филармонии, повернулся к гостям.

Кто-то хмыкнул, глядя на него, кто-то, вздохнув, пожал плечами, женщины зашушукались и невольно попятились, а верная Катенька только качнула головой и смиренно-жалко, будто извиняясь, улыбнулась...

- Что же вы стоите? - несколько опешив, проговорил Семибратов. - Вот оно, чудо, перед вами! Давайте приказывайте, требуйте - возражения не будет, нечего стесняться! Любой деликатес, любой напиток...

Минутное оцепенение прошло.

- А что она умеет?

- Да все, что пожелаете! Не верите?