Помоги проекту - поделись книгой:
– Садитесь.
– Это ведь Владимир Александрович… И еще на Ходынке… – сказал он, опускаясь на стул.
– Какой Владимир Александрович? – сердито пожала плечами Валентина Валентиновна. – Разговор, ребята, интересный, думайте, думайте. Тем более что на следующем уроке сочинение. А пожалуй, теперь и начнем, чтоб и перемена пошла впрок. Достаньте тетради, запишите тему сочинения. Тему я вам выбрала прямо-таки философскую: «Искусство слова».
О власти разговор, однако, не закончили.
– Власть, – сказала Крамарь и повела по классу своими длинными загадочными глазами, – власть, я думаю, не всегда портит человека. Власть может также и украшать.
– Это она о себе! – хором определила Курочка Ряба.
– Власть – это кормило правления, – тихим своим голоском прошелестела Чхеидзе, – покуда существует государство, будет и власть.
Сочинение
Тетрадь новехонькая. Агею всегда было жалко начинать новую тетрадь. У листка бумаги, как и у человека, есть судьба. На одном листке будет «Война и мир», а на другом – школьное сочинение, плохо пересказанный учебник с ошибками всех родов: грамматическими, синтаксическими, стилистическими, фактическими…
Все уже писали. Агей покосился на соседа и взял ручку.
Искусство слова. Метафоры, сравнения, чего там еще – гиперболы… Он не помнил точно формулировок всех этих художественных средств. Гипербола – преувеличение. Шаровары шириной с Черное море. Проще всего сравнение. Тупой, как… колун. Острый, как бритва.
Ему вдруг вспомнился старик Муса. Дедушкина лошадь сломала ногу, и снизу, из аула, приехал костоправ. Он, оглаживая, ощупал больное место, сложил сломанные кости, прибинтовал к ноге лубяные дощечки, дал лошади в питье мумиё, прочитал заклинание, и через две недели лошадь была здорова.
– Муса, – спросил костоправа дедушка, – я видел, как ты ловко, умеючи нащупываешь и складываешь сломанные кости, как ты туго, но не повреждая кровотока, бинтуешь. О том, что мумиё помогает быстрейшему сращиванию переломов, я тоже знаю. Ну, а какую роль во всем этом лечении имеет заговор? Лошадь слов не понимает.
– Хе! – засмеялся Муса. – Хе! Так лечил мой отец, мой дед, дед деда. Без слова нельзя. Без слова, может, будет скакать, а может, и не будет, а со словом всегда будет.
Вот и думал теперь Агей: это сколько надо было слов перебрать, чтоб найти единственные, исцеляющие. Древние люди были терпеливы, они умели из многого отбирать полезное, из полезного необходимое, то, что имеет силу. В древности «солнце останавливали словом, словом – разрушали города». Правда, только разрушали… Наверное, надо было еще искать да искать, чтоб слово научилось строить города. Искать не стали… Людей на земле прибывало, полагаться на человеческие руки было надежнее.
– Богатов, все работают, – сказала Валентина Валентиновна. Агей послушно вывел на чистом листе: «Сочинение», потом ниже: «Искусство слова».
И уже по инерции: «Искусство слова есть высшее искусство человеческой деятельности. Это неверно, что человека создал труд. Бобры трудятся, слоны трудятся, кроты прокапывают тоннели, а муравьи и пчелы объемом труда превосходят человека. Человека создало слово. В древности потому и развилось знахарство, что люди верили в могущество слова. Люди искали такие слова, которые могли лечить болезни и раны, могли защитить от врага, остановить зверя. Я уверен: эпоха высшего развития слова у человечества осталась в далеком прошлом. Мы же верим только в технику».
Он написал это за две минуты и понял, что сказал все. Отложил ручку. Потом и тетрадь закрыл.
– Уже готово? – Валентина Валентиновна вскинула на Агея насмешливые свои глаза.
Агей пожал плечами.
– Коли вы так спешите на воздух, идите дышите.
Он положил тетрадь на край стола, взял сумку и вышел из кабинета.
Видел – им недовольны, но не понимал – почему. В коридоре было пусто. Подошел к окну.
На стадионе мальчишки играли в футбол. Мяч метался в ногах, словно искал выхода из коварно сплетенного лабиринта. Агей следил за мячом одними глазами, он думал об искусстве слова.
Все-таки надо было сказать и о стихах, процитировать любимые строки Виталия Михайловича.
В светлую минуту дедушка, молодея лицом и глазами, читает одно и то же коротенькое стихотворение Бунина.
Дедушка читает стихи ласково, словно поглаживает слова, а голос у него звенит: бунтует былая молодость, былое счастье. У Агея всякий раз навертывались на глаза слезы от этих стихов и от этого чтения.
– Благовонном, блаженным звоном, – сказал тихонько Агей.
Слова были тяжелы, как золотые слитки. У них было нутро, гудящее звоном. Ладно! Здесь чудо звучания. А какое чудо в последних строках?
Что тут невероятного? Самые обычные слова. И рифма – проще не бывает: дорогая – такая, злых – других.
А чудо все-таки происходит.
Совершилось однажды, и теперь – обитает в мире.
Прозвенел звонок. Ребята вываливались из кабинета, шли гурьбой в другой кабинет. И Агей пошел за ними и занял свое место в третьем ряду, у стены. Вот только успокоиться никак не мог. Не так надо было писать сочинение! Заговоры это заговоры. Они предназначены для дела и для тела. Они же вместо лекарств. А стихи? Стихи как цветы. Они просто есть на белом свете, и все. Их множество. Но очень жаль, если ты пройдешь мимо.
Эти стихи показал Агею дедушка, и Агей с одного чтения запомнил их на всю жизнь.
– Богатов!
Вздрогнул. Учительница и класс смотрели на него. Вспомнил – надо встать. Встал.
– Вы слышали мой вопрос?
– Нет.
– Вы спать пришли на урок? На уроках учатся, молодой человек.
– Я не спал, я думал.
– О чем же?
– Я думал об искусстве слова. Класс взорвался дружным хохотом.
– Вы еще и клоун? Садитесь. Два
Кровь прилила к лицу. Противно вспотели ладони. Агей, озираясь на смеющихся ребят, сел. Он не понимал. Почему смеются? Почему – два?
На перемене к нему подошли Рябов и Курочка.
– Мы не близнецы, – сказали они. – Мы – Курочка Ряба. А тебя как зовут?
– Агей.
– А-а-гей? – удивилась Курочка Ряба. – Да ведь ты воистину наш. У нас в седьмом «В» все маленько того! Кто Чудик, кто Крамарь…
– Заткнитесь, надоело! – Златокудрая девочка, пробегая мимо, сверкнула в их сторону очень и очень сердитыми, прямо-таки кошачьими глазищами.
– Наша красавица! – дружно, громко вздохнула Курочка Ряба.
– Пошли раздеваться, – сказал Курочка.
– Почему?
– Потому что – физкультура. Да, мы к тебе, собственно, вот по какому делу. Ты человек новый – рассудишь как следует. У нас с Рябовым спор. Он говорит, что в общей арифметической тетради клеток не больше трех сотен тысяч, а я говорю – миллион. Рябов ставит рубль, а у меня только полтинник. Добавляй полтинник, и его рубль наш.
Агей нахмурился, потом улыбнулся. Взял из рук Рябова тетрадь, открыл. Прищурился, глянул вдоль листа, потом сверху вниз.
– Мы не выиграем у него рубль.
– Да ты что? Толстенная тетрадь. Голову на отсечение – дело верное. Рябов и сам понимает, что проиграл, да только он у нас упрямый, как бык.
– Тридцать три строки на сорок две – 1386. Листов 96. Значит, умножаем на 192. В этой тетради 266112 клеток, – сказал Агей. – А если вам деньги нужны, возьмите, у меня вот сорок копеек есть.
– Ну ты даешь! – сказал Курочка. – С Памира, а соображает. Ты, брат, первый, кто не попался на нашу удочку. Поздравляем.
И они сделали перед ним реверанс.
Один в трех лицах
– Девочки на баскетбольную, мальчики – на футбольную, – объявил учитель и раздал мячи.
Ребята разбились на команды без всякого спора и счета: семь на семь. Агей остался стоять у кромки поля.
– Иди ко мне! – крикнул ему Борис Годунов.
Он поставил мяч на центр и катнул его Агею. Тот отвел правую ногу подальше и махнул что было силы мимо мяча. Ребята покатились со смеху.
– С этим все ясно, – сказал Борис Годунов. – Ступай в защиту, только своим хоть не мешай.
Но Агею очень хотелось трахнуть по мячу. Он лез в кучу, он бегал по всему полю, но мяч не давался. И наконец-то – вот он! Катится прямо в ноги. Трах! Мимо! Развернулся, кинулся догонять. Удар! Мяч со свистом врезался под колени своему же защитнику Вове. Вова рухнул, а ловкий Мишин подхватил мяч и забил гол.
– Такого наш древний стадион еще не видывал! – сообщил веселящимся футболистам Курочка.
Не смеялся один Годунов.
– У нас поиграл, теперь иди к ним, – сказал он мрачно. Агей послушно перешел на правую сторону поля.
– Задача нашего футбола – усиливать фланги, – тотчас прокомментировал Курочка. – И хотя всем ясно, что Агей Богатов особенно необходим за кромкой поля, тем не менее команды всячески стараются заполучить этого игрока. Видно, в манере его игры что-то от Гаринчи, Пеле и Боброва. Один в трех лицах и немножко лучше.
Ребята смеялись, но Агей с поля не ушел. За мячом он бегать перестал, и мяч до конца игры больше так и не попал ему в ноги.
Янтарные леса и панцирные рыбы
– Вот и Агеюшка наш отучился! Встречай! Встречай!
Черный, как из трубы, огромный лохматый кот Парамон спрыгнул с колен Марии Семеновны, важно прошествовал через комнату и, потершись о ногу Агея, сказал ему басом: «Мяу!»
Агей стоял на пороге, словно впервые попал в этот дом.
– Ты что, Агеюшка? – спросила, встревожась, Мария Семеновна. Агей снял с плеча сумку, положил у порога.
– Не гожусь я в ученики.
– Эко выдумал! Снимай форму, мой руки и за стол, Я для тебя борщ сварила. Чуешь, как пахнет?
– Чую, – сказал Агей. – Пахнет вкусно.
Мария Семеновна была мамой знакомого геолога с Памира. Он-то и предложил Виталию Михайловичу отправить Агея вместо интерната в дом своей матери. И Виталий Михайлович обрадовался предложению. Сам он был из детдомовских и не хотел, чтобы у внука повторилась его судьба. Отец и мать Агея были врачами. Они выезжали на борьбу с эпидемиями в разные уголки земного шара и всегда возвращались с победой. Они проиграли только один раз. Агей знал место на карте, откуда не вернулись его папа и мама.
Вот тогда-то дедушка и сказал:
– Довольно с меня разлук и потерь. С той поры Агей жил на Памире.
Готовить уроки начал с географии. Прочитал название параграфов – сердце так и дрогнуло от предвкушения чудесного: «Геологический возраст горных пород», «Эпохи образования гор и их отражение в рельефе территории СССР».
Итак, он отправлялся в милую страну географию.
Прочитал о таблице геологического летосчисления: «Геохронологическая таблица составлена в результате длительной работы ученых по определению геологического возраста горных пород и времени развития растительных и животных организмов».
Пролистнул саму таблицу, глаза споткнулись о «геосинклиналь». Прочитал: «Территория нашей страны, ее земная кора, состоит из подвижных и относительно устойчивых участков. Подвижные участки земной коры – складчатые и складчато-глыбовые горные области, до образования которых на их месте были геосинклинальные области».
Агея словно по лицу ударили. Вот так же, наверное чувствуют себя искатели колдовских кладов, когда поутру драгоценности оборачиваются костьми.
Нескладуха, но изволь заучивать.
Дедушка, прочитав этакое, поставил бы книжку в угол и сказал, грозя ей пальцем: «Сочинитель сего – враг детей и сам никогда ребенком не был».
Утешила Агея геохронологическая таблица. Он давно уже знал названия эр и периодов, но с удовольствием перечитал: кембрий, ордовик, силур, девон…
У Марии Семеновны книги занимали две стены. Среди книг по геологии он увидел свою любимую – «Вселенная и человечество» Ганса Крэмера. Открыл наугад: «К янтарным деревьям Конвенц причисляет четыре вида сосны по остаткам листьев и цветов, причем никакой из этих видов не приближается к нашей сосне…»
– Ах, какая у нас интересная тема! – заглянув в учебник, сказала Мария Семеновна. – Между прочим, у моего Миши прекрасная коллекция отпечатков.
Оказалось, старый, с витиеватыми ручками буфет не для посуды, до которой и дотрагиваться нельзя, а для камней.
Все ящики были вынуты, поставлены на пол, и началось опознание дошедших до нас чудес прежних земных миров.
– Агеюшка, – показывала Мария Семеновна, – а ведь это отпечаток панцирной рыбы. Нижний силур.
– А по-моему, это девон. На отпечатке – брюшной плавник. Агей нашел нужное место у Крэмера: «Доказано, что у нее были грудные и брюшные плавники. Оне появляются впервые в верхнем силуре, и притом сразу в виде нескольких отрядов, но к концу девонского периода они снова исчезают».
Поделиться книгой: